Согласно одному из сохранившихся документов королева Вильгельмина удовлетворила прошение Луи Грондейса, поддержанное министром иностранных дел Нидерландов Херманом ван Карнебеком, о предоставлении ему права указывать после имени знаки его отличия, а их было немало: офицерский крест ордена Короны Бельгии, рыцарский крест ордена Почетного легиона Франции, офицерский крест ордена Короны Румынии, российские ордена святого Станислава 3-й степени, святой Анны 3-й степени, святого Владимира 4-й степени, знак отличия российского ордена святого Георгия 4-й степени.
Документ датирован 29 августа 1921 г. Годы славы Луи Грондейса (1878–1961) к тому моменту были уже в прошлом: Первая мировая война, русская революция и последовавшая за ней военная интервенция. За семь лет он был удостоен многочисленных орденов в странах, которые признали его заслуги как воина и как журналиста.
На фотографиях он выглядит горделивым, высокомерным человеком с упрямым выражением лица; на груди наградные знаки в три ряда. Человек, которого не так легко ввести в заблуждение. Кем же был Луи Грондейс на самом деле? Племенники и племянницы, которые еще лично знали его, описывают его запальчивым, одержимым, амбициозным, надменным, серьезно воспринимающим вопрос сословной принадлежности. От своих отцов, братьев главного героя, они слышали, что эти качества он приобрел еще в юности. Если же его характер определять одним словом, то он был несносным. Его смерть все вспоминают как анекдот: он умер в возрасте 82 лет, фехтуя в полном облачении, как не без иронии отмечали они.
Он родился в городе Памекасане на острове Мадура в Голландской Ост-Индии. При рождении получил имя Лодевейк Хермен. Старший сын в семье, где отец был голландцем, а мать наполовину индонезийкой. Умный и развитой, он показал в 1896 г. лучшие во всей Голландской Ост-Индии результаты на выпускных экзаменах средней общеобразовательной школы (HBS). В том же году он отправился в Нидерланды, где с отличием окончил курс по физике и математике, посещал лекции популярного в то время философа Болланда и принимал участие в жарких дискуссиях на философские темы. Женился и стал работать учителем физики в Тилбурге.
В августе 1914 г. разразилась война, которая войдет в историю как Первая мировая. В один миг его жизнь изменилась. «Как только разразилась война, я принял решение воспользоваться своим ежегодным отпуском для поездки в зону боевых действий», – писал он в своей книге «Эпизоды русской революционной войны». Отпуск на поле боя! Как вы это себе представляете? Может быть, у автора было особое чувство юмора? Или он был ненормальным? Или поклонником экстремального туризма, как сказали бы мы сейчас.
Грондейс читал сообщения о бельгийцах, «чьи безопасность, покой и достоинство» подверглись угрозе, и о немецкой армии, которая наступала, «сея панику и всепоглощающий страх» среди гражданского населения. Все это вызывало в нем неподдельный интерес, и он захотел «на месте вдохнуть особую атмосферу войны». Материалы, посвященные своим ощущениям, он опубликовал в газете Nieuwe Rotterdamsche Courant, позднее они вышли в сборнике «Голландец в разоренной Бельгии». Так началась его карьера военного корреспондента. Позднее он стал писать по заданию многих других изданий, таких как The Daily Telegraph, Le Temps, l’Illustration, Revu des Deux Mondes.
Из его повествования следует, что он ничего не боялся, умел здорово блефовать, владел многими языками, а также искусством общения, т. е. обладал свойствами, которые ему очень пригодились. Свою первую награду, бельгийский орден Короны, он получил за проявленный героизм при успешно осуществленной попытке освободить из немецкого плена десятки священников.
В период нахождения в Бельгии проявилось своеобразное качество Грондейса – его тянуло на войну. «Я должен признаться, что драматические события в Лувене, свидетелями чего я стал, вызвали во мне отвращение к совершенным чудовищным преступлениям и чувство сострадание по отношению к их жертвам». Одновременно он осознал, что война предоставляет ему возможность изучать человека, «самого интересного объекта наблюдения», при таких обстоятельствах, когда он проявляет себя иначе, чем в обычных условиях. Люди из разных социальных слоев в чрезвычайных ситуациях сбрасывали маски «своей классовой и сословной принадлежности» и проявляли свои истинные качества. С иронией, а иногда с восхищением он отмечал «самые поразительные метаморфозы».
Война была, по его словам, «матерью всего сущего» и «созидательницей всех аристократических ценностей». Поэтому он решил «предпринять все усилия, чтобы в качестве наблюдателя, а также, по возможности, в качестве военного принять участие во всех видах военных действий: нападении и обороне, развертывании войск и отступлении, бомбардировках и осаде, разведке на земле и в воздухе». Война его манила.
Одержимый войной, Луи Грондейс отправился во Францию, на поля сражений при Аррасе, Сен-Кантене, на реке Сомма, под Верденом. Благодаря таланту дипломата ему удалось получить разрешение попасть на фронт. Однако очень быстро он почувствовал себя частью контролируемого пресс-пула, журналистам которого позволялось посещать лишь освобожденные поля сражений. Когда он пожаловался на это французскому министру иностранных дел, тот посоветовал ему попытать счастья в царской России. Там у военных корреспондентов могли быть большие возможности. Он последовал совету. Действительность оказалась, однако, не совсем такой, какой ему ее описывали. Лишь через французского генерала маркиза Лакиша, у которого были хорошие связи с великим князем Николаем Николаевичем, ему удалось решить вопрос. Он получил подписанный генерал-квартирмейстером документ, который позволял ему пребывать в течение неопределенного времени в русской армии.
Когда Грондейс прибыл в штаб армии, располагавшийся в Могилеве на Днепре, войска отступали, и ему представился шанс вникнуть в вопросы стратегии ведения войны. Довольно быстро он завоевал доверие штаба, был расквартирован в поезде командующего армиями Юго-Западного фронта, генерала Николая Иванова, а вскоре после этого у сменившего его на посту командующего 8-й армии генерала Алексея Брусилова. Под его началом Грондейс не упустил свой шанс выступить в качестве боевой единицы!!!
Позднее бесстрашный Грондейс напишет о своем боевом крещении: «Спустя полчаса после того, как я прибыл в сектор боевых действий 7-го егерского полка, я стал участником штыковой атаки на занятую венграми позицию – под пулеметным огнем и обстрелом из гранатометов. С этого момента русские офицеры стали считать меня своим. Они должным образом отметили в официальных реляциях, что проявленное мною в опасных для жизни ситуациях хладнокровие оказало благотворное влияние на боевой дух солдат. С того момента я был допущен в узкий круг офицеров, состоявший из пяти человек, которые имели право делить трапезу с Брусиловым». Грондейс достиг цели: он оказался в самом центре боевых действий. В одночасье он становится военным корреспондентом, который принимает активное и непосредственное участие в боевых действиях. Брусилов оценил этот поступок, расположивший его к нидерландскому журналисту: «Даже если не отвага толкнула вас на то, чтобы присоединиться к нашим солдатам, то ничего более разумного вы не могли бы предпринять. Нам не известно ни одного другого примера, когда агент иностранного правительства без абсолютной на то необходимости принял бы участие в штыковой атаке». Агентом он его назвал потому, что Грондейс передавал информацию в Генеральный штаб Нидерландов.
Когда весной 1916 г. Грондейсу вновь довелось посетить штаб армии французов, то оказалось, что отголоски его славы достигли уже и Вердена: он был удостоен награды российским военным командованием. Здесь он делил трапезу уже с французскими военачальниками Анри Филиппом Петеном и Робером Нивелем. Благодаря их посредничеству ему позволили принять участие в облете театра военных действий. Его наблюдения были довольно лирическими, описание природы необычайно романтичным и преисполненным поэтического настроения. Он был зачарован «величественностью пейзажа и завораживающей зрелищностью военного действа». Он полностью погрузился в это. «Я ощущал себя индонезийским богом войны, который грозно и озабоченно, восторженно и с состраданием, предвидя исход, невозмутимо наблюдал с заоблачных высот за подготовленным местными богами ристалищем гладиаторов».
Вернувшись в 1917 г. в Россию, Грондейс стал свидетелем Февральской революции, в результате которой царь был низложен. Его удручало положение в армии: падение дисциплины, несоблюдение приказов старших по званию. Но война продолжалась, а моральный дух Грондейса не претерпевал изменений. Он принял участие в июньском наступлении 47-го Сибирского пехотного полка на позиции румын на Юго-Западном фронте, месяцем позже в операции мусульманского чеченского кавалерийского полка против немецких войск. А еще месяц спустя пошел дальше и принял командование 46-м Сибирским полком после гибели российского военачальника. И не без успеха. Под его командованием полк штурмом взял высоту под городом Тернополем и захватил в плен немецкий батальон. Когда в том же году произошла Октябрьская революция, от боевого духа солдат ничего не осталось. Победа была на стороне большевиков, руководимых Лениным. Убежденный в том, что борется за правое дело, Грондейс хотел присоединиться к Добровольческой армии под командованием генералов Алексеева и Корнилова, которые прославились в общей борьбе Антанты с союзом Германии, империи Габсбургов и Османской империи.
Однажды, когда он продвигался на Юг России, его арестовали большевики. Задержанный, он снова стал журналистом, профессиональное любопытство которого вынуждало его попытаться понять противника. Из разговора с матросом, который должен был его охранять, Грондейс стал понимать, в чем был секрет силы большевиков: «логика одержимости идеей, которая овладевает массами, соответствует инстинктам и страстным желаниям этих масс». Но обратить себя в их веру он не позволил. После того, как он был освобожден, ничто не могло его удержать от продолжения пути в направлении Добровольческой армии, большинство в которой составляли казаки. В пути его вновь задержали большевики, которых он в пылу страсти охарактеризовал как «стаю азиатов, недостойных свободы».
В здании Войскового правительства в Ростове-на-Дону он наконец встретился с генералами Лавром Корниловым и Михаилом Алексеевым, а также с генералом Алексеем Калединым, атаманом Донского казачьего войска. Все вожди контрреволюции, армия которых насчитывала три с половиной тысячи единиц живой силы, в окружении в десятки раз превосходящих сил противника, укрылись в этом последнем оплоте «мира изящных манер, где можно еще было встретить проявления отличавшего Россию изысканного благородства». Горстка солдат, которые должны были оказать сопротивление «огромному натиску десятков миллионов безбашенных, истошный ор которых заглушал социальный прогресс».
В середине февраля Грондейс покинул город, чтобы присоединиться в Новочеркасске к казачьему войску. В пути машинист поезда сбежал, оставив состав посреди заснеженной пустыни. На случайно проезжавшей мимо карете скорой помощи ему удалось добраться до командного пункта, где он получил приказ совместно с двумя казачьими отрядами, подчиненными Корнилову, атаковать соседнюю деревню. Обдуваемые ледяным ветром, они пробирались со своими пулеметами по глубокому снегу навстречу огню вражеских пушек. Это был неравный бой. В конце концов, понеся большие потери, Грондейс и его соратники были вынуждены отступить. Экспедиция с треском провалилась: контрреволюционеры терпели одно поражение за другим. По возвращении войсковым подразделениям был предоставлен выбор в отношении дальнейших действий, но Грондейс не хотел отступать. Он решил присоединиться к оставшимся частям войска Корнилова, и был зачислен в состав одного из полков. С кавалеристами, офицерами, отличавшимися хорошими манерами, он чувствовал себя комфортно в суровой обстановке войны.
6 марта 1918 г. Грондейс, который к тому времени свободно говорил по-русски, получил задание отправиться со своим помощником в Киев и обратиться с призывом к офицерам, отрезанным от Добровольческой армии, присоединиться к Корнилову. Для дезинформации большевиков ему была выдана справка об освобождении: «Настоящим удостоверяется, что корреспонденту голландской газеты Грондейсу и Павлу Демидову, освобожденным после нахождения под арестом, надлежит покинуть находящийся под контролем Добровольческой армии сектор военных действий в выбранном по их усмотрению направлении». Справка ему не помогла. Не успели они покинуть этот сектор, как их арестовали большевики, которых мало впечатлил дипломатический паспорт Грондейса с многочисленными визами. Их окружили солдаты с искаженными от ненависти лицами, кто-то крикнул: «Да они капиталисты, кончать их».
Под страшные крики сотни красногвардейцев большевистский командир быстренько отправил их в деревню Белая Глина и посадил под стражу в бронепоезд. Пока допрашивали Демидова, Грондейс размышлял об отчаянной ситуации, в которой он оказался. В его нагрудном кармане имелся целый ряд военных документов, свидетельствовавших о его участии в операциях Добровольческой армии. Он прекрасно понимал, что они могут стать фатальными для него, но он не хотел с ними расставаться: они представляли для него огромную ценность. Все сильнее он осознавал, что его могут поставить к стенке.
Позже его перевели в спальный вагон замполита Шостака, с которым они были ярко выраженными антиподами. Дни напролет они колесили взад и вперед вдоль фронтовой линии и вели ожесточенные дискуссии. Грондейсу повезло, что большевик был немстительным. По приезде в Москву, к немалому удивлению Грондейса, его освободили.
По сравнению с его предыдущим пребыванием в Москве, семью месяцами ранее, в городе мало что изменилось. Повсюду он наталкивался на брошюрки с многочисленными предписаниями, уставами, законами, что вызывало у него тошноту, – все эти декреты, по мнению Грондейса, унижали человеческое достоинство. На заводах и фабриках власть авторитета инженеров подменялась властью пролетариев. В гимназиях процесс обучения контролировался привратниками, которые получали больше учителей. Он так никогда и не сможет привыкнуть к новым социальным отношениям.
В конце мая 1918 г. Грондейс перебрался из новой столицы в Петроград, а оттуда через северный портовый город Мурманск вместе с 2500 беженцами покинул полюбившуюся ему Россию на борту корабля «Опорто», идущего под флагами Англии и Португалии. В начале июля он прибыл в Париж, где выступал с различными лекциями, посвященными Добровольческой армии. Он был единственным иностранным участником знаменитого Кубанского похода, единственной кампании, во время которой удалось пробить брешь в революционном кордоне.
Лето 1918 г. Грондейс провел во Франции со своей молодой женой Валентиной Гончаренко-Петренко, с которой познакомился в 1917 г. в охваченном революционными волнениями Петрограде. Ей было двадцать, ему сорок. Со слов посла Нидерландов, он вращался в кругах высшего офицерского состава. Ему был оказан «необычайно радушный прием благодаря его интеллектуальным способностям, обширным военным и научным познаниям, такту и деликатности». В качестве гостя главнокомандующего генерала Анри Гуро он провел неделю на фронте под Верденом. Он также встречался с генералами Ноэлем де Кастельно, Робером Нивелем и был удостоен аудиенции с Жоржем Клемансо, премьер-министром республики. Посол Нидерландов был очень удивлен, что ему удалось достичь такого положения без официальной поддержки посольства. Звезда его взошла так высоко, что он был включен в состав Французской военной миссии, игравшей существенную роль в военной интервенции в Россию.
7 сентября 1918 г. Грондейс поднялся в Бордо на борт корабля, отправлявшегося в Соединенные Штаты, где его ожидала встреча с бывшим президентом Рузвельтом, сторонником интервенции в Сибирь, и чешским президентом Томашем Масариком, а в Японии с военным министром Гиити Танакой. В декабре того же года он прибыл во Владивосток.
В Сибири царил хаос. В результате столкновения интересов внутренних и внешних сил наступил период безвластия. В популярной в те дни песни был куплет: «Мундир английский, погон французский, табак японский, правитель омский». Большевики, установившие свою власть в европейской части страны, намеревались распространить ее и за Уралом, в азиатской России, но целый ряд противодействующих сил пытался этому помешать.
На одной из фотографий мы видим Грондейса со строгим выражением лица, во французском мундире в чине капитана. Рядом с ним за роялем его молодая жена. Справа от нее пальма. На заднем плане на стене медвежья шкура с висящим на ней самурайским мечом. Фотография сделана в вагоне поезда, предоставленном Грондейсу как члену Французской военной миссии. Так они передвигались, прицепленные к локомотиву, в направлении Запада. Довольно опасное путешествие, если учесть, что вагон мог быть захвачен одной из многочисленных банд, которые превратили Транссибирскую магистраль в опасную зону. Чита, Иркутск, Томск, Челябинск. Так прошло три месяца. Грондейс видел, как истощена белая армия. В то же время его восхищала «невероятная отвага» большевиков. Отступление белых шло полным ходом. «Все смотрят на меня с недовольным выражением лица, и у меня такое ощущение, будто я виноват в том, что райская жизнь окончилась». Он был свидетелем многих ужасов и жестокости и подробно опишет это как в реляциях французскому правительству, так и в своих публикациях в прессе.
13 февраля 1920 г. император Японии присвоил ему орден Восходящего Солнца 5-й степени с вручением рыцарского креста. Это была не единственная награда, которой он будет удостоен. С молодой женой Валентиной он возвратился в Европу. «Надеюсь, – писал в своем письме Грондейсу посол Нидерландов в Токио, – что ее игра на фортепиано не смягчила нравы большевиков». Первая мировая война, русская революция, а затем и военная интервенция в Сибири стали периодом его славных достижений. Хотя ему – как персоне нон грата – никогда не будет позволено вступить на землю России, эта страна навсегда осталась для него второй родиной и оставила глубокий след в его жизни.