Совещание закончилось около восьми вечера. С него все разошлись сначала по своим кабинетам, потом тихонько двинулись к выходу, старательно осматривая коридор перед этим, чтобы не наткнуться на начальство, пребывающее в диком бешенстве. Поговаривали, что не только неприятностями по службе было вызвано то бешенство, а тем еще, что молодая супруга будто бы начала потихоньку погуливать от молодящегося Сергея Ивановича Сячинова.
– И правильно, между прочим, сделала! – провозгласила шепотом перед совещанием секретарша Валя, беспардонно озорничая глазами по тому месту, что ниже ремней у сотрудников. – Нечего было жену бросать и с этой стервой вязаться! Я как увидала ее, так сразу поняла… Увенчает она голову нашего Сергуни украшением, непременно увенчает.
Вообще-то раньше она Сячинова очень жалела, уважала, помогала, когда это было в ее силах. Поговаривали, что даже была когда-то в него безнадежно влюблена, но, зная, что он женат, никогда не обнажала своих чувств. С семьей его дружна была, могла часами разговаривать с женой Сячинова, скрадывая той одиночество, если ее муж бывал в отъезде или проводил совещание. Здоровьем детей интересовалась, не забывала поздравлять в праздники и дни рождения, присылала маленькие смешные сувенирчики. И когда Сергея Ивановича неожиданно бес ухватил за ребро в его неполные пятьдесят, Валечка дико запереживала. За кого она больше переживала, за жену его обманутую или за себя – благородную, не поправшую чужое счастье, для всех так и осталось тайной, но новую пассию Сячинова Валечка на дух не переносила. Со временем ее неприязнь достигла таких размеров, что накрыла с головой и самого Сергея Ивановича.
Нет, нет, внешне это никак не выражалось, упаси господи! Валечка по-прежнему была с ним вежлива, приветлива, исполнительна. И работу свою с тем же рвением выполняла. Но вот лишился в ее лице Сячинов верного сочувствующего человечка, и все тут. Теперь, кто желал, мог в ее присутствии отпустить колкость в его адрес, это прощалось. А нет-нет Валечка и сама могла воткнуть шпильку в слабое место Сергея Ивановича. А самым слабым местом у него теперь была его молодая супруга. Которая, болтают, нашла себе молодого бойфренда, с ним она таскалась ночами по клубам, когда супруг бывал в отъезде или на дежурстве. Поймана, правда, с поличным не была, но слухи опутали весь отдел.
Иван высунулся из-за двери, глянул вдоль коридора – чисто. Он осторожно ступил на коридорный кафель, тихо, без стука, прикрыл дверь, дважды повернул ключ. Сдерживая дыхание, выдохнул, развернулся и…
– Драпаешь, Ванечка? – едко поинтересовался Сячинов.
Он стоял, заложив руки за спину, и с понимающей ухмылкой смотрел на Ивана. Китель начальник снял, оставшись в форменной рубашке с закатанными выше локтей рукавами. И если нюх Ивану не изменял, от Сячинова попахивало спиртным.
– Почему драпаю? – Иван нервно дернул губами, пытаясь улыбнуться. – Домой собрался.
– А-аа, понятно. А я вот к тебе, – тут Сячинов, словно фокусник, извлек из-за спины початую бутылку коньяка. – Уважишь старика, красавчик?
– Да о чем разговор? – фальшиво оживился Иван и завертел ключом в обратном направлении, распахнул дверь, нашарил на стене выключатель. – Входите, конечно, выпьем, Сергей Иванович. Чего не выпить после напряженного дня, так?
А про себя тут же съежился от перспективы двухчасового объяснения с Инкой. Сколько он станет отсутствовать по времени, столько она станет его потом и пилить. Он даже засекал не единожды, время совпадало. Сячинов явно не на десять минут настроен. Пить привык маленькими дозами, долго, смакуя выпивку и разговор под нее. Два часа, как ни крути! Значит, дома будет почти в одиннадцать. Может, она уснуть к тому времени успеет, а? Ей же покой нужен, господи! Когда и что может ее угомонить?! Иван со вздохом полез в одежный шкаф за стаканами и закуской.
Начальник вошел, плотно прикрыл за собой дверь, с грохотом поставил бутылку на пустой стол, с шумным пыхтением опустился на стул. И минут пять молча наблюдал за тем, как Ваня распечатывает пачку с соленым печеньем, нарезает яблоко, чистит два мандарина и крохотными ломтиками нарезает оставшийся от обеда плавленый сырок.
– Негусто, Ваня, – проворчал он и, открыв бутылку, щедро плеснул в оба стакана. – Да и ладно, не жрать же я к тебе пришел.
«А чего пришел-то? – кричал томящийся взгляд Ивана. – Чего понадобилось? Что тебе во мне? Неприятностями семейной жизни хочешь поделиться? Так и у меня дела не сахар. Меня тоже достают и зажимают».
– А пришел я к тебе, Ваня, поговорить. За жизнь поговорить, – уточнил Сячинов, крякнул «будем», выпил, закинул ломтик яблока в рот, скривился то ли коньяку, то ли яблоку. – Совет от тебя хочу получить.
– Всегда рад, если это в моих силах, – осторожно пробубнил Иван, залепив себе рот крекером.
Черт знает, чем он сейчас станет заниматься! Совет Сячинову дать, понимаешь! Они нужны ему, как рыбе зонт! По другой он тут причине. Сидит, жует, глазами его сверлит, а говорить ничего не говорит. А ты сиди и догадывайся, где улыбнуться нужно, а где кивнуть согласно.
Ох, домой бы сейчас. И не столько к жене хотелось – та в последние дни распустилась в своем брюзжании донельзя, – сколько к уюту, ею созданному. Дома тепло, чисто, пахнет вкусным всегда чем-нибудь. Сегодня на ужин обещала бифштексы с картошкой и его любимый салат из овощей, со свеклой и маринованными огурчиками. Он у Инки знатно получался, как, впрочем, и все остальное.
За что бы ни бралась, все у нее выходило. Как лихо его на себе женила, как быстро, и не напрягаясь совершенно. Он даже не понял, как в ЗАГСе оказался с букетом дурацким и в костюме, который всю дорогу давил под мышками, будто у него там по кобуре. Аринка сколько жила с ним, ни разу о замужестве не заговаривала. Просто жила с ним, казалась счастливой и ни на чем не настаивала. А Инка…
Все вроде бы ей удалось и удавалось, а вот счастливой она при этом не выглядела. Ныла и ныла, брюзжала и брюзжала. Брюки он не в то место кладет, носки не там оставляет, пеной для бритья на зеркало попадает, зубную щетку плохо прополаскивает. Много смотрит телевизор и молчит при этом, развалившись на диване. На вопрос, как можно смотреть телевизор и разговаривать одновременно, Инка надула губы, а потом выдала, что он такой же тупой, как Перцев. Что ей просто нужно его внимание и забота. Ей тяжело без него. Но Ивану все чаще стало казаться, что тяжелее всего Инке с самой собой.
– Вот скажи-ка мне, Ваня, почему ты расстался с Воробьевой?
Этого вопроса Иван никак не ожидал и, конечно же, отвечать на него не собирался. Он же не мог признаться Сячинову, что Арина его просто-напросто выставила из своей квартиры, из своей жизни, из своей памяти. Он позвонил ей как-то после той злополучной рыбалки, когда у Инки снова все получилось. Представился, когда она не узнала его или сделала вид, что не узнала. И что Арина сказала? Она сказала, что не помнит такого человека.
– Только не неси тут всякий вздор, что вы не сошлись характерами! – предупредил его Сячинов, снова налил, небрежно чокнулся своим стаканом о его, потянул ко рту, успев проговорить, прежде чем выпить: – Более гармоничного союза, чем вы с Воробьевой, мне наблюдать не приходилось.
– Правда? – удивленно поднял брови Иван и тоже последовал примеру начальника, только крекер больше в себя запихивать не стал, мандаринку схватил. – Удивительно…
– Нет ничего тут удивительного, – огрызнулся Сергей Иванович. – Воробьева – вот что удивительное. Самое удивительное, что могло случиться с тобой, Ваня. Так ответь мне…
Аринка удивительная?!
Иван скептически выкатил нижнюю губу. Он, если честно, всегда считал ее самой обыкновенной, если вообще не заурядной. Привлекательной считал еще, понимающей. Считал удобной, как старые спортивные штаны, которые любишь носить, но в которых на людях появляться неприлично. С Аринкой ему тоже как-то не всегда хотелось рисоваться. Чего-то ей всегда не хватало. Лоска какого-то светского, умения поддержать пустую глупую беседу, способную вылиться потом в нужное знакомство, а то и в дружбу. Она этого не имела и приобретать не желала. Одеваться модно тоже не желала, считая штаны в обтяжку и свитера с блузками так же жутко неудобными. И когда ей случалось надевать вечернее платье, Ивану всегда казалось, что Ирка в форме.
Удивительная… Хм-м, удивительно просто, что Сячинов считает ее такой.
– Так ответь мне, Ваня… – глаз у начальника заметно посоловел. – Почему ты просрал такую бабу?! Молчишь?! Так я за тебя отвечу, красавчик! Ты просрал такую шикарную, удивительную бабу, как Аринка Воробьева, потому что променял ее на шлюху!
– Сергей Иванович, я вас прошу, – с обидой засопел Иван и без приглашения налил себе. – Она же мне жена все-таки!
– И мне жена, Ваня! И мне моя сучка молоденькая тоже жена! – громким шепотом запричитал Сячинов. – Только вот не понимают они, что такое настоящая жена, Ваня! Не понимают, когда надо говорить, а когда надо заткнуться. Когда надо на глаза попасться, а когда в своем углу тихо сидеть. Сейчас небось явишься, тебя твоя – из-под Перцева – пилить начнет?
Иван не ответил. Выпил, не закусывая, и полез в стол к коллеге сигареты искать. Курил он крайне редко, привычкой это не считал, скорее способом разрядить обстановку. Сейчас обстановка была накалена до пурпура. Он ведь терпеливый человек, конечно, но может ведь и не посмотреть, что перед ним начальник, может и в зубы дать.
Как, как он про Инку сказал? Из-под Перцева?! Сволочь старая! Завидует просто, что у Ивана все складывается не так, как у него. И что Инка беременная, завидует. А его малолетка аборт, болтают, полгода назад сделала. Может, врут, а может, и нет. Валентина шептала всем и каждому, значит, правда.
– Ничего она не начнет, товарищ полковник, – официально заявил Иван, выпустив изо рта широченный шлейф дыма. – Ужин сначала мне согреет, а потом тело.
– А душа? Душа, Ваня, все равно зябнуть станет. Это главное-то…
Сячинов тоже выпил, уронил голову на грудь и молчал какое-то время. Иван даже забеспокоился, не уснул бы начальник в его кабинете. Чего тогда делать-то? Караулить его тут? Или к молодой супруге тащить на горбу? Вот еще незадача.
Но Сячинов голову вскинул бодро и почти трезвым взглядом окинул его всего от аккуратно причесанной макушки до новых модных туфель, купленных ему Инкой. Она теперь отвечала за его гардероб, и ее вкусу он доверял. Пока не подводила.
– А ты ведь у нас красавчик, Ваня, – заметил Сячинов с каким-то непонятным Ивану подвохом. – Аринка не зря по тебе сохла… когда-то.
Может, и теперь сохнет, отметил про себя Иван, пряча глаза за стаканом. Она же любила его очень сильно. Не могло же это чувство бесследно исчезнуть так скоро?
Почему-то ему необходимо было сознавать, что Арина его не разлюбила. Пусть он считал ее заурядной, пусть не испытывал к ней того, что будила в нем взбалмошная Инка, но вот думать о том, что Арина к нему охладела, ему не хотелось.
«Когда-то!» – хотелось ему фыркнуть. Она еще очень долго будет его помнить и, может, даже сохнуть по нему с прежней силой.
– Теперь-то у нее все уже прошло, – говорил будто сам с собой Сячинов, машинально кроша крекер на столе. – У них это быстро проходит, у баб-то. Моя, вон, бывшая даже по телефону говорить со мной не желает. Просто слышит мой голос в трубке и отключается. Не ругает, не бранит, не зовет обратно. Просто нет меня для нее, и все. А у тебя как, красавчик?
– Ну… Я и не звоню Воробьевой, если честно, – с вызовом ответил Иван, неодобрительно покосился на гору крошек от печенья возле начальствующей длани.
– А почему? – съежил тот недоверчивую ухмылку.
– Да необходимости как-то нет.
– Ага… Боюсь, Ваня, теперь она у тебя появилась, необходимость эта, – начальник хихикнул, одним движением смахнул крошки со стола и швырнул их в корзину для мусора, половину просыпал на пол, правда.
– Чего это?
Иван опешил. Звонить Арине?! С какой стати?! Он не скучал, да и вспоминать старался реже, чтобы Инка не угадала его настроение, особенно в те минуты, когда она особенно свирепствовала.
– А нужна мне твоя Арина, Ваня.
– Она не моя, – возразил Иван с капризными нотками в голосе. – Да и не знаю я, где ее искать.
– Знаешь, – сразу распознал его вранье Сячинов. – Не знаешь, у Перцева спросишь. Они будто жить начали вместе.
– Чего??? Чего???
От неожиданности он приподнял свой зад со стула, но коньяк сделал свое дело, Иван не удержал себя и уронил обратно. Смысл слов Сячинова дошел до него не сразу. А когда дошел, то вызвал недоверчивую улыбку.
– Да ладно вам, Сергей Иванович, смеяться! – фыркнул он через минуту. – Чтобы Перцев с Аринкой?! Не верю!
– Мне на твое неверие плевать, Ванечка. – Зубы у Сячинова захрустели. – Я говорю то, что знаю. Перцев после убийства гражданки Митиной поселился у Арины в доме. И телефон в дежурке оставил свой мобильный, ее мобильный и ее домашний. Вот так вот!
– Охраняет, что ли? – замотал головой Иван, пытаясь разогнать хмель и осознать все в полной мере.
– Может, охраняет, а может, и еще чего, – туманно ответил Сячинов, взял бутылку в руки и вылил из нее остатки коньяка в свой стакан. – Они молодые, красивые, здоровые. Могут еще и детей нарожать.
– Ага, нарожают, – скривился Иван, представив себе Арину беременной. – Что он в роли отца, что она в роли матери…
– А тебе-то откуда знать, какой матерью она может стать, красавчик? – неожиданно Сячинов за Арину очень обиделся, потому что, невзирая на ее вечное нежелание соглашаться с общепринятым мнением, ее очень уважал. – Аринка путевая баба, порядочная и вообще… красавица.
– Кто? Аринка красавица?! – Он чуть не поперхнулся. – Нашли тоже красотку! Обычная она, совершенно обычная. Кажется, я повторяюсь…
Неожиданно Ивану вдруг сделалось противно сидение в рабочем кабинете за столом, усыпанным раскрошенным Сячиновым крекером. Противны сделались его речи. Противны намеки какие-то странные, сравнения. Нашел тоже с кем Аринку сравнивать, с красавицей! Она не уродина, конечно, и фигура у нее, и ноги что надо, но что далека от совершенства – это сто пудов. Интересно, что Перцу возле нее понадобилось? Греет свое разбитое сердце в Аринкиных руках? Или правда охраняет Аринку? Она же вроде одна живет в большущем доме. Может, боится чего?
Иван как-то не поленился, проехал мимо. Дом в самом деле шикарный, большой, выглядел ухоженным даже с дороги. И палисадник с розовыми кустами тоже выглядел ухоженным. Он еще удивился Аринкиному трудолюбию. Когда они жили вместе, у нее никогда не доходили руки даже до себя, не говоря уже о квартире. Все бегом, все наспех ею всегда делалось. Бегом умылась, бегом причесалась, так же оделась. Потому и выглядела порой чучелом, не то что Инка. Та очень много внимания уделяла себе и дому. Маникюр, педикюр, прическа, три домашних шелковых костюма на теплое время года и столько же бархатных на зиму с осенью. Никаких растянутых на коленках портков, никаких бесформенных халатов. Даже сейчас, будучи беременной, его жена не опускалась до нечесаной головы и стоптанных тапок.
– Итак, Ваня, завтра с утра смотайся-ка ты к Аринке и пригласи ее ко мне, – повелел вдруг после паузы Сячинов.
– Я??? – вытаращился он. – Почему я?! Перец там с ней живет, он пускай и приглашает! Я-то зачем?!
– А я хочу, чтобы мне ее ты привез. И разговор окончен, – шлепнул крепкой ладонью по столу Сячинов.
Поднялся, схватил бутылку за горлышко, сунул в карман форменных штанов и, не шатаясь, двинулся к двери. И уже оттуда снова повторил:
– Завтра к обеду я жду ее у себя.
– А если не поедет? – промямлил Иван, принявшись сгребать в ладонь крошки от крекера. – Что мне ее, на себе тащить?
– Ну… Если понадобится, то и тащи, – он гыгыкнул утробно, вдарил пятерней по двери, распахивая ее, и ушел.
Сволочь!!! Старая сволочь и к тому же еще и импотент!!!
Иван ненавидящими глазами смотрел вслед убравшемуся начальнику. Зачем вот все это затеял, а?! Неспроста же! Ясно, как божий день, что неспроста. А затеял он все это от жгучей ненависти к удавшемуся Ванькиному счастью, с которым господин Сячинов пролетел. От жгучей ненависти к его молодости и красоте. И хочется, непременно хочется Сячинову Сергею Ивановичу, чтобы Арина захлопнула дверь перед носом у бывшего возлюбленного. Самому-то Сячинову едва нос не прищемили в бывшей квартире, доставшейся семье, куда он шмыгнул с подарками. Вот наверняка хочет и Ивана под такую раздачу подставить.
Старая, противная сволочь! Правильно его молодая девка загуляла от него, так ему и надо! А он что? Он и съездит к Аринке. Ему не в ломы. С утра можно на работу не рваться. Выспится как следует, тогда и поедет. Что скажет при встрече? Да разберется на месте, что сказать. Не велика персона, чтобы к встрече с ней готовиться заранее. Речь, что ли, стряпать в ночь? Еще чего! Наверняка мадам встретит его в своей любимой флисовой пижаме с широченными штанами и теплом халате до пола. Ах да! Еще тапки какие-нибудь лохматые с глупой собачьей мордой. Красавица!..
Арина его не встречала. Встретил его Перцев. Голый почти встретил, черт побери! Неужели, правда у этих брошенных неудачников что-то сложилось?!
– Чем могу?
Сашка выставил вперед лобастую лысеющую голову, будто забодать его собирался. Ему явно было прохладно стоять перед ним в одних трусах и резиновых сланцах ранним сентябрьским утром, но он не собирался подавать вида. И впускать его уж точно не хотел.
– Чего надо, Ваня, так рано? – спросил Перцев вкрадчиво, не думая отступать в сторону от калитки в воротах. – Времени-то сколько?
Иван хоть и собирался выспаться и поехать часов в десять, уехал из дома, как полагалось на работу, в десять минут восьмого. Молодец, вовремя смекнул, что его долгий сон может вызвать множество вопросов у супруги. Вопросы требуют ответов. Ответы ей могут не понравиться, а это снова неприятные объяснения часа на полтора. Лучше уж он уедет, как всегда, из дома. Помотается по городу, выпьет где-нибудь кофе, а потом уже и к Аринке смотается.
Смотался в результате сразу же. Кофе пить не стал. А тут такой прием!
– Арина дома? – спросил Иван, стараясь улыбаться приветливо и приятно, хотя вид голого перекачанного Сашкиного торса и обнаженных сильных длинных ножищ его нервировал.
– А тебе-то что?
– Позови, Перец, чего ты? – Иван шагнул вперед. – Она нужна.
– Кому нужна? – Сашка не сдвинулся с места, и гость уперся ботинками в край его резиновых тапок. – Тебе?! Она никогда не была тебе нужна!
– Согласен. Спорить не стану. – Иван отступил и произнес со вздохом: – Сячинову она вдруг понадобилась, Саш. Велел привезти ее к обеду.
– Так к обеду, а время пять минут девятого! – возмутился Перцев. – И чего это она вдруг ему понадобилась?
– У него спроси, – он начал закипать.
Вот какого хрена! Он так и знал, что визит будет неприятным и обременительным. Оно ему надо?! Сейчас Перец тут корячится, потом Арина выйдет с заспанной физиономией. Станет смотреть на него с презрением, фыркать без причины. Скажет, что сама доберется, и ему придется убираться восвояси. Прямо от забора и убираться придется. А в дом-то…
В дом-то попасть ой как хотелось. Очень любопытно было, как Арина справилась с обустройством его. Вышло у нее, нет? Палисадник, конечно, хорош, но то ведь не спальня, не гостиная и не уборная. В земле любой дурак слабоумный рыться сможет.
Так, стоп! Он чего завелся-то? С чего бесится? С того, что Перец его в дом не пускает, или с того, что он обнаженку ему тут демонстрирует? Почему мысль о том, что Арина и Сашка спят в одной постели, ему неприятна? Не этого ли добивался Сячинов, посылая его сюда?
– Я передам Арине, что ее вызывает начальство, – покивал Сашка, поежился и тут же обхватил себя руками, не в силах дальше справляться с сентябрьским прохладным утром. – Мы приедем.
– Вы? – насмешливой дугой изогнул губы Иван. – Вас уже двое? А может, вас чуть больше? А? Может, решили взять пример с меня и Инны, а?
Ему не следовало это говорить. Он делал Сашке больно, а себя выставлял беспринципным скотом. Но сказал же, чего теперь. Странно, но Сашка не повелся. Более того, вдруг улыбнулся, ткнул его пальцем в грудину и, прежде чем зайти за калитку, произнес:
– А ведь ты ревнуешь, совок!
Ваня не терпел, когда его так называли. Все из-за идиотской ностальгии по давним советским временам, в которых ему с родителями жилось до невозможности комфортно. И не ревнует он вовсе. А злость оттого его гложет, что пришлось тащиться непонятно куда, толком не позавтракав. И в дом-то, в дом он так ведь и не попал.
Калитку Перцев перед его носом захлопнул громко и с удовольствием. Протяжно зевнул из-за забора и пошел в дом, напевая что-то противное и нескладное. Чертыхнувшись, Иван повернулся, чтобы идти к машине, и почти тут же увидал Арину. Она бежала откуда-то с края деревни по узкой извилистой тропинке. Бежала красиво, профессионально. Иван невольно залюбовался ее стройной фигуркой, длинными ногами. Костюм был новеньким, бирюзового цвета, бирюзовая повязка на голове поддерживала волосы. Надо же, она отрастила волосы. С ним когда жила, всегда носила короткую стрижку. И часто, выпрыгивая из койки по вызову, просто чесала их пятерней.
Научилась за собой следить? Может, даже и кремом для лица научилась пользоваться? Иван скептически поджал губы. Раньше-то ей всегда было недосуг. Раньше она всегда утверждала, что кожа у нее от природы упругая и молодая. Пусть так, но средства ухода никто не отменял, верно?
Можно было бы прямо теперь, когда еще было время для бегства, пока она метрах в четырехстах от него, сесть в машину и уехать. Сашка бы все передал, избавляя его от необходимости говорить с ней, смотреть ей в глаза. Последнее ему всегда трудно давалось. Всегда казалось, что Арина видит его насквозь. От этого так было неуютно, что всегда хотелось сбежать. Всегда!
Не уехал. Стоял, опершись задом о капот, и ждал, пока она добежит. Арина увидела его издали, скорости не поменяла. Метрах в пятидесяти перешла на шаг, восстанавливая дыхание.
Сейчас, вот сейчас она подойдет и скажет глухим, выдающим ее волнение голосом:
– Привет, Ванечка, ты зачем здесь?
И станет смотреть на него жадным взглядом, ищущим десять отличий в его теперешнем – счастливом – облике от того его прежнего, каким он был с ней. Он ей все расскажет равнодушно и спокойно, повернется и укатит на работу. По дороге позвонит Инке, чтобы напомнить себе, что она у него есть. Выслушает какую-нибудь очередную ахинею, тут же забудет обо всем.
Арина не подошла. Она молча кивнула ему с пяти метров и размашисто зашагала к калитке.
Иван, мало сказать, оторопел и разозлился. Он взбеленился так, что кинулся за ней следом, догнал, схватил за локоть и резко развернул Арину на себя.
– Пусти! – Она дернула руку, вырваться не удалось. – Я Перцева позову!
– Ишь ты… Перцева, значит?
Он, а не она, шарил теперь глазами по ее удивительно похорошевшему лицу и находил не десять, а сто пятьдесят отличий, разнящих ее с той, прежней, Ариной, которую он знал и которой тяготился. Бровки в стрелочку, кожа на покрасневших от пробежки скулах натянута, как у юной девчонки. Глазищи мерцают, губы пухлые, яркие. И с длинными волосами ей очень даже здорово. Бирюзовый цвет повязки и костюма все отлично дополняет. Этот цвет всегда ей шел. Это он еще помнит.
– Пусти! – снова дернула рукой Арина, второй уперлась ему в грудь. – Чего надо?!
– Сячинов послал к тебе, малыш.
Зачем??? Зачем, ради всего святого, он назвал ее так??? Что на него нашло?! Стылый деревенский воздух, пахнущий прелыми листьями, грибами и рыхлой землей, так на него подействовал? Она же… она же не нужна ему! При чем тут малыш?!
– Я тебе, сволочь, не малыш, а Арина Степановна Воробьева, понял! – Ее губы затряслись, но глаза оставались сухими и очень злыми. Руку она все же из его пальцев выдернула. Но не уходила, что уже было неплохо.
– Все дуешься? – вдруг спросил он, совершая, по его мнению, очередную несусветную глупость, и тронул кончиками пальцев мочку ее уха, раньше тоже так всегда делал. – Все дуешься на меня, да? А за что?
Она не ответила. Глянула, как на слизь. Фыркнула и головой покачала недоуменно, будто со слабоумным ей сейчас говорить приходилось.
– А чего злиться? Вот видишь, как все хорошо у вас получилось.
– У кого у вас? – чрезвычайно тихим, вкрадчивым голосом поинтересовалась Арина и потребовала, не меняя тона: – Уточни.
– Ну… У тебя, у Сашки. Вы вроде как нашли друг друга.
Он понимал, что несет нечто отвратительное, нечто такое, на что совсем не имел права, но остановиться никак не мог. Говорил и говорил, сопровождая свою ересь идиотской совершенно улыбкой.
– Просто встретились два одиночества вот… – Он затих, обнаружив в ее глазах странный опасный блеск.
– И что? – поторопила она его и нагнула голову.
– Ну… Вам, видимо, хорошо вместе. Как и не ждали, хорошо. Вы еще должны нам спасибо с Инкой сказать за то, что…
Закончить она ему не дала. Резко, с силой выбросила сжатую в кулак руку так, что у него, кажется, разорвалась грудная клетка. Весь воздух вышел из легких, а сердце будто взорвалось. Минуту он хватал широко открытым ртом воздух, а потом упал на коленки, прижимая обе руки к солнечному сплетению.
– А че я такого сказал-то?! Психопатка! Господи, как с тобой только Перец живет?!
Второй удар носком кроссовки она послала ему под зад, и он еле удержался, чтобы не клюнуть носом утоптанную землю.
– Дура, – сдавленно послал он ей вслед.
Арина не стала слушать, ушла, с остервенением загремев запорами на калитке. Иван сел в машину и уехал. Он не станет с ней возиться. Да пошла она!
Просьбу Сячинова передал, теперь он может быть свободен. Проезжая по дороге, заросшей с двух сторон густым кустарником, он мстительно позлорадствовал, что неплохо было бы, если бы Аринку кто-нибудь пуганул из этих самых кустов. Бегает она тут, не боится ничего. В деревне несколько дней назад жестокое убийство произошло, а она бегает по зарослям всяким. Нарвется когда-нибудь. Непременно нарвется.
Он даже не подозревал, насколько был близок к истине, мечтая о засаде для Арины.
Сегодняшним утром ее ждали.
Человек, притаившийся в кустарнике, внимательно следил за ее перемещениями. Ему важно было знать ее маршрут. Важно было продумать, в каком месте – безопасном для себя – он может поймать ее. Не в дом же к ней ломиться, в самом деле! Там у нее мужик какой-то поселился. Вышел к гостю, прикатившему из города, в одних трусах. Высокий, крепкий, мускулистый. В дом нельзя. В дом опасно. Этот дядя может запросто переломить ему спину через свою крепкую коленку. Да и с самой бегуньей надо быть осторожнее. Вон она как гостя мастерски приложила. Не смотри, что женщина, удары наносились вполне меткие и профессиональные.
Бежит она, минуя тротуар, по тропинке, потом мимо этих кустов за деревню, потом от конюшни к лозняку, вдоль берега, на опушке леса делает разминку и обратно бежит.
В лесу! Вот где он завтра станет ждать ее. Пока она махи ногами делает, стоя к деревьям спиной, он сзади подкрадется. Нож, с которым он и раньше никогда не расставался, а теперь постоянно таскал в кармане как гарант всех его прав и свобод, он приставит ей к горлу. У нее не будет возможности сопротивляться ему. Она не сможет отразить его нападение, которое будет внезапным.
Она нужна ему! Никто так никогда не был ему нужен, как она сейчас.
Итак, до завтра…