Искорки бывают разные. Искорки любви и творчества, радости и вдохновения, надежд и упований… Всего не перечислить. Единственное отличие их от всего остального – в их родстве с пламенем, которое не разрушает и уничтожает (хотя инертность и скука с ним не уживаются), а создаёт и укрепляет.
Обращаться с каждой доставшейся тебе искоркой – полезнейшее в жизни искусство. А если им овладеешь, можешь стать и тем, кто делится этим незримым богатством и с другими. Даже если сам этого не заметил.
Впрочем, наверняка ты и сам таких знаешь.
Вечерами Оня бродила по городу, сочиняя стихи. Однажды она увидела огонёк – прямо в воздухе рядом с собой. Разгорался он, пока не превратился в пламенную фигуру.
– Я тот самый Огонь, – представился он.
– А пожара не будет? – спросила Оня.
– Нет, – вспыхнул Огонь, – пожар от других огней бывает, а я тот самый. Нас не так уж много. Давай поглядим!
Взмахнул рукой, и обычные огни стали невидимыми. Только тут и там сверкали звёздочки настоящих Огней.
– Но не так уж нас мало! – обрадовался Огонь. – Давай с кем-нибудь познакомимся.
Он взял Оню за руку, и они полетели разыскивать других тех самых.
Ботаник Фрол вывел особый сорт ромашек. Они были такие маленькие, что их цветы можно было рассмотреть только в микроскоп.
Подарил он такой уникальный букет своей невесте Флоре. Вместе с микроскопом. Стал Флора разглядывать ромашки и гадать на лепестках: «Любит, не любит». Всё получалось «не любит». Заплакала Флора.
Пришлось Фролу выводить новый сорт ромашек, чтобы на них всегда получалось «любит». Они были ещё мельче. Даже в микроскоп их нельзя было различить.
Но Флора и так поверила.
У Лаффа был свой фонтан. С утра Лафф спешил к нему, прочищал все его трубочки, убирал нападавшую листву, и, наконец, включал.
Радовался его взлетающим струям, прислушивался к музыке их ниспадания, любовался сверкающими брызгами, а иногда почти незаметной радугой – и спешил его выключить. Ведь столько всего ещё надо было сделать!..
Лафф всех звал посмотреть на свой фонтан, но друзья приходили редко: у них было полно своих дел.
Но каждый вечер Лафф заботливо прибирал фонтан, пока усталость не отправляла его в кровать, и засыпал под его музыку, которую он слышал всегда.
Как известно, ревуны выражают любовь рёвом. Вот и ревун Ррр во весь голос говорил своей ревунице, как он её любит.
Ей было очень приятно – ведь ревуны, как известно, любят громкое выражение чувств. Но потом Ррр стал отпугивать рёвом любого ревуна, который пытался хотя бы сказать его ревунице «Здрасьте».
ЭТОТ рёв оказался в несколько раз громче рёва любви. Из-за него ревуница перестала слышать, как Ррр её любит, а ревуницы, как известно, без этого не могут.
Хорошо, что Ррр спохватился и стал рычать лишь о том, что для них с ревуницей было по-настоящему важно.
Аурау не любил рисовать кисточками. Он прикасался пальцами к краскам, потом к бумаге – и постепенно появлялось нежно-задумчивое изображение. Такое, что ни с чем не спутаешь: сразу ясно, что картина Аурау.
Однажды к нему на выставке подошла девушка и попросила:
– Вы не могли бы дать мне посмотреть одну из ваших картин без стекла, чтобы дотронуться до неё?
И когда её пальцы легли на бумагу, прошептала:
– Ах, вот что это означает на самом деле…
Так они полюбили друг друга.
Вылепил Петя снегурочку. Назвал её Галей. Она получилась очень красивой. Петя так полюбил её, что Галя ожила.
А когда они поженились, тут же стали ссориться. Однажды Галя даже крикнула:
– Хоть бы ты окаменел!
И Петя превратился в статую. Галя очень гордилась им, всем показывала и говорила:
– Это мой любимый Петя. Я стала такой, как он хотел, а он – таким, как я пожелала.
– Вот это любовь! – восхищались люди.
Не все умеют читать чужие мысли. А Погги умела. Конечно, когда человек сам этого хотел.
Однажды её вызвали к себе влюблённые. Сидят, дуются друг на друга. Ворчат: «А он!..», «А она!..
Погги ему в голову заглянула и, как есть, ей в голову передала. И обратно – тоже. Оба расцвели, заулыбались, удивляются:
– А что же ты такое говорил?..
– А ты что такое крикнула?..
Пришлось Погги объяснять им, что мысли не всегда удачно в слова переводятся, поэтому ссоры и происходят.
Многим Погги помогала. Вот только на деловые переговоры её никогда не звали.
Но она не огорчалась. Ей больше нравилось с влюблёнными.
На большом широком шоссе образовалась большая широкая пробка. Время шло час за часом, а выехать из неё было невозможно.
Только Толю с Галкой это не заботило. Ведь они успели и познакомиться здесь, и пообщаться, и даже полюбить друг друга. А тут как раз продавец идёт и распевает:
– Кому холодное шампанское!..
– Может, у вас и обручальные колечки есть? – спрашивает Толя.
– Есть, конечно, – кивает продавец. – В такой пробке всё пригодится.
Вот Толя с Галей и обручились. Когда потом венчались, возле храма было машин видимо-невидимо. Ведь они со многими в той пробке подружились.
Девушка Мурызя была такой красивой, что в неё влюбились двадцать семь парней. И каждый ревновал, что кроме него есть ещё двадцать шесть. Что делать Мурызе?..
Решила она соревнование устроить: кто из парней ревнивее всех. Собрала их и говорит:
– Соревнуйтесь как хотите, лишь бы я узнала, кто из вас самый.
Тут такое началось!.. На кого глянет Мурызя, все остальные на него набрасываются и тумаками награждают. На другого поглядит – другому достанется…
Наконец собрались все, в синяках, побитые, вокруг Мурызи и спрашивают: кто победил из двадцати семи?
– Двадцать восьмой победил, – улыбнулась Мурызя. – Но я вам его ни за что не покажу.
Откуда у него столько их было? Куда бы ни приходил – всюду раздавал их совершенно бесплатно.
Вот только хлопот с ними хватало каждому, кому досталась хоть одна. Жжётся искорка, подзадоривает куда-то отправиться, где не бывал, сделать что-то, чего никогда не делал, высказать то, что не решался, и всякое такое…
Всю жизнь эта искорка может поджечь, а разве всякому такое надо?..
Некоторые ищут разносчика, чтобы тот обратно искорку забрал, а другие мечтают ещё получить. Бывают даже такие, кто сам готов стать разносчиком искорок. Этих почему-то совсем мало.
Да и не так-то это просто. Но ведь получается у кого-то.
В посёлочке Чиково жила девушка Тома. Некоторые считали её первой красавицей во всём Чиково.
Училась она в столичном институте и каждый день ездила на автобусе туда и обратно. И вот полюбил её Толик, который там же учился, но жил в Москве.
Был он застенчивый и притворялся просто другом. Пока не узнал, что Томе трудно из автобуса в Чиково выходить, по скользкому откосу спускаться. Поехал Толик в Чиково, купил досок и смастерил лестницу от автобусной остановки.
Тут Тома и поняла, что он её любит. И тоже его полюбила. Не за лестницу, а за любовь.
Жил да был отважный купальщик-ныряльщик Свим (и вовсе не Свин, прошу не путать). Как-то нырнул он в море, отплыл далеко от берега, а тут Шторм начался.
Хорошо плавал Свим, отлично нырял, но Шторм – он Шторм и есть: по всем признакам предстояло Свиму потонуть.
Тут несколько волн сжалились над купальщиком-ныряльщиком и пошли даже против воли батюшки-Шторма. Окружили Свима и помогли ему к берегу доплыть, вопрека всем признакам обречённости.
Понял Свим, кто ему помог, но ведь волны – существа эфемерные, уже некому и спасибо сказать. Тогда он поставил своим спасительницам памятник на берегу, куда с тех пор молодожёны стали приезжать перед свадьбой.
Чтобы волны-спасительницы уберегли их брак от штормов моря житейского.
У теловодителей тоже бывают пробки. Вот застряли два теловодителя в толпе к эскалатору из метро, их тела к стенке прижаты, еле движутся. Один другого спрашивает:
– Ты что это в сердце сидишь? Разве удобно так управлять? В голове куда удобнее.
– Может, и не так удобно, – говорит второй, – но гораздо меньше аварий. Видно-то лучше.
– Сейчас переберусь, попробую, – решил первый.
И надо же – понравилось! Повели они тела рядом и не пожалели.
Сидел однажды Иван у реки и увидел в воде девушку несказанной красоты. Хвостом плещет – значит, русалка.