От Петра Иннокентьевича Створкина я вышел в сложном душевном состоянии. С одной стороны, конечно, было искушение забыть все как дурной сон (всякое бывает, как известно). Да ну, о чем тут вообще… устроил, понимаешь… введение в «Игру престолов». Тоже мне…
С другой стороны, маленьким, но настойчивым червячком вгрызался в могучий железобетон стойкого утверждения «этого не может быть» робкий вопросик «а вдруг?». Ну и, конечно, банальное: Who is Mr. Stvorkin? He то чтобы хотелось прямо докопаться до самого дна, но с чего-то же появился такой человек в моей жизни?
Шизофрения, согласно последним научным подходам, ведь не болезнь. Это особенность восприятия мира. Осталось выяснить, какую роль в створкинском восприятии мира играю я. Ну да, ну да, и тот же вопросик: Who am I? Сколько себя помню, пытаюсь на него ответить…
О! Какие ноги!
Чего только не придет в голову внезапно и вдруг. Особенно когда задумаешься о несправедливости мира или озаботишься (нечаянно) смысложизненной проблематикой…
Примерно таким был этот момент: глаза опущены и видят только ниже пояса. Да. В итоге я практически столкнулся лбом с таким же ушедшим в себя прохожим. Поднял виновато глаза.
Передо мной, смущенно улыбаясь, стояла высокая стройная девушка в ярко-красном коротком платье. Класс. Матрица в действии…
– Привет-привет. О чем задумался? – мелодичный высокий голос с сильно выраженным иностранным акцентом вернул меня в действительность.
«А ведь я ее знаю, – подумал я, – Элоиз Маклинн. Пару месяцев назад случайно познакомился».
У нас в университете существует специальная программа обмена аспирантами. К нам приезжают, хоть и нечасто, иностранцы, специализирующиеся на изучении русской культуры. Ну а параллельно ведут курсы английского для наших студентов. Тогда, помнится, она не произвела на меня впечатления.
– Ох, здравствуйте, мисс Маклинн. Извините, я вас не заметил.
– Нет, не извиню! Мало того, что он меня не заметил, так он еще и говорит об этом! И к чему такой официоз? Забыл мое имя?
У мисс Маклинн, несмотря на нерусское происхождение, с правильностью интонации было все отлично: вежливая укоризна, чуть-чуть юмора и, пожалуй, легкая нотка заинтересованности в продолжении разговора.
– Хм-м-м… э-э-э… Элоиз…
– Можно просто Лиза. Так ведь проще, правда?
– Несомненно. Чем мне искупить свою провинность?
– Ну-у-у… можно угостить девушку кофе, например.
В голос было добавлено чуточку колебания, совсем немного, но все-таки достаточно, чтобы дать мне понять: большого интереса нет, но недолгое дружеское общение вполне возможно. Причем обмен интенциями прошел мгновенно и невербально. Стало быть, человек неглупый – как минимум.
Ну что же, как говорится, – «олл райт». Меня это устраивает. Как способ немного отвлечься…
Впечатление от разговора со Створкиным никуда не делось, но эта неожиданная встреча помогла мне очнуться и подумать еще о чем-то. Например, о неминуемой встрече с ректором. Когнитивный шок, вызванный общением со Створкиным, спутал все мои планы. Я забыл даже, зачем я, собственно, приходил к нему. То есть абсолютно. А ведь ректор наверняка ждет меня завтра с деньгами, ну или хорошими новостями о скором их получении.
– Хорошо, – сказал я, глядя на противоположную сторону улицы, – «Шоколадница» устроит?
– Вполне, – ответила она, беря меня под руку «Шоколадница» – небольшое уютное сетевое кафе, которое появилось у нас сравнительно недавно и быстро стало популярным местом. Я заказал себе свой всегдашний капучино с корицей; Элоиз – тоже капучино, только с тертым шоколадом.
– А я думал, в Англии пьют чай, – вежливо сказал я, наблюдая, как она делает первый глоток.
– Я из Шотландии, – с хитрой улыбкой ответила она. – Впрочем, я уехала оттуда очень давно. Несколько последних лет жила в Париже. Там пьют кофе.
– А где вы так здорово научились говорить по-русски?
– У меня был русский друг. К нему в Париж я и уехала, кстати, – задумчиво и как-то протяжно, с ударением на «и» протянула Элоиз. Я молча смотрел на нее, ожидая продолжения, но его не было. Ладно.
– А ты всегда вот такой отстраненный, Игор? – неожиданно поинтересовалась она, явно желая сменить тему.
Мое имя она проговаривала без мягкого знака и с ударением на первом слоге, так что получалось почти «Егор». – Или просто тяжелое утро?
– Не тяжелое. Странное. Знаешь, вроде бы как проснулся, встал, вышел на улицу, встретил там красивую девушку и вдруг обнаружил, что спишь все еще. Ну и вот, пытаешься понять, где явь, а где не явь.
– О-о-о! Приятный комплимент в этакой экзистенциально-буддийской упаковке, – с легкой улыбкой сказала она, – принимается! А ты хитрец… (Здесь она подмигнула.) Но мне лично, как человеку сугубо практическому и рациональному, ближе вполне себе материалистический взгляд на жизнь. Фантазии украшают мир, но не должны подменять его.
– Звучит разумно, – неуверенно промямлил я.
– Не только звучит. Это и есть разумно. И уж если заговорили, – тут Элоиз на секунду остановилась, словно колеблясь, – одна из причин, по которой я занимаюсь русской культурой, именно здесь. Именно в этом.
Я пытаюсь понять, откуда у русских это навязчивое стремление убежать из бытийности. Из настоящего. Нагромоздить себе воздушные замки, нарисовать идеальности и идеалы, сломать себе шею на безумных попытках воплотить их, разочароваться, всё уничтожить. Потом отчаиваться и скорбеть… Ну как же это глупо! Странно и бессмысленно!
Она проговорила все это спокойно, словно повторяла много раз продуманную фразу, но все-таки что-то неуловимое проглядывало сквозь невозмутимое выражение лица. А девушка не так проста, как мне казалось…
– Прости, я не хотела тебя, как это говорится, загружать, да? Случайно вырвалось. Видимо, рефлексия прошлых разговоров с моим русским другом. Он преподавал культурологию в Сорбонне, и мы, случалось, разговаривали.
– Ну что ты! Это очень интересно, – успокоил я ее. – И я с тобой согласен почти во всем. Как там у великих: самое важное в твоей жизни – то, что ты делаешь здесь и сейчас, самый важный человек – тот, с которым ты общаешься в эту минуту, самая важная вещь – то, что вы обсуждаете сейчас. Кто бы спорил? Тем более с классиками.
– Bay, рада, что ты согласен. Жить надо настоящим.
Я хотел в очередной раз кивнуть, но вот в последней фразе мне послышалась некая странная двусмысленность. Какая-то неясная мысль шевельнулась на дальних горизонтах моего сознания. Шевельнулась – и затихла.
– Да, это так, – решился я продолжить эту тему, – вот только настоящее ли «настоящее»? Или лучше: сколько настоящего в «настоящем»?
– Играешь словами, да?
– Ну, мне-то больше нечем. В отличие от…
Тут я выразительно посмотрел на Элоиз. Она, впрочем, никак не прореагировала на мою конспирацию и как ни в чем не бывало глотнула свой кофе.
– Может, в контексте последней цитаты из классика настоящее – это то, что важно здесь и сейчас, а? – с загадочной улыбкой предложила она.
– Слушай, а неплохо! Мне эта мысль нравится. Надо будет поразмышлять как-нибудь.
– Ага, поразмышляй. Ты же философ, Иго-о-ор?
Тут Элоиз наклонилась ко мне, сделала большие глаза и с заговорщицкой улыбкой спросила:
– Проводишь меня до университета?
Ее волосы коснулись моего лица. Я различил тонкий-тонкий запах: цитрусовая нотка, скошенная трава. И – томный, завлекающий, манящий запах лаванды. У чуть открывшегося декольте была видна узкая полоска бюстгальтера, тоже красного, но чуть светлее платья. И глаза. На фоне роскошных медно-рыжих волнистых волос. Огромные, зеленые, смеющиеся…
«А она может произвести впечатление», – подумал я и сказал:
– Конечно, провожу!
– Ну, тогда я на минутку.
Она медленно вышла из-за стола и прошла мимо меня, чуть касаясь своей рукой моего плеча. Я проводил ее взглядом и хмыкнул про себя – кажется, отвлечься все-таки удалось.