Одну вещь мама втолковывала мне с раннего детства: если ждешь гостей – прибери в доме.
Ребенком я это правило недолюбливал. Кому какое дело, сложил ли я игрушки в корзину и заправил ли кровать? Можно подумать, политики и лоббисты, которых родители приглашали на приемы, нагрянули бы в детскую! У них всегда находились дела поважнее: потягивать вино, залпом хлестать мартини и мнить себя очень важными шишками. Помню, как клялся себе: вот вырасту – и научусь обходиться без уборки. Однако – вы поглядите! – как только на горизонте замаячила встреча с Натали, мамины наставления тут же всплыли в памяти.
Закончив пробежку и прочие упражнения, я прибрался в доме: пропылесосил, протер столы и раковину, отдраил ванную комнату и, наконец, заправил кровать. Сам я тоже помылся – не без пения в душе, – а остаток утра провел за учебником.
Глава, которую я читал, рассказывала о музыке как вспомогательном способе лечения, и, штудируя материал, я вспомнил годы, посвященные игре на фортепиано. Мы с инструментом всю жизнь то сходились, то расходились; я посвятил музыке все детство, в Военно-морской академии забросил занятия, на медицинском факультете – возобновил, а поступив в резидентуру, от силы пару раз ударил по клавишам. В Пенсаколе я играл довольно часто, ведь в холле здания, где я снимал квартиру, стоял шикарный рояль «Безендорфер» 1890 года выпуска. В Афганистане мне вновь стало не до музыки – впрочем, сомневаюсь, что в стране сохранилось хоть одно пианино. Теперь же, без двух пальцев, играть как прежде я не мог – и вместе с тем осознавал, как сильно мне не хватает музыки.
Отложив учебник, я сел в машину и поехал в продуктовый магазин. Там пополнил запасы съестного, а вернувшись, сделал себе сэндвич. Когда я сполоснул тарелку, стрелки часов уже приблизились к тринадцати ноль-ноль. Я по-прежнему сомневался, что Натали появится на пороге, однако надежды не терял.
Подобно дому и амбару, медовый сарай снаружи выглядел неказисто. Жестяная крыша покрылась ржавчиной, стены, обшитые кедровыми досками, посерели от времени, а когда я толкнул массивные двустворчатые двери, те жалобно скрипнули в петлях. На этом, как ни странно, сходство с другими дедушкиными постройками заканчивалось: внутри медовый сарай больше походил на музей. Дедушка провел сюда воду и электричество, повесил яркие флуоресцентные лампы, утеплил стены и потолок. Посреди помещения в бетонном полу имелось дренажное отверстие. У левой от входа стены висела раковина из нержавейки; к крану крепился длинный шланг; рядом, аккуратно сложенные друг на друга, хранились магазинные надставки[26] и разделительные решетки[27] для ульев. У правой стены стояло пластмассовое ведро с растопкой для дымарей[28], над которым располагались полки, уставленные десятками баночек с медом. Напротив входа хранился прочий инвентарь, необходимый пчеловоду: ведра со сливными кранами, тачка, ящики с пустыми банками, рулоны самоклеящихся этикеток, ножи для распечатки сот, зажигалки. На крючках висели нейлоновые и металлические фильтры для меда, пара дымарей, а также с десяток защитных костюмов, перчаток и лицевых сеток всевозможных размеров. Кроме того, в сарае имелись две медогонки[29], с помощью которых дедушка извлекал мед из сот. Я вспомнил, как в детстве крутил рукоять одной из них, пока не онемели пальцы. Вторую же, электрическую, дедушка приобрел, когда заболел артритом. Обе медогонки отлично сохранились.
Найти подходящую для меня и Натали защитную одежду не составило труда. Дедушка охотно рассказывал о пчелах всем, кому интересно, часто – целым группам. Многие боялись приближаться к ульям без специального костюма; сам же дедушка никогда такой не надевал.
– Они меня ужалят, если только я сам захочу, – утверждал он. – Знают, что я о них забочусь.
Правду он говорил или нет, но я не помню, чтобы его хоть раз ужалили во время работы на пасеке. Впрочем, дедушка верил местному преданию, что пчелиный яд облегчает боль от артрита, поэтому каждый божий день ловил двух пчел и, держа их за крылышки, вынуждал ужалить – по укусу в каждое колено. Впервые понаблюдав за этим действом, я испугался, что дедушка спятил; теперь, будучи врачом, я понимаю: он просто опередил свое время. Контролируемые клинические исследования доказали, что пчелиный яд на самом деле помогает пациентам с артритом. Почитайте, если не верите.
В прошлом я так часто имел дело с ульями, что дальнейшие действия произвел машинально. Я засыпал растопку в дымарь, после чего захватил зажигалку, нож для распечатки сот, два защитных костюма с перчатками и пару лицевых сеток. Поддавшись порыву, достал с полки две банки меда, а затем отнес все необходимое на веранду. Вытряхнув пыль из комбинезонов и сеток, я повесил их на перила, а остальное сложил на столик возле кресел-качалок.
Часы показывали четверть второго. Натали еще не появилась. «Плохо, – подумал я, – но еще хуже, если она увидит, как я ее высматриваю». Мужчина должен казаться гордым и неприступным.
Я вернулся в дом, налил себе сладкого чая, который был заварен накануне вечером, и отправился на заднюю веранду. Как в воду глядел: не успел я сделать и пары глотков, как по гравию зашуршали шины. Я не смог сдержать улыбки.
Снова пройдя дом насквозь, я открыл входную дверь в тот самый момент, когда на крыльцо поднялась Натали. Сегодня она надела джинсы и белую рубашку, которая красиво подчеркивала оливковый оттенок кожи. Глаза она спрятала за солнечными очками, а волосы завязала в небрежный хвост, отчего стала еще привлекательнее.
– Добрый день, – улыбнулся я. – Рад, что вы все-таки пришли.
– Простите, что опоздала. – Натали сдвинула очки на макушку. – С утра мне надо было кое-что уладить.
– Ничего страшного. У меня сегодня весь день свободен. – Тут я вспомнил о банках с медом, которые принес из сарая, и показал их Натали. – Это вам. Вы ведь говорили, что любите дедушкин мед.
– Очень мило с вашей стороны, – поблагодарила она. – А вам самому меда хватит?
– Более чем. Его даже слишком много.
– Если хотите от него избавиться, всегда можно продать его на фермерском рынке, – предложила Натали.
– Не знаю, найдется ли время, – развел руками я. – С утра по субботам я обычно читаю вслух слепым беспризорникам. Ну или котят с деревьев достаю.
– Что-то вы разошлись.
– Просто пытаюсь вас впечатлить.
Ее губы тронула улыбка.
– Даже не знаю, принять ли это за комплимент, – протянула она.
– Конечно, принять.
– Учту ваше мнение, но ничего не обещаю.
– Да я и не настаиваю, – пожал плечами я. – Кстати о меде: Клод из «Фактории» готов взять на продажу все, что не нужно мне самому, – поэтому, думаю, бо́льшая часть банок попадет к нему в магазин.
– Постараюсь туда успеть, пока не прознает весь город.
На мгновение повисла тишина, и Натали заглянула мне прямо в глаза. Внезапно смутившись, я затараторил:
– Знаю, вы хотите поскорее увидеть ульи, но давайте сперва посидим здесь. Я расскажу, что вас ожидает, и когда мы пойдем на пасеку, вы уже немного разберетесь в предмете.
– Это ведь ненадолго?
– Конечно. За час управимся.
Достав из заднего кармана телефон, Натали сверилась со временем.
– Тогда все хорошо. Я пообещала съездить к родителям после обеда. Они сейчас в Атлантик-Бич.
– А я-то подумал, вам надо напечь пирогов для соседки.
– Я испекла их вчера.
– Весьма предусмотрительно, – отметил я. – Пойдемте!
Я пригласил Натали в дом. У меня за спиной эхом зазвучали ее шаги. Я остановился.
– Не хотите чего-нибудь выпить?
Взглянув на запотевший стакан у меня в руке, она кивнула.
– Можно мне то же самое?
– Прекрасный выбор.
Достав из буфета стакан, я бросил туда кубики льда и налил сладкого темного чая из холодильника. Затем, облокотившись на кухонную стойку, стал наблюдать, как Натали делает первый глоток.
– Неплохо, – вынесла вердикт она.
– Вкуснее ваших пирогов?
– Конечно нет!
Я усмехнулся, глядя, как она пьет и рассматривает комнату. Сам того не ожидая, я мысленно поблагодарил маму за совет про уборку. Натали теперь сочтет меня опрятным – и довольно симпатичным, конечно.
А может, и нет. Я точно знал лишь то, что она нравится мне. Ее же мысли оставались загадкой.
– А вы тут кое-что поменяли, – заметила Натали. – По-моему, стало просторнее.
– Тут пылилась куча хлама. Я от него избавился.
– Мои родители – совсем как ваш дедушка. У них на каминной полке штук пятьдесят фотографий в рамках. Когда протираешь одну, остальные валятся, как костяшки домино. И зачем их столько?
– Наверное, чем старше люди, тем важнее для них прошлое, – предположил я. – Потому что будущего остается мало…
– Наверное, – ответила Натали, ничего не прибавив.
Размышляя, о чем же она думает, я открыл заднюю дверь.
– Готовы?
Я вышел на веранду вслед за Натали; она выбрала то же кресло-качалку, что и в день нашего знакомства. Однако, в отличие от меня, не откинулась на спинку, а примостилась на самом краешке, словно готовая вскочить и убежать, как только найдется повод. Я удивился, что шутливая беседа ничуть ее не расслабила. Впрочем, Натали вообще была полна сюрпризов.
Я глотнул еще чая, наблюдая, как она смотрит вдаль: идеальный, словно высеченный из хрусталя профиль.
– Так бы вечно сидела и любовалась, – произнесла Натали.
– Я тоже, – поддакнул я, не спуская с нее глаз.
Усмехнувшись, она оставила мою реплику без комментариев.
– Вы когда-нибудь плавали в этой речке? – спросила она.
– Да, в детстве. Сейчас вода еще не прогрелась.
– Полагаю, здорово тут купаться. Кстати, выше по течению кто-то видел аллигаторов.
– Шутите?
– Так далеко на север они обычно не заплывают. Нам о них сообщают пару раз в год, но сама я ни разу их не видела. Аллигаторы прячутся в глуши, вдали от машин.
– Если вдруг захотите поплавать, у меня есть лодка.
– Было бы здорово, – кивнула Натали, а затем вдруг сцепила руки на коленях и вся подобралась. – Так что вы хотели рассказать о пасеке?
– Хорошо, давайте начнем. – Я поставил стакан на столик. – Вы уже что-то знаете о пчелах? И много ли хотите узнать?
– У нас всего час – может, чуть больше. Поэтому расскажите то, что считаете самым важным.
– Договорились. У пчелиных семей есть годовой цикл, – начал я. – Зимой в улье живет от пяти до десяти тысяч пчел. С приходом весны, когда теплеет, пчеломатка откладывает все больше яиц, и популяция начинает расти. Летом одна колония насчитывает до ста тысяч особей, поэтому пчеловоды надстраивают ульи. Затем наступает осень, и матка начинает откладывать меньше яиц. Население улья сокращается, потому что колония каким-то образом понимает, что запасенного меда на всех не хватит. Зимой оставшиеся пчелы питаются медом, чтобы выжить. А еще они собираются вместе и вибрируют крылышками, чтобы произвести тепло и не дать друг другу замерзнуть. А когда теплеет, цикл начинается снова.
Выслушав, Натали остановила меня взмахом руки.
– Погодите. Сперва скажите, как вы обо всем этом узнали. Дедушка научил?
– Я помогал ему с ульями, когда приезжал на лето. А еще не раз слышал, как он рассказывает о пчеловодстве другим. В старшей школе я даже защитил курсовой проект по естествознанию, посвященный пчелам.
– Я просто хотела убедиться, что вы знаток своего дела, – улыбнулась Натали. – Продолжайте.
Мне показалось, или она со мной заигрывала?
Я снова отхлебнул чая, стараясь не терять ход мыслей. Красота собеседницы мешала сосредоточиться.
– В каждом улье есть пчеломатка, – продолжил я. – Она живет от трех до пяти лет, если, конечно, не болеет. Вначале она летает по округе и спаривается с как можно большим количеством самцов, а затем возвращается в улей, где всю оставшуюся жизнь откладывает яйца. Из яиц появляются личинки, те потом превращаются в куколок, которые в свою очередь развиваются в рабочих пчел. В отличие от матки, такие пчелы живут всего шесть-семь недель и за свою короткую жизнь успевают выполнить самые разные задачи. Подавляющее большинство этих пчел – самки. А самцы зовутся трутнями.
– И все, что они делают – едят и спариваются, – добавила Натали.
– Ого, вы запомнили! – обрадовался я.
– Такое сложно забыть. А что происходит, если матка умирает?
– У пчелиных семей есть страховка на этот случай. В любое время года, если пчеломатка слабеет или откладывает мало яиц, пчелы-кормилицы начинают снабжать нескольких личинок веществом, которое зовется маточным молочком. Такое питание превращает личинок в пчеломаток, и самая сильная, если нужно, сменяет предыдущую во главе колонии. А значит – вылетает из улья, спаривается с трутнями и всю оставшуюся жизнь откладывает яйца.
– Незавидный удел.
– Зато без нее вся колония погибнет. Поэтому она и зовется маткой – от слова «мать».
– А какой в этом толк, если ей нельзя даже пройтись по магазинам или выбраться к подружке на свадьбу?
Я улыбнулся, про себя отметив, что у нас с Натали похожее чувство юмора.
– Вчера я упоминал задачи, которые выполняют пчелы: чистят улей, кормят личинок и так далее. Однако в большинстве своем они собирают пыльцу и нектар. Многие думают, что пыльца и нектар – одно и то же. Это не так. Нектар – сладковатый сок из сердцевины цветка. А пыльца – крошечные зернышки, которые скапливаются на тычинках. Угадайте, из чего же делается мед?
Натали призадумалась.
– Из нектара?
– Верно! – воскликнул я. – Пчела собирает нектар в медовый зобик, летит домой и производит мед. А еще у пчел есть железы, которые перерабатывают часть медового сахара в воск. Вот так, постепенно, пчелы производят и запасают мед.
– А как нектар превращается в мед?
– Это довольно противный процесс, – предостерег я.
– Все равно расскажите.
– Когда пчела возвращается домой с нектаром, она передает его изо рта в рот другой пчеле, та – следующей. Воды в веществе становится все меньше, пока оно не загустеет. Так и получается мед.
Натали поморщилась, на мгновение напомнив мне девочку-подростка.
– И правда, гадость.
– Я предупреждал.
– А что делают пчелы, которые добывают пыльцу?
– Они смешивают ее с нектаром, и получается перга – «пчелиный хлеб». Это еда для личинок.
– А откуда берется маточное молочко?
– Не знаю, – пожал плечами я. – Раньше знал, но забыл.
– Спасибо за честность, – усмехнулась Натали.
– Я никогда не вру. А теперь еще один важный момент. Пчелы всю зиму питаются медом, поэтому пчеловод не должен забирать у них слишком много.
– Сколько же меда можно взять?
– Дедушка брал около шестидесяти процентов из каждого улья. Из одних – в июне, из оставшихся – в августе. В хозяйствах покрупнее иногда забирают больше, но вообще-то не следовало бы.
– Вот что, оказывается, губит пчел! – воскликнула Натали.
– О чем вы?
– Я где-то читала, что пчелы вымирают. И если они исчезнут вовсе – люди обречены.
– Последнее – правда, – кивнул я. – Если пчелы не будут переносить пыльцу с одного растения на другое, многие наши посевы погибнут. Однако численность пчел вряд ли падает из-за нехватки меда. Скорее – из-за химикатов, которыми выгоняют пчел из ульев. Дедушка никогда не использовал химию, ведь по большому счету можно обойтись без нее. Я вам покажу, когда пойдем на пасеку. Вот и все, пожалуй. – Я поставил стакан на столик. – Или у вас есть еще вопросы?
– Да, насчет сторожевых пчел. Почему они кружат прямо перед носом?
– Потому что это действенно, – усмехнулся я. – Людям не нравится, и они убегают. Вспомните: в дикой природе ульи частенько привлекают медведей. Для крошечной пчелы единственный способ защитить дом от огромного зверя – ужалить его в глаза, нос или пасть.