Пока варилась картошка, Алешка вслух развивал свои догадки.
– Все ясно, Дим! Он никого не похитил.
Я не возразил.
– Все ясно, Дим! Он хочет на кого-нибудь покуши… то есть покуситься. – Поправился: – Он готовит покушение.
Мне стало интересно:
– На кого? На тетю Фросю?
Алешка на секунду задумался, согласился:
– Да, Дим, тут покушаться не на кого. Тут все люди мелкие. Не бизнесмены.
Я поднял крышку кастрюльки и потыкал картофелину вилкой.
– Все ясно, Дим. Он передумал покушаться. Ведь он патроны растерял.
– Один патрон, – напомнил я.
– Один у костра, а другие еще где-нибудь. В других местах.
Я открыл банку тушенки и подумал: он дурака валяет или что-то уже сообразил?
– Дай тушеночки-то, – сказал Алешка. – Не жмись для младшего брата.
Тушенка была хорошая. Свежая и вкусная. И пахла настоящим мясом.
– Дим… – начал Алешка с набитым ртом.
– Проглоти сначала. А то подавишься.
– Такой тушенкой не подавишься. Она сама в глубину проскакивает. Дим, будем держать его под контролем. Или нет – под шляпой… то есть под колпаком. И как только он добудет новые патроны, мы его повяжем. Дай тушеночки-то, не жмись.
Тушенка была хорошая. Свежая и вкусная.
– И, знаешь, Дим, пройдет один день… Или два. Наступит четверг или тридцать первое… И я тебе точно скажу, на кого он охотится, этот пещерный дикарь.
– А как ты узнаешь? – Я слил воду, снова поставил кастрюлю с картошкой на плиту.
– Элементарно, Ватсон. Кого он подстрелит, на того, значит, и охотился.
Я опять прикинул: дурака валяет или до чего-то додумался? Размял картошку и взял банку с тушенкой…
Точнее говоря – банку. Тушенки в ней уже не было. На дне банки катались две горошинки черного перца и прилип одинокий лавровый листочек. Хорошая тушенка.
Пришлось открывать вторую банку.
Тут как раз на камбуз пришел Матвеич.
– Надо чайку заварить. О! Здорово пахнет! – Он наклонился над кастрюлей. – Мое любимое блюдо. Только ты, Дим, зря пожадничал. Нужно было для вкуса и пользы пару банок туда ахнуть.
– Еще не поздно, – поспешил Алешка. – Дим, открывай вторую банку.
Третью, по-моему.
– Добрый гость всегда к обеду поспеет, – с улыбкой сказал Матвеич, когда на пороге кают-компании появилась уже знакомая нам дама с зонтиком.
Она трубно высморкалась у дверей, внимательно заглянула в платочек. (А что там может быть особенного?) Поставила в угол зонтик, положила веер на подоконник. И сняла шляпку вместе с рыжей прической. Оставив на плечах седую голову.
– Я, конечно, пардон, не совсем вовремя, но вы так очарова-а-а… распахлись своим блюдом на всю округу, что мне захотелось вас похвалить.
– Садитесь с нами, Матильда Львовна, – пригласил ее к столу Матвеич. – Похвалите нас за обедом.
– Прелее-е-е… Великоле-е-е… Можно я не буду снимать перчаток?
В Алешкиных глазах я прочитал: зонтик сняла, могла бы и рукави-и-и-чки снять. Но строгости и осуждения в его взгляде я не заметил. В его глазах прыгали веселые искорки.
Дама сразу же стала называть Алешку Алексом, меня – Димитрием, а к Матвеичу она обращалась по званию, с уважением: настоящий полковник. Чувствовалось, что они старые друзья.
– А меня, мальчики, можете звать тетушкой Тильдой. Прелее-е-е…
Мы дружно навернули тушеночки с картошечкой, причем тетушка Тильда от нас не отставала, кушала активно, но очень красиво, с ножом и вилкой, и успела за обедом рассказать нам свою творческую биографию.
Мы, вообще-то, мало что запомнили. Только то, что она – великая актриса и что она прожила на сцене большую жизнь. От молоденькой Софьи в «Горе от ума» («Вот Димитрий об этой пьесе, наверное, знает») до старой княгини Тугоуховской («оттуда же, Димитрий должен знать»).
Подчистив тарелки, мы перешли к чаю.
– А я об эту пору всегда пью черный кофе, – заявила тетушка Тильда. – Тяжелая пища так лучше усваивается в недрах творческой личности.
И мужчины пошли на камбуз, готовить черный кофе для недр творческой личности. Чтобы в ее недрах получше освоилась картошка с тушенкой.
Матвеич готовил кофе, Алешка хихикал. Но как-то неуверенно.
– Дим, она в носовой платок смотрит так, будто у нее из носа не… эти самые, а бесценные жемчуга капают.
– Отставить! – гаркнул Матвеич. – Тетушка Матильда – несчастная женщина. Она на гастролях, выступая осенью в летнем театре, схватила воспаление легких, а потом – хронический насморк. Ее уволили из театра – кому нужна актриса, которая без конца сморкается на сцене.
– Я понял, – сказал Алешка. – Она голодная. Я больше не буду.
– Да, у нее крошечная пенсия. А на ее руках еще и двое хвостатых: песик и кот. Она сама не поест, а уж их накормит. И, между прочим, все ее забыли. Никто ее не навещает.
Вот, подумал я, посмотреть на экране на этих актеров – какие они дружные и любящие: «Сю-сю-сю! Ах, как волнительно!» – а чтобы позаботиться об одинокой старушке – их тут нету. Им некогда, они себе недвижимость на Кипре строят.
– Пошли, – сказал Матвеич, снимая кофейник с плитки, – а то наша дама, наверное, заскучала.
Но дама Тильда не скучала. Она своим носовым платком азартно вытирала пыль со всех полок и подоконников, наводила порядок. И она очень обрадовалась чашечке кофе. Видно, не так уж часто ей приходилось его пивать.
– Кофе! – говорила она с восторгом, подняв чашечку на уровень глаз. – Арома-а-а… Изуми-и… Только настоящие полковники умеют варить настоящий кофе! Прелее-е-е… Я жду вас завтра с ответным визитом. Это будет чуде-е-е…
– Мы обязательно припремся, – пообещал Алешка. – Вы довольно прекрасная женщина. – И все-таки не удержался: – Обаяте-е-е…
Тетушка Тильда растаяла и вместо того, чтобы сморкнуться, промокнула платочком благодарные слезинки под глазками.
Когда она ушла, под зонтиком и обмахиваясь веером, Матвеич спросил:
– Видали? Очень нежное существо. Ее тут прозвали Дама Безе.
– Ни фига! – ахнул Алешка. – Та самая?
– Какая та самая? – удивился Матвеич.
– Ну та! Древняя! Которая оперу сочинила. Про тореадоров – смелее в бой.
– «Кармен», что ли? – Матвеич покрутил головой. – Ну, Алекс, ты даешь! Эту оперу про «смелее в бой» написал композитор Бизе. А «безе» по-французски – нежный поцелуй. И пирожное такое, воздушное. Вроде нашей дамы. Дошло? Или повторить?
– Врубился. – Алешка задумчиво покивал. – Только мне кажется, что наша воздушная Тильда такую оперу может устроить, что мало не покажется.
И он, как часто бывало, оказался прав…
После обеда Матвеич покурил и выгнал нас из дома.
– Мне работать надо. Книгу писать. А вы смотайтесь на рыбалку. Возьмите лодку.
– А где она? – спросил я.
– Пляжик вы нашли? А вот слева от него – заливчик, она там прячется. А справа, за мыском, где камыши кончаются, хорошее местечко – окушки там славно берут. Задание ясно? Приступайте к исполнению.
Лодку мы нашли без труда, в заливчике, и в хорошем местечке забросили удочки. Натаскали красноперых полосатых окушков.
Алешка вдруг забастовал:
– Я, Дим, не привык такую мелочь ловить. Я лучше вон там, с бережка, в кустиках, попробую.
Он закатал джинсы, забрал свою удочку, плюхнулся в воду – здесь мелко было – и скрылся на берегу, в кустиках. Там, где большая рыба водится.
Я еще посидел в лодке, довольно долго. Клев постепенно затихал, но все равно вокруг было хорошо и приветливо. Красивое озеро, синее небо, пахнет водяной свежестью и свежей рыбкой.
Тишина, безветрие, на водной глади даже ряби нет. Только у противоположного берега какое-то шевеление. Матвеич сказал нам, что когда-то там был пионерский лагерь, потом дом отдыха. Но и это почему-то не получилось. Теперь там отчасти все заброшено, а отчасти – лодочная станция. И там живет лодочник, который выдает всем желающим лодки напрокат. Но желающих тут так мало, что почти и вовсе нет. Да и до-браться до этой станции берегом довольно сложно. А по воде… Ну кто поплывет на одной лодке, чтобы на том берегу взять другую лодку?
Незаметно посвежело. Солнце уже клонилось к закату. Я смотал удочку и подогнал лодку к берегу. Алешки почему-то там не оказалось. Удочка была, прислоненная к деревцу, а братца не было. Что-то он застрял в кустиках.
Я посвистел, покричал. Нет ответа. Даже как-то беспокойно стало. Куда он делся?
Беспокойство уже сменилось тревогой, когда Алешка наконец вынырнул из кустов.
– Ты куда пропал?
– Я не пропал. Я на разведку ходил.
– А сказать не мог?
– А ты бы меня пустил?
Логично. Только что это за разведка? Я вопросительно глянул на Алешку.
– Да это… Посмотреть… На этого… На песочного дикаря. Как он там… Ну чего ты? Ну вскочило в голову…
В голову ему вскочило! Нашел словечко.
– А что? – возмутился Алешка. – Сам говорил: совсем из головы выскочило. А раз выскочило, то может и вскочить. У тебя выскочило, у меня вскочило. А если вскочило, то само уже не выскочит…
У меня уже в голове загудело от этих «вскочило – выскочило». Но все-таки стало интересно.
– Ну и как он там?
– Да никак! Он, Дим, спокойненько спал в своей пещере. И ни на кого не покушался. – Тут Алешка притормозил. – Если раньше не покусился. А теперь отсыпается.
– Ладно, пусть спит. Пошли домой.
Матвеич устало потянулся, вставая из-за стола. Пожаловался:
– Легче в сто раз какого-нибудь бандюгана повязать, чем книгу написать. Как улов? Будет уха?
– Будет, – пообещал я. – Наваристая. Где у вас перец и лаврушка?
– В шкафчике, над холодильником. Действуйте, товарищ кок. А товарищ юнга вам поможет. Это входит в его должностные обязанности.
– Это как? – расстроился Алешка.
– Разве ты не знал? Исторически юнга – помощник кока. На подхвате. Печь растопить, картошку почистить, кастрюли надраить, посуду помыть, помои за борт отправить…
Лешка уже не расстроился, а растерялся.
– Я лучше потом посуду помою. Когда вы спать ляжете.
Но он меня этим не разжалобил.
– Пошли, юнга, на камбуз, – сказал я. – Картошку строгать.
– Я лучше… – сделал он еще одну попытку, – я лучше тушенку открою. Пусть будет у нас мясная уха. Клево?
Мы его не поддержали, и Алешка понуро побрел за мной на камбуз.
Я разыскал специи, а в аптечке – марлевые салфетки. Почистил окуньков, заложил их в марлевый мешочек и опустил в кипящую воду. Уха будет с рыбой, но без костей.
– Картошка готова? – спросил я Алешку. – Почистил?
– Почти. Я ее уже как бы достал из ящика. Знаешь, как устал!
Я ему, уставшему, помог. Набрал картошки, почистил. Рыба к тому времени уже сварилась. Я запустил в бульон картошку, перец и лаврушку, и пока варилась картошка, разобрал рыбу, вытащив ее из мешочка. Выбросил косточки, а мясо отправил в бульон.
– Чего-нибудь получится, – сказал Алешка, облизнувшись. – Главное, чтоб моя картошка хорошо проварилась. А давай, Дим, пока она варится, баночку тушенки вскроем, а?
Я не стал ему отвечать, а, помешивая уху, молча показал ему фигу.
Когда по всему дому расплылся запах рыбного супа под названием «уха», на камбуз заявился Матвеич. И тоже облизнулся, взял ложку.
– Я, как капитан нашего корабля, обязан снять пробу. Посмотрим, чем кормят наш экипаж.
Он зачерпнул варево, поднес ложку к губам, причмокнул, проглотил. Задумался, шевеля губами. Будто задачку решал. Опустил ложку.
– Знаешь что, Дим? Налей-ка мне в мисочку. Что-то я с одной ложки не распробовал.
– И мне, – проговорил Алешка. – Мисочку. Пробу снять.
– Обойдетесь, – сказал я, закрывая кастрюлю крышкой. – Забирайте мисочки, ложечки и нарежьте хлеб. А я подам в кают-компанию уху.
Матвеич и Алешка переглянулись. Алешка Матвеича опередил:
– Я отнесу ложки! А капитан нарежет хлеб! Он этого достоин.
У хороших людей в доме всегда очень хорошо. Не только уютно, но и спокойно – это само собой. У хороших людей в доме чувствуешь себя, будто в доме своем. Не стесняешься, не скромничаешь. И за столом не ищешь свободное место. Где удобно – там и сел. Что тебе хочется – то к себе и подвинул. Сколько хочешь – столько и съешь.
Хорошее воспитание не в том, чтобы не пролить соус на скатерть, а в том, чтобы это сделал кто-нибудь другой.
В общем, мы дружно уговорили кастрюльку ухи. Не проливая соус на скатерть. Только Алешка время от времени ворчал:
– На обед – второе, а на ужин – первое. Ты нас уморишь, Димитрий.
– Вы этого достойны, – лаконично отвечал я.
Когда уха закончилась, Алешка сказал:
– Федор Матвеич, мы сейчас с Димитрием вымоем посуду, а вы нам за это почитаете свои мемуары. Про героическую борьбу с преступностью в прежние годы.
– Охотно! – Матвеич обрадовался. – Мне очень важно ваше мнение. И вы честно скажете: маленький плюс или большой минус.
– Скажем, – сурово пообещал Алешка. – Мало не покажется. Мы одному писателю, знаете, какую книгу написали! Он ахнул!
Матвеич немного завял. А мы собрали посуду и пошли на камбуз.
– Дим! – Алешка захлопал глазами. – Давай Матвеичу сюрприз сделаем. Он сядет нам свои мемуары читать, а мы ему под нос чашку с чаем! Клево?
Я пожал плечами, выразив согласие.
– Вот! Ты тогда быстренько посуду помой, а я поставлю чайник.
Матвеич взял со своего письменного стола стопочку исписанной бумаги, смущенно подровнял ее.
– Я вам, ребятки, про один интересный эпизод прочитаю. Как мы одного Ганса за жабры взяли.
– Он иностранец был, этот Ганс? – уточнил Алешка.
– Нет, не иностранец. Кличка у него такая была. От фамилии. Его фамилия была Гансовский. И его еще называли Окаянный Ганс. – Матвеич помолчал, а потом сердито добавил: – Гад он вообще-то был исключительный.
Мы забрались на тахту с ногами, Алешка пристроился к моему боку, а Матвеич сел за обеденный стол и положил перед собой рукопись. И начал читать. Монотонно, без выражения.
В комнате постепенно все заволоклось туманом серых стандартных слов, в котором совершенно заблудился интересный эпизод.
Я уже начал клевать носом, но тут Алешка, с силой сдержав зевок, сказал:
– Федор Матвеич, вы, как настоящий полковник, лучше расскажите нам все это своими словами. Ведь мы этого достойны.
– А я что, – растерялся Матвеич, – чужими, что ли, читаю?
Я понял, что надо поддержать и Алешку, и самого автора.
– Федор Матвеич, там у вас много всяких протоколов, документов, а самое главное за ними прячется.
Матвеич сердито сложил листочки в стопочку, пришлепнул ее ладонью:
– Вам же хуже!
Он посидел молча, задумавшись. А потом начал рассказывать. Медленно, не подбирая слов. Они у него как-то сами становились на свое место. И связывались между собой в плавный, яркий рассказ…
– Такое, ребятки, плохое дело случилось. Жестоко ограбили квартиру одного известного и знаменитого человека. Я вам его не назову, скажу только, что этот человек был гордостью нашей страны…
И зазвучали, глухо и размеренно, голоса из прошлого.
Вот только мы тогда еще не знали, что это прошлое перекинулось в наше настоящее и бесшумно, угрожающе бродит вокруг дома. Выбирая удобный момент, чтобы настоящее не стало будущим…