Через час после инъекции в палату Стольникова зашли двое. Они были в белых халатах, аккуратная стрижка выдавала в них военных врачей, медики поздоровались и разместились напротив. Тот, что постарше, сел на стул у тумбочки, тот, что помоложе, принес с собой табурет. Стараясь не выдать напряжения, которое не покинуло его после короткого сна, Саша бросил взгляд на часы, спустил ноги с кровати и вяло окинул гостей взглядом. Чисто выбритые, ногти – ухоженные. Было вообще не похоже, чтобы они имели какое-то отношение к оружию и правилам его использования. Хирургов и военврачей, выковыривающих из тел пули, он видел не раз – то есть это врачи, но не хирурги. Стольникову хватило одного взгляда, чтобы понять: за тот час, что он спал, откуда-то издалека прибыли по его душу мозгоправы. Откуда? Из Моздока? Вряд ли. Скорее, из Владикавказа. Чем дальше от Грозного, тем меньше хирургов и больше психологов. Самое большое количество психологов в Москве.
– Как вы себя чувствуете?
– Кто вы и что вам от меня нужно? – Стольников решил сразу дать понять, что играть он по их правилам согласен, но считаться с ним следует.
– Мы врачи. Вы много пережили, поэтому сейчас пытаемся понять, способны ли вы дальше выполнять свои обязанности.
– Откуда вы знаете, что я пережил?
Ситуация складывалась таким образом, что больной начинал задавать вопросы врачам. Это было явно против правил. Перекинувшись двумя фразами, Стольников успокоился: если хочешь дать понять психу в белом халате, что ты здоров, будь немного психом тоже. Это сближает.
– Послушайте, – тихо проговорил пожилой доктор, – мы на вашей стороне. Мы работаем от имени ФСБ, да. Вам следовало вести себя с этими людьми более уравновешенно. Но нас больше интересует не цель, с которой мы сюда доставлены, а ваш рассказ.
Капитан дотянулся до тумбочки, взял стакан и сделал несколько глотков воды. Самый лучший способ убедить людей в твоем спокойствии – это сделать несколько ровных глотков. Кто часто смотрит через экран телевизора на трибуны, тот знает. Стольников телевизор смотрел редко, но природа его существа сама подсказывала правильные решения.
– Двадцать восемь лет назад здесь появился человек, который утверждал, что он из Другой Чечни.
«Только не смотреть сейчас в их сторону, – решил Саша. – Пусть рассказывает дальше».
– Этот человек, – продолжал говорить молодой врач, – вскоре умер. Он не смог пережить увиденного. Его приводил в трепет даже лосьон для бритья. Но его рассказ удивительным образом был похож на ваш. С той лишь разницей, что вы пришли оттуда, будучи человеком этого мира, он же оказался здесь новичком.
Пожилой положил коллеге руку на колено.
– Александр Евгеньевич, прежде чем начать говорить с вами на эту тему, нужно соблюсти неприятную процедуру. Нам нужно убедиться, что вы адекватны. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Это первый вопрос теста?
– Все верно, мы зададим вам еще несколько вопросов, – проговорил молодой и распахнул принесенную с собой папку. – Сколько людей проживает на планете Земля в данный момент?
– Шесть с половиной миллиардов.
– Хорошо. Продолжите, пожалуйста, эти строки: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…»
– Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты. Вижу, срезать меня на экзамене у вас нет желания?
– Как связаны Архимед и ванна?
– Он там дрочил?
– Александр Евгеньевич, вы что, не понимаете, что от ваших ответов зависит наш отчет для ФСБ?
– А вы не понимаете, что меня ждут десять моих людей? Еще живых – вы меня понимаете?
– Понимаем, – согласился пожилой и поправил на носу очки. – И все-таки как связаны Архимед и ванна?
– Долбаный Архимед лег в долбаную ванну и понял, что вытеснил такой объем долбаной воды, какой объем занимало его долбаное тело! Дальше!
– Вы испытывали когда-нибудь страх?
– Я его всегда испытываю.
– Но вы можете вспомнить, когда страх едва не прикончил вас? – вмешался молодой.
– Пожалуй.
– Только… – пожилой снова поправил очки. – Я прошу вас – спокойно. Мы делаем свою работу. Помогите нам. Хорошо?
– Хорошо.
– В тот день, в феврале девяносто пятого, была отвратительная погода. Двадцать второго февраля, как раз перед праздником, шел сначала дождь, потом повалил снег. К вечеру у меня зуб на зуб не попадал, бойцы замерзли не меньше моего. Как ночь провели – не помню. Или вспоминать не хочется – так вернее будет… С собой были спальные мешки, и к утру они все стали насквозь промокшие…
Саша выдвинул ящик, вытащил пачку сигарет, оставшуюся после визита Удальцова, закурил.
…Солнце поднялось из-за гор, и впервые за ночь старший лейтенант Стольников улыбнулся. Боевое охранение стояло всю ночь, но он все равно не сомкнул глаз, то и дело поднимался, чтобы проверить посты. Курил сигарету за сигаретой, хотя всего неделю назад бросил курить. А перед этим выходом не удержался, засмолил…
Рассвет в горах – необычное зрелище. А на войне, кроме всего, это еще и доказательство, что пока жив. Стольников окинул взглядом бойцов – от них валил пар, как от выбежавших из бани отдыхающих. Но только почему-то отдыхающие были с изможденными лицами, в ватниках и при полной боевой выкладке. А через полчаса солнце спряталось, и Саша снова почувствовал холод.
Задача наполовину была выполнена. Взвод вышел на высоту и закрепился. В штабе не знали, появятся здесь люди Умарова или нет, как не знали, появится ли он еще на трех высотах, которые заняли другие группы. Через три часа по дороге должна была пройти крупная колонна федеральных сил с людьми и боевой техникой. Рисковать после Грозного никто не хотел. Войска стягивались все южнее и южнее, тесня банды к границе. Но в феврале девяносто пятого это были не просто банды, это были группировки, имевшие возможность противостоять регулярным частям Российской армии.
Саша занял высоту. Пулеметчики и снайпер расставлены – он еще ночью провел рекогносцировку, в очередной раз убедившись в том, что карты шестьдесят пятого года, имевшиеся на руках офицеров в то время, и местность, на них обозначенная, имеют мало общего.
Теперь оставалось только ждать. Пройдет колонна, и вечером их снимут. Площадка для посадки «вертушек» идеальная, вертолеты могут садиться даже парами. Можно было и сюда забросить десант, но это все равно что рассказать Умарову о своих планах на ухо. Нечего делать здесь «вертушкам», мертвое место. Поэтому пришлось отделению, которое прихватил с собой Стольников, почти сутки добираться до высоты своим ходом. А потом была эта ужасная ночь… В такие минуты не лезет в голову ничего, кроме мыслей о горячем, обжигающем душе и жаренной на сале картошке…
– Шкирко, посты проверил?
– Так точно, товарищ старший лейтенант. Все в порядке.
После этого короткого диалога прошло две или три минуты.
Бойцы не поняли, в чем дело, а Стольников, сообразивший мгновенно, прокричал:
– В укрытия!..
Свист резко стих, и тишину высоты разорвали первые четыре мины. По позиции Стольникова били из минометов. Пока не прицельно, но он знал: несколько минут, и мины начнут разрываться у него под носом. Ну, одна-то как минимум разорвется…
Он понял, что сержант Шкирко солгал и что посты сняты ножами, когда из-за огромного, похожего на коренной зуб великана-камня ударил миномет. И сразу грохнули три или четыре гранатомета.
В это мгновение Стольников осознал ясно: группа будет уничтожена в считаные минуты. Он вывел людей на высоту, которую за несколько часов до его прихода чехи укрепили для атаки на колонну. Бандиты не успели даже позавтракать и ширнуться – когда Саша привел своих людей, на высоте не было ни пустой консервной банки, ни единого шприца, ни единого клочка бинта. Значит, отойдя и находясь в сотне метров от позиции, чехи спокойно наблюдали, как Стольников выставляет посты, как его люди едят тушенку с ножей, как забираются в спальные мешки…
Ужас объял старшего лейтенанта. Те шесть или семь часов, что он был на высоте, боевики находились рядом и обдумывали, когда начать резать русских!
И момент был подобран – лучше не придумаешь. Заспанные, не отдохнувшие за ночь бойцы, расслабляющий рассвет с теплым солнцем, минута, когда хочется развести костер и поесть горячего… Все мысли только о еде и тепле. Они не стали атаковать отделение ночью по одной только причине – боевикам не было известно, отдельное это русское подразделение или часть более крупного, расположившегося по всей высоте. Теперь же, когда стало ясно, что это всего лишь пятнадцать человек, боевики ударили. Атаку на колонну никто не отменял, поэтому до ее появления нужно было задавить русских и, уже ничего не опасаясь, расположиться с удобствами…
Стольников видел, как одной из гранат была разбита радиостанция и как, держась за культю оторванной ноги и крича, сползал вниз радист. Он видел, как горящий, с оплавленным лицом, дико голося, мчался по склону прикомандированный к группе авианаводчик. Саша вскоре потерял его из виду, потому что рядом взбугрилась земля и осколочная граната из РПГ оглушила его разрывом. Боль в ноге ударила током до самой шеи. Рухнув, Стольников смотрел, как умирает его группа. Оглушенный, он увидел, как в скале над его головой, на высоте человеческого роста, разрывается еще одна граната. Осколки, хлынув сверху, накрыли его, и свет померк…
Саша хотел открыть глаза, но не смог. И когда через силу разлепил веки, его глазницы были полны крови. Она ручьями хлынула на лицо, прибывая из раны на голове.
– Шкирко!.. – прокричал Стольников.
Он должен был сообщить о нападении в штаб, но радиостанции не было. Ее осколки валялись по всей позиции. Вокруг свистели пули так интенсивно, что страшно было поднимать голову. Но все-таки Стольников, перевернувшись и проверяя, может ли двигаться, прокричал еще раз:
– Шкирко!..
Сержант не мог слышать. Прошитый пулями, он уже давно лежал на дне неглубокого окопа.
– Твою мать!.. – прохрипел старлей и выдернул из кобуры на бедре «стечкин». – Занять оборону!.. Огонь!..
Стерев кое-как кровь, он поднял голову, осмотрел позицию, и на глаза ему попался Смелков. Боец был уже ранен и уползал в кусты, волоча за собой раздробленную ногу. На лице его застыло выражение отчаяния и ужаса.
– Смелков! – позвал Стольников. – Смелков! Посмотри на меня, солдат!..
Боец поднял голову и впился в командира пустым взглядом.
Это были еще не те бойцы, с которыми он заканчивал последний год последнего тысячелетия… Это были «срочники», видевшие раньше кровь только из разрезанных кухонными ножами пальцев. Хлебнувших лиха бойцов, бравших Грозный, во взводе Стольникова было слишком мало.
– Смелков, ракету! Пусти ракету, солдат! Красную! Ты слышишь меня?!
Жилет Саши был сорван осколками. Ракеты и карманы с магазинами отлетели в сторону, и теперь живот жгло от ссадин. Жилет спас ему жизнь, но заряжать оружие и дать хоть какой-то сигнал своим было невозможно. Ракеты были у Смелкова – первого же попавшегося ему на глаза бойца, но тот, не спуская со старшего лейтенанта пустого взгляда, продолжал ползти в кусты, держа ногу рукой. Его автомат валялся в десятке метров от него…
Вскочив, Стольников в два прыжка добрался до солдата, рванул на его жилете лямки и выдернул ракету. Бессмысленный крик Смелкова: «Не надо, не надо!..» – прошел мимо его ушей. Боец терял рассудок. Открутив крышку, Саша направил ракету в небо и дернул шнур. Шипя и огрызаясь, красный джинн ушел в небо.
И в это мгновение что-то липкое и горячее ударило в его и без того запачканное лицо. Голова Смелкова разлетелась, на ее месте теперь торчал огрызок шеи, и из него мощным фонтаном била кровь. Стольников выдернул из жилета агонизирующего бойца еще одну ракету и снова запустил.
Только теперь он обратил внимание на высокую плотность огня. Его люди сидели по два-три человека, метрах в двадцати друг от друга. Все залегли в приготовленные ночью окопы. Хотя это не окопы были, конечно, а окопчики. Какой смысл рыть полнопрофильные инженерные сооружения для подразделения, которое просто заняло высоту на несколько суток?..
Вероятно, как только началась стрельба, бойцы разбежались. Лежать остались около пяти человек. Их накрыло огнем в первую очередь.
– «Вертушки» идут! – прокричал Саша, не веря в то, что говорит. – Держаться!
Он знал: никаких «вертушек» нет и скорее всего не будет. Вряд ли кто-то увидел те ракеты – не до них. Если кому-то и придет в голову проверить высоту, на которой должна была закрепиться группа Стольникова, то через пару дней это сделают, не раньше. А сейчас не до пропавших отделений. Идет колонна, цена которой – ситуация на юге Чечни…
Двое лежали в спальных мешках, они так и не успели из них выбраться. Было хорошо видно, как пули то и дело попадают и попадают в них, выбивая кровавые комья ваты…
Сколько времени прошло с той минуты, как он услышал свист летящих мин? Две? Три? Он поднял автомат и перекатился. Стрелять было невозможно – кровь заливала лицо, мешая вести прицельный огонь. В отчаянии и злобе Стольников перекатился на спину, направил в сторону заснеженных валунов автомат и расстрелял магазин одной очередью. Когда патроны закончились, бросил автомат и схватил «АКС» Смелкова.
Пока залегал, пригибал голову, обратил вдруг внимание, что с позиции огонь ведется только с двух точек. Работал пулемет Ярцева и автомат Головина. Почему молчат остальные?!
– Русский ванька, сдавайся!.. – донесся до него возглас. Вместе с этим криком Саша сообразил, что боевики прекратили огонь.
– Русский ванька, сдавайся! Жить будешь!
– На тебе, сука!.. – прокричал Головин, швыряя гранату.
Саша смахнул рукой кровь с лица и за то мгновение, пока новая волна не залила глаза, успел заметить, что вслед за Головиным бросил гранату и Ярцев.
Взрывы раздались почти одновременно. Схватив автомат, Саша прижал предплечье левой руки ко лбу. Ватник сдержал кровь, и старший лейтенант смог сделать две очереди от бедра.
А у Ярцева снесло крышу от бешенства. Предложение сдаться в плен довело его до исступления. Вскочив в полный рост, он поднял ПК и стал разряжать коробку пулемета, не жалея патронов.
– Суки!.. – кричал он. – Бешеные твари!..
– Ложись!.. – остервенело заорал Стольников, и в этот момент ватник Ярцева покрылся клочками ваты. Пулемет выпал у него из рук, сам боец рухнул замертво на спину.
– Головин, живой? – позвал Саша.
– Живой… – отозвался тот. – Только ранен…
– Я тоже.
– Что будем делать, командир?..
– Умирать, – произнес Стольников и ужаснулся своим словам. – Как положено…
– Я тоже так думаю. Вы ходить можете?
– Я могу встать, Головин. Ты как, готов?
– Готов, товарищ старший лейтенант. Только просьба одна…
– Говори, – морщась от боли и подбирая под себя раненую ногу, чтобы подняться, разрешил Стольников.
– У меня в части, под подушкой, письмо. Ну, подружке… Вы отправьте, ладно? А потом черкните ей пару строк?.. Мол, так и так… погиб героем… А?
– Дерьмо вопрос, – отозвался Стольников. – Сделаем. Вместе с тобой.
Они встали одновременно.
– Ура!.. – дико закричал Головин, бросившись вперед…
Саша расслышал только две очереди из нескольких десятков. Первая перерубила Головина почти пополам, а вторая прошила ему плечо, ногу и руку. Старший лейтенант и солдат упали одновременно…
Если бы Стольников потерял сознание, его добили бы, как всех. Он лежал и чувствовал, как немеют руки и ноги. В падении его голова повернулась набок, и теперь кровь заливала лоб и висок, а затем падала на утоптанный розовый снег. Он лежал, смотрел, как чехи собирают оружие его бойцов, и думал: «Я умер или нет?» Свое дыхание он не чувствовал. Удары сердца не ощущал. «Скорее всего я умер», – подумал Саша. Он где-то вычитал, что последним умирает в человеке мозг, если он не поражен в первую очередь. Человек все видит, слышит, способен понимать, но ничего не чувствует – ни боли, ни стыда, ни отчаяния.
Он увидел перед своим лицом высокие шнурованные ботинки коричневого цвета. В таких солдаты НАТО воюют в Ираке. Потом увидел покрытую густыми волосами руку и заметил, как дернулось его тело. Кто-то вынул из его кобуры «стечкин» и радостно закричал на чеченском. Было хорошо понятно только одно слово: «стечкин».
А потом на лицо Саши опустилась нога. Он не чувствовал боли и не мог закрыть глаз. Он находился в анабиозе. Размазав подошвой кровь на лице русского, чеченец отошел. Он решил, что русский русоволосый богатырь убит. И вдруг Стольникову пришла в голову мысль, что он не умер. Он просто похож своим видом на «груз 200».
Вскоре все затихло, и несколько минут Саша не слышал ни звука. Лишь где-то в деревьях пересвистывались птицы. Но вскоре высота снова пришла в движение, и чехи стали добивать раненых. Стольников слышал выстрелы, хрипы, храп, вскрики и смех.
И снова появились эти коричневые ботинки. Саша видел, как перед ним упала его левая рука. Чех снял часы, рассмотрел, не увидел в них ничего замечательного и бросил. И тут Саша почувствовал боль в ухе и с удивлением обнаружил, что его голова оторвалась от земли.
«Будет ухо резать», – понял старлей. Ему вдруг стало страшно. Не от происходящего, а что ему будут резать ухо. Как собаке. Но чех рванул на его шее воротник, убедился, что нет цепочки, и отпустил ухо. Голова упала, и кровь снова стала заливать глаза.
Над головой раздался знакомый звук затвора «стечкина». Саша много думал о смерти, но он никогда не обдумывал сценарий, который предполагал бы его убийство из его же собственного оружия. Бандит прокричал что-то и нажал на спусковой крючок. За спиной Стольникова послышался стон. Головин…
Выстрел, выстрел, выстрел. «Сейчас моя очередь», – понял Саша. Но вместо выстрела чех, проходя мимо, ударил его ногой в лицо.
Стольников пришел в себя в вертолете. Он лежал на полу, и над ним болтался пузатый и прозрачный капроновый пакет с физраствором… «Стольников!.. Стольников!..» – беспрестанно произносил кто-то…
– Стольников!
– Да-да, я слушаю вас, – отозвался Саша.
– Вы сказали, что в тот день, в феврале девяносто пятого, была отвратительная погода. Был дождь, потом повалил снег. С собой у вас были спальные мешки, и к утру они все стали насквозь промокшие.
– Да… Так и было…
– Ну и что случилось дальше?
– Ничего.
– Тогда с чем же был связан самый большой страх в вашей жизни? – спросил пожилой и поправил очки.
– Мне стало страшно, что мы простынем, а «вертушки» за нами придут только через сутки.
– Вы боялись простыть? – повторил молодой.
– Страшно, – подтвердил Саша. – Только кашля на той высоте нам не хватало. У вас еще есть вопросы?
– Да, но мы отложим разговор на завтра, хорошо? Вы напряжены. Нет?
– С чего вы взяли, что я напряжен?
– Я в психиатрии двадцать лет, молодой человек.
– Да, мать вашу, я напряжен! – рявкнул Стольников. – И я устал объяснять почему! И что там с вашим человеком, который боялся лосьона для бритья?
– Он умер.
– Это все?
– Да.
– Какая короткая история, – похвалил капитан.
– Не короче вашей, – заметил пожилой и посмотрел на коллегу. Они стали собираться. – Вы здоровы, Стольников. В этом нет никаких сомнений.
– Так донесите поскорее эту радостную новость до ФСБ и командира моей части!
– Мы не работаем на командира вашей части, – уже в дверях ответил молодой.
– Меня устроит и доклад ФСБ!
Они вышли.
С тех пор прошли почти сутки. Сидя на кровати, Стольников упрямо смотрел на стену перед собой. Проснувшись затемно, он умылся, аккуратно повесил полотенце на спинку кровати и больше уже не вставал. Солнце стояло в зените. Но его никто не тревожил. И не отпускал. Новость врачей не впечатлила ни сотрудников ФСБ, ни командование его части.
– Они затеряют навигатор, – прошептали губы Стольникова. – Они его затеряют или приведут в негодность. И тогда – конец.
Он поднялся. Подошел к окну и оценил перспективу. Напротив окна – пост дневального. Доложит сразу. Развернувшись, Стольников приблизился к двери и вышел в коридор. Пройдя несколько шагов, открыл дверь туалета и повернул голову. У входа в госпиталь стоял табурет, на нем сидел человек в камуфляже без знаков различия. Камуфляж как только что из вещевого склада. Понятно. А на крыльце курит второй. Итого – двое.
Вымыв руки, Саша вернулся в палату и намотал на руку обрывок половой тряпки, найденной в туалете. Еще минуту постоял посреди комнаты, закрыв глаза и бормоча что-то под нос, а потом резко вышел в коридор…