Телефонный звонок вырывает из дурмана сна. Я лежу на кушетке в своем же кабинете, даже не помню, как отключился вчера.
– Я слушаю.
– Алло.
Незнакомый номер, говорит явно детский нежный голос.
– Кто это?
Пытаюсь вспомнить номер, на часах семь утра, и вообще-то я уже должен отдыхать дома после дежурства.
– Это я.
Разговор начинает напрягать.
– Кто “я”? Девочка, кому ты звонишь?
– Пап, это ты?
Внутри что-то сжимается. Кто-то номером ошибся, но расстраивать ребенка я не хочу.
– Э-э, я…
– Папочка! Ты придешь ко мне? Я болею. Это Саша…
Черт, надо было молчать. Это же дочь Яны. Откуда у нее вообще мой номер?!
– Извини, малыш. Я занят.
Она затихает, а я отключаю вызов, потягивая спину. Странный ребенок. То она дикая, то такая ласковая. Переменчивая, как погода весной, и эти вопросы про отца… бесят.
Я никто ей, точнее, лечащий врач. Пусть ее настоящий отец бегает, у меня этих пациентов десятки. В глазах порой рябит, и каждому надо помочь, каждого к выздоровлению провести, да вот только не всегда получается.
Оперировать детей – это как играть в лотерею на краю вулкана. Или ты в итоге увидишь счастливое лицо родителей, или будешь проклят до седьмого колена, если вдруг что-то пойдет не так.
На столе замечаю открытую бутылку коньяка и полупустой стакан. Почему не полуполный? У меня полупустой.
Врут все, когда говорят, что врачи святые и не пьют. Пьют, так же как и полицейские, и все остальные, кто связан с риском, потому что порой по-другому сбить напряжение нельзя, хоть сам себе анестезию делай.
В голове мелькают картинки ночи, а точнее, она. Моя Яна. Нет, не моя уже давно. Чужая, чья-то жена, хоть и не носит кольцо. Пришла все-таки, хоть я и не сомневался. Разделась предо мной, красивая, сука, стала, еще лучше, чем была.
Ну чего тебе не хватало? Черт возьми, Яна. Как каменная была, едва коснулся бархатной кожи – аж задрожала, но быстро распалилась, потекла даже в моих руках.
Я как запах ее вдохнул – едва не кончил. Вкусная, сладкая, легкая, королева моя снежная. Что же ты наделала, девочка, я бы любил тебя, а так… операцию сделаю, и пусть валит на все четыре стороны.
Пять лет не видел ее и еще бы сто не видел, хотя кого я обманываю? В первый год без Яны чуть не сдох, ни есть, ни пить не мог, даже оперировать.
Пришлось операции переносить, откладывать, меня чуть не уволили тогда, и я уехал на семинар. Подальше от нее и от себя самого. Женился тогда практически сразу. Жанна. Всегда под боком была. Поддержала меня, не то бы совсем волком выл.
Жанна сердце мое склеивала по кусочкам, ведь я знал, что детей не могу иметь. Еще один удар под дых, захотелось на стену просто лезть: десятки детей каждый день вижу, а у самого не может быть ребенка, и шансов никаких. Думал, застрелюсь тогда, но нет, в работу ударился, и все уже было стабильно, как тут она снова на горизонте замаячила.
Яна моя… моя девочка. Я думал, чище нее нет, но я ошибся. Пришла, да еще и с ребенком нагулянным, на которого я смотреть нормально не могу. Это ведь наша дочь могла быть такого возраста уже, наша… если бы я мог. Если бы она не изменила.
***
Я сижу у кровати Саши всю ночь. Она спит, ей лучше, а я стараюсь не думать о том, что сегодня сделала и что теперь буду делать еще месяц.
В теле какие-то непонятные ощущения, оно просто уже забыло, каково это – быть с мужчиной. Думала, Олег будет грубым со мной, но нет. Он был страстным – наверное, потому, что просто был пьян, и сегодня… я не знаю, каким он будет сегодня.
Мы встаем рано, готовимся к обходу, сегодня должны назвать дату операции и все, что потребуется для нее. Рано утром я иду в ближайший магазинчик, Саша захотела йогурт, а когда возвращаюсь, вижу, что она какая-то очень грустная стала и сжимает мой телефон в ладонях, лежа на боку.
– Сашуль, что такое?
– Я папе позвонила.
– В смысле?
Почему-то холодеет внутри, и я быстро беру телефон, просматривая историю вызовов. Номер Холодова в последних исходящих. Блин, почему я не забрала телефон? Я подписала его “П”. Не “папа”, а “подонок”.
– Он тебя как-то обидел? Саш, скажи маме.
Убираю выбившиеся из ее косичек волоски, и малышка обнимает меня, прижимаясь к груди.
– Он сказал, что не приедет, потому что занят, но я думаю, папа не навестит меня, потому что не любит. Мам, я плохая, да? – щебечет моя птичка, а мне хочется открутить голову Холодову. Лучше бы он не брал трубку, лучше бы он вообще не знал Сашу! Только расстроил ее, она и так в последнее время переживает, и мне не хочется, чтобы она еще и по этому поводу волновалась.
– Ты не плохая. Не надо ему звонить, Саш. Просто не надо.
– Все по палатам, обход! – гудят в коридоре, а после я вижу, как распахивается дверь. Первым, как обычно, входит Холодов, держа папку анализов в руках. Не входит, точнее, а именно влетает, потому что шаг у него большой, все остальные только догоняют.
– Как дела, Александра? – игнорируя меня, спрашивает Олег у Саши, а она, надутая еще с утра, складывает руки на груди и опускает голову.
– Никак! – бубнит, недовольно сводя брови. Кого-то она мне напоминает в этот момент. Олега. Как в зеркало смотрю.
Неужели он не видит сходства? У них же характер одинаковый, не говоря уже о том, что внешне Саша очень похожа на Олега.
– Похоже, кто-то не в духе сегодня.
К Саше подходит еще один врач, а она отворачивается, показывая нам всем свой прекрасный розовый язык.
Становится стыдно, я не знаю, почему она так реагирует на чужих людей, со мной она всегда ласковая и послушная.
– Ох, как некрасиво! Ты же девочка! – смеется этот доктор, а Холодов только поджимает губы.
– Извините. Она обычно не такая. Саша, нельзя так делать!
– Я не хочу быть здесь! Пусть они все уйдут! – выкрикивает Саша на всю палату, точно большой начальник, и кажется, я краснею до самых кончиков волос.
– Вас тут никто и не держит, – мрачно заключает Олег. – Принимайте препараты, операция через месяц. Можете освобождать место, у нас и так очередь из пациентов, – басит Олег и идет к другому ребенку, который здоровается с ним за руку. Мой же ежик отворачивается к стене, и я вижу, как уже сопит.
– Саш… ну не надо. Не расстраивайся и не срывай свою обиду на чужих людях.
– Он не приедет. Папа занят! Папа занят и не может проведать меня! – бубнит моя малышка, так и не оборачиваясь ко мне. Вижу только, как ее хрупкие плечики содрогаются. Плачет.
Зря я вообще ей сказала, что ее папа жив. Надо было сказать, что он улетел на Луну и не вернулся, а теперь она только расстраивается, тогда как Саше нельзя волноваться. В этот момент я ненавижу Холодова еще сильнее.
Когда обход заканчивается, я догоняю Олега в конце коридора, он уже уходит на операцию, я ловлю его буквально в последний момент.
– Подожди… те! Олег Евгеньевич! – кричу, когда вижу, что он сейчас уйдет. На нас уже глазеют медсестры, но Олег останавливается. Я подхожу к нему и поднимаю голову, чтобы встретиться с его цепким взглядом.
– Что случилось? Почему ты орешь на все отделение?
– Зачем ты это сделал?!
– Что именно?
– Зачем ответил на звонок Саши?! Она расстроилась из-за этого!
– Я не знал, кто мне звонит. Я твой номер не держу у себя.
– Ты не знал, но представился ее отцом, а теперь Саша плачет в палате, потому что папа слишком занят, чтобы прийти! Получше ничего не мог придумать?!
– Что, например? Признать чужого ребенка своим – это предлагаешь?
– Нет, не это, лучше бы ты вообще трубку не брал!
– Так пусть реальному отцу звонит, в чем проблема-то? Она и так дикая и невоспитанная у тебя. Видимо, вся в папашу, так пусть он ей и набирает!
– Да, ты прав, она вся в отца, вот только Саша у меня воспитанная, мне жаль, что ты этого не видишь. Я прошу прощения, Саша больше не будет звонить тебе. Извини, что мой ребенок тебя потревожил.
– Все сказала? А теперь выдохни и иди готовься. Я скинул адрес, где ты сегодня должна меня ждать.
– Ты серьезно? Олег, когда ты стал таким…
– Твоей дочери еще нужна операция или ты уже передумала? Каждый день, Яна, каждый день ты будешь подо мной! – наклоняется и рычит на ухо, а меня аж трясти начинает. Олег не нежен больше, нет, циничен и холоден, наглый самодовольный закостенелый врач!
– Как ты можешь, как…
– Так же, как и ты смогла. И только попробуй не прийти, можешь тогда забыть про лечение своей дочери! – цедит Олег сквозь зубы и уходит, оставляя меня одну посреди коридора.
Я иду в палату, оставаться в отделении больше нет необходимости, до операции все равно ничего не изменится, но и работать я больше не смогу.
Мне надо быть с Сашей, и я уже предвижу, как снова буду отпрашиваться на работе, мысленно подыскивая новое место.
– Это вам. Начинайте принимать.
К нам приходит медсестра и передает несколько пачек таблеток. Все для сердца, заграничные, я даже таких названий не знала.
– Откуда это? Я их не покупала.
– Из фонда… Давайте ребенку согласно инструкции. До операции больше ничего не надо делать.
– Спасибо большое! – беру все лекарства и благодарю медсестру, сгружая это все добро на тумбочку, но инструкции на иностранном языке, потому я залезаю в интернет прочесть перевод и попутно вижу цену на эти препараты.
Боже, они все стоят просто баснословных денег, и как нам с Сашей повезло, что это помощь фонда.
– Ого, ничего себе! У вас спонсор появился! Это лучшие препараты, – подмечает соседка по палате, тогда как я непонимающе веду плечом.
– Нет. Это из фонда передали. Всем же такие дают.
– Из фонда простые таблетки дают, такие дорогие только самим покупать, заказывать из-за границы. Видимо, спонсор у вас все же появился.