Парни, собравшиеся посмотреть, как умрет Весси, сгрудились у стойки бара. Они делали вид, что им все нипочем, но им явно было не по себе.
Я вошел в бар как раз в тот момент, когда спиртное уже ударило им в голову. Увидев меня, они подняли возмущенный ор.
– Боже ты мой, вы только гляньте, кто к нам пожаловал, – крикнул Барри, – мистер Злоба дня.
Барри Хьюсон был неплохим парнем, но в мозгах у него царил кавардак. Я заказал виски и улыбнулся.
– Привет, ребята, – сказал я, помахав им рукой. – Держу пари, что у кого-то сегодня испортится настроение.
Их не устроила такая шутка, и они угрюмо меня окружили. Хьюсон ткнул меня в грудь указательным пальцем. Просто обожаю, когда меня тычут в грудь. Барри был пьяный, и я решил с ним не связываться.
– Послушай, приятель, – сказал он, прищурившись, чтобы получше меня разглядеть, – на такое дело только по приглашению. Ты тут в пролете. Будь паинькой и проваливай.
Я проглотил виски и показал ему свою пресс-карту.
– Ребята, вы там не единственные, – сказал я. – Куда вы, туда и я.
Хакеншмидт из «Глобуса» сдвинул свою шляпу на затылок.
– Как это ты всегда в выигрыше? – спросил он, его жирное лицо блестело как масленый блин. – Тебя тут вроде не стояло, а ты первый на раздаче.
Я кивнул:
– Знаю, это непросто, но так получается… Лучше рано, чем поздно, как сказала стюардесса одному пассажиру.
Хьюсон наполнил свой стакан и посмотрел на часы.
– Крайний срок – двенадцать ноль одна, – сказал он.
Хакеншмидт схватил пригоршню соломинок для питья и разделил их на два пучка; отложив один в сторону, он тщательно пересчитал оставшиеся соломинки. Я внимательно наблюдал за ним.
– Ты меня не учел, – заметил я, когда он закончил счет.
Этот тип приподнял свою толстую губу. Так он изображал насмешку.
– Неужели? – сказал он. – Думаю, ты тут ни при чем.
Я наклонился к стойке, выбрал одну соломинку и протянул ему:
– Положи ее в пучок и не дури.
Он посмотрел на меня, а я на него. Затем он взял у меня соломинку. Некоторые из этих сопляков думают, что они крутые парни. Но Хакеншмидт был просто придурком.
Одна из соломинок была намного короче остальных. Тот, кто вытянет короткую, услышит последние слова Весси. Я очень хотел, чтобы этот шанс выпал мне.
Хьюсон тянул первым, но короткая соломинка ему не досталась. Я пропустил перед собой еще троих, потом аккуратно протиснулся вперед, и все расступились. Я знал, какая из соломинок короткая, так что ее и заполучил.
Остальные стояли вокруг, пялясь на меня.
– Твой первый ход, – произнес Хьюсон. – Только не вздумай нарушить правила.
Я отбросил соломинку.
– Ты свое получишь, – сказал я. – Не волнуйся.
На часах было 11:20. Самое время опрокинуть еще пару стаканчиков. Эти парни глушили виски так, будто ожидали собственной смерти.
Выйдя на улицу, мы погрузились в три автомобиля, которые должны были отвезти нас к тюрьме. Хьюсон, Хакеншмидт и я с двумя другими парнями забрались в первую машину. Хьюсон сел за руль, а я занял место рядом с ним.
Когда автомобиль тронулся, Хьюсон спросил:
– С чего бы у тебя такой интерес, Ник?
Я усмехнулся. Хьюсон был стреляный воробей, но от меня он ничего не добьется.
– А почему бы и нет? – сказал я. – Весси поднял большой хай, разве не так? Я подумал – посмотрю, как его отправят на тот свет. В любом случае эти газовые штучки-дрючки для меня в новинку.
– Тебе что, этого не хватает? – спросил Хьюсон, обогнав тяжело груженный фургон.
Я пожал плечами:
– Вроде как.
– Думаешь, это сделал Весси?
Я снова усмехнулся:
– А ты думаешь – нет?
Хьюсон тихо ругнулся:
– Слушай, ты, задница, если за этим что-то стоит, то поделись. Я кое-что сделал для тебя и полагаю…
– Брось ты! – коротко сказал я. – Откуда мне знать, он или не он? Присяжные повесили на него, верно?
– Меня не интересует мнение присяжных. Я спрашиваю, что ты об этом думаешь.
– Я никогда не думаю, коллега, – поспешил я ответить. – Просто жду, когда что-нибудь произойдет.
Хьюсон хмыкнул.
– Ладно, умник, – сказал он. – Жди у моря погоды.
Мы добрались до тюрьмы в 11:40. Когда мы подъехали, за воротами нас ждали еще несколько наблюдателей. В тусклом свете все они выглядели напряженными и слегка потеснились, когда мы вывалились из машин. Так мы и стояли там кучкой, делая вид, что не знаем, зачем мы здесь, пока в 11:45 не открылись ворота.
Два надзирателя проверили нашу аккредитацию и быстро нас обыскали. После казни Снайдер[1] власти до смерти боялись, что кто-нибудь протащит сюда фотокамеру. Парни знали, что это бесполезно, и полицейские знали, что те это знают, так что шмон был просто для проформы. Затем мы двинулись через лабиринт ворот, которые запирались за нами еще до того, как мы проходили в следующие.
Мы шли гуськом и, полагаю, выглядели как славная компания профессиональных плакальщиков. Мы миновали большие тюремные корпуса, и наши шаги гулко повторяло эхо. В камерах было темно и тихо. Здание, где исполнялись смертные приговоры, находилось в дальнем углу огромного тюремного двора.
Мы обошли катафалк, припаркованный перед ним. Некоторые из нас просто мельком глянули на этот фургон и поджали хвосты.
В «доме смерти» было два входа. Один вел в узкий проход между «камерой смерти» и наружной стеной здания. Другой – в маленькую камеру, где находился Весси, в нескольких футах от входной двери.
Рядом с этим строением не было никаких других зданий. Оно единственное занимало угол двора, где заключенные играли в мяч. Когда мы шли по двору, на наши ботинки осела пыль, и мы внесли ее в помещение, где исполнялись смертные приговоры.
Охранник остановился у входа:
– Кто тут из вас на «последнее слово»?
Я вышел из цепочки и указал на себя большим пальцем.
– О’кей, – сказал он. – Подождите здесь.
Остальные прошли по коридору и сгрудились перед стеклянными окнами газовой камеры. Хьюсон был последним, кто занял свое место. Проходя мимо, он сказал мне:
– Осторожней там, приятель.
Я был удивлен тем, что улыбка далась мне с трудом. Это мероприятие заставляло меня немного нервничать.
Газовая камера восьмиугольной формы была сделана из стали, с окнами со всех сторон. Узкий проход, по которому проследовали дальше все остальные, был устроен так, что между наружной стеной и камерой оставалось четыре фута пустого пространства. Из газовой камеры вверх тянулась очень высокая стальная труба, через которую выводился наружу газ по окончании казни.
На моей стороне места было немного больше. Я заглянул в камеру. Она была около пяти футов шириной и пуста, если не считать стального стула в центре, с ремнями. Под стулом были подвешены капсулы с цианидом. Мне не понравилась камера. У меня даже мурашки побежали по спине, когда я представил, что сижу там.
С того места, где я стоял, сквозь стекло камеры я мог видеть парней на противоположной стороне, смотрящих на меня в свое окно. Они помахали мне, и я изобразил, что опрокидываю в себя две порции вискаря. Эти парни выглядели в точности как кучка обезьян, собравшихся за стеклом.
Я приехал ради того, чтобы встретиться с Весси, поэтому решил, что могу взглянуть на него. Он сидел в своей камере и курил сигарету. На нем не было никакой одежды, кроме трусов.
Я посмотрел на охранника:
– Какой смысл в таком его виде?
Охранник заглянул в камеру:
– Мы всегда раздеваем их, насколько возможно. Газ пропитывает одежду, и потом ее трудно снять.
– Когда туда посадят даму, будет большой ажиотаж из-за пропусков, – сказал я.
Охранник поморщился. Наверное, он чувствовал себя не очень здорово.
– Да, – сказал он, – но тогда вас, зевак, сюда и близко не подпустят.
Весси был крупным парнем с угрюмым, тяжелым лицом. На мой взгляд, он довольно спокойно относился к тому, что его ожидало. Его глаза остекленели, и он был мрачен, но в нем не замечалось никакой паники.
Капеллан, беспокойный толстый коротышка, опустив голову, сидел рядом с ним на стуле и читал молитву. Весси то и дело поглядывал на него и облизывал губы. Я видел, что ему хотелось, чтобы капеллан прекратил молиться.
Я почувствовал, как меня внезапно охватила дрожь, будто стало холодно. Но это было не так. Я, наоборот, вспотел. По коридору быстро прошел начальник тюрьмы. Его лицо было зеленовато-бледным, и он не смотрел на меня.
Он просто сказал «о’кей» охраннику.
Они отперли дверь в маленькую камеру. Лицо Весси напряглось, и он посмотрел на меня поверх охранников. Меня не вдохновляло встречаться взглядом с этим парнем, но я подумал, что, может быть, мне лучше немного подбодрить его. Я подмигнул ему. Наверно, ничего хуже придумать я не мог, но мне просто хотелось выразить ему свое сочувствие.
Охранник похлопал его по плечу, и Весси встал. На ногах он стоял более твердо, чем я. Капеллан продолжал бубнить свое. Но похоже, от этих молитв толку было мало.
Весси вышел из камеры. На нем были наручники, и он продолжал вращать кистями рук, так что браслеты позвякивали.
Начальник тюрьмы мрачно зачитал смертный приговор, и голос его звучал как-то странно. Я видел, что у него за ухом стекает струйка пота. Закончив, он сказал:
– Последнее слово будет?
Именно этого я и ждал. Я подался вперед, чтобы быть ближе к Весси. Краем глаза я видел, как остальные прижались к стеклу, следя за происходящим и пристально наблюдая за мной. Весси в упор посмотрел на меня.
– Вы взяли не того парня, – сказал он не совсем ровным голосом. – Я этого не делал.
Охранники сомкнулись вокруг него, но Весси внезапно напрягся. Он продолжал смотреть на меня.
– Раскрой это дело, Мейсон, – пробормотал он. – Тут замешан Лу Спенсер. Ты должен взять его, это был Лу, слышишь?
Стражники засуетились и втолкнули его в газовую камеру. Я сделал запись, чтобы порадовать парней, но последние слова Весси я опустил.
Весси усадили на стальной стул с гранулами под ним. Затянули ремни. Пока все это продолжалось – не больше сорока пяти секунд, – он не сводил с меня глаз. Я кивнул ему, давая понять, что займусь этим. Он увидел, что я не оставил его слова без внимания, и облегченно вздохнул.
Охранник притащил керамическую посудину с серной кислотой и поставил ее под стул – прямо под гранулы. Затем он быстро вышел. Начальник тюрьмы осмотрел ремни – один на груди Весси, по два на каждой руке и по одному на каждой ноге. Потом положил руку на плечо Весси.
– Ты уйдешь быстро, мальчик, – сказал он. – Сделай глубокий вдох, ты ничего не почувствуешь.
Затем он вышел из камеры.
Весси остался один.
Охранник захлопнул тяжелую стальную дверь и задвинул засовы. Мы с начальником тюрьмы стояли и смотрели в газовую камеру через маленькое окошко у двери. Десять секунд ожидания, и эти десять секунд показались мне десятью годами. Я почувствовал, как колотится сердце.
Весси медленно повернул голову, оглядев лица, наблюдавшие за ним. Он начал осознавать, что его ждет.
Начальник тюрьмы смотрел на часы. Он протянул руку и положил ее на рычаг, который опускал гранулы в кислоту. Было заметно, каких усилий ему стоило потянуть этот рычаг, – какое счастье, что это должен был сделать он, а не я. Я больше не мог смотреть на Весси. Оказалось, что я не свожу взгляда с руки начальника тюрьмы. Я видел, как постепенно напрягаются его мышцы. Затем, с легким присвистом выдохнув сквозь стиснутые зубы, он дернул рычаг вниз. Отчетливый шлепок означал, что гранулы упали в посудину. При этом звуке Весси замер на стуле. Из кислоты начал струиться вверх белый газ. Весси натянул ремни, и мышцы на его руках внезапно вздулись.
Газ быстро поднимался. Мне показалось, что я чувствую вкус горького миндаля, – но я знал, что это безумие. Мое воображение было сильнее доводов разума.
Весси почувствовал этот газ. Он откинул голову назад и замотал ею, пытаясь увернуться от испарений. Стальной стул ограничивал его движения. Я видел, как он старался не дышать. Этот парень делал себе только хуже. Наконец он не смог больше удерживаться и вдохнул. И в тот же момент получил большую дозу газа.
Он вдруг закричал:
– Нет! Нет!
Его крик разнесся по камере и дошел до нас, приглушенный и жуткий.
Я поймал себя на том, что вцепился в стальной засов двери. Мне стало тошно.
Весси задыхался, глотал ртом воздух и рвался из оков. Мне хотелось вытащить пистолет и поскорее его прикончить.
Доктор, стоявший рядом со мной, одним глазом следил за секундомером. Тридцать секунд, тридцать пять – Весси продолжал биться. Сорок пять секунд – и его голова откинулась назад. Доктор нацарапал время на чистом листе бумаги, который держал перед собой. Весси, казалось, потерял сознание.
Его голова была запрокинута, и он перестал кашлять. Испарения наполнили камеру. Очень медленно его голова стала клониться вперед. Постепенно она опустилась на грудь, длинные черные волосы, упав на глаза, закрыли лицо. Я видел, что мышцы его живота все еще сокращаются. Прошло уже три минуты. Голова его шевельнулась и чуть приподнялась.
– Он мертв, – сказал доктор тихим усталым голосом.
Я отошел от окна. С противоположной стороны газовой камеры, сопровождаемый всеми, кто там был, выскочил Хьюсон. Все с вытаращенными глазами, и всем явно было нехорошо. Я и сам чувствовал то же самое. Чтобы умереть, Весси потребовалось больше четырех минут.
– Что он сказал? – спросил Хьюсон.
Я пожал плечами:
– Он сказал: «Вы взяли не того парня, я этого не делал».
– Вот как? – усмехнулся Хакеншмидт. – Так же он тявкал и во время суда.
Хьюсон с недоверием смотрел на меня.
– Он сказал что-нибудь еще?
Я покачал головой:
– Нет… только это.
Журналисты бросились к выходу. Тут же началась схватка за телефоны и телеграф. Я пропустил всех вперед.
Начальник тюрьмы коснулся моей руки.
– Я бы не стал придавать большого значения словам о Спенсере, – сказал он как можно небрежней.
Я остановился и посмотрел на него, но лицо его было непроницаемым.
– У вас ведь иное мнение? – с надеждой спросил я.
Он покачал головой:
– Мне лучше забыть об этом.
Я слегка надвинул шляпу на глаза:
– Вы слышали анекдот про парня с деревянной ногой, который играл в пинг-понг?
Начальник тюрьмы кивнул.
– Да, – сказал он, – приходилось.
Я направился к выходу.
– Считаю, что это, видимо, тот самый случай, – сказал я и вышел.