Николай Иванович Самохин и Семен Лучкин были большими друзьями. Дружба их началась еще с тех пор, когда они вместе играли в бабки на пыльной деревенской улице и называли друг друга Колька и Семка. Жили они в деревне Буйково, расположенной на высоком берегу небольшой реки. По ту сторону реки лежали заливные луга.
Колька Самохин, его мать Дарья и дедушка Яков ютились в старенькой избушке, стоявшей на отлете, рядом с серым ветряком, старым, как дед Яков – хозяин этой мельницы. Ветряк стоял на небольшом бугре, открытом всем ветрам, – «против лиха на бугорке», как говорили крестьяне.
Семка был сирота. Его приютила после смерти матери одна сердобольная женщина, а когда умерла и она, мир решил: быть Семке подпаском. И ему пришлось оставить бабки, чтобы взяться за длинный пастушеский кнут – пугу – и берестяную трубу.
Колька не забывал своего товарища и часто приходил к нему на выгон, чтобы пощелкать пугой и потрубить в трубу до боли в животе. Как водится между друзьями, Колька и Семка «задавались» друг перед другом. Семка с необычайной ловкостью сбивал концом своей пути головки цветов – краски, как он говорил, – и выводил на трубе такие коленца, что Колька скисал от зависти. Но зато Колька в другом превосходил своего друга – он умел мастерить презабавные игрушки: устраивал на речке маленькие водяные мельницы, вырезал из толстой сосновой коры красивые темно-красные лодочки, а змеи он умел делать лучше всех в деревне, самых различных форм: ящичком, треугольником, ястребом, с трещотками, с свистульками и даже с фонарем. Когда же Колька поступил в школу и набрался там всякой премудрости, то Семка принужден был признать превосходство своего друга. Ведь, кроме лугов да коров, молодой подпасок ничего не видел. Пугой да трубой надолго не удивишь. Дружба Кольки и Семки подвергалась большому испытанию. К счастью, Колька не был гордецом и не очень кичился своими знаниями. А так как Семка сам не оспаривал этого превосходства, то Колька с прежним удовольствием ходил к нему и удивлял все новыми затеями или рассказами о том, что он узнавал в школе.
Однажды Колька принес Семке маленькую модель ветряной мельницы, точь-в-точь ветряк дедушки Якова.
– Это модель, – серьезно сказал Колька, особенно подчеркивая новое слово – модель.
– А я думал, это ветряк, – простодушно промолвил Семка.
Колька сдержанно усмехнулся – он щадил своего друга – и стал серьезно объяснять, что такое модель.
– Одно плохо, – продолжал Колька, – мамка здорово бранится. Говорит, что глупостями занимаюсь – игрушки делаю. А какая это игрушка, когда это модель? И меня сам учитель Иван Петрович похвалил. Смотри, как крылья вертятся! А от крыльев – вал и жернова, все как следует! Дедушка Яков тоже похвалил. Говорил, теперь я и большую мельницу сделаю. И сделаю, дай срок! Наша-то совсем разваливается. Заплатана вся, как портки дедушки Якова!
И друзья изо всех сил дули на крылья мельницы.
А через несколько дней Колька явился с новой затеей. Он принес змейку, к которой была прикреплена вертушка в виде мельничных крыльев. Семка внимательно осмотрел затейливую змейку и одобрил. Мальчики решили тотчас запустить ее, но оказалось, что это не так просто.
Был погожий безветренный осенний день. Длинные паутины медленно неслись по воздуху. Несколько раз ребята пытались запустить воздушный змей, но он не поднимался. Семка держал хвост, а Колька бегал с суровой ниткой в руках. Змей немного поднимался, но, как только Колька останавливался, начинал «кулять» и медленно опускался на землю.
– Пусти-ка ты меня, я буду бегать! – сказал Семка. – Ты там засиделся в школе, и твои ноги не швыдко бегают. А я, брат ты мой, целый день за коровами по полю сигаю. У меня ноги быстрые!
Колька согласился, и, к радости друзей, воздушный змей плавно поднялся вверх. Семка бежал со скоростью собаки Жучки, с веселым лаем бежавшей рядом с ним.
– Опускай нитку! – кричал запыхавшийся Семка, догоняя своего друга.
– Опускаю! – ответил Семка, быстро разматывая нитку. Змей поднимался все выше и выше, уменьшаясь в размерах. Семка остановился. Нитка была натянута, как струна. Колька подбежал к Семке.
– А вертушка крутится? – спросил он.
– Крутится! – ответил Семка, глядя на змея своими зоркими глазами. – Здорово! А только знаешь, Колька, с трещоткой лучше, антиреснее! Если выше запустить, то и совсем не видно будет твоей вертушки. Ни к чему она! А трещотка слышна, как ни запусти!
Колька промолчал. Он взял нитку из рук Семки и начал отпускать, пока не размотал все «веретено». Потом он привязал нитку к суку сломанной елки и уселся на траву. Семка опустился рядом с ним.
Друзья сидели молча, задрав головы кверху. Было совершенно тихо. Даже паутина начала опускаться на землю. Ни один листок не колыхался.
– Потеха! – задумчиво сказал Колька.
– Какая? – спросил Семка.
– На земле тихо, никакого ветра, а змей стоит высоко, и нитка глянь как натянута. Как струна!
– Отчего это? – спросил Семка.
– Оттого, – ответил Колька, – что там, значит, наверху, где змей, сильный ветер, а тут нет.
– Так разве бывает? – спросил Семка. – Отчего это?
– Не знаю, – откровенно ответил Колька. – Надо будет спросить у учителя.
Некоторое время друзья помолчали. Потом Колька заговорил с неожиданной горячностью:
– Ты только подумай, Семка, что получается! У дедушки Якова мельница стоит как мертвая, а моя вертушка вертится.