Если в нас любовь живёт, мы вечные.
Проснись, любовь! Твоё ли остриё
Тупей, чем жало голода и жажды?
Как ни обильны яства и питьё,
Нельзя навек насытиться однажды.
Так и любовь. Её голодный взгляд
Сегодня утолён до утомленья,
А завтра снова ты огнём объят,
Рождённым для горенья, а не тленья.
Чтобы любовь была нам дорога,
Пусть океаном будет час разлуки,
Пусть двое, выходя на берега,
Один к другому простирают руки.
Пусть зимней стужей будет этот час,
Чтобы весна теплей пригрела нас!
Проснись, любовь! Твоё ли остриё
Не ранит пущенной стрелой Амура?
Богинь Эллады – явно бытие.
Легенды бережно хранит культура.
Век XXI – чувствам не помеха,
Дозволенность любовных игр привычна.
Веселье карнавальное – для смеха.
Любовь иль секс? Понятия отличны?
Так как же быть? Инстинкт или рассудок?
Возможно, верх возьмёт понятье «сердце»?
Потухнет в лужу брошенный окурок,
Иль расстоянье чувствам – жарче перца?
Не станут страсть же и любовь однажды
Тупей, чем жало голода и жажды?
Тупей, чем жало голода и жажды?
О, нет же, нет! Любовь измучит тело,
И взгляд её лишён бывает правды;
Ей до насмешек – никакого дела,
Любовь ведь зла – полюбишь и козла,
Толстушку, тонкую и Квазимодо,
Глупышку, ту, что чересчур умна;
Непредсказуемость – её природа:
Ждёшь солнца – небо спит под облаками,
Надеешься на штиль – подует ветер…
Любовь не мыслит жизни под замками,
И нежность утра вряд ли вспомнит вечер.
Амур отточит к утру остриё,
Как ни обильны яства и питьё.
Как ни обильны яства и питьё,
Любовь напомнит к вечеру обеты;
Зажжётся лампа, в глаз сверкнёт стекло,
И когти подберёт, как зверь, вендетта.
От взгляда, брошенного невзначай,
Возникнет затаённая обида.
Обжёгся молоком – подуй на чай,
Рассчитывай на рубль и Эвклида.
Ответь на козни ревности улыбкой.
Не верь ни сплетням, ни проделкам Яго.
Горяч влюблённый, делает ошибки,
Преследует его синдром бродяги.
Хуан не посещает даму дважды.
Нельзя навек насытиться однажды.
Нельзя навек насытиться однажды,
Огонь пылает, требует движенья;
Сердца влюблённых искренни, отважны,
Как птица Феникс, жаждут возрожденья,
Стремятся слиться, стать единым целым,
Как андрогины, жившие когда-то,
Что слыли сильными, подобно зверям;
Зевс раздвоил их – это была плата…
О, юные Ромео и Джульетта
Остались жить в трагедии Шекспира!
Тристан, Изольда, Зигфрид и Одетта,
Руслан, Людмила, юная Земфира…
Царица обновила свой наряд.
Так и любовь. Её голодный взгляд
Так и любовь. Её голодный взгляд
Направлен к единению влюблённых.
Петродворец, игра воды, каскад,
Напор струи, сил, эманаций новых.
«Самсон», «Нептун», «Сноп» – брызги вверх!
Сияет солнце, луч дробит кристаллы…
Любить – о Боже! – счастье, а не грех!
«Адам и Ева» – дивные фонтаны.
Познать любовь ли каждому дано?
Природа жаждет продолженья рода.
Пусть долго будет зреть элитное вино,
Но дольше – чувств возвышенных порода.
Бывает, лаской нежной, наслажденьем
Сегодня утолён до утомленья
Сегодня утолен до утомленья,
Но голод просыпается с зарёю,
И голос Федры полон вожделенья –
«О, Ипполит! Ночной приди порою;
Взнуздай власть страсти, чувств моих горючесть,
Запомни: жизнь и смерть тебе подвластны,
Теряю разум, осторожность, зрячесть,
Сжигает взгляд твой, и уста – опасны;
Насытиться любовью невозможно,
Пылают тело, губы, сердце, разум…»
Любое описанье страсти – ложно,
Вулкан Везувий выльет лаву разом.
Сегодня стол и сладок, и богат,
А завтра снова ты огнём объят.
А завтра снова ты огнем объят,
Ждёшь встречи, голоден, хоть ел недавно;
Стоишь покорно у Царицы врат,
Не смея двери отворить – вот странно! –
Покоев; прелестью садов сражённый,
Застыл столбом и с лепетом влюблённым,
Амуром и Венерою ведомый,
Пред царственной – коленопреклонённый;
Целуешь, с нежностью богини руку
И уплываешь тут же к небесам,
И забываешь суету и скуку,
Бросая гордость на съеденье псам.
Став рыцарем и показав уменье,
Рождённый для горенья, а не тленья.
Рожденный для горенья, а не тленья,
Как трубадур, воспеть любовь в стихах
Под окнами любимой – песнопеньем –
На риск, восторг, блаженство, муку, страх.
Любовь сильна и к кошке и собаке,
К цветку и дереву, реке, стране.
Любовь – до странности – бывает всякой,
И даже – «не прогулкой при луне».
Вступленье в брак – ответственность и стойкость,
Не дуб с рябиной; строить жизнь вдвоём –
Внимание, смирение и зоркость,
Духовный рост, по лестнице подъём.
Не видеть в друге злобного врага,
Чтобы любовь была нам дорога.
Чтобы любовь была нам дорога,
Воспой черты любимые в разлуке;
Не наставляй, коль замужем, рога,
Хоть изнываешь от тоски и скуки.
Не злись и не вступай скорее в спор –
Обидишь невзначай гневливым словом,
Веди любовно сложный разговор,
Не будь в решеньях судьбоносных скорым.
Испортить отношения легко.
Обиды накопить – ума не надо,
Но трудно стать без промаха стрелком,
Труднее – человеком, кому рады.
Пройдя страдания любовной муки,
Пусть океаном будет час разлуки.
Пусть океаном будет час разлуки,
А встреча – вдохновенна, горяча;
И музыки чарующие звуки,
И робко свет касается плеча.
Ведь для влюблённых день есть Валентина.
Признаться в чувствах можно без помехи;
Загладив ссору, жить без карантина,
Латать непонимания прорехи.
Любви призыв – божественный удел,
Дарованный, как жизнь, цветку и волку.
Коль страстью огненной не овладел;
Коль не сумел любить, не будет толку,
Любовь хранят не на день – на века
Пусть двое, выходя на берега.
Пусть двое, выходя на берега,
Останутся в бурлящих водах страсти.
Помогут феромоны, курага,
Шафран, яичница, имбирь и сласти,
А также спаржа, мёд, мелисса, хрен,
Бальзам для любящих – из слов хвалебных,
Изъятие из быта ссор, измен
И действий невпопад и непотребных,
А также – разговоры по душам,
В ночной тиши на звёзды любованье;
Любовь к деревьям, травам, малышам
И радость за любимого, вниманье.
Для избавления от грусти, скуки,
Один к другому простирают руки.
Один к другому простирают руки.
В разлуке с милым и минута – час.
Для Пенелопы и секунда – сутки:
Днём ткёт ковёр, распустит ночью часть.
Миф о любви Амура и Психеи,
Их сына имя – Наслаждение.
Любовь Пигмалиона к Галатее,
Ожившей статуе, на удивленье…
Любил её «как сорок тысяч братьев»,
Она – как «сорок… ласковых сестёр».
Гром, молния – предвестники ненастья,
Да возгорит любви живой костёр!
Когда ж любовь, увы, покинет нас,
Пусть зимней стужей будет этот час.
Пусть зимней стужей будет этот час,
Коли судьба готовит нам разлуку.
Очнись, любовь! Откройся без прикрас,
С улыбкой протяни на счастье руку,
Воспрянуть дай теплеющим сердцам,
Обманным покрывалом скрой морщины.
С молитвой обращаясь к праотцам,
Отринем разрушения причины.
Возвышенна, блаженна и вольна,
Любовь по наслажденью с мёдом схожа.
Волнует, греет, нежит, как волна.
Остановись! Влюбись в меня, прохожий!
Дам номер телефона здесь, сейчас,
Чтобы весна теплей пригрела нас.
Чтобы весна теплей пригрела нас
И солнце бы дарило нам улыбки,
А летом – яблок аромат на Спас…
Но в жизни совершаем мы ошибки.
Не слышать никогда б: ты – содержанка.
Сквозит тревога в любящих глазах.
(Избавь, о Боже, нас от перебранки.)
Молитва, монастырь, псалом, монах.
Любовь покинет, и покинет радость.
Утехи секса без любви – порок.
Поймёт ли юность? Даст совет ли старость?
«Любовь есть счастье, совершенство, Бог!» –
Воскликнем, оставляя бытие,
Проснись, любовь! Твое ли остриё…
Спал Младенец. Светила луна. Изумрудом звёзды сияли…
Вифлеемской звездой взгляд Отца проникал сквозь
небесные дали –
В ту пещеру, где Мальчик лежал, где огонь от костра
вился струйкой
И где ослик в сторонке стоял и в спокойствии вол
возле люльки,
Где Мария с Иосифом, страстно молясь, глаз своих
не сводили с Младенца…
В ту пещеру, где время, с пространством скрестясь,
растворялось в луче Совершенства.
Звезда воссияла особенно ярко.
Ко входу в пещеру – светлой тропой
Луч Отца вёл верблюдов. Ночью – не жарко.
Волхвы волновались. Родился Святой.
Слёзы стекали… Провидец губами,
Одними губами беззвучно шептал:
– О… Боже наш, Боже, рождённый в Младенце
В холодной пещере – беспомощен, мал…
Родился, родился – стучали копыта,
Волхвы взгляд вперяли с верблюжьих горбов;
Планеты застыли, забыв про орбиты,
Земля пробуждалась под взглядом богов.
Слёзы стекали… Провидец губами,
Одними губами беззвучно шептал:
– Я вижу, я вижу – на ослике въедешь,
На ослике – нищим, на ослике сером;
Иисус наш – на ослике – в Иерусалим…
Всё ярче горела звезда Вифлеема,
Тропу насыщая невиданным светом.
Волхвы вдохновенно спешили с дарами,
Отвергнув усталость, шли к Новым Заветам.
Слёзы стекали… Провидец губами,
Одними губами беззвучно шептал:
– О… Боже наш, Боже, рождённый в пещере
От Девы Пречистой, Звездой воссиял!
Родился, родился – звенели копыта.
Ночь отступала. Стало светло.
Повозки качались. Смотрела влюблённо
Звезда Вифлеема в пещеры окно.
Слёзы стекали… Провидец губами
Одними губами беззвучно шептал:
– Я вижу, я вижу – Великий делами,
Воздымешь и Лазаря к жизни по вере,
Христос наш, Спаситель, рождённый в пещере.
Светила вовсю луна.
Вдали пел чей-то рожок.
Вбирала в себя тишина
Шум песка – от погонщиков ног.
Слёзы стекали… Провидец губами,
Одними губами беззвучно шептал:
– Я вижу, я вижу: много мучений,
Землю, народ – Любовью объял.
Нагорная проповедь, Тайная вечеря…
Ученик Твой Иуда Тебя же предал.
Ветер притих. Замирала пустыня.
С трех сторон караваны тянулись к пещере.
Звездой Вифлеема смотрел Бог на Сына.
Песок шелестел: по вере, по вере…
Слёзы стекали… Провидец губами,
Одними губами беззвучно шептал:
– О, Господи Боже, избавь от видений,
Божественно Чадо. Твой Сын – на кресте!
Распят наш Спаситель… По вере, по вере…
Зачем показал мне картину сию?
Нелепости сомнений?
Тяжек груз,
когда друзей мотивы
меняются,
депрессией томимы,
минором тона –
по белому –
рябины впрыском
на фон вечнозелёных елей.
Где дней медовых
дружеский союз?
Вопрос, пожалуй, неуместен,
но ожидает сердце.
И сказал Господь Бог Каину: «Где Авель, брат твой?
Авель.
Каин.
Бог.
Зависть
Жжёт.
Ум –
Прочь.
Без ума –
Ночь,
Тьма,
Немочь,
Злость,
Ярость,
Ненависть;
Итог –
Брата
Кровь,
Потеря,
Смерть
В этом мире.
Что в том?
Узнаем
Потом.
За бортом –
Вода.
Океан.
Море.
Суша.
SOS –
Наши
Души –
SOS…
И море, и Гомер – всё движимо любовью.
Ах! Где укрыться Белоснежке, лебедю белому,
белой вороне, птице райской – павлину,
раковине морской, полирующей жемчужину,
ребёнку, женщине, человеку с большой бородою,
в очках, в галстуке; и другому – без бороды
с бабочкой, в шортах, джинсах? Где укрыться
зверю, птице, да и землянину?
Крест кипарисовый противоречит артефакту;
белокурые волосы темнеют – от спуска в шахту
за утехами. Буревестник планирует ниже и не гордо.
«…Иже еси на небеси» по-прежнему не даёт ответа.
Роща берёзовая отдаётся лианам, сорнякам, крапиве,
Люд приходит к священникам для защиты, просит совета.
Надежду опутывают зависть, злоба, клевета.
В справедливость вмешиваются жадность, глупость,
самодовольство… Юпитер застыл в ожидании.
На последнем пределе вибрирует рассудок;
страх сковал вселенский Разум; мирный атом в реалии
предрекает апокалипсис, отрицая понятие «шутка».
Гольфстрим грозит остыть, изменить направление,
человечество умножает себя, не испытывая сомнения,
в прогрессии геометрической. Застыл у экранов обыватель…
Список, «сей поезд журавлиный»,
продолжить может любезный читатель.
Жить мигом – совет философов далеко не праздный;
в будущее смотреть – многообразно или «после нас,
хоть потоп».
В настоящем – возлюбить другого, а не только ближнего,
«…ижи еси на небеси» обещал: «Воздам». Да, ещё
очень важно – «Не сотвори кумира».
Значеньем цифр, планет
И звёзд названьем –
Судьбы штрихи?
О, знать бы наперёд,
Да хрупки знанья –
Петля тоски
Да вздох непониманья;
Идём, бежим, спешим
(На откуп – Время?),
На ощупь, путаясь
В значеньях и словах –
Вперёд, вперёд!..
Взлетает мысль,
Плутает ли в болоте,
Бредёт ли задом
Наперёд?
Чужой ли, свой?
Надежда – не опора:
Вдруг повезёт?
Прошли. Они прошли,
И каждый внёс, вплёл
В паутинку жизни,
В пространство временное
К подножью Клио
Бросив пепел
Мерцающих желаний
Без понимания:
Зачем?
Затем –
Застыло время,
Замерло, поникло.
Оставлен след?
И брошен камень?
Положен в руку
Протянутую?
Не забыт никто?
Летят дней лепестки,
Как нити
Чёрно-белых бус,
У монитора – сети
Интернета.
Зыбки пески пустыни.
Вода превращается в лёд.
В хрупких объятиях жизни
Время – ах, бабочки взлёт.
Ах! Солнечно бы описать счастье мига,
Да вот зависть, злоба поселились в сердцах.
И Библия – в рейтинге первая Книга –
Не у всех находит отраженье в умах.
Ах! Сколько радости сокрыто в природе!
Соловьи, малиновки, воробьи, цикады –
К чему вспоминать пирамиду Мавроди?
В поле выйдешь – лучшей не сыщешь награды.
Надо бы всем сердцем возлюбить друг друга,
Искренне и не таить под сердцем остриё ножа.
Муза для поэтов – дева-недотрога:
Тысячи лет вдохновляет, а всё – свежа.
Ах! Солнечно бы описать счастье мига,
Понимая, откуда божественный Свет.
Библия – снова – не запретная Книга,
Глядишь и вытащишь счастливый билет.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Сентябрь, число 26-е. Нежит утро
Прощальным и задумчивым теплом.
Деревья ветки обнажают скупо,
Ворона делит крошки с воробьём;
Шиповник покраснел одной щекой,
Соперничая с ягодой рябины.
Днесь – доли огненной любви горой,
Сегодня – день рождения Марины!
Медузами скользящими, многодетными
смотрится в окна вечер, устами певчими,
замирает голос сухой окалиной;
номера машин – наважденьями сонными;
беспокойный зритель, сумбуром охваченный,
навязчивым грохотом, думой скользкою,
да фонарь безликий бликами обозначенный,
собирает в круг мошкару безликую.
Расстегнули курточки да замочки-молнии –
каждому да по вере, да по Сеньке – шапка;
Вечерами выпиты, лунами двурогими,
ночи шаловливые празднует дурашка…
Выгорел на солнышке Аленький цветочек.
Вызрела рябинушка, сняв с плодов платочек.
И тяжко жить, инстинкту следуя, с рождения
заложенному в генах, – рамка монитора.
Сдвижение пустот – на атомы распад,
соединенье снова в сладко-томном тренье,
терпение, смирение и вера в глубине – не праздная
и не для слабых, нищих духом, бедных горемык.
На ослике входящий «гол» – не нем, всё притчами
да притчами (разумным – разуметь), неспешно и
с любовью ко всему, ко всем, к Создателю и так
к распятию – божественный удел! – кресту,
а нам всю жизнь – под плахою, под мысли хрупкий плен,
останется, останется душа – творенья след?
А нам – по тем же камешкам, не помнящим обид.
Притупится заботушка от истощенья нервного,
а ослик – цок – поцокает, увозит в неизбежное –
наследное, наследное и всё ж – не вознесённое.
Черты сотрутся. Камешки разбросанные – собраны,
а Он плетёт невидимо – в сознанье – Символ брошенный.
Вспоминаю свой первый шаг. Мама и папа тянут руки, повторяя с улыбкой: Иди, иди ко мне… И я, собрав все силы (словно в ледяную воду), оторвалась от опоры и пошла, сделала этот первый шаг! Ради их желания. Ради их любви. Ради их радости.
Если бы и потом так могла собирать все свои силы…
Может, и собирала, но не в той степени, может, и в той степени, но не запомнилось, может, никто уже не хотел, чтобы я что-то сделала, почти сверх возможностей. Возможно, – делала, однако, не считала подвигом…
Скорее всего, ни те, кто любили меня, ни я не понимали, в каком направлении идти…
Недаром говорят: первый шаг – самый трудный.
О, сколько книг я с детства прочитала…
Не оттого ли сделалась грустна?
Сейчас же люди отчуждённей стали,