Возьми меня с собою в ад - читать онлайн

Как же томительно! Несомненно, эта ночь станет самой долгой в моей жизни: она ведь последняя. Проходит год за годом, а часы отсчитывают жалкие минуты! Я лежу в темноте, не в силах даже встать, уже довольно долго, глаза привыкли и различают контуры комнаты. За окном тоже темень, но уже другая, гораздо гуще. Я вглядываюсь в неё, но ничего не вижу. И ничего не слышу кроме пощёчин ливня, пытающихся достать меня через крышу. Первый ливень в этом году… Раньше не понимала, почему капли дождя часто сравнивают со слезами. А они действительно похожи. Только бы укол не перестал действовать, только бы не вернулась эта нестерпимая боль! Сейчас проходят самые ценные минуты моей жизни, а я одна. Ну, когда? Когда уже я услышу скрип старой деревянной двери, покрывшейся паутиной? Когда увижу в проёме комнаты такой родной, дорогой силуэт? Мне слишком страшно доживать! Мне слишком страшно оставаться один на один с той силой, которая скоро вырвет меня из этого мира. Где-то за домом, сквозь удары капель, я расслышала звук лопаты, втыкающейся в землю. Сейчас, должно быть, очень трудно копать, тем более, такую большую яму. Подумать только: меня даже не получится по-человечески похоронить! Даже креста не будет… Так страшно слышать, как роют твою могилу… И гроба даже не будет. Но это всё не столь важно. Самое главное, что я буду умирать у неё на руках, и последним, что я увижу, будут её глаза. На её запястье во второй раз останутся следы ослабевающих пальцев. Чем она займётся потом? Куда направится? Только бы я смогла её видеть, быть рядом хотя бы незримо! Может, она почувствует это… И всё-таки мы проиграли! Не могу поверить, что со мной произошло такое! Всего лишь несколько месяцев назад жизнь шла мирно и размеренно, были далеко идущие планы. А теперь я медленно умираю, и нет больше никаких планов. Я в разы повзрослела за это время, так сильно, что успела состариться. Но я всё равно ни о чём не жалею. И не буду жалеть ни секунды, до самого последнего вздоха… Такова судьба. И таков, отчасти, мой выбор. Если бы мне предложили альтернативу, дали шанс прожить жизнь так, как планировала, но никогда не встретить её – я бы отказалась. Видимо, это моя плата. В голове всплывают картинки прошлого. Тогда всё только начиналось, а сейчас я в конце дистанции. Я прокручиваю всё от начала до конца, вспоминаю всё то, что привело меня сюда. Моё последнее воспоминание…

Вторая четверть выпускного, одиннадцатого класса. Жду, когда наконец закончится последний урок. Сразу по его окончанию мы с подругой пойдём к ней домой, праздновать её день рождения. Мне не терпится вручить ей подарок, весь день лежащий у меня в сумке: белоснежный смартфон. Она стыдится своего старенького мобильника, поэтому будет счастлива новому гаджету. Я специально сегодня не пошла в столовую: мама Наташи повар, да и сама именинница любит готовить, так что жду разных вкусностей. Несмотря на то, что доход моих родителей в разы выше, чем у мамы Наташи, подруга питается лучше нас – они делают вкусные блюда даже из недорогих продуктов, а моя мама очень редко готовит, и только простые рецепты, на воплощение которых уходит несколько минут. Поэтому питаемся либо полуфабрикатами, либо заказываем готовые обеды. Я часто бегаю на прикорм к Наташе – мило наблюдать, как она копошится на кухне, стараясь приготовить для меня что-нибудь такое, чего я ещё не пробовала.

Звонок, наконец, прозвенел. Уже через полчаса мы были у Наташи. Кроме меня, гостей не было – она больше ни с кем не общалась. Подруга быстро накрыла на стол и достала литровую коробку вина. Я боялась пить такой алкоголь, но смутила бы Наташу, если бы пошла в магазин и купила дорогое вино, поэтому, надеясь, что отравы в коробке не окажется, отважилась чокаться за подружку тем, что предложили. От смартфона Наташа действительно пришла в восторг, минут пять кричала в голос. Вечером, когда я собралась домой, подруга вызвалась меня проводить – ей было скучно оставаться дома одной, а её мама должна была прийти только через два часа. Мы решили пройтись пешком, но как только вышли, грянул сильный, холодный дождь, и мы прыгнули в автобус. В дороге обсуждали наш будущий ВУЗ – мы планируем поступить в один медицинский институт, правда, Наташа хочет стать терапевтом, а я – хирургом. Это моя мечта ещё с детства – за несколько лет я прочла более десяти толстых книг по медицине, не считая статей в интернете.

Мы распрощались с Наташей, и я побежала домой. Дождь усилился, и температура понизилась, я мысленно ругала себя за то, что не взяла зонт, и боялась испортить новые туфли. Подбежав к своему коттеджу, я резко остановилась: прямо на ступенях сидела насквозь вымокшая девушка. На холоде от неё шёл пар. Она прижималась затылком к двери и курила, закрыв глаза. Свободную от сигареты руку она прятала в рукаве старой, потрёпанной куртки. Рядом с ней на ступенях валялся чем-то набитый рюкзак.

––Кто вы? – Спросила я.

Девушка медленно открыла глаза и посмотрела на меня. У неё был тяжёлый, неприятный, но не враждебный взгляд.

––Когда придут родители? – Тихим, хриплым голосом, спросила она вместо ответа.

––С минуты на минуту. Поехали встречать друзей.

На самом деле, вскоре должна была вернуться только мама, но я так ответила на случай, если она планирует ограбить дом.

––Вот они тебе и объяснят.

Девушка подвинулась, чтобы я могла войти в дом, бросила сигарету в лужу и спрятала лицо в ворот куртки, пытаясь согреться. Я стояла в растерянности, но незнакомка больше ничего мне не говорила. Я открыла дверь и прошмыгнула внутрь.

То и дело из окна я выглядывала на девушку – она так и сидела, не шевелясь. Увидев въехавшую во двор машину мамы, я быстро спустилась на первый этаж, приоткрыла окно и прислушалась, желая узнать, о чём они будут говорить. Над входной дверью висел фонарь, и я могла хорошо видеть крыльцо.

––Так, ты кто ещё такая? – Спросила мама, подходя.

Девушка с трудом встала. Мама застыла на месте. Было видно, что она её узнала, и что не рада знакомой.

––Прости. На зоне не подохла. – Сказала девушка.

––Что ты говоришь? – Спустя паузу, нервным тоном спросила мама. – Разве я когда-то желала тебе этого?

––Не этого – просто, чтобы я больше никогда не появлялась в твоей жизни. За неоправданные надежды и извинилась. Я бы не приехала, будь у меня иной вариант, но его нет. Мне действительно больше некуда идти. Приюти меня на некоторое время, а как только я разживусь деньгами – сразу уеду. Затраты тоже компенсирую.

Мама стояла в полнейшей растерянности, пыталась что-то сказать, но раз за разом умолкала. Девушка выругалась, зло ухмыльнувшись.

––Тебе жаль комнаты и немного еды? Я же сказала, что возмещу, как только что-то заработаю. У меня в кармане четыре тысячи сто пятьдесят два рубля – хочешь, прямо сейчас тебе их отдам?

––Дело не в этом, Насть. Ты сама должна всё понимать.

––Боишься?

––Естественно!

––Я не собираюсь ни грабить вас, ни убивать. Мне просто нужно где-то перекантоваться.

Мама довольно долго молчала.

––Покажи справку об освобождении. Чтобы я знала, что ты не сбежала.

Девушка порылась в кармане и достала мятую, мокрую бумажку. Мама внимательно её прочитала.

––Хорошо. Но заранее предупреждаю: если что – я сразу звоню в полицию.

––Могу даже номер надзорного дать.

––Позже возьму.

Обе зашли в дом.

––Поднимайся на второй этаж, последняя комната слева – там и будешь пока жить. – Сказала мама.

––Спасибо.

Девушка сделала два шага, но вдруг остановилась, схватилась за перила лестницы и зашлась страшным кашлем. От приступа она покраснела, глаза заслезились.

––Не туберкулёз – просто в ШИЗО застудилась. – Бросила она маме и поднялась на второй этаж.

Мама с сильным волнением смотрела ей вслед.

––Кто она? – Спросила я.

––Твоя сестра. – Ответила мама и ушла на кухню.

От услышанного я была в шоке. Я знала, что у меня есть сестра, смутно её помнила, но я думала, что она уехала в другой город ещё лет десять назад – вернее, так мне говорила мать. Вот, в какой город она, оказывается, уехала и вот, почему не звонила.

Вскоре вернулся Валера, мамин муж. Они поженились семь лет назад. Он владелец четырёх продуктовых магазинов в городе, после их с мамой свадьбы наши финансы резко улучшились. Но ни дорогие игрушки, ни приглашения в парки, кафе и кино не помогали маме добиться моего прощения за то, что она бросила отца. Я не могла простить ей предательства. Да и сейчас до конца не простила. После развода отец уехал, я не знаю, где он и что с ним. Новый муж превратил нашу деревянную избушку в красивый, просторный коттедж – дом, в котором я родилась, теперь не узнать. Валера никогда не проявлял по отношению ко мне жестокости, мы даже ссорились считанные разы, но близким человеком я его не считаю, хоть и смирилась с тем, что теперь он глава моей семьи, и я обязана слушаться его и делать вид, что уважаю.

Мама увела Валеру на кухню и сообщила о внезапном визите своей старшей дочери. Он возмутился, разозлился и собрался выгнать её, но мама его остановила, предупредив, что дочь отсидела десять лет за убийство, и лучше не провоцировать её, а дождаться, пока она сама уедет. Валера явно испугался, но не хотел подавать виду. Великодушно обронив "ладно, куда же девку на холод выставлять", он сел за стол и потребовал ужин.

Валеру сильно напрягла незваная гостья. Он был зол, ел молча. Мама не заговаривала с ним, зная, что когда он не в духе, лучше к нему не лезть. Она периодически оглядывалась на закрытую дверь кухни – наверное, боялась, что Настя зайдёт.

––Водки налей. – Бросил Валера, не отрываясь от огромного куска свинины.

Мама спешно выполнила указание и вернулась за стол.

––Ты говорила, что она не объявится.

––Я сама не ожидала, Валерочка. Она меня не предупредила.

––Почему я должен терпеть в своём доме какую-то зечку? Здесь не приют.

––Это же ненадолго – она скоро уедет.

––Даже ненадолго – я не обязан никого брать на содержание. И сомневаюсь, что она скоро уедет – куда она устроится? Её даже уборщицей не возьмут. Как она собирается зарабатывать? Это легко, по её мнению? Она хоть когда-нибудь работала вообще?

––Нет, её посадили в семнадцать лет. Не успела.

––Охренеть! Зарабатывать она решила! Да она даже жить без надзора конвоиров не умеет!

––Это уже её проблемы, Валерочка. Я предупредила, что пустила лишь на время.

––Зато я её не пускал.

––Она тут прописана.

––Чёрт, дал Бог родственничков! Ну и воспитал её папаша!

––Не трогай его! – Вмешалась я, оскорбившись.

Валера махнул на меня рукой.

––Обеих. Короче, я так решил: у неё месяц. Если за это время не укатится из моего дома – выставлю за шкирку. А взбрыкнётся – посажу обратно в клетку. Поняла? Так ей и передай. Один звонок в ментовку – и её вывезут. Что сказать – придумаю, а понадобится, и толпу свидетелей приведу.

Я смотрела на мать, пытаясь понять, как она восприняла слова мужа. Она сильно нервничала и была напугана, но желания защитить дочь я не увидела.

––Но где же она заработает денег за месяц? – Робко спросила она.

––Да где хочет! Баба за ночь может заработать, не то что за месяц. – Валера выругался и бросил ломоть хлеба в тарелку. – Отбросы поганые, честным людям ещё налоги на них платить! Их надо отстреливать, как бешеных шавок, чтобы обществу не мешались, а их там коллекционируют в зверинцах!

Мама взяла Валеру за руку.

––Тише! Вдруг она услышит…

––Да и пусть слушает! – Понизив голос, ответил он. – Мне ещё шептаться что ли из-за этой твари?

Ещё какое-то время Валера истерил, а мама пыталась его успокоить. Я поднялась к себе в комнату и долго слушала музыку через наушники. Я сама не заметила, как заснула. Проснулась ночью от странного грохота, доносящегося до моего слуха даже через музыку. Я стянула наушники: грохотом оказался кашель Насти. Казалось, она кусками выхаркивает лёгкие. Приступ всё не останавливался. Я собрала лекарства от простуды – в моей комнате их было много, у меня слабый иммунитет, часто болею, и заглянула в комнату сестры. Настя, вся скрючившись, лежала на кровати и кашляла, пытаясь закрывать рот рукавом, чтобы приглушить звук. Её лицо было красное, из глаз лились слёзы. Я стояла в дверях в растерянности, не зная, что делать. Через пару минут кашель прошёл. Настя утёрла глаза и посмотрела на меня.

––Что?

Я сделала пару неуверенных шагов вглубь комнаты.

––Лекарства. Возьми, они помогут. Я, когда перемёрзла, тоже сильно кашляла, они помогли.

––Я перемёрзла так, что должна сожрать костёр, чтобы выздороветь.

Я улыбнулась, представив себе эту картину. Настя сурово посмотрела на меня.

––Прости. – Я поставил на стол пакет с лекарствами. – Они сильные, должны помочь.

––А мама а-та-та не сделает за то, что с плохой тётей разговариваешь?

––Нет. Мама уже спит.

Настя бросила на меня взгляд, который показался мне немного презрительным, и села на кровати.

––Где отец?

––Не знаю. Он давно уехал, не давал о себе знать.

––Когда она за этого Валеру выскочила?

––Ты его знаешь?

––Нет, слышала, как она к нему обращалась.

––Ты слышала их разговор?

––Да. Всё нормально, меня этим не удивишь, не такое слышала. Ну так?

––Что?

Во взгляде сестры появилось раздражение.

––Я же спросила всего десять секунд назад. Давно она с ним сошлась?

––Семь лет назад.

––Шлюха продажная!

Я растерялась от такого оскорбления, хотела вступиться за мать, но промолчала – не потому, что побоялась, просто не нашлось аргументов. Я никогда не позволяла себе так грубо думать о матери, но в ссорах часто называла её корыстной и меркантильной.

––Папа тоже молодец. – Сказала я. – Он с ней развёлся, а не со мной – мог бы навещать. Я очень по нему скучала. Да и сейчас скучаю. А он просто взял и забыл меня.

––Дура ты! Ничего он не забыл. О тебе думал. Без него тебе было легче принять нового мужика. Если бы он навещал тебя – ты бы ненавидела и мать, и этого Валеру, и тебе пришлось бы разрываться между новой семьёй и тем, кого любишь.

Я помолчала, обдумывая слова сестры.

––Не думала об этом. Может, и так.

––Так.

––Знаешь, я тебя почти не помню.

––Мы практически не общались – ты мне не нравилась, да и мелкая была.

––Почему не нравилась?

––Приторная слишком. Любящая доченька – вся такая хорошая, послушная, аккуратненькая… Злила ты меня, короче. Была бы ты постарше – я б тебя била. Ты мне и сейчас не нравишься.

––Мы же только пару часов, как увиделись, и пять минут, как разговариваем. А ты уже делаешь такие выводы.

––Так сразу всё понятно. Ты – дешёвый вариант.

––В смысле?

––По жизни. Я бы тебя никогда не попросила прикрыть мне спину.

Я помолчала – слова Насти обидели, хоть она и была мне, по сути, чужим человеком.

––Теперь я понимаю, почему мама так плохо к тебе относится.

––Ага, в семье не без урода. Иди, детишкам ночью спать положено, а то мама шоколадку не купит.

Остаток ночи я почти не спала. В течение всех уроков думала над словами сестры: почему-то они очень сильно меня задели. Я пыталась вспомнить хоть один свой храбрый поступок, хоть что-то, что могло бы оспорить звание "дешёвый вариант»: не нашла ни одного, даже незначительного. Но и малодушных поступков и предательств я не вспомнила. Получается, у меня просто не возникало ситуаций, где я могла бы проявить характер, а если бы возникли – то я точно не дала бы слабину. Я немного успокоилась от сделанного заключения. Правда, додумалась до этого только на шестом уроке, а за предыдущие пять успела получить две двойки. Учителя были в шоке, что я, круглая отличница, идущая на золотую медаль, не смогла ответить у доски. Конечно, я знала материал даже лучше, чем требовала программа, но голова была забита размышлениями о "дешёвом варианте", и собраться я не смогла. На перемене друзья еле дотащили меня до столовой, но, как они ни пытались, разговорить меня не смогли. Я не стала объяснять причину своего состояния – они бы только посмеялись. Впрочем, это не так уж сильно их заботило – поспрашивали пару минут, да и забыли, стали обсуждать свои новости.

В смятении я вернулась домой. Вдобавок ко всему, по дороге домой я упала в лужу. Этот неприятный факт довёл меня до слёз. Зайдя на территорию, я услышала стуки и шорохи, доносящиеся из старого гаража – для своей и маминой машин Валера построил новый, а этим мы уже давно не пользовались. Я заглянула туда. Под старой отцовской девяткой лежала Настя и что-то закручивала гаечным ключом. Услышав шаги, она выглянула из-под машины, оглядела меня, с ног до головы мокрую и грязную, в слезах, и весело рассмеялась.

––Я и не ожидала сочувствия. – Буркнула я.

––Правильно. – Посмеиваясь, ответила Настя.

––Из-за тебя я получила две двойки.

––Какой ужас! Теперь мама не разрешит смотреть мультики.

––Да ну тебя!

Я хотела выйти, но она меня окрикнула.

––Да хорош тебе, я шучу. Почему из-за меня-то?

––Не важно.

Я вышла из гаража и направилась к дому. Успев сделать всего несколько шагов, я почувствовала, как меня схватили за пальто. Через две секунды я оказалась вжатой в стену гаража, а на моём горле была рука вдруг рассвирепевшей Насти. У меня душа ушла в пятки. Первая моя мысль была – звать на помощь, но дома больше никого не было, а соседи бы не услышали.

––Больше так не делай, поняла? – Сказала Настя, не ослабляя захват.

––Как? – Дрожащим голосом, чуть слышно, спросила я.

––Не сваливай, когда я спрашиваю. Поверь, лучше, когда я над тобой подшучиваю, чем злюсь. В обиды будешь играть с мамочкой, её хахалем и своими дерьмовыми дружками, но не со мной. Поняла?

––Да.

Настя убрала руку.

––Пошли.

Я вернулась за сестрой в гараж, потирая шею. Она снова легла под машину.

––Ну так? Почему из-за меня?

––Все уроки думала над твоими словами.

––Какими?

––Что я – дешёвый вариант.

––И я тут при чём? Думала-то ты.

––Ну да. Я просто так выразилась.

––И что надумала?

––У меня просто не возникало ситуаций, где я могла бы проявить стержень. Но он есть.

Настя перестала закручивать гайку и посмотрела на меня.

––Не возникало? А сейчас?

––А что сейчас?

––Ты стояла и пачкала штанишки вместо того, чтобы дать мне отпор. В твою семью привалила девка, которой больше некуда идти, без бабок и возможностей, отброс общества, которую все сторонятся, которую ненавидит даже родная мать. И даже такому дерьму ты не смогла дать отпор.

––Но ты сильнее – и физически, и характером.

––Вот поэтому и дешёвый вариант – не нужно смотреть на то, сильнее противник или нет. Я однажды повздорила с тёткой, которая весила сто сорок килограммов и была ростом почти два метра. Погоняло Монстр было. Села за то, что голыми руками досмерти забила мужа и его брата. В драке я её победила.

––Как?

––Била швейной машинкой в голову, пока дубачки не оттащили. Она два месяца в лазарете провалялась. В честной драке ты со мной не справишься, да – но мы стояли у гаража, в котором молотки, гаечные ключи и отвёртки. Мы и сейчас здесь, кстати. Не хочешь поставить меня на место?

––Нет.

––Что и требовалось доказать.

Настя снова принялась за гайки. Я помолчала, смотря на лежащий возле меня молоток.

––Не потому, что боюсь. Просто не хочу.

––Неужели?

––Да. Я не злюсь на тебя. Совсем.

––Слушай, вот только не надо меня жалеть! Я не жалею других и не позволяю, чтобы жалели меня.

Настя ещё несколько секунд невозмутимо занималась машиной, а потом выругалась, вылезла, села на капот и закурила. Видимо, она расстроилась от собственных же слов. Я смотрела, как она часто и глубоко затягивается крепким дымом, который режет мне глаза. Я пыталась в чертах её лица вспомнить ту девушку, которую знала в раннем детстве. Знакомые были только глаза. Хотя, они изменились. Я узнавала лишь необычно глубокий голубой цвет, как толща чистой воды, и мой страх и растерянность, когда я в них смотрю. Сейчас Настя неважно выглядела – болезнь, да и годы тюрьмы не могли не оставить отпечатка. Но она всё равно была красивой. Гораздо красивее меня. Странно, даже внешне мы совсем не были похожи – я блондинка невысокого роста и с пышными формами, хотя не полная, а она высокая брюнетка, худая, как мальчишка, с короткими, небрежно отстриженными волосами. Я похожа на маму, а вот Настя непонятно на кого – папа другой. Она заметила мой взгляд.

––Что? – Раздражённо спросила она.

––Нет, ничего. А из-за чего вы с Монстром так поругались?

––Из-за раковины.

Я усмехнулась.

––Это как?

––В бараке сотня баб и четыре раковины – каждое утро из-за них собачились. Я умывалась, а эта тварь подошла и говорит "сдрисни отсюда". Я её послала, и она меня оттолкнула. Я влетела в стену, встала и кинулась на неё. Как ни пыталась, не одолела. А вот она меня хорошо отделала, я всю раковину кровью залила. А через два часа нас повели работать в мастерскую – мы шили спецодежду. Надзирательница заметила, что я избитая, докопалась. Я упорно настаивала, что поскользнулась и упала. Боялась, что кто-то из девок скажет правду – тогда Монстра закрыли в ШИЗО, и я бы долго до неё не добралась. Дубачка не стала разбираться, мы начали работать. Выбрав момент, я схватила швейную машинку и с разворота ударила ей Монстра в лицо. Она повалилась, закряхтела, и мне оставалось только добивать, сидя на ней сверху. И на три недели в ШИЗО загремела я. – Настя улыбнулась. – После того случая у меня новое погоняло появилось.

––Какое?

––Ван Хельсинг. – Она засмеялась. – Он же, типа, монстров всяких убивал.

––Да, весело у вас было!

––Ещё как! А чего ты хотела: толпа остервенелых, отмороженных баб – это хуже, чем ад! У меня с собой тетрадь, куда мне пожеланий понаписали перед освобождением – покажу как-нибудь, если хочешь.

––Конечно, давай.

––Но только потом – сейчас машиной надо заняться.

––А что ты с ней делаешь?

––Отец обещал подарить мне её на совершеннолетие. Я очень ждала восемнадцати, чтобы получить права. Не дождалась всего полгода. Вот, хочу исполнить хоть одну мечту своей юности. Вам эта машина всё равно не нужна, судя по её состоянию. Починю и заберу. Будет, на чём уезжать.

––Ты планируешь уехать? Куда?

––Не знаю пока. Тут мне всё равно делать нечего.

––И ты сама сможешь её починить? Без механиков?

––Да, тут работы немного.

––У нас СТО напротив школы есть – туда как раз требуется автослесарь. Только там мужики одни. Не хочешь устроиться?

––Схожу, может, возьмут. Объяснишь, как добраться?

––Так мне завтра в школу – вместе и поедем.

Настя почему-то удивлённо посмотрела на меня, кивнула и принялась раскручивать что-то под капотом. Я наблюдала, как ловко она с этим управляется.

––А Валера не умеет машины чинить. Еле-еле колёса меняет. – Сказала я.

––Сомневаюсь, что он вообще что-то умеет. Хотя нет, кое-что должен уметь, раз мать в его постель перескочила.

––Не надо так. Она наша мама всё-таки.

––В том-то и дело, что "всё-таки". Валера не бедствует, судя по тачкам и ремонту?

––У него несколько довольно крупных магазинов.

––Я так и подумала, что торгаш – похож. Значит, она из-за бабла к нему убежала?

––Даже не знаю, мне тогда было всего десять, не всё понимала. Но когда они стали жить вместе, у него только один магазин был.

––Как семья простимулировала!

––Мама взяла для него большой кредит на расширение бизнеса и вложила туда все наши сбережения – оттуда и остальные магазины. Он очень боится с ней развестись – она может у него большой кусок оттяпать. Как-то она его приревновала к какой-то женщине – он так с мамой помириться пытался, что герои женских сериалов отдыхают. Стоял ночью под дождём с цветами, караулил, задаривал украшениями. Помирились, когда он её в Италию повёз.

––А ты ездила?

––Нет, отказалась. Жила у подруги и её мамы.

Настя вдруг вскрикнула, выругалась и выдернула руку из-под капота. С её пальца лилась кровь. Я подошла.

––Что случилось?

––Палец зажала. Ладно, на сегодня хватит. Ещё дней пять – и будет ездить.

––Давай промоем и перебинтуем, чтобы заражения не было.

Настя усмехнулась, открывая бутылку с водой.

––Брось ты!

Она стряхнула с пальца кровь, облила его водой и ушла в дом. Я собрала в ящик разбросанные инструменты, закрыла гараж и отправилась на кухню в поисках обеда.

Классная руководительница не преминула позвонить матери и сообщить о моих двойках. Вернувшись вечером домой, мама с порога закатила мне скандал. Я очень редко давала волю своим эмоциям, чаще всего кротко выслушивала её истерические обвинения и пыталась успокоить, убедить в том, что не спровоцировала своими действиями третью мировую войну или апокалипсис – судя по её крикам и упрёкам, ей открывались именно такие последствия моих злодеяний. Много лет я пыталась научиться не принимать эти ссоры близко к сердцу, пропускать её слова мимо ушей, но мне это никогда не удавалось. Каждый раз скандал заканчивался тем, что я в слезах убегала в свою комнату и долго потом не могла успокоиться. Вот и сегодняшний вечер не стал исключением. Я проревела почти два часа от бессилия, обиды и несправедливости. Через стенку я до ночи слушала, как мама жалуется на меня Валере, говорит, что я сведу её в могилу и стану такой же, как сестра, что у неё уже нет сил держать меня в рамках, она очень со мной устала. Потом она жаловалась на генетику, обвиняла отца в том, что мы с сестрой такие получились. Меня поразила брошенная ею между делом фраза: "Лучше бы я родила детей от тебя, Валер – получились бы нормальные". После этих слов я сразу перестала плакать. Неужели она не понимает, что предаёт нас этими ужасными словами? Её язык всегда был помелом, она не осознавала вес своих слов, и никто не мог ей объяснить, что она говорит то, чего говорить нельзя ни при каких обстоятельствах, что такие фразы не забываются, что они годами сохраняются в памяти тех, о ком сказаны. Я не понимала, за что заслужила такое, что ужасного совершила. Мне казалось, что родители любят гораздо больше своих детей-наркоманов и рецидивистов, чем мать любила меня. Она ведь не могла любить меня и говорить такое одновременно! Так не бывает!

Утром я встала рано, разбитая, с головной болью и опухшими глазами. Мама и Валера ещё спали. Мне хотелось уйти до того, как она проснётся, чтобы не то что не поговорить, но даже не увидеться с ней. Я тихо собрала учебники, оделась и уже хотела выходить, но вспомнила, что должна проводить Настю до автомастерской. Я на цыпочках поднялась по лестнице и заглянула в её комнату. Настя ещё спала. Я тихо подошла, присела возле кровати и дотронулась до её плеча. Молниеносно Настя схватила меня за руку и вскочила. От неожиданности и чуть не закричала. Сестра посмотрела на меня, выругалась, отпустила мою руку и рухнула обратно на подушку.

––Идиотка. – Без злости, сказала она.

––И тебе доброе утро. Не передумала устраиваться в автомастерскую?

––Передумала. Лучше в Газпром или Роснефть. – Настя открыла глаза и посмотрела на меня, как на дуру. – Хотя нет, тоже не то. Стану-ка я президентом!

––Я просто спросила, что ты сразу злишься?

––Я не злюсь. Если не иронизировать над самой собой, то в петлю полезешь. А так типа и в моей жизни есть место юмору, значит, всё не так уж хреново.

Я постаралась не показать жалости, которую испытывала к Насте, чтобы не навлечь на себя её гнев.

––Ну да. Так мы пойдём на СТО?

Настя посмотрела на будильник.

––Ещё шести утра нет. Куда так рано?

––Пока доедем уже семь будет. Мастерская рано открывается.

––Мамашу что ли избегаешь?

Я кивнула.

––Да, вчера она неслабую истерику закатила. Я сначала подумала, что ты залетела, пока что-то про аттестат и золотую медаль не услышала. Ладно, пойдём.

Я удивилась, как быстро Настя оделась: не прошло и пяти минут, как она была готова выходить. Причёсываться она не стала – ей так даже шло, но всё равно было непривычно видеть девушку, которая следила за своим внешним видом меньше парня. Настя взяла сигареты, небрежно запихала в карман джинсов деньги, и мы тихо вышли из дома.

Утро выдалось пасмурным и студёным, влажный после дождя ветер пронизывал холодом. Я прятала руки в карманах и ёжилась, а вот Настя шла без шапки, в лёгкой расстёгнутой ветровке и совсем не мёрзла, хотя периодически заходилась кашлем, но уже не таким сильным, какой был, когда она только приехала.

––Пива хочешь? – Вдруг спросила Настя.

––Сейчас? – Удивилась я.

––Нет, найду тебя лет через двадцать. Маш, хорош тупить.

––Но у меня учёба, а тебе на работу устраиваться.

––Я же не водяру предлагаю.

––До десяти всё равно не продадут.

––Продадут. Жди здесь.

Настя зашла в магазин. Я стояла на крыльце и прислушивалась, боясь, что продавщица начнёт отказываться продать алкоголь, и Настя заберёт его силой. Всё было тихо, но сестра долго не выходила. Я аккуратно заглянула через стекло и тут же получила дверью в голову. Я слетела со ступеней и едва не упала в лужу. Настя смотрела на меня, зажимающую ладонью глаз.

––Вот ты дура, конечно! – Заключила она.

Настя убрала мою руку от глаза.

––Нормально, в этот раз выживешь. Пойдём.

Мы сели на скамейку в сквере. Настя достала из-за куртки две бутылки пива, одну протянула мне.

––Семейные традиции! – Улыбнулась она.

––Ты о чём?

––Я тебя однажды чуть также дверью не пришибла. Ты пялилась в замочную скважину моей комнаты. Я выходила и зашибла тебя. Ты лежала на полу и орала как резаная, я боялась, соседи решат, что я тебя убиваю и вызовут ментов. Чтобы ты перестала вопить, пришлось накачать тебя пивом. Ты проспала до вечера. Когда родители увидели огромную шишку у тебя на лбу, мать закатила скандал – решила, что я тебя избила. Хорошо хоть, ты про пиво не проболталась.

––А сколько мне было?

––Пять или шесть, точно не помню.

––А если бы я отравилась?

––Я тебе всего стакан дала. Хотя ты ещё просила. Тогда дала второй, чтобы ты заткнулась. После третьего ты наконец-то заснула. – Настя засмеялась. – Вот и сейчас история повторилась.

––Как я только до семнадцати дожила с такой сестрёнкой!

––Меня же не было десять лет – иначе бы не дожила.

Настя сделала большой глоток и закурила. Я чуть отпила из своей бутылки. Пиво было холодное и крепкое – не удивлена, что Настя купила именно такое. Я посмотрела на неё. Она медленно курила и о чём-то думала, рассматривая проезжающие мимо машины. Мне вдруг попался на глаза вышитый на рукаве её куртки лабиринт. Я сразу его вспомнила – когда куртка висела на вешалке, я подолгу водила по этому лабиринту пальцем, разыскивая выход. Кстати, выхода из него нет. Сейчас это кажется символично. Настя заметила мой взгляд, но ничего не сказала – видимо, поняла, о чём я думаю.

––Когда я видела эту куртку в последний раз, она была длиной с меня. А сейчас я в неё даже не влезу.

––Да. Думала, не сохранится – меня повязали в ней. Было странно спустя десять лет снова её надевать. – Она показала маленькие бурые пятнышки на манжете. – Даже кровь сохранилась.

––Твоя?

––Да. Удирала через окно и порезалась.

––Что ты сделала?

––Убийство, совершённое с особой жестокостью.

––Я знаю. А именно?

Настя помолчала.

––Изрубила топором одного выродка.

––Жалеешь?

––Только о том, что поймали. А что убила – ни капли.

––Расскажешь?

Настя покачала головой.

––Лучше не надо. Тебе это незачем. Да и какая уже разница?

Когда мы допили пиво, стрелки часов приближались к восьми. Я и не заметила, что мы сидели так долго. Я довела Настю до СТО, а сама пришла в школу. После алкоголя у меня кружилась голова. Я зашла в туалет, умылась, но лучше не стало. Я понимала, что от меня пахнет, и учителя это почувствуют, поэтому два урока сидела в туалете, лишь раз сделав вылазку в столовую за булочками. На перемене перед третьим уроком я подошла к учительнице биологии и стала упрашивать её не ставить в журнал вчерашнюю двойку, а позволить мне исправить её. Она долго слушала мои просьбы, не отрываясь от ученических тетрадей, а потом небрежно бросила передо мной раскрытый журнал. Напротив моей фамилии уже стояла двойка. Увидев её, я расплакалась, хотя очень не хотела показывать эмоций. Я попросила дать мне контрольную, чтобы хоть закрыть оценку, на что она, также не отрываясь от тетрадей, ответила: "Вот когда контрольная будет у всех, тогда и исправишь". Утирая слёзы, я покинула кабинет. Учительница истории, у которой я также вчера получила двойку, сегодня отсутствовала, так что вторую оценку исправить тоже не удалось. Плюнув на остальные уроки, я вышла из школы. Перед автомастерской я задержалась, но Настю не увидела. Наверное, не взяли.

Я пришла домой. Ни мамы с Валерой, ни Насти не было. Я включила телевизор, но отвлечься не получалось, настроение было поганое. Я написала сообщение Наташе, в котором предложила погулять. Она ответила, что не может из-за уроков, и спросила, почему меня нет в школе. Я объяснила, что утром не пришла из-за того, что была пьяной, а на последующие уроки идти не захотела. Мы переписывались минут пятнадцать, и Наташа замолчала. Я пялилась в телевизор до тех пор, пока не уснула прямо на диване в гостиной.

Я проснулась от того, что меня сильно трепали за плечо. Это была мама. Она закатила новый скандал, но уже не за двойки – ей снова позвонила классная руководительница и рассказала о пиве и прогулах. Я была поражена: такого от Наташи я совсем не ожидала. Терпеть крики и оскорбления матери становилось всё труднее, но она не умолкала, напротив, распалялась всё сильнее. Периодически свою лепту вносил и Валера, но его высказывания носили иронично-унизительный характер. Когда он сказал, что хороший аттестат мне и не нужен, главное, чтобы научилась ноги раздвигать и рот пошире открывать, я уже не выдержала и впервые в жизни пульнула его матом. Незамедлительно я получила сильную пощёчину. Было не столько больно, сколько обидно. Мать на его удар сказала лишь: "Дождалась? Вот, что значит мужик в семье, не то что твой папочка!" Я вскочила с дивана и выбежала из дома. Мать приказывала вернуться, но я не послушалась.

Примерно полчаса я проплакала на скамейке в том же сквере, где утром мы с Настей пили пиво. Немного успокоившись, я принялась обзванивать одноклассников, предлагая погулять. Все отказались. Мне было досадно, что Наташа меня предала: теперь и переночевать не у кого. Но, хоть я и осталась без крыши, было очень страшно на улице ночью, и я жутко продрогла, возвращаться домой не собиралась. Сейчас мне были до тошноты отвратительны и мать, и отчим, и я была готова жить хоть в картонной коробке, лишь бы их не видеть. В кармане пальто я нашла наушники. Натянув шапку до носа и застегнув пальто на все пуговицы, я включила музыку и закрыла глаза в надежде побыстрее скоротать эту холодную ночь.

Из полусна меня вывел мужской голос. Я открыла глаза. Передо мной, пошатываясь, стоял нетрезвый мужчина лет сорока. Я вытащила наушники. Он спрашивал сигарету. Я ответила, что не курю. Тогда он сел рядом и начал со мной разговаривать. Я молчала, но он не отставал. Когда я хотела уйти, он ухватил меня за ногу. Я сбросила его руку с себя. Он засмеялся, попросил меня не уходить и приобнял. Я вырвалась, пригрозив тем, что позову на помощь, вскочила и стала быстро уходить. Он пульнул мне в спину оскорбление, но догонять не стал. Я отошла шагов на десять, когда услышала его испуганный возглас. Я обернулась: мужик также сидел на скамейке, а вплотную к нему стояла Настя, прижимая к его горлу складной нож. Судя по выражению её лица, она из последних сил сдерживалась, чтобы не вспороть ему горло. Мужик жался спиной к скамейке и просил Настю не трогать его, тараторил извинения. Она убрала нож от его шеи, отошла на пару шагов, но вдруг обернулась, подшагнула и вонзила остриё ему в ногу по самую рукоятку. Мужик заорал на весь сквер и скрючился, зажимая ладонями кровоточащую рану. Настя сбросила его со скамейки, пнула ногой, что-то проговорила ему, нагнувшись, и быстро пошла в мою сторону. Она прошла мимо, ничего не сказав, я посеменила за ней. Сестра была выше меня почти наголову, и я едва за ней поспевала. Её трясло от бешенства, а меня – от страха. Она периодически оборачивалась, борясь с желанием вернуться к тому мужику. Я боялась заговаривать с ней и молча бежала следом, как послушная собака. Наконец, она остановилась, прижалась спиной к стволу дерева и закурила. Я была рада возможности отдышаться.

––Больше по ночам не шляйся. – Сказала Настя, смотря в сторону.

––Как ты тут оказалась?

––Мать попросила тебя найти.

Я усмехнулась.

––Что, помирились?

Настя вперила в меня такой взгляд, что я в ужасе отшагнула.

––Я тебе сейчас челюсть вынесу, чёртова обиженка! – Она немного помолчала. – Не хочется потом твой труп по кускам собирать, вот и ищу тебя третий час. Что у тебя с телефоном? Я обзвонилась. Мать свой дала, сама с мобильником хахаля сидит.

––Я добавила их номера в чёрный список. Прости, не знала, что ты будешь звонить.

––Пофиг. Пошли домой.

––Нет! – Я тут же испугалась той решительности в голосе, с которой ответила Насте. – Я домой не вернусь. – Мягче добавила я.

––Не вопрос – только придётся подраться с бомжами за место на теплотрассе и научиться ловить голубей – и привет, свободная от родительского гнёта, жизнь!

Мне была обидна злая ирония сестры, но спорить с ней я не решилась.

––Да хоть так! Всяко лучше, чем с ними.

––Слушай, ты учишься в выпускном классе. Осенью поступишь в институт подальше отсюда и будешь жить в общаге, а к ним на праздники приезжать, винца с тортиком попить.

Я призадумалась: это мне раньше не приходило в голову. Я была уверена, что поступлю в институт, который находится через две улицы.

––Даже не знаю. Страшно как-то одной в чужой город уезжать. Здесь уже всё знакомое, а там…

Настя усмехнулась.

––Слушай, а может мать тебя нагуляла? От какого-нибудь комнатного растения. Ты планировала всю жизнь под её крылом провести?

Я неуверенно пожала плечами. Настя затушила окурок об ствол дерева и бросила в клумбу.

––Есть, где переночевать?

Я покачала головой.

––Ты ни с кем не дружишь?

––Вроде, дружила. А сейчас и не знаю. Меня сегодня подружка предала.

––Ой, что ты знаешь о предательстве? И бабской дружбы вообще не существует. Это я тебе говорю, как человек, десять лет проживший в чисто-женском коллективе.

Я снова пожала плечами. Взгляд Насти, по-моему, немного смягчился. Она тяжело выдохнула и в шутку дала мне щелбан по лбу.

––Куда пойдёшь-то?

––Не знаю. На школьном дворе до утра посижу, наверное, потом в школу. А оттуда… Не знаю пока, придумаю что-нибудь.

Настя порылась в кармане, пересчитывая деньги.

––Пошли, дочь улицы.

Настя привела меня в маленькую двухэтажную гостиницу, по дороге зайдя в круглосуточный магазин. В тесном номере кроме двух односпальных кроватей, столика и двух стульев, ничего не было, но здесь мне нравилось куда больше, чем в своей просторной, уютной комнате с евроремонтом: тут не докучали постоянные упрёки матери, глупая ирония Валеры, можно было не бояться, что они влетят в комнату и закатят очередной скандал из-за какой-нибудь мелочи. Я была готова поселиться в этом не очень чистом номере с тусклой лампой и маленьким мутным оконцем. Настя вытащила из пакета на стол бутылки с пивом, стаканчики и воблу, и кивком головы приказала мне сесть. Я подошла. Вдруг Настя пристально посмотрела на меня и подшагнула почти вплотную. Я испугалась, не зная, чего от неё ожидать, и что её снова разозлило, и инстинктивно съёжилась. Настя взяла меня за подбородок и приподняла моё лицо повыше.

––Это тот урод из сквера тебе губу разбил? – Спросила она.

––Нет, это…

Я осеклась: Настя была в таком бешенстве, что говорить правду я побоялась: она могла наброситься на Валеру и снова угодить в тюрьму – он с матерью только этого и ждали.

––Он случайно задел. – Добавила я.

Настя прерывисто вздохнула, села на стул и, спустя несколько секунд молчания, выругалась и ударила кулаком в стену.

––Что сразу не сказала? Я бы ему горло перерезала.

Я осторожно села на край стула.

––Чёрт с ним, Насть. Он совсем чуть-чуть задел. Давай не будем о нём?

Настя молча наполнила стаканчики. От злости у неё тряслись руки. Мне была удивительна её реакция, и очень приятна: впервые кто-то был готов убить моего обидчика. Я испытала странное, доселе не изведанное чувство важности и значимости. Оно перевесило весь мой негатив, накопленный за день.

––А мне не удалось двойки исправить. – Пожаловалась я, желая отвлечь сестру от мыслей об убийствах.

––Почему? – Без интереса спросила она.

Я воссоздала ей школьные события. Настя ничего не отвечала. Я решила, что она меня даже не слушала.

––Это тебя ненавидят учителя, или маму?

––Ненавидят?

––Да. Это ненормальное отношение. Кто-то из вас их очень бесит.

––Обе, наверное.

––Почему?

Я помялась – эта история вряд ли бы понравилась Насте. Но, делать было нечего: она вопросительно смотрела на меня, ожидая ответа, и уйти от темы было невозможно.

––Мне одна училка оценки занижала, и мама в городское министерство образования пожаловалась, скандал закатила. Даже журналистов приводила. Училку уволили. С тех пор меня в школе не очень любят.

––Почему занижала?

––Она вела русский язык. Я не вызубривала правила, не всегда делала домашние задания, но контрольные выполняла на отлично. Это её очень злило, и пятёрки она не ставила никогда.

––А поговорить ты с ней пробовала, или сразу к маме жаловаться побежала?

––Нет, не пробовала. Да и не дало бы это ничего.

––Но так было бы честно. Почему ты так гонишься за оценками? Через несколько месяцев будет совершенно не важно, что нарисовано в твоём аттестате.

––Для института. Там главное ЕГЭ, конечно, но медалисты приветствуются.

––На кого поступишь?

––На хирурга.

––Сидеть в тесном кабинете, выписывая справки, заполнять кучу бумаг и периодически резать людей, взваливая на себя огромную ответственность? И всё это за двенадцать-пятнадцать тысяч в месяц? Оно того стоит?

Мне были неприятны перспективы, которые для меня построила сестра – я смотрела на это совершенно иначе.

––Зарплата побольше будет. Да и не это главное. Не всегда люди работают ради бабла.

––Да? Легко так говорить, имея маму и отчима при бабках. А вот проходишь три года в одних сапогах, и пять – в одном пальто – запоёшь по-другому.

Я раздражённо выдохнула: терпеть грохот своих мечтаний, которые сестра шутя разбивает, было выше моих сил.

––А какая альтернатива, Насть? – Вскрикнула я. – Грабануть кого-нибудь и загреметь на зону? Такая жизнь для тебя, но не для меня. Я готова жить по общественным нормам, и не хочу расплачиваться за свой нигилизм сломанной судьбой!

Теперь я в страхе замолчала, осознав, что кричу на ту, кого боюсь больше всего на свете. С удивлением я увидела на лице сестры улыбку, когда отважилась поднять на неё глаза.

––Делаешь успехи. Хоть научилась отстаивать свою позицию. Криминал я тебе и не предлагала.

––А что тогда? Бизнес?

––Нет, это не твоё. Интеллект у тебя высокий, но в бытовом смысле ты полнейшая дурочка – тебя пятиклассник вокруг пальца обведёт.

––А что тогда?

––Ничего. У меня не та судьба, чтобы кого-то учить жизни. Мы просто разговариваем.

Я выругалась и опустошила стаканчик. Теперь злилась я. А вот Настя была в добром расположении духа и улыбалась мне. Наверное, ей нравится морально издеваться надо мной. В этот момент мне стало жаль её сокамерниц – общество Насти было большим наказанием, нежели лишение свободы. Но, хоть я и рассердилась на сестру, её улыбка была мне очень приятна, особенно тем, что адресована именно мне. И её общество, несмотря на постоянные подколы и беспрестанный страх быть битой, нравилось мне больше, чем общение со своими, так сказать, друзьями. С ней я чувствовала себя в полнейшей безопасности. Я точно знала, что она никому не позволит причинить мне вред, и не оставит одну в беде. Такого чувства я ранее не испытывала ни с кем.

––Знаешь, я очень рада, что мы встретились. – Призналась я. – Может, не будешь уезжать далеко? Не хочу, чтобы мы потерялись.

Настя некоторое время смотрела на меня, удивлённо приподняв брови.

––Маш, ты же всего один стакан выпила.

––Иди ты! – Шутя, ответила я.

––Мазохистка!

Я проснулась от того, что Настя ударила ногой по моей кровати. Уже было светло. У меня сильно болела голова, дико хотелось пить.

––Подъём, синица малолетняя! Уходить пора. – Сказала Настя, надевая куртку.

––Мне плохо.

––Сейчас на воздухе оклемаешься. Блин, с тобой только пить! От двух литров так свалиться! В школу сегодня не ходи, перегар заметят.

––Я и не в состоянии. Дома побудем.

––Мне в мастерскую сейчас. Провожу тебя и пойду.

––Они тебя взяли?

––Попробовали бы! А на работу да, приняли. Вчера первый день уже отработала. Пришла домой, надеялась поспать, а тут сестрёнка загуляла.

––Прости.

Я с трудом встала, умылась и стала одеваться. Увидев в зеркало копну волос на голове, я ужаснулась.

––Блин! Как я так по улице пойду? Дура, почему я расчёску не взяла?

––Слушай, укладка тебя всё равно не спасёт, так что не загоняйся.

Я обиженно посмотрела на улыбающуюся Настю через зеркало.

––Спасибо на добром слове.

––Обращайся.

По возможности пригладив волосы, я натянула капюшон. Когда мы отдавали ключи, хозяйка гостиницы неодобрительно на нас покосилась. Я подумала, что это из-за моих непричёсанных волос, и стыдливо покраснела.

––Да сёстры мы, сёстры. – Сказала женщине Настя. – Номер можно не освещать.

Мы вышли из гостиницы. Я пребывала в раздумьях.

––А почему она так посмотрела? – Наконец, спросила я у Насти.

––Подумала, что я слепая или могу выпить бочку водки.

Всю дорогу я обдумывала произошедшее. Догадалась уже когда мы приходили к дому. Мне стало так стыдно, что теперь я очень боялась столкнуться с хозяйкой гостиницы на улице.

––Ты действительно считаешь меня страшной? – Спросила я у Насти.

Она удивлённо посмотрела на меня и засмеялась, ничего не ответив.

––Просто ты так шутишь, будто я последнее чучело.

––Если бы была чучелом – я бы так не шутила. Нет, нормальная ты. Типичная русская Алёнушка. Тебе только сарафан и красные сапожки – готовая дочь купца.

Я не поняла, был это очередной подкол или нет. Но оспорить сходство с персонажами добрых старых мультиков я действительно не могла. Когда мы подошли к дому, я увидела маму, стоящую на крыльце вместе с бабушкой. Она часто приезжала в гости, но сегодня, кажется, не собиралась. Наверное, мама позвонила ей и рассказала о моём побеге из дома. Увидев нас, бабушка как могла быстро пошла в нашу сторону.

––Сейчас начнётся. – Выдохнула я, ожидая нового скандала.

––Это не к тебе. – Ответила Настя.

Бабушка подбежала и, ничего не говоря, наотмашь, изо всех сил, ударила Настю по щеке. Сестра не шелохнулась, не отступила, она вперила в бабушку яростный взгляд и сжала кулаки, но тут же разжала, совладав с эмоциями. Бабушка вцепилась ей в куртку обеими руками.

––Да как ты смеешь тут появляться? – Прокричала бабушка, оттолкнув Настю. – Тварь ты бездушная! Как смеешь на меня смотреть? Жаль, на зоне не скопытилась! Как тебя земля только носит, скотина поганая!

Бабушка хотела снова ударить, но Настя налету поймала её руку.

––Лучше не надо. – Процедила она.

Настя отпустила руку бабушки и стала быстро уходить. Ей в спину летели ужасные оскорбления. Вдруг крики сменились стонами и вздохами, бабушка схватилась за сердце. К ней подбежала мама.

––Всё, мам, не нервничай. Она того не стоит. Пойдём в дом. – Она посмотрела на меня. – И ты тоже, живо!

Мама увела бабушку. Я бросилась вдогонку за сестрой. Мы поравнялись уже в конце улицы. Я окрикнула Настю и хотела остановить, но она, не оборачиваясь, отдёрнула руку.

––Насть, что это было? Почему она так? – Спрашивала я, стараясь бежать наравне с её шагом.

––Потому что я убила её сына. Твоего дядю. Теперь отвали. – Отрывисто проговорила она.

Я в шоке застыла на месте. Настя быстро скрылась в лабиринте проулков. Опомнившись, я добежала до дороги и огляделась по сторонам, но сестру не увидела. В полнейшей растерянности, я побрела домой.

Мама отпаивала бабушку валерианкой, ей было не до меня, и я беспрепятственно поднялась в свою комнату. Чтобы оградиться от них, я заблокировала дверь комнаты тяжёлым комодом. Заснуть не удалось, как ни пыталась. Мешала вереница мыслей, ни на секунду не покидающих мою голову. Теперь стало ясно, почему мама отреклась от Насти как от дочери: она ведь убила её родного брата. Но за что? Что он мог сотворить? Я не сразу поняла, что подсознательно пытаюсь оправдать Настю, придумывая различные причины её преступления, и даже не рассматриваю варианты, в которых её вина ничем не смягчается. С удивлением я вдруг осознала, что даже если Настя действительно бездушный палач, и её поступку нет никаких оправданий, то я всё равно не смогу отречься от неё, как это сделала мама и бабушка. Это, скорее, моя слабость, чем сила – мне очень не хочется её терять, и я иду на поводу у своего желания. Ничего великодушного тут и в помине нет. Я вдруг подумала, что Настя может не вернуться домой. Мне стало очень страшно. Я позвонила на мамин телефон, который Настя не успела отдать, но сестра не брала трубку. Я написала несколько сообщений, но она всё равно не пошла на контакт. Мысль, что мы больше никогда не увидимся, привела меня в состояние, близкое к панике. Я мигом оделась и бесшумно, чтобы мама с бабушкой не услышали, вышмыгнула из дома.

До автомастерской я добежала за считанные минуты. Зайдя внутрь, я с облегчением и радостью увидела сестру, ковыряющуюся под капотом грязного УАЗа. Она заметила меня, вытерла руки тряпкой и вышла на улицу. Я вышла за ней.

––Чего ты докопалась? – Спросила она, смотря вдаль. – Я же сказала отвалить. Ничего объяснять я не хочу, твои испуганные возгласы и осуждения мне тоже не припелись.

––Я не для этого пришла.

––А для чего?

––Побоялась, что ты не вернёшься.

Настя медленно перевела взгляд на меня.

––И что тут страшного?

––Для меня это страшно. – Я помолчала. – Боюсь, что ты исчезнешь.

Настя поджала губы и быстро отвела глаза. Мне показалось, что она чуть не прослезилась.

––Из меня плохая подружка, Маш. А сестра вообще дерьмо. Не надо ко мне привязываться. Бери пример с родни – они, в отличие от тебя, хорошо меня знают.

––Ни черта они не знают! Или не хотят знать.

––Как и ты.

––Мне и не надо. Я понимаю, что просто так ты бы этого не совершила.

––Какая уже разница?

––Большая! Может, когда-нибудь ты мне и расскажешь. Но я и без того знаю, что тебя можно оправдать.

Настя прерывисто вздохнула, быстро достала сигарету и закурила. Теперь я ясно видела, что она из последних сил сдерживается, чтобы не расплакаться. Мне хотелось её обнять, но я понимала, что она меня оттолкнёт. Настя быстро курила, отвернув от меня лицо.

––Маш, что ты от меня хочешь? Всё, что я могу тебе принести – это вред и крупные неприятности. У тебя уже начались проблемы в школе и семье, и спровоцировала это я. Ещё не отпугнула? Дальше будет хуже. Я ненароком сломаю тебя. Или как человека, или как члена общества. Хочешь через десять лет стать такой, как я?

––Была бы рада. Ты не такая, как все.

––Лучше бы была такой же. Я сломала судьбу себе, но тебе не стану. А по-другому не получится. Поэтому я доживу у вас дома до первой зарплаты и уеду. Куда – ты не узнаешь, и я больше никогда о себе не напомню. Считай, что меня нет и никогда не было. – Она вдруг развернулась и положила руку мне на плечо. – А ты поступай в институт, спасай людям жизни, выходи замуж и рожай детей. Всё будет хорошо. Я тоже приткнусь куда-нибудь, не переживай. Иди домой.

Настя вернулась в мастерскую. Я утёрла выступившие на глаза крупные слёзы и побрела к дому.

Вернувшись, я уже не стала прятаться в комнате, а напротив, сама нашла маму. Она сидела в спальне, давала лекарство лежащей в кровати бабушке. Несмотря на плохое самочувствие, бабушка продолжала оскорблять Настю самыми последними словами. Наверное, она этим занималась всё время с момента, как её увидела.

––Мам, можно тебя на минуту?

Мама обернулась и бросила на меня короткий недовольный взгляд.

––Явилась! Как погуляла?

––Замёрзла.

––Я не буду ругать тебя при бабушке, чтобы не мотать ей нервы, но учти, что позже тебя ждёт серьёзный разговор.

––Хорошо. Так выйдем на минуту?

––Ой, ну чего тебе надо?

Мы вышли из комнаты, мама прикрыла дверь.

––Что?

––Скажи, а за что Настю посадили?

––Ты же знаешь – она убийца. Бессердечная убийца.

––За что она убила своего дядю?

Мама удивилась и плотнее закрыла дверь, чтобы бабушка нас не услышала.

––Откуда ты знаешь, кого она убила? Я не говорила.

––Настя сказала. За что?

––За триста пятьдесят тысяч.

––То есть? Как?

––Гриша, мой брат, в тот день взял кредит. Спустя несколько часов после того, как он приехал из банка, к нему домой нагрянула Настя, зарубила его топором и забрала деньги. Жизнь своего дяди она оценила в триста пятьдесят тысяч. Хотя, она бы и за сто убила.

Я не знала, что сказать: сколько всего я себе напридумывала, но такое мне и в голову не могло прийти. Я не могла в это поверить.

––Не может быть! Она не могла так поступить!

––Ты её совсем не знаешь, Маш. Уж не знаю, какой там образ ты создала в своей голове, но твоя сестра бессердечная, бездушная сволочь, способная на всё ради своей выгоды. От неё не просто так отреклась семья.

––а она сама призналась в преступлении?

––Нет, следствие установило.

––Может, полиция ошиблась?

––Нет. У обвинения было очень много неоспоримых доказательств. И деньги у неё нашли. Это дело гремело по новостям и в газетах, следствие длилось больше года – полиция очень серьёзно отнеслась к этому преступлению, ошибки быть не может. Настя прекрасно понимала, что отвертеться не получится, но из принципа не признавала вины, а когда после приговора журналист спросил, раскаивается ли она, Настя ответила отрицательно. Помимо улик, в том деле была свидетельница – её подруга. Она всё и рассказала. Теперь понимаешь, почему я боялась пускать её в дом? Она ведёт себя смирно только потому, что понимает, что если нападёт на нас – тут же отправится за решётку. Но гнилую натуру не изменить. Так что держись от неё подальше – твоя сестрёнка способна на всё. Не представляю, как родила такое исчадье ада. Она ещё была подростком, когда я поняла, что ничего путного из неё не выйдет. Но что она вырастет таким монстром – я и представить не могла. Знала бы наперёд – сделала аборт без малейших колебаний. Рожать такое было нельзя.

Мама вернулась в комнату, оставив меня в полнейшей растерянности. Образ сестры, который я создала в своей голове, никак не вязался с рассказом матери. Настя казалась мне сильной, храброй, принципиальной, гордой, но в то же время способной на благородные поступки. А теперь моему восприятию предлагали корыстную, не гнушающуюся даже убийством, бесчеловечную преступницу, не имеющую право на прощение. Так к кому же я всё-таки привязалась?

Я вся извелась, пока дождалась возвращения Насти. Она не зашла домой, сразу направилась в старый гараж. Из окна я смотрела на слабый мутный фонарь, покачивающийся на холодном осеннем ветру, и тень сестры, периодически блуждающая по стенам.

Наконец, мама и Валера проводили бабушку и легли спать. Я тихо вышла из дома и заглянула в гараж. Настя сидела в машине, закутавшись в куртку, и растирала покрасневшие от холода руки. Я села на пассажирское сидение.

––Бабушка уже ушла, можешь возвращаться домой. – Сказала я.

Настя рассержено посмотрела на меня: она явно смутилась.

––Я не из-за неё здесь. Нужно закончить с машиной.

Я окинула взглядом гараж: инструменты лежали нетронутые, там же, где я их сложила.

––Расскажи мне о дяде. – Попросила я.

––Что именно?

––Как и за что он умер.

––Нет.

––Почему?

––Я уже объясняла: тебе незачем это знать, и я не хочу об этом говорить.

––Тогда давай поговорим о том, на что человек готов ради денег.

Настя помолчала, немного напрягшись.

––Бабуля уже проинформировала?

––Нет, мама. Я не до конца ей верю.

––Верь во что хочешь, Маш, мне плевать.

––У дяди действительно были триста пятьдесят тысяч?

Сестра перевела на меня безразличный, усталый взгляд.

––Триста сорок семь.

Внутри меня что-то оборвалось: надежда, что Настя оспорит мать, растаяла.

––И ты их украла?

––Нет. Я сначала зарубила его, а уже потом прихватила деньги. У трупа украсть нельзя.

––Неужели это правда? Я так надеялась, что мама солгала!

––Она вообще редко врёт, так что можешь ей верить.

––Как ты могла?

––Это было непросто. Топор тяжёлый, да и череп твёрдый.

––Какая же ты сука, Настя!

––Знаю. Я тебя предупреждала. Это ты с какого-то лешего решила, что я благородная дева-воин. А я себя не приукрашивала. Вини в своём разочаровании собственную слишком бурную фантазию.

––И на что хотела потратить деньги, добытые тяжким трудом?

––На что хотела, на то не получилось.

––Нас тоже зарубишь? Деньги хранятся в банке, увы, но если продашь мои и мамины украшения – сможешь купить несколько ящиков бухла.

––Не прибедняйся – ваши украшения стоят куда больше. На целую фуру хватит.

––Теперь я понимаю маму и бабушку. Мне мерзко от того, что мы одной крови.

Я быстро вернулась в свою комнату. Как только закрыла дверь, из глаз полились слёзы. Настя попала в точку, меня действительно постигло ужасное разочарование. Я довольно быстро смогла перестать плакать, но заснуть не удавалось. То и дело я приподнималась на кровати и через окно смотрела на качающийся над воротами гаража, фонарь. Эта ночь выдалась особенно холодной, вполне сошла бы за январскую. Я мёрзла в нагретой комнате, под толстым одеялом. Не представляю, как Настя, должно быть, закоченела. Зарождающуюся жалость я сразу же душила картинками, в которых сестра врывается в дом ни в чём неповинного человека, своего родного дяди, и обрушивается на него градом ударов топора. Он кричит, хрипит, а она продолжает ожесточённо вдалбливать острие в его голову, не обращая внимания на брызги крови, обагряющие пол, стены и её саму. После долгой борьбы с эмоциями, справедливость всё же одержала победу, и появляющееся острое чувство жалости к сестре исчезло.

Я заснула лишь под утро, зато крепко, даже не услышала будильник. Проснувшись, поняла, что опаздываю в школу. Я быстро собралась, но к первому уроку уже не успевала. Странно, что мама не разбудила: она, обычно, поднимала меня, когда они с Валерой уезжали по делам в магазины. Я вышла из дома и спешно пошла к воротам, заставляя себя смотреть вперёд и не оборачиваться. Уже открыв калитку, я всё же не выдержала и обернулась на гараж. Фонарь всё ещё горел. Наверное, Настя забыла его погасить, уходя в мастерскую. Пришлось возвращаться. Я погасила свет. Снова не выдержав, я заглянула в гараж. Настя была в машине. Я сразу поняла, что она не просто спит по посиневшим губам и неестественной позе. Я подбежала, открыла дверь и стала пытаться её растолкать, но она не реагировала. Температура её тела была гораздо ниже нормы. В страхе я прижала дрожащие пальцы к её горлу: пульс был. Я судорожно набрала номер "скорой". Чтобы Настя не продолжала замерзать, пока едут врачи, я стала пытаться вытащить её из машины, чтобы дотащить до дома, но сил не хватало. Вытаскивая, я не справилась с её весом и упала. Настя очнулась, но была уже очень слаба. Я упрашивала её дойти до дома. Она проговорила что-то невнятное, но сделала несколько шагов, после чего снова отключилась.

Мне всё же удалось поудобнее обхватить её и тащить к дому. Когда мы уже достигли крыльца, через открытую калитку меня увидела одноклассница, идущая вместе со своей матерью. Они спросили, что случилось. Я прокричала, что сестра переохладилась и попросила помочь затащить её в дом. Аня и её мать в растерянности остановились, но не подошли. Мне пришлось оставить Настю на крыльце, чтобы открыть дверь дома, а потом снова взвалить на себя.

На второй этаж я, конечно, не смогла бы её поднять, поэтому мы остались в коридоре. Я сидела рядом с ней, отлучившись лишь ненадолго, чтобы собрать её документы. "Скорая" ехала минут сорок. Едва взглянув на Настю, врач взял её на руки и отнёс в машину. Я поехала с ней.

Четыре часа меня держали в неведении. Я даже не знала, жива ли сестра. Наконец, ко мне неспешно подошёл спокойный, кажется, сонный врач. Он сказал, что Настя сильно переохладилась, и если бы провела на улице ещё час, то спасти её было бы невозможно. Он решил оставить её на несколько дней в больнице, попросил меня привезти её вещи. Я незамедлительно поехала домой.

В сумке Насти, с которой она приехала, из одежды я нашла только чёрный спортивный костюм. Я уже хотела уложить его в пакет, но заметила на воротнике въевшиеся пятна крови – наверное, они ещё с тех времён, как она дралась с Монстром. Помимо костюма, я нашла в сумке несколько тетрадей. Там были небольшие заметки, карандашные рисунки, при чём, очень умелые, тюремный распорядок дня и недели, и пожелания от других заключённых, написанные перед освобождением Насти. На самом дне сумки я нашла несколько писем. На всех конвертах было выведено имя одной-единственной отправительницы по имени Виктория. На одном из конвертов её имя было перечёркнуто ручкой, да с такой силой, что стержень изрезал бумагу конверта. Довольно долго колебавшись, я всё же вынула из конверта письмо. Написавшая его женщина корила себя за предательство, умоляла Настю простить её, пыталась оправдываться. В чём она была виновата, я не поняла, отправительница об этом не упоминала, но судя по её раскаяниям, вина была очень большая. Местами текст был размытый: очевидно, Настя плакала, читая эти письма. В последнем конверте, помимо письма, я нашла небольшую бирюзовую заколку для волос. Аккуратно сложив всё обратно в сумку, я взяла деньги, которые бабушка дарила мне на день рождения, и поехала в магазин.

Одежду для Насти я выбирала долго и тщательно: у нас были диаметрально противоположные вкусы, и я боялась ей не угодить. Купив всё необходимое, я зашла в продуктовый магазин за едой, чаем, сигаретами и фруктами, и отправилась обратно в больницу. До окончания времени посещений оставалось всего десять минут, но медсестра, видя моё волнение, всё же пропустила в палату, предупредив, чтобы я долго не засиживалась.

Палата была маленькая и пустая: лишь две кровати, две тумбочки и маленький столик. В углу стояла низкая, неудобная раковина. Настя уже была в сознании. Она лежала в кровати, зажмурившись, а по её щекам ровными струями бежали слёзы. Я подшагнула и дотронулась до её плеча.

––Что такое? Больно? Я сейчас врачей позову.

Я побежала в коридор, но Настя окрикнула меня. Я остановилась. Она резким движением утёрла глаза и отвернула от меня лицо к стене.

––Зачем пришла? – Тихо спросила она осипшим голосом.

––Я принесла одежду и еду.

––Ты копалась в моих вещах?

––Нет, купила в магазине. Надеюсь, с размерами не прогадала. Может, посмотришь?

Настя резко повернулась и ударила меня яростным, затравленным взглядом, какие бывают только у очень усталых, озлобившихся людей.

––Какие, на хрен, вещи? Думаешь, мне до этого? Я всю жизнь просрала, я сама себе уже омерзительна, а ты мне вещи покупаешь? Чёрт, на хрен ты полезла только? На хрен ты вмешалась?

––Куда полезла? – Спросила я, подавляя жалость и пытаясь казаться безразличной.

––Ко мне! Врачей она вызвала, чтоб у тебя пальцы отсохли, сука! Может, я хотела подохнуть? Тебе какая разница, что ты привязалась ко мне?

Настя села на кровати и сжала глаза ладонью. Пару минут ей понадобилось, чтобы справиться с истерикой. Она снова утёрла слёзы и обессиленно легла на подушку.

––Уходи.

––Так ты специально осталась в гараже? Чтобы замёрзнуть?

––Нет, заходить в дом не хотелось. Но раз так случилось – я бы предпочла, чтобы ты меня не спасала.

––Почему?

––А для чего? Для какой жизни? Пахать на самой унизительной работе, чтобы было, что пожрать, а жрать для того, чтобы были силы пахать на следующую порцию жратвы? Мне этим дорожить?

––Я думала, ты сильнее.

––Поздравляю с новым разочарованием. Почему ты вообще пришла после того, что узнала обо мне?

––Не смогла оставить тебя одну. Хотела, но не смогла.

––Блин, подружись уже с кем-нибудь! А лучше пацана себе найди – сразу не до меня станет.

––Ну да, я забыла – "дешёвый вариант". Бегаю за тобой только от скуки, потому что со мной никто не хочет общаться, а как только кого-нибудь подцеплю – мне сразу станет плевать, что с тобой, ты сразу станешь мне не нужна.

––Именно.

––Тварь ты, Насть. Только и можешь, что огрызаться. Уж поверь, лучше ни с кем не общаться, чем с тобой – на тебя слишком много нервов тратится.

––Вот и не общайся.

––Ночью я пообещала себе, что больше никогда к тебе не подойду. И как назло, ты засела подыхать в гараже. Извини, я не бесчувственная сука, способная пройти мимо умирающего человека, пусть даже такого дерьмового, как ты.

––Ну молодец, заработала плюсик к карме. Теперь-то тебе чего надо?

––Пока ты нуждаешься в уходе, я тебя не брошу. И мне плевать на твои возражения.

––Это только пока я ослаблена: когда буду в состоянии выбросить тебя в окно – сразу будет не плевать.

––А до этого момента придётся потерпеть.

Вечером я рассказала маме и Валере о том, что случилось с Настей. Навестить её они не посчитали нужным, зато часа два перемывали ей кости и удивлялись, что такие люди, как она, вообще бывают. Чтобы не сорваться на них, я ушла в свою комнату и громко включила плеер. Без Насти уже было непривычно: я не слышала, как она по три часа ворочается, пытаясь уснуть, встаёт по несколько раз, включает свет, а потом снова выключает, иногда зачем-то выходит из дома посреди ночи и сидит на скамейке возле дома, выкуривая подряд несколько сигарет. Непривычно было не видеть её утром, не услышать пару-тройку подколов в свой адрес. Без неё мне было одиноко.

В школе, стоило мне зайти в кабинет, одноклассники налетели с расспросами: Аня уже всем рассказала, что видела меня вчера. Они спрашивали, кого я тащила, и что случилось. Я уходила от ответов, не желая ничего с ними обсуждать. Вместо меня любопытство одноклассников утолила Аня: она рассказала, что Настя освободилась из тюрьмы, где сидела за убийство. Мать Ани работала во ФСИНе и наверняка знала об освобождении Насти, может, даже помнила события десятилетней давности. Разозлившись, я наорала на одноклассников и, особенно, на Аню, даже сказала пару ласковых в адрес её матери. Это был первый раз в моей жизни, когда я дала такой отпор. Видеть на лицах одних испуганное удивление, а на других – насмешливое презрение, слушать их пренебрежительный тон, я не могла. Если бы всё это было направлено в мой адрес, то я бы слова не сказала, но молчать, когда дело коснулось Насти, я не стала. В ответ я услышала шквал оскорблений сразу от нескольких одноклассников, и в долгу не осталась: ярость внутри меня закипала, мне хотелось броситься на них и перегрызть всем глотки. Конфликт меня и всего класса прервала вошедшая учительница истории. На двойку по её предмету мне уже было плевать, я не стала выпрашивать возможность её исправить – теперь оценки и правда казались мне совершенно не важными.

После уроков, когда я уже выходила, меня окрикнула классная руководительница. Она стояла с матерью моего одноклассника, главой попечительского совета. Обе выглядели растерянными и испуганными. Они принялись тихо расспрашивать меня о Насте: правда ли она освободилась из тюрьмы, правда ли сидела по сто пятой статье, как мы с ней уживаемся и тому подобное. Я ответила, что это их не касается, и покинула стены школы. Это был ещё один мой дебют: прежде я никогда не грубила учителям. С одной стороны, мне было страшно, тяжело на душе, но с другой стороны я ощутила неизведанное ранее чувство свободы и даже какой-то неуязвимости – теперь выбить почву из-под моих ног двойкой или неодобрением было нельзя, я стала крепче.

Не заезжая домой, я приехала к Насте, взяв с собой йогурты, сок и булочки. Мне было страшно открывать дверь её палаты: вдруг она снова плачет? Видеть её слёзы мне было очень тяжело. Настя не была из тех женщин, которые ревут по любому поводу, не видя в этом ничего зазорного, поплакать для которых почти ежедневный ритуал. Настя была из тех крепких, металлических людей, чьи слёзы крайне редки и стоят очень дорого. Вопреки моим опасениям, когда я зашла, сестра спокойно пила чай и слушала рассказ своей соседки по палате, пожилой женщины с перебинтованной, сильно распухшей ногой. Настя посмотрела на меня шутливо-измученным взглядом, но ничего не сказала. Женщина встретила меня приветливо, мы с ней поговорили, она рассказала мне о внуках, а я угостила её булочкой. Её рассказ прервала медсестра, заглянувшая в палату, чтобы вести её на процедуры. Когда пенсионерка вышла, Настя выругалась и усмехнулась.

––Два с половиной часа! Я чёртовых два с половиной часа слушала про то, как её внук на даче поел с грядок всю клубнику и слёг в больницу с аллергией! Я и представить себе не могла, что бывают более нудные люди, чем ты!

––Удивлена, что ты не проломила ей голову.

––Вставать было лень.

Я заметила, что на Насте футболка, купленная мною вчера.

––Всё-таки надела?

––Как видишь. У тебя ужасный вкус, Мария. Теперь понимаю, почему с тобой никто не встречается.

Я засмеялась – к подколам сестры я уже привыкла, больше не обижалась, наоборот, я была рада, что она в хорошем настроении. Я протянула ей пакет с едой. Настя достала две булочки, одну отдала мне.

––А вот булки покупаешь вкусные.

––И на том спасибо! Хоть что-то есть во мне хорошего!

––Только из-за этого задницу себе отъела размером с международную космическую станцию. Ты, когда на пляже купаешься, речка из берегов не выходит?

––У меня нормальный вес.

––Я выше тебя сантиметров на семнадцать. И легче килограммов на десять. Вот и подумай.

––Это ты от злости такая худая. Кощей ты, а не Ван Хельсинг!

Настя улыбнулась.

––Запомнила мою погремуху? – Насмешка сошла с лица Насти. – Слушай, ты прости меня за вчерашнее. Я сорвалась. Из-за таблеток, наверное, размякла. Спасибо, что спасла мне жизнь. Кстати, я тебя с утра ждала. Переживала, что не приходишь. Думала, обиделась.

Я всеми силами пыталась не показать виду, но от радости меня просто распирало. Хотелось завизжать: Настя не только извинилась, но ещё и призналась, что ей на меня не плевать. Она подтолкнула меня плечом.

––Смотри, не описайся от счастья. По крайней мере, не на моей кровати. Ты в курсе, что очень сильно зависима от людей, очень к ним привязываешься? Ужасная черта характера – мерзкая и неудобная. Самый простой рецепт несчастья.

––Нет, это не ко всем. Только к тебе.

––Да? Самое дерьмо выбрала.

––Ну, уж как получилось. – Я немного помолчала. – Если честно, я правда рылась в твоих вещах.

––Я в курсе.

––Откуда?

––Ты бы не удержалась. Я даже знаю, что тебя заинтересовало больше всего.

––За что та девушка так извинялась? Как она тебя предала?

Настя напряглась и в раздумьях побарабанила пальцами по кружке.

––Долгая история. Долгая и очень неприятная.

––Расскажешь?

––Вот-вот тётя Нина вернётся.

––Хорошо. Подожду, пока будешь готова.

Соседка Насти по палате и правда вернулась спустя несколько минут. Я уже хотела уходить, но сестра меня окрикнула.

––Пойдём покурим.

Настя с большим трудом встала и накинула куртку. Ей было очень тяжело идти, особенно спускаться по лестнице, я не раз предлагала ей опереться на меня, но она упорно шла сама. Мы вышли на территорию больницы. Учреждение располагалось на пригорке, в очень красивом месте. Вокруг были деревья, кустарники, даже небольшое озерцо. Одни больные разговаривали между собой на скамейке, другие гуляли по тропинкам, третьи сидели возле воды. Настя увела меня подальше от посторонних глаз, вверх по горе. Тут деревья были гуще, никаких скамеек и клумб, людей тоже не было. Настя села на ствол поваленного ветром старого клёна и закурила. Я села рядом с ней.

––Блин, хожу со скоростью улитки! Меня в коридоре бабки обгоняют!

––Ты настолько ослаблена?

––Ноги отморозила. Врач хотел пальцы ампутировать, но потом передумал. Ещё сказал, что у меня детей никогда не будет.

––Насть… Даже не знаю, что сказать… Но врачи ведь часто ошибаются, и…

––Не тот случай. Мне на зоне ещё придатки отбили, а переохлаждением совсем всё загубила. Так что продолжение рода целиком ложится на твои плечи.

––Ты так спокойно об этом говоришь…

––Я бы в любом случае не родила.

––Почему?

––А что я смогу дать ребёнку? Миску перловки и стакан самого дешёвого чая? Ещё и воспитаю чёрт знает как. Порождать ещё одну себя я точно не стану, это слишком жестоко по отношению к невинной душе. Пусть у кого-нибудь другого воплотится и проживёт нормальную жизнь.

––Ты очень красивая. Смогла бы выйти замуж за состоятельного мужчину и ни в чём не нуждаться.

Настя усмехнулась.

––Уж лучше я автослесарем буду всю жизнь работать!

––Почему?

––Не каждая женщина мечтает стать одновременно поварихой, служанкой и проституткой. Да и если бы даже хотела – шансов нет. Без пяти минут тридцатилетняя, бесплодная, можно сказать, бездомная зечка на хрен никому не нужна. Если только какому-нибудь потерявшему человеческий облик алкашу.

––Почему у тебя такое циничное отношение ко всему? Ты даже жизни не знаешь. Я имею ввиду, нормальной, а не тюремной.

––Всё я знаю, Маш. Это у тебя розовые очки. Хочешь семью, как в рекламах сока и майонеза? Это отвратительно! В браке растворяется своё Я, теряется индивидуальность – ты частичка, винтик, и твоя единственная задача – обеспечивать работу механизма, то есть, своей семьи. Очень неблагодарное занятие.

––Не люблю, когда мы начинаем говорить о жизни: мне потом тяжело на душе. Ты несколькими фразами рушишь все мои мечты.

––Хлебнуть разочарования всё равно придётся, никуда от этого не денешься.

Я не ответила. Смотря в землю, я чертила веточкой узоры и думала над словами сестры. Оспорить её я не могла. Но соглашаться было очень больно. Настя вдруг приобняла меня, впервые в жизни. От неожиданности я даже чуть вздрогнула. Не знаю, почему она это сделала: то ли ей стало меня жаль, то ли просто захотелось. Я подняла на неё взгляд. Настя улыбнулась и приободряюще подмигнула мне. Стало спокойнее. Мне всегда было спокойно рядом с ней. И, хоть жизнь начинала казаться тотально серой и безрадостной, смириться с этим было легче, даже дышать удавалось. От Насти специфически пахло смесью табачного дыма, лекарств и мыла с ароматом морского бриза. Я точно знала, что тот запах, что слышу сейчас, запомню на всю жизнь, как и все остальные мелочи, все детали. Во второй раз её забыть уже точно не получится.

––Не уезжай, пожалуйста. Не оставляй меня.

––Не могу. Мать со дня на день меня выгонит.

––Каким образом? Ты здесь прописана, имеешь полное право на проживание.

––Они с Валерой просто-напросто обвинят меня в нападении – и я снова поеду за решётку.

––Думаешь, мама на такое способна?

––В отношении меня – да.

––Я скажу полиции правду.

––Скажут, что я напала на них в твоё отсутствие. И ты ничего не оспоришь. Зарплаты, достаточной, чтобы я могла снимать квартиру, у меня, конечно, не будет. Поэтому остаться я не смогу.

––А что ты собираешься делать?

––Постараюсь найти работу с проживанием. Если не получится – остаётся криминал. Но ввязываться в это очень не хочется. Надеюсь, меня не попрут из СТО за прогулы – а то снова придётся искать работу, а с моей-то биографией устроиться очень проблематично.

––А поехали вместе?

––Куда?

––Не знаю. Куда решишь.

Настя улыбнулась и чуть сжала моё плечо.

––Ты серьёзно?

––Да.

––Я уже говорила, что не стану губить ещё одну жизнь. Моя будет одна-единственная. Тебе нужно заканчивать школу и поступать в институт, а не мыкаться по всяким помойкам. На твоё обучение моей зарплаты не хватит.

––У мамы и Валеры есть карточка, куда они деньги откладывают. Там много. Я знаю пин-код.

Настя резко изменилась в лице, улыбка сошла с её лица. Она убрала руку с моих плеч.

––Чтобы я больше этого не слышала, поняла? Даже не думай делать ничего подобного. Маш, ты меня поняла?

––Да, да. Это я, не подумав, ляпнула. Ну ты только не теряйся, ладно? Я поступлю в институт в том городе, куда ты уедешь. Хорошо?

––Давай пока не будем ничего загадывать? Я ещё никуда не уезжаю. Сейчас де жа вю испытала. У меня снова есть возможность уехать на ворованные деньги.

––Снова?

––Да. До тебя я предлагала это той девушке, письма которой ты читала.

––Это ты о тех деньгах, которые забрала у дяди?

––Да. Сначала я ничего о них не знала. Увидела сумку в его машине уже после того, как убила.

––То есть, ты совершила это не ради денег?

––Конечно нет. За деньги я бы не смогла. Даже за миллион долларов, даже постороннего человека. Там дело было совсем в другом.

Настя замолчала. Я не торопила её, но правду, которую так хотела узнать, ждала с нетерпением.

––Там была очень мерзкая ситуация. – Начала Настя. – Поэтому и не хочу тебе рассказывать. Даже следакам не рассказывала – это бы прознали журналюги и раструбили на всю страну. Дело было очень громкое.

––Ну я же никому не разболтаю.

––У нас хреновая генетика, особенно, по материнской линии. Что ты знаешь о своём деде, мамином отце?

––Почти ничего. Мама не рассказывала, бабушка – тоже. Они не жили вместе, наверное.

––Жили. Видела шрамы на спине мамы?

––Да, она в детстве на стекло упала.

––Нет, это её папаша так отхлестал ремнём. Она в шестнадцать лет переспала с соседским мальчишкой, и отец узнал.

––Отец? У неё вся спина исполосована!

––Да. Бабушка думала, она умрёт. Их вообще трое детей было. Старшего брата мамы убил их отец. Утопил во время рыбалки. Деда допрашивали, но отпустили, решили, что произошёл несчастный случай. Сын отказывался ему подчиняться, пытался противостоять – за это, видимо, и поплатился. Так вот, с Гришкой – дядей, которого я зарубила, он обращался, естественно, не лучше. Дед умер, когда Гришке было всего четырнадцать, но загубить его он успел. А может, Гришка сам по себе родился больным – не знаю. Он панически боялся женщин, не мог не то что заводить романы, но даже перекинуться несколькими словами. Он не боялся только мать, нашу бабушку. Она очень его любила, жалела, делала для него всё, что могла. Он тоже был намертво к ней привязан. С сестрой, нашей мамой, он плохо шёл на контакт, но она делала всё, чтобы он ей доверял. В остальном он создавал впечатление совершенно нормального человека – работал, общался с мужчинами, ездил на машине, никаких справок о психических отклонениях не имел. У Гриши было странное отношение к детям, если ты понимаешь, что я имею в виду. Их вот он, к сожалению, не боялся. Когда я была маленькой, он и ко мне приставал. После того, как распустил руки во второй раз, я рассказала маме. Конечно, ни она, ни бабушка не подозревали о его наклонностях, и поверить в это не могли. А вот я врала очень часто, по любому поводу. Как назло, за день до этого я за что-то обиделась на Гришу, даже не помню, за что, и мама решила, что я таким образом просто ему мщу. В третий раз он ко мне полез, когда мне было двенадцать. Планы на меня у него уже были серьёзные, не как в предыдущие разы. Это было в бане в доме бабушки. На полу я увидела шиферный гвоздь и воткнула Грише в спину, при чём, не один раз – тыкала, пока дядюшка не отскочил. После этого он от меня отстал, более того, стал бояться, как огня: понимал, что если бы мне попался не гвоздь, а скажем, нож – я бы его зарезала. Так что он стал от меня шарахаться. Потом я пару раз видела, как Гриша водит соседскую девчонку из неблагополучной семьи по магазинам, покупая всё, что она захочет: догадываюсь, за какие услуги он отплачивал. Я никогда не оставляла вас наедине, понимая, что случится, и всячески старалась ограждать тебя от него. Гриша понимал, что я за ним слежу, его это очень злило, но поделать ничего не мог. Утром, за несколько часов до убийства, я пришла домой от друзей. Дома была только мама. Отец в те дни был на севере, работал вахтой. Я спросила, где ты, и её ответ привёл меня в ужас: тебя забрал Гриша. Он жил с бабушкой за городом, там же, где она живёт и сейчас. Бабушка в тот период болела и почти всегда лежала в постели. Гриша сказал, что хочет сходить с тобой по грибы, и мама без малейших подозрений отпустила. Я вылетела из дома, поймала бомбилу и помчалась к нему. Ворвалась в дом, там была только бабушка, крепко спала. Я заметила, что дверь гаража открыта, и вбежала туда.

––Хватит! – Прервала я сестру. – Не хочу больше ничего знать.

Настя замолчала. Несколько минут мне понадобилось, чтобы воспринять информацию и немного успокоиться. Я заметила, что руки Насти сильно дрожат оттого, что она заново прокручивает в памяти те события.

––Что дальше? – Приготовившись ко всему, спросила я.

––Ты была без сознания – он тебя как-то усыпил. Я кинулась на него, но одолеть не смогла. Он оттолкнул меня, и я влетела боком в угол железного стола. Позже узнала, что от удара у меня сломалось два ребра. Гриша подскочил, ударил меня чем-то в голову и начал душить. На столе, в который я угодила, и лежал тот самый топор. Первый удар был оборонительный. Я попала в голову, но не очень сильно, разрубила ему ухо надвое. Гриша упал, но тут же поднялся. Я ударила снова, уже прицелившись. В общей сложности полиция насчитала шесть ударов. Покончив с ним, я попыталась тебя разбудить, но не получилось. Случайно я увидела в его машине сумку. В ней были деньги. Конечно, я её забрала. Из-за переломов я едва могла вдохнуть, и перед глазами всё плыло после его удара. Я бы не смогла не то что тебя унести, но даже уйти сама. Пришлось звонить подруге. Я подозревала, что совершаю фатальную ошибку, но выхода не было. Окровавленную, с ребёнком в бессознательном состоянии, такси довезло бы меня только до ближайшего ОВД, а не до дома. Я кое-как дотащила тебя до калитки. Подруга приехала быстро. Увидев меня, она вскрикнула. На плече у меня была ты, в одной руке – сумка с деньгами, в другой – окровавленный топор в мешке, потом я сбросила его в реку, но следователи нашли. Ты очнулась как раз, когда мы подъезжали к дому. Мы высадили тебя во дворе, я позвонила матери и сказала тебя забрать. Вика привезла меня на дачу своих родителей. Я всё ей рассказала. Она была в ужасе и панике. На даче я провела восемь дней. Вика привозила мне продукты по ночам, но в дом не заходила, оставляла пакет возле калитки. Мне с каждым днём становилось всё хуже: была необходима помощь врачей, но я понимала, что из больницы перееду на нары. Объявляться было нельзя. На девятый день в дом вломились оперативники. К тому времени я уже еле-еле могла стоять на ногах, так что моё задержание было нетрудным, хотя я и пыталась уйти. Уже в процессе следствия я узнала, как меня нашли: о том, что я поехала к Грише, полицейским рассказала мама. Она же назвала имя моей лучшей подруги. Вику допрашивали, но она молчала. Зато, когда в её машине нашли частицы крови и предупредили, что ей грозит соучастие, она раскололась и назвала адрес дачи. Вот в этом и заключается её предательство. На суде она не могла повторить свои показания из-за моего присутствия, и только рыдала. Ей снова грозили статьёй, но даже это не помогало, она была не в силах выдавить из себя ни слова. Пришлось делать перерыв, а после брать у неё показания, убрав меня из зала суда. В тюрьме я не ответила ни на одно её письмо. У меня всегда начиналась истерика, когда они приходили. Я бросала их подальше, не в силах порвать, но потом всё-таки открывала и читала. Поражалась, что она смела просить прощения. За такое нельзя. Нужно просто исчезать, сразу и навсегда. Ну вот, теперь ты всё знаешь. Не жалеешь, что вытянула из меня такую правду?

Я не ответила сестре: слов не было. Наверное, жалела. Примириться с такой отвратительной правдой тяжело, хоть это и было десять лет назад. То, что со мной произошло, я принимала несопоставимо легче, чем осознание того, что Настя сломала себе жизнь из-за меня. Это моя вина…

––Иди домой, Маш. Потом поговорим. А лучше выкинь это всё из головы, не загоняйся. Всё, иди. – Сказала Настя.

Когда я пришла, мама и Валера уже были дома. Из кухни доносился запах макаронов по-флотски: одного из немногих блюд, которые умела готовить мама. Она предложила мне пообедать, но аппетита, после услышанного от Насти не было, я ограничилась чаем. Мама что-то говорила, кажется, уговаривала меня поесть, но я не слушала, снова и снова прокручивая в голове слова сестры. Будь у меня выбор, я бы предпочла, чтобы Настя тогда не приехала к дяде, и не погубила себя его убийством, чем бы такой вариант мне ни грозил. У меня начинало болеть сердце, когда я вспоминала её нежную, но крепкую руку на своих плечах и добрый, сильный, приободряющий взгляд. Что я с ней сотворила?

От мыслей меня отвлёк вопрос мамы, заданный уже в третий раз. Мне ни хотелось говорить, но она смотрела на меня, ожидая ответа.

––Что? – Переспросила я.

––Ты меня вообще слушаешь? Зачем ты рассказала в школе о Насте?

Вопрос меня не удивил: о ней ведь болтали весь день, а некоторые мои педагоги отличаются особой участливостью, чаще всего в тех вопросах, которые их совершенно не касаются.

––Я ничего никому не говорила. С чего ты так решила?

––Мне твоя классная руководительница звонила, расспрашивала. Откуда она могла узнать, если ты не разболтала?

––Нас Анька Макеева с матерью видели, когда я Настю в дом тащила. Её мать работает в полиции или ФСИНе, точно не помню, она должна знать Настю, так что поделилась с дочкой. А та пустила слух на всю школу.

––А ты не могла закрыть калитку прежде, чем её тащить?

––У меня на глазах сестра умирала, как-то не до этого было.

––Тон смени! – Вмешался Валера. – С матерью говоришь, а не с шалавами из подворотни.

Я попыталась пропустить мимо ушей неуместное замечание отчима, но уже закипала.

––В чём дело, мам?

––А ты сама как думаешь? Тебе приятно, что вся школа знает, кто твоя сестра?

––Ни один человек не знает, кто моя сестра. А на школу и их мнения мне плевать с высокой колокольни.

––Ага, царевна выискалась! Все шваль, а она великая! – Снова промычал отчим набитым ртом.

Я перевела взгляд с мамы на Валеру. Он был отвратителен. Полный, раскрасневшийся, вспотевший от горячей еды, он поглощал макароны, наматывая на вилку столько, сколько было возможно, и засовывал этот огромный кокон в рот. Вся область около рта была в жире и кетчупе, свободной рукой он держал кружку пива, которую тоже успел испачкать ртом и пальцами. Валера всегда очень жадно ел. Даже было сложно сказать, что он ест: он именно жрал. Казалось, если взять из его тарелки еду и бросить на пол, он зарычит, упадёт на четвереньки и начнёт жрать с пола, скалясь на проходящих мимо.

––Вот Валера прав, как всегда. – Продолжила мать. – Ты к людям поуважительнее относись. Они не отбросы какие-нибудь, чтобы плевать на их мнения. Не надо мировоззрение сестры перенимать, она неудачный пример для подражания.

––По-моему, очень удачный.

Мама вылупила на меня возмущённо-удивлённые глаза. Я чувствовала, как под столом начинают трястись мои руки. Я буквально давилась тем комом слов, которым хотела запулить и в мать, и в отчима.

––Узнали, и что дальше? Почему ты так реагируешь? – Выдавила я из себя.

––Действительно, что такого? У меня же дочь бизнесвумен, успешная дама, замужем, с ребёнком! Почему бы и не гордиться? Это какое же позорище! Я надеялась, никто не узнает. Мне как людям в глаза смотреть? Ославила меня дочурка, ничего не скажешь! Всю жизнь от неё одни беды!

––Каким людям-то ты в глаза собралась смотреть?

––Да всем! Нас весь город знает! Теперь будут говорить, что я – мать зечки! Чудесно!

––И что, в этом городе есть люди? Ни одного не видела, за всю свою жизнь.

Мама хотела что-то ответить, но у неё зазвонил телефон, и отошла к плите поговорить. Это были продавцы магазина, спрашивали что-то про картофель. Я заметила на себе пристальный взгляд Валеры. Мои руки уже были крепко сжаты в кулаки, но избавиться от дрожи и это не помогало. Я пыталась не обращать внимание, но Валера не сводил с меня глаз. Хотелось ткнуть в них вилкой.

––Что? – Не выдержала я.

––Сейчас додерзишься! – Пригрозил он. – Что вдруг крутой-то стала? Сестричка твоя, шафка бешеная, научила что ли?

––Шафка – это ты. Скотина мерзкая!

Валера вскочил со стула и попытался дать мне пощёчину, но я, ожидая этого, успела увернуться. Валера рухнул пузом в тарелку и уронил на пол половину того, что было на столе. Я схватила свою кружку с чаем и, сама не успев понять, как, разбила ему о щёку. Валера отскочил и, крича матом, схватился за лицо. Мать вскрикнула и бросилась к нему. Из-под пальцев отчима сочилась кровь. Я смотрела на кривые алые струйки и испытывала смешанные чувства: с одной стороны, мне было страшно – я впервые пустила человеку кровь, с другой, чувство удовлетворённости, перемешанное с садистским наслаждением. Мне нравилось, что ему больно, и что боль причинена именно мной. Даже не знаю, как я это сделала: сначала хотелось просто плеснуть чаем ему в лицо, но почему-то я не остановила руку. Мама что-то кричала мне, но я не слышала, загипнотизированная видом крови. Меня привёл в себя толчок в плечо.

––Ты что натворила? – В истерике кричала мать. – Скорее, вызывай "скорую", ты ему глаза повредила!

Поняв, что я, возможно, нанесла серьёзный вред Валере, страх всё-таки перевесил. Я достала телефон и стала набирать номер "скорой".

––Сука! Маленькая сука! Я убью тебя! Ты мне глаза вышибла! – Хрипел отчим, мотая головой, сжатой ладонями.

Я с отвращением посмотрела на него. Здоровый мужик выл и орал как резаный. На контрасте сразу вспоминалась Настя: хрупкая, одинокая девочка, которую, кажется, ничем не сломить, которую не то что разбитая о лицо кружка – сам дьявол не заставить так вопить. Впрочем, почему вспоминалась: я её и не забывала ни на секунду – она всегда в моей голове. Я убрала телефон обратно в карман.

––Сам вызовешь, ублюдок!

Я вышла из дома, игнорируя вопли мамы и скуль отчима. На улице стремительно опускалась температура, но я уже не обращала внимания на погоду. Идти было некуда. Я вернулась в тот сквер, где сидела недавно. Теперь ко мне точно не стоит лезть. Я заняла одну из скамеек и снова прокручивала в мыслях услышанную днём историю. Почему Настя не призналась матери? Почему не сказала правду? Мне вдруг пришла в голову страшнейшая мысль: а вдруг она рассказала? Мама так боится общественного мнения, что может, и не стала делать достоянием всего народа своего родного брата-педофила. Уж лучше несовершеннолетняя дочь-убийца, чем взрослый брат, извращенец и садист, вытворяющий немыслимое с беззащитными детьми, своими племянницами. Но насколько же должен быть мелким и ничтожным, слабым, человек, который ради репутации, во избежание пересудов, продаст родную дочь? Я думала над этим и с ужасом понимала, что не могу убедить себя в том, что мама на такое не способна. Да, мне психологически сложно назвать вещи своими именами, но уже хватит себя обманывать: она и есть мелкий и ничтожный, слабый человек. Жаль, Настя бесплодна: она из тех, кто пойдёт против целого мира, защищая своего ребёнка, и не позволит уронить с его головы ни одного волоса даже будучи уже мёртвой. За своё мужество она и поплатилась, и будет платить всегда: общество ненавидит сильных, хоть и требует от них защиты в случае опасности. И, каким бы мужественным ни был человек, одолеть систему невозможно, толпа просто бросает его в мясорубку и потом, смеясь и радуясь, пожирает его останки. Размеренную, благополучную жизнь проживают лишь приспособленцы. Странно, как я раньше этого не подмечала. Вспоминая историю я, призёр не одной олимпиады, не могу вспомнить не то что героя, но даже примечательного человека, который прожил бы свою жизнь легко, спокойно и счастливо. Всегда борьба, боль и страдание. С горечью я осознаю, что все мои планы на жизнь, казалось, такие чёткие и незыблемые, не более, чем иллюзия, самообман. Я придумала себе маленький мирок без боли и потрясений, но правда ли смогу быть в нём счастливой? И смогу ли в нём вообще быть? Не брошу ли я его тогда, когда выстраивать новый будет уже слишком поздно? Сейчас я ощущала полнейшую растерянность. Как быть, что делать, куда идти – все эти вопросы роились в моей голове, не находя ответов.

На улице уже давно стемнело. Телефон беспрерывно вибрировал в кармане: мама позвонила уже раз пятьдесят. Чтобы избавиться от надоедливого жужжания, я выключила мобильник. Становилось всё холоднее. Я заметила на своих плечах крохотные комочки снега. Первый снег в этом году… Рано выпал, ноябрь едва начался. Возвращаться домой я не собиралась – не потому, что боялась Валеру и маму, просто не хотелось их видеть. Зато я очень хотела увидеть Настю. Даже больше – я нуждалась в ней. Приёмные часы давно закончились, но я подумала, что за пару-тройку сотен и благодарную улыбку дежурная медсестра пропустит меня к ней хоть на двадцать минут. А если нет – её палата на втором этаже, взберусь в окно.

Спустя полчаса я уже подходила в больнице. Двери оказали заперты. Я обошла здание и увидела пожарный выход. Он был приоткрыт. Я вошла и огляделась: на посту никого не было, и я поднялась на второй этаж незамеченной. В палате Насти было темно. Я приоткрыла дверь и тихо позвала её. Она не ответила, хотя я видела, что она в кровати. Я позвала снова, но она опять не отреагировала. Я испугалась, зная, какой беспокойный и чуткий сон у сестры, вбежала в палату, включила свет и подскочила к её кровати. Настя открыла глаза и, увидев меня, выключила плеер, лежащий возле неё.

––Маш, ты чего?

Я растерялась, не зная, что ответить.

––Я подумала, тебе стало плохо. Ты не отзывалась.

––Всё в порядке, музыку слушала. Что-то случилось?

––Нет. То есть, да.

Мы услышали скрип кровати – это проснулась соседка Насти. Она посмотрела на нас прищуренными от света глазами.

––Вы чего устроили? Ночь на дворе.

––Может, поговорим? – Попросила я сестру.

––Утром поговорите, ночью спать надо! – Снова вклинилась пенсионерка.

––Идите к чёрту!

––Маш! Успокойся. Жди меня на улице, сейчас оденусь и выйду.

Я покинула палату. На выходе мне прилетело в спину от старушки: "хамка какая!" Ждать Настю пришлось не очень долго: значит, ей лучше, ходит быстрее. Мы заняли ближайшую от здания скамейку.

––Что произошло? – Сходу спросила Настя.

Мне не хотелось нервировать сестру, да и выглядела я глупо, прибежав к ней посреди ночи пожаловаться на собственную несдержанность.

––Захотела тебя проведать. Соскучилась. Как ты себя чувствуешь?

––Маша, что произошло?

Отпираться было бессмысленно. Пришлось рассказывать всё как на духу.

––Я, кажется, Валеру покалечила.

––Ты? Как?

––Разбила кружку с чаем ему о лицо. Вроде, глаза повредила.

––Серьёзно?

––Не знаю. Но вопил он жутко.

––Это не показатель. Вряд ли можно изрезать глаза керамической кружкой.

––Надеюсь. Как думаешь, мама позволит ему заявить на меня?

––Нет. Он тебя ударил?

––Нет-нет.

––Как-то оскорбил?

––Нет.

––Тогда за что ты его так?

Я подёрнула плечами. Настя начинала злиться.

––Не вздумай пытаться меня обмануть. Всё равно не сможешь.

––Он тебя оскорбил, а не меня.

Настя выругалась.

––Маш, ты серьёзно? Тогда иди всю страну вырежь, при чём начать следует с матери. Не надо за меня заступаться. Вряд ли в его лексиконе есть слова, которые меня удивят. Плевать, что он говорит.

––Мне не плевать. Я не хочу, чтобы какой-то левый мужик, которого притащила мама, оскорблял мою сестру.

––Я не маленькая девочка, разберусь со всем сама. Не надо за меня впрягаться. Договорились?

Я нехотя кивнула, не смея ей перечить. Настя, вроде, немного остыла.

––Откуда плеер? – Спросила я.

––В педиатрии отработала. Сопляк, козёл, сопротивлялся, пришлось по репе заехать.

Сказав это, Настя тут же улыбнулась, не выдержав взгляда моих выпученных глаз.

––Медсестра дала на пару дней. У неё там попса одна, но что есть, то есть.

––А я уж поверила!

––Уверяю, ты была единственным ребёнком, которому от меня прилетало. Судя по твоему разуму, я переборщила.

Я засмеялась: без подколов Насти уже становилось скучно. Она подтолкнула меня плечом.

––Ну, хоть паниковать перестала.

––Да. Я поэтому и пришла: мне с тобой всегда спокойно.

––Должно быть наоборот.

––Ну я же вся какая-то неправильная. Не хочу возвращаться домой. Опять видеть рожу этого Валеры.

––Маш, если он тебя обижает…

––Нет, нет, он просто мерзкий. Тупое, грубое хамло. И он постоянно говорит о проститутках. В шутках, оскорблениях, сравнениях, между делом – все его слова так или иначе связаны с проституцией.

––Больная тема, значит. Маме надо с ним быть поосторожнее, а то будет в сорок девять лет по венерологам бегать – посмешище на весь город. Такого позора она не переживёт.

––Кстати, о мамином позоре. Я тебя спросить хотела…

––Давай.

––А ты говорила маме правду? Что убила дядю за меня, а не из-за денег?

Настя напряглась и немного помолчала.

––Маш, какая разница? Это было давно.

––Огромная. Если да, то…

––То что?

Я осеклась. Настя сурово и вопросительно смотрела на меня.

––Не знаю.

––Вот именно. Поэтому разницы и нет.

––Чёрт, я поверить в это не могу! Да она после этого… Вот чёрт!

––Она не поверила, даже слушать меня не стала. А я не настаивала.

––Ты сказала, я была под действием снотворного – это ведь можно было проверить, найти следы препарата у меня в крови.

––С момента убийства прошло два месяца. Сначала я была на даче у Вики, потом в больнице, в СИЗО на свидание она пришла не сразу. Никаких следов уже было не найти. Да и если бы даже я рассказала – что дальше? Всю эту гадость смаковала бы вся страна, а мне-то что? Ну, получила бы на пару лет меньше – меня бы всё равно не оправдали. Убийство есть убийство.

––А сейчас почему с ней не поговоришь? Она ведь уверена, что ты ради денег его убила, поэтому так к тебе и относится.

––Она не поверит.

––Почему?

––Потому, что не хочет. Она привыкла к версии обвинения, живёт с ней десять лет. Зачем переворачивать всё с ног на голову?

––Как она вообще могла поверить в ту версию? Ты же её дочь, она знает тебя как никто другой.

––Поэтому и поверила. Мы с ней никогда не ладили. Я была очень своенравной, упрямой, грубой, агрессивной. Сама знаешь, она не выносит этого больше всего. Когда мне было пятнадцать, она вообще хотела отправить меня в спецшколу, но отец отстоял. Не знаю, чего она хотела больше: чтобы я исправилась или чтобы исчезла хоть на время. Проблем от меня действительно было много, но она сама лезла в мою жизнь, я никогда ни за кого не пряталась и делала всё, чтобы о моих выходках родителям ничего не было известно. Так что отношение ко мне как к антигерою ей куда более привычно и удобно. Не говори ей ничего. Она решит, что я промываю тебе мозги.

––А папа знал?

––Мама позвонила ему, когда меня задержали, он приехал через несколько дней. Нет, я не стала говорить. Но он и сам догадался, что дело не в деньгах. Не знаю, понял ли, за что я убила Гришку, или нет. Ему по большому счёту было плевать на причину.

––В твоей сумке не было ни одного его письма.

––Мы переписывались четыре года. Он скрывал разрыв с матерью, но я сама догадывалась. Они всегда были не в ладах. Поэтому он и любил уезжать на север, от неё подальше. Он неплохой, в принципе, но безвольный. Как телёнок – куда поведёшь, туда и идёт. Он не то что развестись, даже осадить маму не мог. Мне приходилось за него заступаться. Это ещё одна причина, почему мама меня ненавидела.

––Но она беспрекословно слушается Валеру.

––Он другой. Идеально ей подходит. Дал ей стабильность, уверенность в завтрашнем дне, даже иллюзию защищённости. Да и она понимает, что если начнёт перечить – тут же получит. Разводиться с ним она, конечно, не будет – боится одинокой старости. Вот и слушается.

––Ты так рассуждаешь, будто жила с ними бок о бок.

––Они не из той категории людей, которых нужно познавать и понимать – всё ясно с первого взгляда.

Я вспомнила то самое нарицательное, которое не выходило у меня из головы: "дешёвый вариант". Такой вывод обо мне она тоже сделала с первого взгляда. Пугает то, что в случае мамы и Валеры она совершенно права.

––А почему вы перестали переписываться с папой?

––После того, как они разошлись, он быстро завёл новую семью. Об этом он тоже не говорил, но я понимала. Со временем его письма стали какими-то торопливыми, пустыми, вроде как "на отвали". Наверное, он писал мне урывками, скрывал меня от новой семьи. Я отправила ему очень грубое письмо, в котором запретила писать мне, и порвала всё, что он прислал. А спустя несколько дней меня перевели в другую тюрьму. Оттуда я ему не писала, так что адреса он не знал.

––А разве нельзя узнать?

––Можно. Если хочется, конечно. Не узнал. Было тяжело лишиться последнего родственника, но так уж вышло, ничего не поделаешь.

––Последнего? А как же я?

––Тебя я вообще не воспринимала всерьёз. Ты была ребёнком, тем более, полностью подверженным материнскому влиянию. Ты часто на меня стучала и радовалась, когда мама на меня ругалась, поддакивала ей. Большой процент наших с ней скандалов брал начало именно из твоих доносов.

––Прости. Я была тварью. Сейчас я бы не донесла на тебя, что бы ты ни сделала.

Настя с ухмылкой посмотрела мне в глаза.

––Не зарекайся. От меня можно ждать всё.

––Зарекаюсь. Хоть весь город вырежешь – я тебя не предам. Никогда.

Настя подёрнула плечами.

––В любом случае, я тронута тем, что ты веришь в свои слова. Надеюсь, отвечать за них не придётся.

––А сейчас? Ты воспринимаешь меня всерьёз?

Настя не ответила. Наверное, это значило "нет". Но мне было настолько больно принимать такой ответ, что я отбросила эту догадку.

––Когда тебя выпишут? – Спросила я.

––Не знаю пока. Но долго тут торчать точно не стану – надо найти денег на отъезд. Если меня не возьмут обратно на СТО, то даже не знаю, что делать. Ладно, придумаю что-нибудь.

––И когда ты планируешь выписываться?

––Что, боишься возвращаться домой?

––Не боюсь. Не хочу. Валера мне осточертел. Да и не он один.

––Хорошо, утром сама выпишусь.

––Нет-нет, не надо! Ты ещё не до конца вылечилась. Я подожду.

––Всё нормально, меня тут тоже особо не залечились. Бесплатная медицина нужна для того, чтобы "скорая" людей с тротуаров подбирала, и дворникам не приходилось выкидывать трупы. Зайдёшь за мной утром?

––Конечно. Если только меня дома наряд полиции не ждёт.

––Да брось, ничего тебе не будет. Не парься. – Настя подтолкнула меня плечом. – Иди домой, не бойся. Утром буду тебя ждать.

Настя вновь посмотрела на меня также, как тогда на бревне, когда обняла меня. Мне стало спокойно и легко, я даже перестала думать о последствиях того, что сделала с Валерой. Всё, чего я хотела, это быть рядом с Настей. И я понимала, что это не мимолётное желание, которое пройдёт через месяцок-другой. Она действительно была мне нужна. Так, как никогда не были нужны даже родители. Её отъезд станет для меня сокрушительным ударом. Не представляю, как теперь смогу без Насти, как снова буду совершенно одинокой. Я совершенно не готова её потерять. Поддавшись желанию, я резко притянулась к ней и поцеловала в щёку. Странно: несмотря на образ жизни, у неё была очень нежная кожа, прямо как у ребёнка. Я вскочила со скамейки и почти бегом помчалась к выходу, убегая от несомненно негативной реакции сестры на мою выходку. К моему удивлению, она не пульнула мне ничего в спину – ни мат, ни камень. Я даже хотела обернуться, но побоялась. Я боялась увидеть тот тяжёлый взгляд, который заставлял меня дрожать в первые дни.

Свет в доме горел. Я надеялась, мама и Валера уже заснули. Я немного боялась заходить. Хоть Настя меня и успокоила, но сейчас она не рядом, и не сможет меня защитить. Помешкав, я всё же зашла в дом.

Мама и отчим были в гостиной. В воздухе слышался слабый аромат чужого парфюма – врачи уехали недавно. На столе лежали бинты, пластырь и какие-то склянки. Валера сидел на диване. На его лице было множество порезов, но все неглубокие, будто кошка оцарапала. Левый глаз немного припух и покраснел, но никаких серьёзных повреждений не было. Валера мне ничего не сказал, даже не посмотрел на меня. Мама хлестнула меня злым, разочарованным взглядом.

––Уйди. – Холодно отрезала она.

Сейчас я поняла, каково Насте: теперь мама видела во мне свою старшую дочь. Наверное, она и от меня уже успела отречься. Впервые в жизни я не стала оправдываться, доказывать свою правоту. Настя права: иногда наступает момент, когда уже не хочется себя отбеливать, рассыпаться в объяснениях и аргументах, и становится даже проще оттого, что тебя считают чудовищем, перестают от тебя чего-то ждать и требовать. Главное, чтобы в твоей жизни был всего один-единственный человек, который вопреки всему остальному миру знал, кто ты на самом деле, невзирая на какие-либо поступки и обстоятельства. У меня такой человек есть. Так что мне плевать, что обо мне думают другие – я о них не лучшего мнения. Ничего не сказав матери, я поднялась в свою комнату.

Очнувшись в темноте, вся в испарине, я не сразу поняла, что лежу в кровати в собственной комнате. Я включила свет, села и отдышалась, привела бешеный пульс в нормальный ритм. Мне снился очень тяжёлый, неприятный сон. Мой город был погружён в темноту, но это была не ночь – что-то наподобие пепла заслоняло солнце. На площади стояла огромная, размером с частный дом, мясорубка. Вокруг неё было много людей: мужчины, женщины, дети. Несколько человек вели меня, связанную какими-то окровавленными жилами, к этому агрегату. Толпа встречала меня радостным смехом, возгласами и аплодисментами. Дотащив до мясорубки, меня стали запихивать внутрь. Я долго сопротивлялась. Толпа тыкала в меня палками, дети бросали камни. Наконец, они бросили меня внутрь. Я медленно опускалась к уже быстро крутящемуся винту. За несколько секунд до того, как меня разрезало бы на куски, жилы вдруг слетели с моих рук. Я посмотрела на толпу и увидела, что теперь связаны они – по рукам и ногам, и все между собой, но никто этого не замечал, они по-прежнему ликованием встречали мою скорую смерть. Позади толпы зияла огромная бездонная дыра. Жилы постепенно натягивались и утаскивали по очереди каждого из толпы в бездну, но люди начинали кричать и пытаться высвободиться лишь когда оказывались в шаге от расщелины. Я была единственной не связанной, значит, единственная имела возможность спастись, хотя всего за минуту до этого была единственной обречённой. Я схватилась за край мясорубки, чтобы выпрыгнуть, и в этот самый момент проснулась.

Я открыла окно и вдохнула студёного, ароматного воздуха. Он пах снегом, хотя осадков нет, земля ещё совсем голая. Небо едва начинало светлеть – уже раннее утро. Холод окончательно помог мне оправиться от ночной иллюзии. Я не смогла решить: был это кошмар или напротив, приободряющая метафора собственной жизни, причудливо преобразованная подсознанием. Спать уже не хотелось. Я решила пойти в больницу и дождаться Настю – может, она не спит и выйдет ко мне, если увидит в окно.

Я собралась, но прежде чем уйти, захотела выпить кофе. Войдя на кухню, я увидела Валеру. Он сидел за столом в компании рюмки и полупустой бутылки водки. Кофе мне сразу расхотелось.

––Стоять! – Приказал он, когда я хотела выйти из кухни.

Я проигнорировала его. Валера догнал меня, толкнул в стену и схватил за горло. Его лицо, итак деформированное припухлостью у глаза, было перекошено от злости. Я попыталась освободиться, но он ещё крепче сжал моё горло, так, что я с трудом могла вдохнуть. Я попыталась ударить его и получила сильный подзатыльник.

––Совсем страх потеряла, шлюха малолетняя? Я могу отправить тебя в спецшколу, а твою сестрёнку-шафку обратно на зону. Хочешь? – Процедил он, трясясь от злости.

––Это я тебя посажу, чёртов урод!

Я ударила его ладонью по больному глазу. Он вскрикнул и отскочил.

––Ну всё, сука, держись!

––Давай, ударь меня ещё! Только посильнее. Полиции же нужны доказательства.

Отчим хотел кинуться на меня, но после этих слов замер.

––Ты что несёшь, тварь?

––А можешь и не бить – сама себе пару синяков поставлю. И напишу на тебя заявление. Сможешь доказать, что ты меня не изнасиловал? Ради такого дела я даже с дружком пересплю, чтобы гинеколог факт полового акта зафиксировал. Что тогда будешь делать? Мама тебя не спасёт, я укажу время, когда её рядом не будет. Хочешь сесть, жирный ублюдок?

Впервые при ссоре со мной Валера выглядел напуганным и растерянным, хотя так зол, как сейчас, не был никогда. Он понял, что это не просто слова – я действительно была готова оклеветать его.

––Думаешь, мама тебя дождётся? – Продолжала я. – Нет, она сразу с тобой разведётся. И ты, если конечно не подохнешь, выйдешь лет через восемь нищим больным стариком вникуда, тебе даже жить будет негде. Поселишься на теплотрассе и скопытишься в первую же зиму. Нравятся перспективы? Теперь давай, кусок дерьма, ударь меня ещё! – Я подшагнула и толкнула его. – Ну что ты замер? Ты же крутой, любишь руки распускать! Давай, избей меня!

Валера трясся и буравил меня глазами, но с места не двигался. Собственное бессилие злило его даже больше, чем я сама. Поняв, что он сломлен, я дала ему настолько сильную пощёчину, насколько только могла. Моя ладонь вмиг стала бордовой, онемела и разгорелась жаром. На щеке отчима проявился яркий чёткий отпечаток.

––Тварь ты неблагодарная! – Процедил он. – Я тебя семь лет растил, кормил и одевал. И вот, чем ты мне платишь? Угрожаешь оклеветать? Я хоть раз смотрел на тебя не как на ребёнка? Хоть раз коснулся тебя не так?

––Хочешь попробовать?

––Ты просто маленькая сволочь! Как и твоя сестра, за добро ты отплатила злом.

––Добро? Ты всегда меня раздражал. Ты трусливая, ничтожная скряга, способная только жрать, спать и чуть-чуть трахаться. Ты и не человек даже – так, скотина. Ты отвратителен.

––Да? Что бы вы без меня делали? Когда я женился на твоей матери, у тебя из одежды были одни джинсы, одни кеды и пара футболок. Ты телефон в школе стеснялась доставать, потому что это был старый, перемотанный скотчем рыдван. А теперь у тебя одежда из бутиков, айфон и импортная косметика. Так я скряга, да? Я на тебе экономил?

––Я бы предпочла никогда тебя не знать и дальше ходить с рыдваном. Из-за тебя мне не хочется возвращаться домой. Из-за тебя этот дом и моим-то быть перестал.

––Из-за того, что я пытаюсь воспитать тебя нормальном человеком? Не позволяю тебе опуститься и связаться с какими-нибудь подонками, которые сломают тебе всю жизнь?