Кажется, это самый подходящий вариант,
говорю я и вытираю рот салфеткой. Анника кивает. На ней желтое летнее платье, которого я никогда раньше не видел.
Мы приехали в Симрисхамн выбрать банкетный зал в ресторане «Монс Бюкар». С большим удовлетворением продегустировали еду и напитки, которые будут подавать в день рождения Анники. Вино вполне приемлемо по цене, да и качество не вызывает нареканий. Мы говорим об этом владельцу, вполне вероятно, самому Монсу, когда он подходит к нашему столику. Это очень загорелый мужчина с очками, поднятыми на лоб.
Анника говорит, что, на ее взгляд, нам больше подходит Синий зал. Монс кивает.
Я возражаю, что синий цвет в нем слегка отдает темно-коричневым и что там темновато, хотелось бы больше света с улицы.
Монс со мной не согласен. Он полностью на стороне Ан-ники. Теперь уже она кивает. Они, по всей видимости, сходятся во мнении по большинству пунктов.
Потом мы идем к морю, взявшись за руки, ведь у нас выходные без детей. Девочек мы отправили к родителям Ан-ники. У нас забронирован номер в гостинице «Свеа». Нам обоим кажется, что мы как будто вернулись в молодость, но я чувствую, что это требует от нас усилий. Мы уже не болтаем так легко и непринужденно, как когда-то.
Меня удивляет, почему так происходит, ведь мы оба стараемся изо всех сил. Может, это на самом-то деле и мешает: то, что мы стараемся?
Я все-таки не уверен, что «Монс» – идеальный вариант, говорю я Аннике. Она ничего не отвечает.
Когда мы доходим до конца пешеходной улочки, и перед нами открывается порт и припортовая площадь, и я вижу чаек и облака, и вдыхаю запах водорослей и мороженого в вафельных трубочках, – мне тут же вспоминается Ольга.
Оказывается, другие тоже
не прочь продемонстрировать свои «достоинства». Мне это становится ясно из разговора с Ма́лин, поскольку все то время, что мы пьем кофе, она только и говорит, что о своих.
Мои сиськи не силиконовые, они мои собственные, говорит она, и я не собираюсь ни увеличивать их, как это делают порнозвезды, ни стыдливо прятать. Она говорит, что не будет мириться с культурой насилия, которой общество пропиталось насквозь.
Я замечаю, что у Давида и Кристера, тоже, как и мы, устроившихся за общим столом, где все в перерыве пьют кофе, понемногу складывается представление о прелестях, которые Малин прячет под блузкой и которые, видимо, будут выставлены напоказ в бассейне.
Понимаю, что ты имеешь в виду, говорю я, но я, кажется, все же не большой сторонник того, как вы реализуете свою теорию на практике.
Я делаю глоток горячего кофе, и на секунду воцаряется полная тишина.
Ты хочешь сказать, тебе не нравится, как мы… что? – спрашивает Малин с настороженностью в голосе. Кристера и Давида явно заинтриговало то, как я теперь буду выкручиваться, но я не считаю себя обязанным выкручиваться, ни капли, потому что мне кажется, что не следует как-то щадить Малин и что-то утаивать от нее, тем более правду.
Возможно, я категорически неправ, говорю я, но тебе полезно будет услышать, что мужчины, которые заходят на ваш сайт, кстати, невероятно скучный, и выражают вам всяческое сочувствие, так вот, они делают это, чтобы поглазеть на титьки, будь то большие титьки, тяжелые титьки, продолговатые, крепкие, силиконовые – наверное, есть мужики, которые стали западать даже на малюсенькие девчачьи.
Я понимаю, тебя могут разозлить мои слова, я вижу, что так и есть, ты уже рассердилась, но тут злись не злись, ничего этим не изменишь, потому что лягушка не перестанет быть зеленой от того, что тебе это не по вкусу.
Я вижу, что моя речь произвела на нее впечатление, потому что она смотрит на меня, приоткрыв рот и выпятив губки, и хочет что-то сказать, но еще не определилась, что именно.
Однако это еще не все, продолжаю я, поскольку не исключено, что кто-то из женщин, плавающих с обнаженной грудью в бассейне, делает это с целью гордо продемонстрировать то, что вы обычно прячете. Просто об этом не очень принято говорить, по крайней мере, уж точно не в Швеции.
Я уже провел в аудитории
целый день, отличный, насыщенный денек, но все еще не освободился, можно сказать, я только начал, поэтому я перехожу к следующему слайду: бульвар Андерсена, транспорт движется в обе стороны. Главная транспортная артерия Дании и, чуть в стороне от дороги, возле ратушной площади, хрупкая фигурка в бронзе – писатель с книгой в руке. Он, кстати, сидит и в Королевском саду, плюс его изображение есть на почтовых марках.
Таким образом, продолжаю я, переходя к следующему кадру, и асфальт, на котором стоит памятник, и марки, как, разумеется, и все прочие физические оттиски и отпечатки, поддерживают историю Х. К. Андерсена на плаву. Да, все устроено именно так, хотя Русалочка и не особо впечатляет тех туристов, которые ожидают увидеть нечто вроде Эйфелевой башни, статуи Свободы или Биг-Бена.
Кто, кстати, до сих пор пользуется марками? Я спрашиваю об этом, сам не зная, к чему веду, просто что-то в аудитории мешает мне сосредоточиться.
Русалочка не только породила невероятное количество дешевых сувениров, – на сюжет сказки еще поставили мюзиклы и балеты, сняли фильмы, а в 2010 году она ездила за границу.
Пауза.
А точно ли это было в 2010-м?
Да, путешествовала, поскольку архитектор Бьярке Ингельс, тот, что построил высотку на Манхэттене и много где еще, если вы не в курсе, отправил ее ни много ни мало в Шанхай. Там она сидела в каком-то павильоне на всемирной выставке, а на набережной Лангелиние тем временем установили экран, на котором онлайн, с ужасной картинкой из-за плохой интернет-связи, транслировали, как она там сидит, в Шанхае.
Я делаю выжидательную паузу, присматриваясь к лицам в аудитории.
Многие были очень недовольны этим, ну, тем, что ее отправили в Китай, потому что ее место здесь, на камне в Копенгагене.
Хотя если принять во внимание, что китайцы купили компанию «Вольво», это очень даже в тему.
Никто не смеется моей шутке.
Я вдруг замечаю, что у меня от подмышек пахнет как-то иначе, не так, как всегда, и в ту же секунду мой взгляд падает на нарушителя моего спокойствия, прокравшегося в аудиторию и разрушившего мне весь процесс. Мой взгляд падает на Торстена.
Торстен стоит у двери. Торстен, заваленный материальными благами выше головы. Какого черта он тут делает? Никогда не поверю, что его заинтересовали Х. К. Андерсен, семиотика и вопрос одаренности. Единственная причина, по которой он мог прийти, – это чтобы собственными глазами взглянуть на типа, чьи пальцы забирались в киску его русской подружки.
Все это одно большое недоразумение,
такими словами я начинаю свой мейл Ольге, вернувшись час спустя в кабинет, но тут же стираю написанное, потому что чувствую, что мне страшно. И это не абстрактный, беспредметный страх, который мы встречаем у Киркегора. Мой страх, если задуматься, очень даже конкретный, и от него в животе что-то сжимается в комок. Я уже собираюсь домой, когда приходит эсэмэска от Бритты, которая пишет, что хотела бы при случае кое-что со мной обсудить, и это не добавляет мне оптимизма. Вряд ли можно ожидать чего-то хорошего, потому что она не пишет, о чем пойдет речь. Не надвигается ли на меня тень обвинения в сексуальных домогательствах? Не этим ли запахло? В такой ситуации уж они всем миром продемонстрируют свое неравнодушие. И Аннике это, конечно, не понравится.
Тем же вечером мы оба усаживаемся перед телевизором.
Анника забралась с ногами на диван, подобрав их под себя, мы только что начали смотреть новый эпизод сериала «Оранжевый – хит сезона» на канале Netflix. Мне кажется, он уступает предыдущим сезонам, потому что в нем ничегошеньки не происходит, притом что пустое действо еще и ужасно затянуто.
Что-то я выпадаю, какая-то скукотень, говорю я Аннике, наблюдая за тем, как заключенные женской тюрьмы в оранжевых робах выбираются с территории через дырку в заборе и купаются в близлежащем озере под умиляющий душу саундтрек.
Но Аннике так не кажется. Она совершенно не согласна. Говорит, что нельзя быть таким консервативным по отношению к новизне, которую предлагает мне эта серия, она берется объяснять, что мы только что стали свидетелями новой литературы, ожившей в видеоряде. Ладно, отвечаю я, потому что кому в этом разбираться как не ей, ведь она защищала кандидатскую по литературоведению, ее работа была посвящена тому, как на Британских островах воспринимали шведскую «рабочую» литературу 1930-х годов. Я не читал ее целиком, эту кандидатскую, но высказался в таком духе: в ней полно знаний, приобщиться к которым человечеству было бы очень даже полезно.
Она еще написала множество статей о том, что в датской поэзии часто встречаются буки и дубы, тогда как у шведских и финских поэтов в основном фигурируют хвойные деревья. Это довольно много говорит о флоре разных стран.
Я замечаю, что Анника смотрит на меня, вместо того чтобы следить за происходящим на экране, и понимаю, что это огромная жертва с ее стороны. Я поспешно улыбаюсь ей, но улыбка запаздывает. Она нажимает на паузу и спрашивает, все ли у меня в порядке. Из тебя в последнее время слова не вытянешь, говорит она.
Я отвечаю, что на работе не все гладко, но, по всем признакам, ситуация должна выправиться.
На экране в кадре застыла одна из заключенных, подметающая двор тюрьмы, пока остальные играют в баскетбол или курят. Они опять за высоким тюремным забором, все снова по-старому.
По Бритте сразу видно,
что на работе у нее сплошной стресс и не все складывается идеально, но, с другой стороны, у нее всегда такой вид, и совершенно необязательно, что за этим стоит конкретный повод. Бритта только что рассказала мне, как она счастлива тем, что ей дали кучу денег в виде гранта, и я ответил, что очень рад за нее. И добавил, что это, безусловно, заслуженно.
Однако я все еще не понимаю, зачем она меня вызвала.
Бритта спрашивает меня, комфортно ли я чувствую себя в университете и доволен ли я нагрузкой и кругом своих обязанностей. Я отвечаю, что, в общем и целом, мне не на что жаловаться, и это чистая правда. Меня все устраивает, говорю я.
У нас скоро вечеринка по случаю окончания весеннего семестра, говорит она сухо, как будто внезапно об этом вспомнив, хотя на самом деле фраза была заготовлена заранее. Если я не ошибаюсь, вы в составе комиссии, которая занимается организацией праздника?
В связи с этим, продолжает она, хотела у вас поинтересоваться, по какой причине вы не пришли ни на одно из собраний, на которые вас приглашали?
Она смотрит мне в глаза, и я не отвожу взгляд. Надо что-то ответить, это мне ясно, но на ум ничего не приходит. По крайней мере, ничего такого, чем можно воспользоваться как уважительным предлогом. Она, видимо, имеет в виду одно из тех электронных писем, которые у меня иногда как-то выпадают из поля зрения, хотя в целом я довольно исправно проверяю почту. Но поток писем бесконечен, это просто какое-то половодье, поэтому мой девиз гласит: если кто-то ограничился одним письмом, можно считать, он не посылал тебе писем вовсе. И только когда отправитель берет на себя труд отправить то же самое письмо еще раз, для меня это знак, что вопрос для него действительно важен. Но это еще не все. Настоящая причина в том, что председатель комиссии – Малин Гуйор, а я просто на дух не переношу Малин Гуйор.
Я говорю Бритте, что, естественно, в данном случае я совершил ошибку, и в будущем такого не повторится. Я все исправлю. Да, говорит она, нет никакой причины затевать конфликт, от которого всем будет только хуже.
Что-нибудь еще? Задавая этот вопрос, я чувствую, что у меня почти полегчало на душе. Меня вызывали только ради этого. Тогда спасибо за встречу и всего доброго, говорю я и ухожу восвояси.