Символ веры – это краткое исповедание того, во что верит Церковь. Он содержит в себе главные вероучительные истины христианского богословия, которые должен знать каждый христианин. В древности эти истины преподавались в особых огласительных училищах, которые существовали при церковных общинах.
В каждой Поместной Церкви был свой Символ веры, который по смыслу был тождествен другим, но мог отличаться отдельными выражениями. Символ веры, который мы слышим в храме сегодня, был сформулирован в IV веке, большей частью на I Вселенском Соборе, и окончательно сложился на II Вселенском Соборе.
Символ веры формирует христианское мировоззрение, это камертон, по которому настраивается правильный образ мышления. Это не молитва, здесь мы не обращаемся к Богу непосредственно, а говорим, во что мы верим, громко, вслух.
Каждому человеку нужно хорошо знать Символ веры – в особенности тем, кто готовится к крещению или будет крестным отцом или матерью у маленького ребенка, за которого нужно будет эту веру исповедовать. Ее впоследствии нужно будет преподавать ему в виде поучения по мере возрастания.
Мы поем Символ веры на литургии, как наше общее свидетельство о том, что мы веруем правильно, не так, как сами захотели, придумали, а так, как научены Апостольской Церковью.
Первая часть Символа веры, где говорится о Боге Отце – довольно общая, и при желании на ней можно остановиться и уделить ей очень много внимания. Но можно пройти ее быстро, а затем сконцентрироваться на том, что говорится об Иисусе Христе.
Символ веры формирует христианское мировоззрение, это камертон, по которому настраивается правильный образ мышления. Это не молитва, здесь мы не обращаемся к Богу непосредственно, а говорим, во что мы верим.
Начало Символа веры – «Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым». В этой части Символа веры у нас нет споров с иудеями и мусульманами: и те, и эти веруют в Единого Бога, который есть Творец видимого и невидимого мира. Здесь нам с ними не о чем спорить.
Споры начинаются там, где говорится о Христе. Христос есть камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится (1 Пет. 2:6), но Он же есть камень преткновения и соблазна (см.: Рим. 9:33), поэтому в Него не все веруют или не все веруют одинаково.
Символ веры – Христоцентричен. Текст Символа веры в основном посвящен Второму лицу Святой Троицы – Господу Иисусу Христу.
Мы не просто веруем в Бога, но веруем также и «во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век».
Христос – Сын Божий, единственный Сын Небесного Отца.
Рождение Сына от Отца – дело внутритроичных отношений. Как слово рождается в уме, так Сын рождается от Отца: без истления, без истечения, без разделения, таинственно – прежде всех век. Подчеркивается предвечный характер отношений между Сыном и Отцом. Отец – вечен и Сын – вечен. Он рождается не во времени – эта ересь Ария была отвергнута на I Вселенском Соборе, – Сын Божий рождается прежде всех век.
Дальше в Символе веры объясняется, кем является Сын Божий по отношению к Отцу – «Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша». В Первом послании Иоанна Богослова говорится, что Бог есть Свет, и нет в Нем никакой тьмы (1 Ин. 1:5). И Христос говорит, что Я Свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни (Ин. 8:12).
Сын Божий есть Свет от Света, Бог истинный от Бога истинного. Эти слова отсылают нас к Евангелию Иоанна Богослова, к прологу, где он говорит о том, что в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин. 1:1). То есть Бог от Бога, Свет от Света.
«Рожденна, несотворенна» – проводится четкая граница между рождением и творением. Скажем, человек родил сына. Он себя вложил в чадо, и все, что прожил, вложил в него, и все, что имеет – все в нем. Или человек, скажем, сделал лавку – сотворил нечто. Рождение и творение – это разные вещи. Бог Отец мир сотворил, а Сына родил. Рожденный – одной сущности с Отцом, сотворенный – другой. Иными словами, творение человека – это не человек, а сын человека – человек. Творение Божие – это не Бог, а Сын Божий – Бог. Об этом говорит Символ веры.
Далее следует единственное слово, которого нет в Писании – «единосущный» (Отцу). Слово «единосущный», вокруг которого шли споры в течение I Вселенского Собора, святые отцы предложили как наиболее соответствующее для того, чтобы дать понять, что Сын Божий равен Отцу в Божественном достоинстве. И это слово внесли в Символ веры как именно православное. Термин «омоусиос» – единосущный – был заимствован из греческой философии, из богатства греческого языка.
Иисус Христос пришел для того, чтобы стать Искупителем и пострадать, стать жертвой.
Слова «Имже вся быша» означают, что через Него все произошло. Они есть в Писании – Без Него ничто не начало быть, что начало быть (Ин. 1:3). Такое довольно угловатое и тяжеловесное выражение употреблено в Евангелии именно потому, что предмет речи очень высокий и нельзя о нем говорить, не запутываясь языком. Оно означает, что Сын есть такой же Творец, как и Отец.
«Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес». Сын Божий, вечно пребывающий с Отцом, для нас и для нашего спасения сошел с небес и «воплотился от Духа Святаго и Марии Девы и вочеловечился». Сверхъестественным образом, без семени мужа, как об этом предсказывали пророки, Сын Божий стал во всем подобен нам.
Дальше мы пропускаем всю жизнь Иисусову все чудеса Христовы: воскрешение мертвых, хождение по водам, изгнание демонов, умножение хлебов – все пропускаем и переходим к разговору о том, зачем Он пришел. Иисус Христос пришел для того, чтобы стать Искупителем и пострадать, стать жертвой. Мы веруем во Христа, «распятого же за ны при Понтийстем Пилате».
Пилат Понтийский – игемон, – здесь упоминается для подтверждения того, что событие было историческим, и произошло именно в Палестине, и именно при наместнике римского царя, которого звали Пилат Понтийский. Не просто когда-то, где-то, неважно где, но в конкретном месте и в конкретное время совершил Христос наше спасение.
«И страдавша, и погребенна» – подчеркивается, что Христос страдал, чтобы мы знали, что Он есть истинный Человек и боль терпел настоящую, человеческую. Он не был призраком, не был условно вочеловечившимся, как некоторые считали. Против этих еретиков Церковь говорит, что Христос был истинным Человеком. Он вочеловечился и страдал, умер на Кресте, был погребен и похоронен.
«И воскресшаго в третий день по Писанием» – согласно пророкам, говорившим о Нем, Христос воскрес в третий день. Самые яркие пророчества о Его тридневном воскресении содержатся в Книге пророка Ионы, который был проглочен некой большой рыбой, пребывал в ней, был извержен ею в третий день из чрева и остался жив. Христос говорит о том, что как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи (Мф. 12:40).
Есть указание на воскресение Христово в третий день в Книге пророка Осии. Есть много образов в псалмах и в других ветхозаветных книгах, где о Христе говорится как об «имеющем пострадать и воскреснуть».
«И восшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца» – «одесную» означает «по правую руку». Конечно, это не значит, что у Бога Отца есть руки, равно как и ноги, и волосы на голове, и глаза, и прочее. Этого всего у Бога нет. Бог не изобразим и невообразим. Бог не человекоподобен. Нельзя изображать Бога Отца в виде человека.
Справа – означает во славе, так как справа от царя стоит ближайший к царю. Описывая Страшный Суд, Спаситель говорит, что одесную (направо) пойдут спасенные, а ошуюю (налево) – осужденные. Слова о сидении Христа одесную Отца имеют духовный смысл: Сын Божий с телом пребывает во славе Своего Отца.
Первое пришествие Христа было смиренным, оно было сопряжено с унижением, долготерпением, внешней простотой. Второе пришествие будет со славою. Первое пришествие было, чтобы спасти, а второе – чтобы судить живых и мертвых.
Христос ушел не навсегда, но ушел, чтобы вернуться, поэтому далее Символ веры говорит о том, что мы веруем во Христа, «паки грядущего (еще раз имеющего прийти) со славою судити живым и мертвым». Первое пришествие было смиренным, оно было сопряжено с унижением, долготерпением, внешней простотой. Рождение на соломе, в пещере; жизнь плотника, потом бродячего нищего проповедника – все это знаки смирения Христова. Второе пришествие будет со славою. Первое пришествие было, чтобы спасти, а второе – чтобы судить живых и мертвых.
«Его же Царствию не будет конца» – здесь все понятно. Дальнейший текст Символа веры говорит о том, что мы верим также «в Духа Святого, Господа Животворящего, который от Отца исходит, со Отцом и Сыном спокланяемый и сславимый, Он говорил через пророков».
Верим также «во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедуем едино Крещение во оставление грехов. Ждем воскресения мертвых и жизни будущего века». Теперешняя жизнь наша есть лишь приготовление к вечной жизни, которая начнется, когда придет Христос и мертвые воскреснут. Тогда наступит вечность, для одних – блаженная, для других – тяжкая.
В конце Символа веры мы говорим: «Аминь», ибо все, сказанное в нем, верно и является непреложной истиной.
Исповедовать веру нужно устами, но есть у Церкви способ делать это, не открывая уст – крестное знамение. Святитель Василий Великий крестное знамение связывает с одним из апостольских преданий, пришедших к нам не через книги, а через обычай. Везде, где апостолы проповедовали, наученные ими христиане изображали знак креста.
Во втором веке от Рождества Христова святой мученик Иустин Философ писал: «Чтобы воздавать Богу лучшее, мы молимся, обратившись лицом на восток, и знаменуемся крестом при помощи правой руки».
Крестились по-разному, но крестились все. На Западе в память о пяти язвах на теле Христа крестились пятью пальцами – открытой ладонью. В Африке крестились одним пальцем, указательным или большим, – в знак единства Божия. Иногда осеняли себя крестом полностью, иногда крестились частично, осеняя крестом чело, уста или сердце.
Как крестимся мы? Для крестного знамения мы складываем вместе в щепоть три пальца правой руки: большой, указательный и средний. Два пальца – безымянный и мизинец – прижимаем тесно к ладони. Три пальца, сложенные вместе, символизируют веру во Святую Единосущную и Животворящую Троицу. Два пальца, пригнутые к ладони, означают, что Сын Божий, будучи Богом, в воплощении стал Человеком, и, таким образом, изображают собой нашу веру в воплощение Сына Божия, в то, что Он Бог и Человек одновременно.
Осенять себя крестным знамением следует не торопясь. Нужно возложить пальцы на чело, затем на живот, затем на правое плечо, затем на левое. После крестного знамения можно сделать поклон.
Для крестного знамения мы складываем вместе в щепоть три пальца правой руки: большой, указательный и средний. Два пальца – безымянный и мизинец – прижимаем тесно к ладони. Три пальца, сложенные вместе, символизируют веру во Святую Единосущную и Животворящую Троицу.
Некоторые люди небрежно изображают на себе крестное знамение: или не складывают пальцы правильно, или машут перед собой, ломая крест, или кланяются до свершения знамения. Святой Иоанн Златоуст говорил, что бесы радуются такому неистовому маханию. Напротив, крестное знамение, совершаемое с верою и благоговением, устрашает бесов и погашает греховные страсти, привлекая Божественную благодать.
Сознавая свою греховность и недостоинство перед Богом, в знак нашего смирения мы сопровождаем свои молитвы поклонами. Поклоны бывают поясными и земными. Поясной поклон – это когда человек сгибается в поясе. Земной поклон – когда человек опускается на колени и касается лбом земли.
Крестное знамение можно назвать благодатным таинством, которое совершается каждым христианином независимо от пола, возраста и священного звания. История сохранила много примеров того, как совершались знамения и чудеса при помощи животворящего креста. Так, к примеру, Мария Египетская, осенив Иордан крестным знамением, перешла по нему, как посуху. Зачастую, знаменуя крестом больных, святые целители возвращали им здоровье.
Осеняя себя крестным знамением, христианин тем самым показывает, что он хочет быть под всегдашней защитой и опекой Господа Иисуса Христа.
Полагать знак креста на еду перед ее вкушением; на дорогу, по которой собираемся идти, – должно быть всегдашним и естественным обычаем для всех христиан. По традиции, знаком креста благословляются меньшие от больших: миряне от священников, дети от родителей.
По слову Кирилла Иерусалимского, знаменующий себя крестом принадлежит Распятому. Осеняя себя крестным знамением, христианин тем самым показывает, что он хочет быть под всегдашней защитой и опекой распятого за нас и воскресшего для нас Господа Иисуса Христа.
Иногда задают вопрос: можно ли уверовать, но не креститься, или может ли некрещеный попасть в Царство Небесное? Услышавший слово Божие и уверовавший человек не пройдет мимо воды крещения. В крайнем случае он окунется в страдания и будет крещен своею кровью, но мимо некоего таинственного акта внутренней перемены ему не пройти.
Жизнь будущая – это не иллюзия, не фантазия, это – реальность, вкушаемая и переживаемая человеком, который пришел к крещению с верой и получил то, что обещано: оставление грехов. Согласно Символу веры, крещение совершается «во оставление грехов».
Выходит сеятель, и семя слова Божия попадает в сокровищницы человеческого сердца. Если оно начнет прорастать, то человек станет ощущать интерес к религиозной жизни, тревогу совести, что приведет его к краю – кромке воды крещения. Бегство израильтян из Египта имеет такое же символическое значение. Святитель Кирилл Иерусалимский в своих «Огласительных беседах» использовал этот образ: вот, вы дошли до края воды и фараон бежит за вами. Теперь нужно пройти сквозь воду и выйти живым наружу – через эту воду фараон не пройдет.
Крещение – это вхождение в церковную реальность и через нее предвкушение жизни будущего века. Крещение деятельно, жизненно и истинно. Оно сообщает человеку начатки вечных благ и дает ему вкусить, яко благ Господь (Пс. 33:8), увидеть оком сердца будущую жизнь.
Человек, вышедший из воды крещения, не просто получил некий благодатный опыт – он изменился. Церковная антропология предполагает наличие двух людей в человеке: ветхого и нового; внешнего и внутреннего (см.: 2 Кор. 7:16). Они находятся в некоем динамическом противоборстве: пока внешний человек тлеет в силу законов естества, внутренний человек растет и обновляется благодаря таинствам. Он зачинается словом проповеди, рождается в таинстве Крещения, одевается в силу в таинстве Миропомазания и возрастает, питаясь от Евхаристии (таинства Причащения).
Жизнь будущая – это не иллюзия, не фантазия, это – реальность, вкушаемая и переживаемая человеком, который пришел к крещению с верой и получил то, что обещано: оставление грехов.
Можно сравнить это с привитием дикой маслины к плодовитой лозе. Апостол Павел говорит о язычниках, привитых к народу израильскому и ставших Богу родными. Если корень свят, то и ветви (Рим. 11:16). Так же и человек прививается к древу Церкви. Он примыкает к народу Божию, чтобы отныне питаться соком общего организма. Отсюда вытекают и требования к обновленному человеку: ему дается время на то, чтобы привиться и укрепиться, сродниться, а затем, пропустив по жилам сок этого дерева, принести добрые плоды.
Выходящий из купели крещения человек, получив оставление грехов и дары Святаго Духа в таинствах, часто не знает, что ему делать дальше. Поэтому подготовка к таинству Крещения очень важна.
В Царстве Небесном все имеет свой порядок. Ангелы имеют каждый свое служение и свой чин, и никто из них не переступает вверенной им степени служения. Даже падшие духи, по сути, имеют свою иерархию, хотя они – смутьяны и беззаконники и каждый из них завидует другому, хочет залезть повыше и командовать всеми. Если даже эти смутьяны разделены иерархией и «выше головы» прыгнуть не могут, то тем более имеет ее человеческое общество. Человеческое тело, в конце концов, тоже имеет иерархическую структуру, сложнейшую и красивейшую. И вселенная вокруг нас тоже упорядочена. И Церковь, конечно, тоже.
Необходимо по мере сил изучать Священное Писание – со смыслом, с толком, с расстановкой: или с сопутствующей литературой, или в кружках и группах, организовать которые – дело духовенства.
После крещения ты должен обязательно прийти в храм на литургию и причаститься Святых Даров. Готовящиеся ко крещению люди, посещающие беседы со священником и учащиеся молиться, уже должны начинать посещать богослужения. Священник должен постараться привить им любовь к службе, чтобы они, будучи еще некрещеными, посещали богослужения и смиренно уходили на словах «Оглашенные, изыдите».
Катехизическое приготовление человека ко крещению – это постоянные встречи: со священником, с катехизатором; с теми, кто будет креститься вместе с тобой; с теми, кто молится вместе с тобой в одном храме. Ты уже видишь богослужение, что-то в нем понимаешь, видишь лица людей в храме и постепенно начинаешь общение с ними. Преодолевается ненавистная рознь мира сего. Ты общаешься, затем принимаешь крещение, причащаешься Святых Даров – и все это среди людей, которых ты уже знаешь.
Крещение совершается в церковной общине, и отрываться тебе от нее потом нельзя: ты должен врастать в нее и дальше. Человек крестившийся должен войти в приход, стать участником таинств. Его первейшей обязанностью является ежевоскресное присутствие на церковной службе. Он должен по мере сил изучать Священное Писание – со смыслом, с толком, с расстановкой: или с сопутствующей литературой, или в кружках и группах, организовать которые – дело духовенства.
Также он должен со временем дорасти до того, чтобы нести какое-то церковное послушание, должен почувствовать, что нужно что-то делать для Церкви и прихода: руками, головой, сердцем, карманом. Это должен быть его личный позыв: кому-то помогать, с кем-то беседовать, – постепенно врастать в жизнь прихода, не только отдавая, но и принимая.
Если мы говорим о возвращении в Церковь как в отчий дом, то человек должен почувствовать при этом радость. Ему должно быть хорошо в Церкви, может быть, даже не совсем осознанно – как больному животному, которое находит нужную траву и жует ее. Воцерковление должно быть евхаристическим, все прочие формы воцерковления должны быть признаны несостоятельными или неполными, как очередная игра в «кошки-мышки» с Богом. Первая Евхаристия, которую принимает кающийся после возвращения в Церковь, должна открывать ряд частых дальнейших Евхаристий.
Человек должен быть сыном или дочерью Церкви именно через празднование воскресного дня, еженедельное празднование Пасхи и прихождение ко престолу благодати через Чашу Нового Завета – Причащение.
На самом деле это очень просто. Идея еженедельного воскресного причащения ясна, и бунтовать против нее можно только с позиций какой-то замшелой практики Синодального периода, которая в свое время разродилась революцией 1917 года, а ныне давно изжила себя.
Разные формы воцерковления могут вести человека к приходской активности, церковному научному труду, монашеству, но все церковные люди – и священник, и певчий, и иконописец, и чтец, и прихожанин, – должны быть людьми Евхаристии. Еженедельная Евхаристия – это норма, которая сама выстроит всю остальную жизнь человека.
Иногда случается, что входящий в общину человек не сразу может отличить главное от второстепенного. Может быть, потому, что получает множество укоров от других членов общины за незнание или неисполнение каких-то церковных обрядов или выдуманных ими условностей.
В этих обстоятельствах нужно знать, что существует такая вещь, как церковное учительство. Если по какой-то причине оно закрывает уста свои, то «свято место пусто не бывает», и этот вакуум заполняется чем-то другим. Как говорил Господь: если они замолчат, то «камни возопиют» (см.: Лк. 19:40). Если священник будет молчать, то заговорит свечница. Если и она замолчит, то заговорит нищий на паперти.
Церковное учительство – задача, возложенная на тех, кто держит в руках Чашу, кто выходит на амвон, глядя людям в глаза Если священник не будет учить людей, он своим молчанием обрекает Церковь на невежество и на заполнение вакуума тем, что апостол Павел назвал бабьими баснями.
Пока не наступит таинство будущего века, где можно будет помолчать всласть, созерцая Божию славу, нам, священникам, молчание непозволительно. Молчащее духовенство заставляет учить и говорить всех: уборщиц, звонарей, дворников и церковных старожилов. И они говорят «от ветра ума своего» то, что считают нужным.
Они не хотят зла и говорят благочестивые вещи, но эти слова часто совершают травматическое действие, потому что навязывают человеку мелочи вместо важного, «отцеживая комаров»: какой рукой милостыню подавать, на какую сторону платок завязывать и как свечку ставить. И все это вертится вокруг свечек, яблок, воды, киселя, тряпок и всякой мишуры.
Церковное учительство – задача, возложенная на тех, кто держит в руках Чашу, кто выходит на амвон, глядя людям в глаза. Если священник не будет учить людей, он своим молчанием обрекает Церковь на невежество и на заполнение вакуума тем, что апостол Павел назвал бабьими баснями: и от истины отвратят слух и обратятся к басням (2 Тим. 4:4).
Нет иного способа перестать мучить людей мелочами, как только начать учить людей Евангелию, слову Божьему и правильным принципам построения своей духовной жизни. Если это не будет совершаться, то кафедру проповедника снова займет баба с ведром, или какой-нибудь кликуша, или сектанты.
Священник обязательно должен приносить Богу словесную службу, что предполагает непременное научение людей основам духовной жизни и умение отделять главное от второстепенного.
Современная жизнь настолько изменилась, что в церковной истории иногда нет рецептов, применимых в нашей действительности. Например, где у святых отцов мы будем искать цитаты, запрещающие или разрешающие операции пластические или по перемене пола? Не было раньше подобной практики. Да, это по духу нечестиво и представляет собой вызов Творцу. Евангелие запрещает волос делать белым или черным, увеличивать рост на локоть. Но четких ответов на вопросы современной жизни мы даром будем искать у святых отцов. Они даже не предполагали, где и как придется жить нам, их поздним потомкам.
Нам необходимо самим вырабатывать правила благочестивой жизни в современном мире, исходя из евангельских принципов.
У нас нет общих рецептов для всех людей. Для каждого человека есть только его личный рецепт. Если к врачу – например, к герою известного сериала «Доктор Хаус», – придет больной и скажет: «У меня болит печень», то врач будет лечить его болезнь. Печень? Лечим печень. Священник, в отличие от врача, должен лечить не болезнь, а больного.
Если продолжить аналогию, то сначала мы должны узнать, почему болит печень. У одного причина одна, а другого может быть совсем иная. Органы внутренние болят от страстей человеческих. Об этом знали древние врачи: сердце может болеть от гордости, почки от трусости, глаза от жадности. Поэтому мы сначала должны узнать, отчего болит печень: может, человек пропил ее; может, был с детства болен; а может, работал на вредном химическом производстве. И нельзя давать всем трем людям одинаковое лекарство, потому что это разные люди с разным анамнезом и разной историей болезни.
Вот приходят три женщины с одной и той же проблемой: «от меня ушел муж». Но это три разных мужа, три разных жены, и каждый из мужей ушел по своей причине. Где-то виноват муж, где-то жена, где-то оба, а где-то виновата теща, которая создала такие условия, что муж сбежал от своей жены. Мы не можем давать людям одинаковые рецепты, потому что должны разобраться в этом.
Мы должны духовничать по духу и по сердцу называясь не духовниками, а просто священниками, советчиками, выслушивателями чужих бед. А при этом нужно руководствоваться все тем же врачебным принципом «Не навреди».
Сын не учится, дочка не может родить, муж ушел, кто-то не может выйти замуж, – это общий набор житейских проблем. Но никогда два человека с аналогичной житейской проблемой не будут иметь двух одинаковых рецептов. Потому что их житейские проблемы имеют такие тонкие модификации и такие связи с тайной сердца человеческого и условиями его жизни, что мы просто не имеем права на топорно-одинаковые рекомендации. И так вся духовная жизнь строится. В духовной жизни каждый случай – частный.
И здесь возникает вопрос духовничества, духовного руководства.
Духовничество должно быть, но не должно так называться. Поскольку слова заезжены, нам необходимо пользоваться ими осторожно. Как только мы скажем «духовничество», сразу возникает карикатура. Какой-нибудь батюшка двадцати двух годочков начнет «духовничать», и мы опять наломаем дров. Мы должны духовничать по духу и по сердцу, называясь не духовниками, а просто священниками, советчиками, выслушивателями чужих бед. А что при этом нужно? Руководствоваться все тем же врачебным принципом: «Не навреди». Нужно выслушивать человека.
Были Оптинские старцы, которые с порога давали человеку ответ на все его тревоги и сомнения, имея откровение от Бога. А были старцы, которые внимательно выслушивали человека, вникали в его жизнь, давали ему выговориться и рассказать о себе – и только после этого могли осторожно рекомендовать или советовать что-то. Они были осторожны и не «рубили с плеча».
Современный священник, исполняя обязанности духовника, должен избегать называться духовным отцом по смирению, считая себя недостойным высокого звания духовничества. Нет для этого ни опыта, ни духовных сил. Он должен выслушивать своих пасомых, вникать в обстоятельства их жизни, интересоваться тем, что у них на душе. Должен избегать категоричности в благословениях и неблагословениях, ограничиваться советами и рекомендациями – не связывать волю человека.
Воцерковляя человека, священник не должен склонять его ни к монашеству, ни к жизни в миру, оставляя это на волю самого человека. Основным принципом воцерковления должна быть евхаристичность. Священник должен сделать все, чтобы человек, обращающийся к нему с духовной проблемой, в конце концов полюбил литургию и через нее – Церковь. Ниоткуда больше так не сияет Солнце правды, как из Евхаристической Чаши. Задача священника – направлять пасомых к Евхаристии, к литургии.
Воцерковляя людей, необходимо не столько нагружать их обязанностями, чтением правил и канонов, сколько содействовать тому, чтобы человек полюбил литургию, чтобы сердце его на литургию отозвалось. Чтобы после этого человек взял в руки книжку и узнал, что такое антифоны и евхаристический канон, зачем поют Херувимскую и что в это время происходит.
Священник должен сделать все, чтобы человек, обращающийся к нему с духовной проблемой, в конце концов полюбил Церковь.
Вначале – благодатный толчок, импульс; потом – накопление знаний; и на выходе со временем мы имеем литургического человека, который не может в воскресенье оставаться дома и идет в Церковь. Нужно, чтобы духовник ставил перед собой эту задачу. При этом, если скажут: «Вот мой духовный отец», он бы ответил: «Не надо меня так называть, это слишком высокие слова для наших отношений. Я – священник, служащий в храме, куда вы ходите. Я совершаю богослужение в том храме, где вы молитесь». Это будет смиренно и правильно. Чем выспреннее мы начнем говорить: «Я Ваш послушник, Вы – мой авва», – тем больше мы будем создавать карикатуру на подобные отношения.
Ангела мирна, хранителя душ наших у Господа просим… – так ежедневно Церковь обращается к Богу, произнося великую ектению. Кто же он, наш наставник и хранитель, о котором здесь говорится? Это Ангел, приставляемый Богом к человеку при крещении для охраны и помощи в добрых делах. Об этом свидетельствуют слова Иисуса Христа в Новом Завете: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного» (Мф. 18:10).
Ангелы приставлены не только для охраны людей: некоторые из них могут хранить целые народы или управлять стихиями. Всякий человек, как дорогое Богу существо, бывает храним Ангелом. Даже некрещеный, неверующий человек не лишен этой охраны – как неразумное создание. Иногда за грехи свои он может попадать под власть падших ангелов. Человек, просвещенный верою, почитает ангелов как своих старших братьев и будущих сонаследников блаженной жизни.
Ангел выше человека, он умнее, сильнее, не страдает от голода и жажды. Но не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение? (Евр. 1:13–14).
Поскольку бесплотные силы сотворены раньше людей, для их почитания отводится первый день после воскресения, то есть понедельник. Кстати, пенять на этот день и называть его тяжелым – неумно и некрасиво, потому что он посвящен херувимам и серафимам, архангелам и ангелам.
Греческое слово «ангел» означает «вестник». Этот корень мы можем встретить в слове «Евангелие» – «Благая Весть». Зачинается Христос – Архангел Гавриил сообщает об этом Богородице. Рождается Христос – ангелы сообщают об этом пастухам. Христос постится в пустыне – ангелы служат Ему. О воскресении Христа ангелы сообщают мироносицам. Возносится Христос – ангелы говорят апостолам о Втором Пришествии Христовом.
Многие молитвы, которые мы произносим в Церкви, впервые были провозглашены ангелами: «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою, благословенна ты в женах» (Лк. 1:28), «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение» (Лк. 2:14), «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф» (Ис. 6:3).
Между христианином и его Ангелом Хранителем должна быть прочная молитвенная связь. Кроме ежедневных молитв-обращений есть канон Ангелу Хранителю. Вот некоторые из его тропарей: «Всяких мя напастей свободи, и от печалей спаси, молюся ти, святый Ангеле, данный ми от Бога, хранителю мой добрый», «Яко имея дерзновение к Царю Небесному, Того моли, с прочими безплотными, помиловати мя окаянного».
Поскольку количество ангелов неисчислимо и каждого в отдельности почтить невозможно, у Церкви есть особый праздник в их честь – Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных. Он празднуется 21 ноября по новому стилю.
Евангельские заповеди блаженств в точном смысле слова заповедями назвать нельзя, потому что заповедь – это повеление или запрет, а блаженство – это призыв и обетование.
Заповеди блаженств содержатся в Евангелиях от Матфея и от Луки. В первом они расположены в начале Нагорной проповеди Господа Иисуса Христа. Есть некоторые отличия в заповедях блаженств у Луки и у Матфея. И экзегеты – толкователи Писания – считают, что различия эти связаны с тем, что Матфей все нравственное учение собрал нарочито в одном месте и дал его в нескольких главах: пятой, шестой и седьмой, а Лука рассыпал речения Господа по всему тексту Евангелия. Христос одни и те же слова наверняка повторял в разное время разным людям, и это нашло отражение в распространенном упоминании евангельских блаженств в тексте.
Эта часть Писания человеку, более или менее усердному в посещении храма, может быть известна наизусть, поскольку пение или чтение евангельских блаженств Православной Церкви является обязательным на литургии в праздничные и воскресные дни. В Евангелии от Матфея они звучат так:
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах… (Мф. 5:3–12).
Матфей все нравственное учение собрал нарочито в одном месте и дал его в нескольких главах: пятой, шестой и седьмой, а Лука рассыпал речения Господа по всему тексту Евангелия.
Начинаются евангельские блаженства с упоминания о нищих духом. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Под нищими духом толкователи Священного Писания понимают такое состояние души, при котором человек ничего не считает своим, но все приписывает Богу, за все Бога благодарит, и продолжает просить, чувствуя себя нуждающимся. Примером такого нищего духом в Ветхом Завете является царь Давид, который, облеченный властью и особенной любовью к Богу, был человеком смиренным, не желающим приписывать что-либо себе, но непрестанно изливал сердце в благодарности, в просьбах, в молениях, в прошениях.
Есть западное мнение. В Средние века в католических катехизисах появилась мысль, что нищета духовная относится к материальному миру и она, так сказать, является неким подобием нищеты телесной: кто добровольно отказался от богатства и всех благ земных – тот и духом нищ. Но вряд ли это так, хотя нищета телесная – это помощь в понимании смысла.
Телесно нищий – это просящий человек, человек не гордящийся, во всем нуждающийся. Нищий духом – это человек, тоже ощущающий себя нуждающимся, требующим защиты, помощи от Бога. Такое состояние духа требует смирения. Гордый человек хочет быть самодостаточным.
Любимое современным миром слово – самодостаточность. Человек хочет быть ни от кого не зависимым и распоряжаться своей жизнью как ему заблагорассудится. Но правда в том, что никто из нас не самодостаточен, поскольку мы и дышим, и едим, и общаемся, и получаем образование, а значит, нуждаемся в других – пирожник нуждается в сапожнике, аптекарь нуждается в трубочисте – сама жизнь мира так устроена, что все во всех нуждаются. И муравья нельзя презреть, посмотреть на него сверху вниз, потому что и он тебе может пригодиться.
Это очень важно понимать. Евангелие как раз возвращает нас к правильному образу мыслей. Воистину блаженны нищие духом, ибо они унаследуют Царство Небесное. Простым и нечванливым людям, очевидно, с легкостью открываются двери рая.
Далее ублажаются плачущие, ибо они утешатся. Слезы – это человеческое явление. С тех пор, как человек согрешил, слезы – спутник человека, и как пища без соли ни солона, ни вкусна, так и жизни без слез не бывает у человека. Слезы бывают разные: бывают слезы немощи, слезы обиды, слезы бессилия. Есть святые, блаженные слезы, когда, например, человек хочет помочь, но не может и оттого плачет. Бывают слезы о грехах – очистительные, которые оставляют легкость в человеке. Это примирительные с Богом слезы.
Любимое современным миром слово – самодостаточность. Человек хочет быть ни от кого не зависимым и распоряжаться своей жизнью как ему заблагорассудится. Но правда в том, что никто из нас не самодостаточен, поскольку мы нуждаемся в других.
Есть святейшие слезы Господа Иисуса Христа, которые Он пролил в молитве Своей в Гефсиманском саду перед взятием под стражу и будущим бичеванием, распятием. Есть Его же слезы над гробом Лазаря – слезы сострадания и сочувствия бедному человеческому существу.
Таким образом, не всякие слезы ублажаются здесь. Человек может плакать над сериалом или чем-то сентиментальным, может и от смеха заливаться слезами, держась за живот – конечно, такой человек не блажен. Дело не в том, что это греховно, это отдельный вопрос, но ублажаются слезы, которые ведут к Царству, которые ведут к утешению.
Мы помним с вами, что имя Духа Святого – Утешитель. Если жизнь – это сплошной хохот, то кому нужен Дух Святой, который утешает? Чего ж тут утешать? Хохочущих и веселящихся? Утешать нужно скорбящих и плачущих. Дух Святой взыскуется и обретается теми, кто скорбит. Невольно скорбит и смиряется в скорбях перед Богом, или благо скорбит, добровольно, беря на себя некий труд, от которого ему тесно снаружи, а внутри широко.
Самые святые слезы – это слезы о грехах, и эти слезы нужно выпрашивать. В этом есть некий парадокс для обычного сознания. Когда человек, например, просит здоровья – это понятно. А когда, человек говорит: «Дай мне слезы»…
Кто хоть раз выпросил у Бога слезы, тот знает, что они тяжело даются и дорого стоят. Эти плачущие, которые плачут о том, о чем надо, – они утешатся. Можем думать, что утешатся именно Духом Святым, имя которого Утешитель, то есть получат благодать.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. По очень красивому изъяснению одного из отцов Церкви, кротость есть то свойство духа, при котором человек ни на кого не раздражается и никого не раздражает. Удивительное свойство, к которому стремились монашествующие более всего, – быть по-детски незлобивыми, по-ангельски чистыми. Это великое обетование. Стремление к этому есть залог вхождения в иную – блаженную жизнь.
Нельзя не вспомнить о Моисее, о котором было сказано в Писании, что он был кроток более всех живущих на земле. Жизнь Боговидца Моисея была сложной и очень бурной. Чего только в его жизни не было – он и воевал, и казнил нарушителей закона, на его плечах лежали функции законодателя, предводителя, военного вождя, судьи, усмирителя, и он вел людей в землю обетования, то есть в ту землю, которую им обещал Бог. При этом ему все это было в тягость, потому что внутри он был человеком, не стремящимся к власти, а весьма кротким.
Интересно получилось, что евангельские блаженства отображают эту ветхозаветную истину. Блаженны кроткие, как Моисей, который привел людей к обетованной земле – они наследуют землю. Если мы уйдем от древнееврейского, ветхозаветного, исторического фона к новозаветному, то поймем, что в более высоком смысле кротость должна довести человека до Небесного Царства, до другой земли, до земли живых, о которой Давид поет: «Увижу благость Господа на земле живых» (Пс. 26:13). Эта наша бедная земля – земля мертвых. Но есть некая земля живых, где живут вечно. Кроткие наследуют землю бессмертия.
Самые святые слезы – это слезы о грехах, и эти слезы нужно выпрашивать.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Что такое жажда правды и голод истины, известно не каждому человеку, хотя есть некие правдолюбцы, которые готовы бегать по площадям с транспарантами или что-нибудь иное видимое, шумное и бурное делать. Они кажутся сами себе алчущими и жаждущими правды. Таковы ли они на самом деле, мы не знаем, Бог знает.
В Евангелии все обращено к сердцевине человека, к его внутреннему состоянию. Мы можем, не боясь ошибиться, думать, что алчба и жажда правды – это внутреннее стремление к совершенству, поскольку правдой на языке Писания называется всякое добро, совершаемое для ближнего ради Бога. Человеку нужно стремиться исполнить всякую правду. И кто жаждет этой правды и всегда считает себя не насытившимся ею, тот действительно блажен, ибо он насытится в Царстве Небесном.
Человек, бывает, сделает что-нибудь доброе и потом трубит про себя: мол, я вот это сделал, а еще то сделал. Другой человек сделал в сто раз больше, а высоких мыслей о себе у него нет, он думает: «А что я такого сделал? Ничего особенного я не сделал, я еще вообще ничего не сделал».
Человек, который стремится к праведности, ненасытим, он алчет и жаждет правды, и это действительно блаженное состояние. Исполнение же и насыщение наступит в том блаженном пакибытии, в которое мы нерушимо верим.
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Суд без милости – не оказавшему милость. Как ты поступаешь, так поступят и с тобою. Мера твоих отношений с людьми есть мера отношений Бога с тобою. Если ты не жалеешь, не пожалеют и тебя. Если ты не прощаешь, ты не будешь прощен. Если не милуешь, ты не будешь помилован.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят – это самое, мне кажется, удивительное евангельское слово, потому что Бога не видел никто никогда. Бог есть Существо невидимое, зрению человеческому недоступное. Но, оказывается, Его можно увидеть сердечными очами.
Есть люди, которые потрудились много для того, чтобы Бога увидеть, но именно сердцем, а не хрусталиком, зрачком или глазным яблоком. Очищение сердца – это работа над собою, борьба с глубоко осевшими, окопавшимися дурными наклонностями. Со страстями бороться – это как партизан из леса выгонять: вроде бы уже чисто, вроде можно уже грибы собирать – нет, глянь, еще бомба взорвалась, еще какой-то грех объявился. Сердце человеческое – глубокое, оно глубже любого моря, глубже Марианской впадины, и тамо гади, имже несть числа (Пс. 103:25).
Суд без милости – не оказавшему милость. Как ты поступаешь, так поступят и с тобою. Мера твоих отношений с людьми есть мера отношений Бога с тобою. Если ты не жалеешь, не пожалеют и тебя. Если ты не прощаешь, ты не будешь прощен. Если не милуешь, ты не будешь помилован.
Очищать сердце очень трудно. Иногда люди добиваются этого личными усилиями, но так бывает редко. Чаще всего наши сердца очищаются скорбями. Если мы терпеливо их сносим, без ропота, то это нам служит к очищению. Венцом очищения является блаженное состояние, некое «созерцание» Бога, и к этому нужно стремиться. Не глазами нужно ощутить Господа, но сердцем, в которое Он хочет войти, чтобы сотворить в нем Себе трон и воцариться.
Блаженны миротворцы, ибо будут наречены сынами Божиими. Это одно из последних евангельских блаженств, которое ублажает людей, несущих мир в окружающий мир. Слово «мир» имеет различные значения. В советское время на плакатах писали «Миру – мир». Мы на службе молимся о мире всего мира. Есть мир как космос, как организованная вселенная, и есть мир как состояние, как примирение с Богом.
Примирившийся с Богом человек может изливать, источать, дарить в окружающий мир свое состояние, распространять его вокруг себя. Если внутри его нет, то и снаружи его быть не может. Блажен тот, кто внутри себя стяжал благодатное состояние, тогда он сможет поделиться им, и возле него другому тоже будет хорошо. Примирить враждующих, не имея мира в себе, дело сомнительное и вряд ли возможное. Дать можно только то, что имеешь. Поэтому цель заключается в том, о чем сказал святой Серафим Саровский: «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Блаженны стяжавшие мир в себе, потому что они дадут этот мир другим, другие его впитают, и насладятся им, и станут детьми Божиими.
Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. На каком-то этапе человек, достигнув состояния праведности, начинает мешать многим. Тогда его гонят вон, и он вынужден уходить. Если его гонят не за грехи, а за правду, тогда он блажен, хотя это и тяжело. Святым ведь тоже тяжело, они же не наслаждались, когда их били. Им было больно, но они терпели, когда их выгоняли, они не радовались, они скорбели, но уходили.
Скажем, святитель Иоанн Златоуст скорбел, покидая константинопольскую кафедру, но уходил, потому что выгоняли его за правду. Слишком многим он наступал на «мозоль», так что перетревоженный улей сребролюбцев и властолюбцев выгнал его с глаз подальше – благо, что не убили.
Изгнанные за правду люди блаженны не потому, что им хорошо уже сейчас, а потому, что не имеют здесь постоянно пребывающего града, но грядущего взыскуют (см.: Евр. 13:14). Они являются очевидными насельниками будущего Царства. Они вынуждены бродить по земле, как Авраам ходил, не имея для своей стопы земли ни на пяту. Но он был насельником будущего города, который устроил Бог – Небесного Иерусалима. Праведность и святость вместо почтения и преклонения рождают гонения и преследования. И чтобы не отчаялся человек, Евангелие говорит ему, что «все будет хорошо, ты не переживай, в этом мире утешение временное, а конечное, полное утешение, будет потом».
Примирить враждующих, не имея мира в себе, дело сомнительное и вряд ли возможное. Дать можно только то, что имеешь.
Ну и наконец, последнее, так сказать, пик экстремума сложности. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах. Если вы будете очень хороши, то вас захотят совсем со света сжить. Иногда хочется всем понравиться, но это прелюбодейное желание, и дальше в Евангелии от Луки говорится: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! ибо так поступали с лжепророками отцы их» (Лк. 6:26). А праведник не может всем угодить, это бесполезное занятие.
Разобщенные люди мало на что способны. Напротив, люди сплоченные, организованные могут если и не горы свернуть, то сделать очень много. В истории всегда хватало людей, стремящихся «организовывать» народные массы в корыстных целях. Одна из церковных задач – ради Христа, а не ради корысти и даже не ради одного только выживания, – организовывать живые приходы, объединенные молитвой, общим делом и руководством приходского духовенства.
Можно начать с простых вещей. Священник перед службой, сразу после часов обращается к прихожанам: «Братья и сестры, в ближайшие дни будет рожать наша прихожанка N. Прошу вас сегодня на службе помолиться об успешном исходе ее первых родов». Дело не хитрое, но великое. Мы настолько погрязли в эгоизме, что даже на «общее дело» – литургию – приходим только с личными просьбами и желаниями. Подобные же просьбы священника о молитве рождают любовь и сопереживание. Жизнь в свою очередь не даст заскучать, подбрасывая новые поводы для молитвенного участия в чужой судьбе: муж ушел, дети заболели, работу нужно искать. Совместная молитва людей часто, если не всегда, будет рождать ответы в виде чуда: дети выздоровеют, муж образумится, работа найдется. Люди почувствуют, что молитва влияет на мир. Это не пустой обряд, но рычаг, о котором мечтал Архимед. Как говорил Паскаль, Бог, Который есть Первопричина бытия, через молитву дает и нам побыть причиной.
Начинать нужно именно с молитвы. И когда она, хоть и с трудом, но потечет, тогда возникнут новые неотложные задачи. Например, вопросы денежные. Сфера вращения денежных знаков – это сфера проверки человека «на вшивость». Тот, кто не знает «таблицы деления», не умеет отдавать, попросту говоря, – не может быть христианином в принципе. Это – паразит, равно далекий от всякой морали, в том числе христианской. Дух эпохи заключен, как джинн в кувшине, в категориях жадности и материальной корысти. Поскольку Церковь состоит не только из спасенных, но и из спасающихся, то есть тех, в ком грех не умер, но действует, – все это касается Церкви напрямую. Жадность и зацикленность на материальном внутри Церкви есть Иудин грех. Это даже и не Церковь уже, но темный двойник Ее, и об этом стоит говорить отдельно и обстоятельно. Не сейчас.
Тот, кто не знает «таблицы деления», не умеет отдавать, попросту говоря, – не может быть христианином в принципе.
Мы все бедны поодиночке. Вместе мы если и не богаты, то уж точно не бедны. Любой приход при мудром руководстве пастыря, обладающего авторитетом в глазах паствы, может решать множество житейских вопросов. В складчину можно не только ремонтировать и строить, но и помогать друг другу. Лекарства, квартплата, текущий ремонт, одежда, еда – все это может время от времени приобретаться для нуждающихся силами общины. Никто пусть не считает себя по бедности неспособным на милостыню. Таковой обречен быть нищим до последнего вздоха. Евангельская вдовица с ее двумя лептами – живой упрек всем, кто не хочет думать о чужих нуждах.
Иоанн Златоуст в одном из Слов советовал в воскресный день каждому христианину откладывать некую сумму денег, пусть даже самую маленькую, для помощи тем, кому хуже, чем тебе. Эти деньги надо считать святыми, и брать из них для себя должно быть категорически запрещено. При таком обычае самый бедный человек раз в месяц будет способен на реальную милостыню. И давать он ее будет тому, о ком знает, что там нужда реальна. В случае же общественных нужд не нужно будет отрывать что-либо от семьи. Деньги уже будут собраны. Все это очевидно до банальности, но в силу незадействованности звучит как неизреченные глаголы, слышанные Павлом на третьем небе (см.: 2 Кор 12:4).
Никто пусть не считает себя по бедности неспособным на милостыню. Таковой обречен быть нищим до последнего вздоха. Евангельская вдовица с ее двумя лептами – живой упрек всем, кто не хочет думать о чужих нуждах.