Спустя несколько дней, положив ноги на недавно восстановленную чиппендейловскую оттоманку XVIII века, я сидела в парадной гостиной моего дома и пыталась сосредоточиться на моем ноутбуке. Я была в самой середине процесса подготовки портфолио возможных домов для показа Джеку – не слишком близко к Трэдд-стрит, но и не слишком далеко, – но меня постоянно отвлекал вид моих слегка опухших лодыжек, которые, словно шляпки мини-маффинов, выглядывали из-за края моих толстых носков.
Миссис Хулихан уже ушла, и в доме, если не считать тиканья старинных напольных часов и влажного звука вылизывающего себя Генерала Ли, царила тишина. Я не слышала детского плача с момента визита Джека, а также ничего не слышала от детектива Райли. Нет, я отлично знала: на истории останков и того, почему они обнаружились в моем фундаменте, рано ставить точку, но моим любимым занятием было отрицание, и я, сидя в тишине старого дома, успокаивала себя тем, что, возможно, на этот раз я права.
Генерал Ли вскинул голову и выжидательно посмотрел на темное фойе. Я понятия не имела, сколько ему лет, поскольку унаследовала его вместе с домом, но его слух был острее моего. Я проследила за его взглядом. Мне не терпелось заменить разбитую люстру, но я совершила ошибку, упомянув об этом в электронном письме Софи. Та потребовала, чтобы я обязательно дождалась ее возвращения из свадебного путешествия, чтобы она могла помочь мне найти исторически точную замену. Что на самом деле означало завышенную цену и непременный изъян, который потребует обширной и дорогой реставрации – два слова, которые я слишком хорошо усвоила после переезда в дом номер пятьдесят пять на Трэдд-стрит.
Генерал Ли встал и, положив на спину пушистый хвост, направился к вестибюлю. Я закрыла ноутбук и прислушалась. Услышав на веранде легкие шаги, пес тихонько завыл, а когда раздался звонок в дверь, то завыл громче. У меня отлегло от сердца. Мертвые редко звонят в дверь, чтобы объявить о своем присутствии. Боясь поскользнуться в одних носках, я прошла в вестибюль и, прежде чем открыть дверь, выглянула в боковое окошко.
– Нола! – воскликнула я, но мое приветствие утонуло в заливистом лае Генерала Ли. Этот поганец первым бросился к ней и, когда она опустилась на колени, чтобы его погладить, от души облизал слюнявым языком ей лицо. Нола рассмеялась и, вытянув шею, замотала головой, пытаясь избежать собачьих поцелуев, нацеленных на ее рот.
– Он не единственный, кто скучал по тебе, – сказала я, стараясь не выдать упрека в голосе.
Нола уткнулась лицом в пушистую шею пса, и ее темные волосы красиво блестели в свете крыльца. Когда же она подняла голову и посмотрела на меня глазами Джека, мне стоило немалых трудов не отвести взгляд. Нола выглядела как четырнадцатилетняя девочка, которой она и была, а не как беспризорник с черной подводкой для глаз в армейских ботинках и хмурым взглядом, что появился на моем пороге менее года назад.
Я даже заморгала, не веря собственным глазам, поняв, что на ней сегодня надето: юбка в пурпурно-бежевую клетку, серый пиджак и черные гольфы – даже если к последним с одной стороны были прицеплены булавки с пацификом. Придется спросить у Софи, кто подал Ноле эту идею.
– Ты уже пошла в школу?
Она улыбнулась отцовской улыбкой, и мое сердце как будто стукнулось о грудину. Я чуть было не открыла рот, чтобы порекомендовать ей вновь нанести боевую раскраску, чтобы не напоминать мне о ее неудачном «отцовстве».
Она наклонилась и поставила Генерала Ли на землю, где тот и остался, с обожанием глядя на нее.
– Ага. Уже несколько недель. – Она скрестила руки на груди и попыталась скрыть волнение, написанное на ее лице. – Это не полный отстой. Во всяком случае, кроме математики. Но мы с Олстон по французскому и математике в одном классе, так что в целом терпимо. – Она на миг умокла. – А еще я беру уроки фортепиано и вокала. Моя учительница советует мне пройти прослушивание в школьный мюзикл.
Она пожала плечами, как будто едва могла найти в себе силы даже говорить об этом.
– Думаю, я могла бы, если бы не занималась чем-то другим.
– Это прекрасно! – Я открыла дверь шире. – Заходи. Миссис Хулихан приготовила пирожные, о которых мне не положено знать, – наверно, для моего отца, Джека или кого-то еще, кроме меня, – а у меня есть около трех дюжин булочек с отрубями и брокколи из пекарни Рут, которые я еще не выбросила. Выбирай.
Прежде чем шагнуть внутрь, Нола оглянулась через плечо, резко остановилась и посмотрела вверх. Я проследила за ее взглядом – там с потолка все еще свисала цепь от разбившейся люстры. Еще не успев что-то сказать, она заметила мои натянутые пуговицы на блузке и отекшие лодыжки.
– Тебя нужно отправить во все местные средние школы в качестве наглядного примера, к чему приводит беременность. Вроде тех картинок, на которых детям показывают почерневшие легкие курильщиков или гнилые зубы наркоманов.
– Спасибо, Нола, – сказала я, направляясь в кухню. – Если я вдруг решу сменить работу, я буду иметь это в виду. – Я толкнула кухонную дверь и включила свет.
Судя по тому, что мне рассказала миссис Хулихан, это была мечта повара – гранит и нержавеющая сталь. Поскольку я по-прежнему пребывала в неведении относительно назначения некоторых приспособлений, кроме посудомоечной машины и микроволновки, мне пришлось поверить ей на слово.
Лучше рассмотрев Нолу в свете кухни, я заметила на ее виске прядь зеленых волос, которую наверняка можно было полностью скрыть с помощью заколки. Я улыбнулась. Хотя на ней была школьная форма, Нола – она же Эммалин Амелия Петтигрю – по-прежнему была той же бунтаркой, которую я так полюбила.
Вытащив один из запечатанных пакетов из пекарни Рут – я все еще заглядывала к ней каждое утро в надежде на то, что она сжалится надо мной и бросит туда хотя бы один пончик, – я наклонилась к духовке и извлекла оттуда контейнер с пирожными, которые миссис Хулихан пыталась запрятать под противень. Очевидно, она работала у меня недостаточно долго и не знала, что у меня нюх ищейки и что моя беременность его только усилила.
Я жестом пригласила Нолу сесть, затем поставила на стол тарелки и салфетки, вместе с пирожными и бумажным пакетом, полным несъедобных булочек. Себе я взяла пирожное и положила его на тарелку, а пакет с кексами пододвинула к Ноле.
– Угощайся.
– А у тебя есть органическое соевое молоко? – спросила она и даже не повела бровью.
Я встала и наполнила два стакана – мои поиски нормального молока закончились разочарованием, – а когда вернулась, то заметила, что пакет с булочками остался нетронут, зато к уголку рта Нолы прилипла подозрительная крошка пирожного. Пристально глядя на крошку, я протянула ей салфетку.
– Рада слышать, что школа пришлась тебе по душе. Вряд ли твоя бабушка или моя мать пережили бы, если бы тебе там не понравилось. – Я покрутила в руках стакан молока, не зная, как мне задать следующий вопрос. – Как там… все остальное?
– Папа в порядке.
Я открыла рот, чтобы сообщить, что я спрашивала не о Джеке, однако тотчас закрыла его. Она бы поняла, что я лгу.
Нола отпила молока.
– Он все еще в шоке от того, что ты его отвергла, но он выжил. Он много работает над новой книгой, а в свободное время смотрит по телику все подряд эти глупые передачи про младенцев. И даже делает заметки. – При этих словах она дурашливо закатила глаза. – Вряд ли ты согласишься на естественные роды, поэтому я понятия не имею, почему он вообще вбил себе это в голову. – Нола умолкла, словно ожидая, что я опровергну ее, но я промолчала. – Но он очень хочет найти дом для семьи. Хотя я и сама не против получить чуть больше уединения. На прошлой неделе Олстон привела с собой своего старшего брата Купера – он первокурсник в Цитадели. Так отец минут пятнадцать мариновал его перед домофоном, рассматривая в видеокамеру, прежде чем впустил в дом. Мне было жутко неловко.
Мне стоило большого труда сохранить серьезное лицо. Я представила себе Джека в новой для него роли хранителя добродетели его дочери, ведь будучи подростком, он и сам был объектом такого же повышенного внимания. И не без оснований. Я посмотрела на упавшую на стол крошку. Интересно, смогу ли я схватить ее, чтобы Нола не заметила?
– Он определенно ищет что-то более просторное – с множеством комнат и большим садом. И чтобы это было не слишком новое и с историческим характером – это такой мягкий способ сказать, что дом будет высасывать кучу денег, – и чтобы все спальни были на одном этаже, предпочтительно наверху.
Я вздохнула.
– Он настолько требователен, что я не уверена, что смогу найти все, что он хочет, в одном доме, поэтому ему придется пойти на компромисс…
Нола странно посмотрела на меня.
– Что такое?
Она медленно покачала головой.
– Ты эксперт, Мелли, так что тебе виднее. Но я уверена, что ты сможешь найти хотя бы один дом, отвечающий всем его условиям. Просто дай мне достаточно места, чтобы папа каждую секунду не дышал мне в спину. – Она широко улыбнулась. – Я бы хотела спальню на первом этаже, а если на втором, то чтобы рядом было дерево или мягкая живая изгородь под окном.
Настала моя очередь закатить глаза.
– И я подумала, что должна предупредить тебя, что папа изучает разные курсы для беременных. – Я откусила пирожное и закрыла глаза, радуясь тому, что съела что-то вкусное и не почувствовала позывов к рвоте. По крайней мере, когда я проснусь утром, меня хоть чем-то стошнит.
– Я совершенно не собираюсь ходить на занятия для беременных. Не волнуйся, я это скажу ему сама. – Я откусила еще один кусок пирожного и принялась медленно жевать, в упор глядя на свою гостью. Возможно, причиной тому было ее сходство с отцом, но меня не оставляло ощущение, что ее визит имел скрытые мотивы.
Я прищурилась, глядя ей в глаза.
– Не то чтобы я не рада видеть тебя. Но мне просто интересно, что привело тебя сюда сегодня вечером. У тебя все в порядке? – Я на миг умолкла. – Или… твоя мама вернулась?
Мать Нолы, Бонни, покончила с собой в Калифорнии, где они тогда жили. Что и стало причиной неожиданного появления Нолы в Чарльстоне и в жизни ее отца. Но незаконченные дела держали Бонни рядом с Нолой, пока мы с мамой наконец не отправили ее к свету. Она покачала головой.
– Нет. В смысле, не совсем. Я всегда чувствую ее рядом. Вот. – Она прижала к сердцу кулак, и я почувствовала, как вездесущие слезы жгут мне глаза. – Но я ее больше не вижу, и никто не переставляет мою мебель и все такое прочее. Просто…
Я, затаив дыхание, ожидала, что она скажет дальше. Нола глубоко вздохнула.
– Помнишь, когда умерла Джулия Маниго?
Дух мертвого отца Джулии пытался меня убить. Такое не забывается.
– Да, – медленно сказала я, стараясь не задерживать дыхание.
– Она завещала мне свой рояль.
По моей коже пробежала щекотка облегчения.
– Это же прекрасно! Перед смертью она попросила меня проследить, чтобы ты продолжала тренироваться. Теперь тебе будет гораздо проще это делать. – Она улыбнулась, но все равно казалась напряженной, как будто хотела что-то сказать. Я подалась вперед. – И?..
– В квартире отца нет места для рояля.
Нола продолжала улыбаться. Мне почему-то пришло в голову, что мы обе думаем о гостиной в моем доме. Недавно я пожертвовала Чарльстонскому музею всю мебель – включая рояль, – которую унаследовала вместе с домом, мечтая превратить комнату в свой новый домашний офис. Я даже уже начала работать с Амелией Тренхольм над дизайном и попросила ее заняться поиском новой мебели. Я покачала головой, но тут раздался короткий стук по стеклу кухонной двери. Мы обернулись. На заднем крыльце стоял Джек. Его темные волосы блестели в свете уличного фонаря.
– Я открою, – сказала Нола, отодвигая свой стул, чтобы впустить Джека внутрь. Генерал Ли, увязавшийся за нами на кухню, восторженно тявкнул и бросился на Джека с тем же энтузиазмом, что и на Нолу. Джек наклонился, чтобы почесать ему пузцо. Тем более что пес заранее любезно перевернулся на спину.
– По крайней мере, один член этой семьи знает, как меня поприветствовать.
Я осталась на месте и украдкой сдвинула салфетку, чтобы спрятать крошки на моей тарелке.
– Странно, что ты просто не воспользовался своим ключом и не вторгся сюда, как к себе домой.
Ни о чем не спрашивая, Джек подошел к кухонному столу и сел.
– По какой-то причине мой ключ не вошел в замок на входной двери.
Я на миг растерялась, а затем вспомнила, что после первой недели, когда он мне не звонил, в припадке вредности я сменила все замки. Чтобы не отвечать, я сделала глоток молока.
– Я не спрашиваю, почему ты здесь, потому что я слишком рада видеть Нолу, и мне не интересно, кто ее привел. Но ты мог бы подождать в машине. Поработай над своей улыбкой в зеркале заднего вида.
Не обращая на меня внимания, Джек повернулся к дочери.
– Ты ее уже спрашивала?
– Про пианино? Еще нет, но мне понятно, к чему она клонит.
– Я, ммм, не совсем уверена…
– Это ненадолго, – перебила меня Нола, – пока ты не найдешь дом для папы и меня. Честное слово, мне очень хочется иметь пианино, на котором я могу играть в любое время, когда только пожелаю, и я не хочу ходить в дом на Монтегю-стрит, потому что он меня пугает. И кто знает, кем будут новые владельцы? Они того гляди скажут, что пианино является частью дома, и не позволят мне его забрать. – Выражение горя и отчаяния в ее глазах было достойно премии «Оскар». Больше не в силах смотреть на несчастное лицо Нолы, я поспешила перевести взгляд на Джека.
– И ты слышала, как играет Нола, – вмешался Джек. – У нее врожденный талант, так что ее игра вряд ли будет тебя раздражать. Ты можешь дать ей ключ от дома, чтобы она могла приходить и уходить, не беспокоя тебя.
Я покосилась на пирожные. Если честно, я бы не отказалась от еще одного.
– Я только что избавилась от хорошего пианино. На нем никто не играл, и его попросил себе музей. Мне же нужен домашний офис. Очень тяжело работать в гостиной без письменного стола. Стоит мне разложить мои бумаги на диване и стульях, как Генерал Ли либо устраивается спать на них, либо принимается их жевать.
Я посмотрела на них, ожидая увидеть сочувствие. Но увидела лишь две пары одинаковых голубых глаз и ямочек на щеках. Это был взгляд, призванный сломить любую, даже железную волю, а умноженный на два, делал отказ практически невозможным.
– А мне нельзя подумать об этом? – с надеждой спросила я.
Выражения их лиц не изменились.
Я пристально посмотрела на них, взвешивая в уме все «за» и «против». Было бы неплохо видеть Нолу регулярно, и в доме звучала бы музыка. Когда в течение первых нескольких месяцев после приезда в Чарльстон Нола жила со мной и моей матерью в доме на Легар-стрит, она развлекала нас своей гитарой и пением, хотя и не ставила перед собой такой цели. Когда она вернулась к Джеку, первые дни я наслаждалась тишиной и покоем: для того чтобы быть услышанной, мне больше не нужно было перекрикивать ее стереосистему. Но мне не хватало звука ее голоса и гитары.
– Я работаю над новой песней, – тихо сказала Нола, – и Джимми Гордон с нетерпением ее ждет и хочет услышать ее, как только я закончу. – Ее лицо вновь стало похоже на мордочку бассет-хаунда. – Но я никогда не закончу, пока у меня не будет своего пианино.
Нола и ее мать вместе написали песню «Глаза моей дочери». Теперь песня была продана поп-звезде Джимми Гордону для его последнего альбома, и ее крутили на всех радиостанциях. Это был тот самый успех, о котором мечтала Бонни, когда переехала в Калифорнию, но так и не смогла достичь.
Я выпрямилась.
– Откуда ты знаешь, что Джулия завещала тебе пианино? Я знаю, что она также кое-что завещала и мне, но я не слышала ни слова от распорядителей наследства.
Улыбка Джека сделалась еще ярче.
– У меня есть собственный источник в лице Ди Давенпорт, ее экономки. Той, что так щедро поделилась документами семьи Маниго для моей книги.
Я нахмурилась.
– Крупная блондинка, та, что делает Санта-Клаусов? Эта Ди Давенпорт?
Его улыбка осталась на месте.
– Она самая. Я ей нравлюсь.
Я посмотрела в потолок и вновь помолилась, чтобы у меня была дочь. Я с трудом представляла себе, как бы я вырастила мини-Джека, способного ухаживать за женщинами любого возраста, комплекции и цвета волос.
– Ди нашла за зеркалом в холле новое завещание, а также распоряжения мисс Джулии, дающие мне для работы над моей книгой доступ к семейным документам. Она рассказала мне о пианино.
– Она упомянула, что именно оставила мисс Джулия мне?
Джек и Нола переглянулись.
– Детскую кроватку, – сказал Джек после короткой паузы. – Ту, что принадлежала ее семье на протяжении многих поколений.
– Детская кроватка? Но как она узнала… – Я не договорила и сделала большие глаза. Ну конечно же! Она узнала о моей беременности тем же сверхъестественным образом, каким я узнала о завещании за зеркалом в холле, чтобы рассказать о нем Ди. Но я не горела желанием обсуждать телефонные звонки от мертвых. Я вздрогнула, вспомнив последние слова, сказанные мне мисс Джулией перед тем, как в трубке воцарилось молчание.
«Ты сильнее, чем думаешь. У тебя скоро будет повод об этом вспомнить».
Я откинулась на спинку стула, благодарная за то, что наследство было всего лишь кроваткой, а не целым полуразрушенным домом. Мне невольно подумалось, что это выглядело бы гораздо лучше как гараж. Да и пользы тоже было бы больше.
– Какая жалость, у меня уже есть колыбелька… я видела ее на чердаке, когда поднималась туда с представителем санитарной службы по поводу голубей. Она практически погребена под грудой мебели и старой одежды и, вероятно, жутко грязная. Но она есть, если мне вдруг понадобится антикварная колыбель, в чем лично я сомневаюсь. А что насчет дома? Какая бедная душа вынуждена иметь дело с этим альбатросом?
– Она оставила его Эшли-Холлу, – пискнула Нола, – но им решать, будут ли они продавать его или используют для каких-то школьных целей. Это довольно далеко от кампуса, так что, кто знает? Вот почему я хочу быть уверена, что мое пианино никто не тронет.
Они оба вновь посмотрели на меня, зная, что я уже пыталась увести разговор от темы фортепиано. Словно читая мои мысли, Джек достал из контейнера пирожное, положил его мне на тарелку и пододвинул ближе ко мне.
– Оно постоит здесь до тех пор, пока ты не найдешь для нас дом, над чем, я уверен, ты уже работаешь.
Я откусила пирожное и, пока жевала, сделала вид, будто думаю. Но, похоже, для них, как и для меня, уже было очевидно, что я не смогу сказать «нет».
– Ну хорошо, – сказала я, запив пирожное соевым молоком. – Думаю, мой домашний офис может немного подождать. Просто дайте мне знать, на какую дату и время вы закажете грузчиков, чтобы я могла внести это дело в мой календарь.
Джек выразительно кашлянул.
– Вообще-то они доставят его сюда завтра в восемь утра.
Нола отодвинула стул и взглянула на свое пустое запястье, на котором я раньше не замечала часов.
– Ого, посмотрите на время. Я должна успеть сделать домашнее задание по английскому.
Джек потянулся и притворно зевнул.
– Я тоже устал. Я писал весь день, и от этого плавится мозг. – Как истинный джентльмен, он наклонился и поцеловал меня в щеку. – Не вставай. Мы выйдем сами. Увидимся завтра, в восемь часов.
Они уже почти шагнули к кухонной двери, когда Нола сказала:
– Не забудь переставить пирожные, чтобы миссис Хулихан не заметила, что каких-то нет.
Я открыла было рот, чтобы возразить, но меня опередил оглушительный грохот где-то наверху. Генерал Ли заскулил и бросился к своей собачьей постели, где моментально зарылся мордой в мягкую подушку.
– Оставайтесь здесь, – приказал Джек Ноле и мне, но едва он шагнул в кухонную дверь, как мы обе последовали за ним через холл и поднялись вверх по лестнице. Мы все трое остановились в коридоре второго этажа, глядя на чердачную дверь, зияющую, словно открытый рот. Я всегда держала ее запертой, и ее нельзя было открыть изнутри.
Мы посмотрели друг на друга, на наше морозное дыхание, как будто стояли на улице январским утром, а не в доме в конце лета. Все втроем мы осторожно сделали пару шагов вперед, чтобы взглянуть на чердачную лестницу. И снова застыли на месте. Я несколько раз моргнула, желая убедиться, что вижу то, что, как мне казалось, я вижу. На самой верхней ступеньке, неким чудом вытащенная из-под груды старой мебели и хлама, виднелась старинная колыбель. Ее силуэт резко выделялся в тусклом свете раннего вечера на фоне окна.
– Круто, – прошептала Нола. Ее темно-синие глаза не выражали страха.
Затем откуда-то позади нас раздался детский плач. Негромкое хныканье эхом отразилось от оштукатуренных стен и высоких потолков старого дома, вызвав глубоко в моей утробе, где обитал, защищенный от внешнего мира ребенок, легкий озноб. Джек протянул руку и положил ладонь мне на живот, впервые коснувшись нашего ребенка. Наши взгляды встретились в смеси страха и ожидания, как будто мы наконец поняли, что эта новая жизнь крепко связывает нас и что мы столкнулись с чем-то большим, чем рассчитывали.