Он приехал на встречу с Большаковым в точно установленное время. Иван Сергеевич не любил, когда опаздывали на встречу с ним, ссылаясь на автомобильные заторы, обычные московские пробки, спущенную шину или другие обстоятельства. Большаков справедливо полагал, что обязанность ответственного человека прибыть к месту встречи в точно назначенный срок является непременным условием дисциплины, нормой, не подлежащей пересмотру.
Руководитель Государственной технической комиссии находился в своем кабинете. Он встретил полковника Караева довольно дружелюбным взглядом. Если учесть, что этот человек отвечал за новейшие разработки в области защиты государственных учреждений от прослушивания, можно было предположить, насколько был защищен его кабинет от внимания посторонних лиц. Но Большаков, похоже, не доверял ни самому себе, ни даже своему учреждению. Он поздоровался с Караевым, пожал ему руку и предложил пройти следом за ним в одну из тех комнат, которые были оборудованы специальной дополнительной защитой резонансных скремблеров, практически полностью исключавших любое возможное прослушивание их разговора. Похожие комнаты оборудовались в зарубежных посольствах для работы зарубежных резидентур и шифровальщиков.
Большаков сел в удобное кресло и показал на другое кресло Караеву. Включил радиоприемник, стоявший на столике рядом с ними, и усмехнулся.
– Мы до сих пор считаем, что лучшая защита – это просто громкий звук радио или магнитофона, заглушающий наш разговор, – пояснил Иван Сергеевич, – я слышал о том, что суд над Карташовым закончился.
– Да. Он получил четырнадцать лет.
– Вы считаете, много?
– Не знаю. Я об этом не думал. Я считаю, что он получил по «заслугам», если иметь в виду его предательство. Раньше таких расстреливали, это я хорошо помню.
– Да, – кивнул Большаков, – и я всегда считал, что это правильно. Раньше была холодная война, которая по ожесточению, накалу страстей, масштабу и концентрации задействованных в ней сил была ничуть не менее массовой, чем Вторая мировая война. Фактически она шла по всему миру с переменным успехом. В конце семидесятых мы даже подозревали, что постепенно берем верх, после нефтяного кризиса, когда цены на нефть взлетели до небес.
– А потом они упали и с ней рухнула и советская экономика? – невесело продолжил Караев.
– Не совсем так. Мы провели доскональный анализ ситуации середины восьмидесятых. Это еще один миф, который был навязан нашей стране извне. Американцы не могли объяснить столь быстрой сдачи наших позиций и такого оглушительного обвала социалистической системы Восточной Европы. Поэтому был запущен миф о том, что советская экономика проиграла соревнование с капитализмом, надорвалась на гонке вооружений и отставала от американской на целую вечность.
На самом деле все это неправда. Мы были второй экономикой в мире, опережая даже западных немцев и японцев. Диспропорции были, безусловно, но они были не настолько катастрофическими. Очень неплохо развивалась экономика стран Варшавского договора. Особенно в ГДР, Чехословакии, Венгрии. Но как только мы начали сдавать позиции в Восточной Европе, все режимы тут же посыпались. Не из-за своих экономических показателей, а из-за того, что в этих странах просто отстранили от власти правящие партии, которые становились стержнем государственной системы в тех условиях. Что было потом, вы знаете. Мы сдали все, а потом развалили и собственную страну. Не из-за того, что Эстония развивалась лучше Туркмении или в Литве жили лучше, чем в Азербайджане. Это еще нужно посмотреть, где сейчас лучше жить. И где больше доходы. В богатых ресурсами Туркмении и Азербайджане или в не имеющих почти ничего Эстонии и Литве, но это к слову… Мы все виноваты в том, что произошло. Все, без исключения. Мы проиграли третью мировую войну только потому, что сами сдали свои позиции. И свою страну. Наш бывший лидер поступил как советовал Оруэлл: «Лучший способ быстро закончить войну – это признать свое поражение».
Караев молчал.
– Вы слышали о таком летчике, как Беленко? – вдруг спросил Большаков.
– Конечно, слышал, – кивнул Караев, – был такой нашумевший случай. Я был тогда молодым офицером. Ровно тридцать лет назад Виктор Беленко перелетел на своем новеньком самолете в Японию. Скандал был оглушительным.
– Я тогда работал на Дальнем Востоке, – сообщил Большаков, – Беленко служил в пятьсот тридцатом истребительном авиационном полку. Он взлетел с аэропорта «Соколовка», который находился примерно в двухстах километрах от Владивостока. И перелетел к японцам на своем двадцать пятом «МиГе». Моего руководителя сняли с работы, хотя он был менее всего виноват в том, что произошло. Японцы и американцы разобрали тогда наш новый самолет буквально по винтику. Беленко срочно вывезли в Америку, где его начали прятать по особой программе «защиты свидетелей». Его предательство нанесло очень большой удар по нашей обороне, пришлось менять всю систему «свой-чужой» на всех самолетах страны. Не говоря уже о том, что этот самолет был самым технически оснащенным на тот момент нашим истребителем.
Большаков помолчал и затем продолжил.
– Конечно, мы искали Беленко в Америке. Но американцы запустили дезинформацию, что он погиб в автомобильной катастрофе. И наши успокоились. Потом начались события начала девяностых и о Беленко, казалось, забыли. Но в девяносто седьмом он дал пространное интервью японской газете «Хоккайдо симбун». Знаете, что заявил этот предатель? В девяносто пятом году он даже приезжал в Россию. Можете себе представить, что с нами было, когда мы об этом узнали. Вот такая громкая пощечина нам всем.
Он снова замолчал. Караев терпеливо ждал, не понимая, почему Большаков вспомнил о Беленко.
– Мы его все равно найдем, – негромко, но уверенно сказал Большаков, – найдем и накажем. А вам я рассказал эту историю только потому, что вы о ней наверняка слышали. Но таких историй было несколько…
– Не сомневаюсь, – кивнул Караев. – Вы хотите, чтобы я занялся этим делом?
– Нет. Это не ваш профиль, полковник. Им будут заниматься совсем другие люди. Я позвал вас совсем по другому делу. В восемьдесят четвертом году, когда наши отношения с Америкой накалились буквально до предела и Рейган объявил нас «империей зла», к западным немцам ушел майор Йозас Минкявичус, сотрудник нашей резидентуры в Германии. Он работал на связи нашей разведки с восточными немцами. Можете себе представить, скольких он выдал?
Большаков тяжело вздохнул и продолжил:
– Один застрелился, двоим дали по двадцать лет тюрьмы. Нескольких обменяли на западных агентов. Тогда Минкявичус был заочно судим и приговорен советским судом к расстрелу. – Большаков нахмурился. Затем отрывисто сказал: – Тот, кто застрелился, был моим личным другом. Чтобы не подставлять свою семью – жену и троих детей, живущих в Западной Германии, он принял такое решение. Они до сих пор живут там. Минкявичус прятался на Западе до девяносто первого года, а после того как Литва стала самостоятельным государством, объявился сначала в Германии, затем в Польше. В девяносто четвертом он приехал впервые в Литву, затем еще несколько раз. В настоящее время он уже восемь лет как живет во Флоренции. Открыл небольшой магазин, торгует антиквариатом. Он всегда был в душе торгашом, а не разведчиком.
Караев подумал, что подобных совпадений не бывает. Он услышал название города, в котором жил Минкявичус, и понял, что его выбрали не случайно.
– Я думаю, что вы уже все правильно поняли, – продолжал Большаков, – Минкявичус живет во Флоренции и находится под негласным контролем итальянских спецслужб. Мы не можем послать туда никого из наших людей. Во Флоренции чужой человек сразу обратит на себя внимание. Но у нас есть женщина, которая была с ним лично знакома, когда проживала во Флоренции и ее супруг работал консультантом в галерее Уффици. Вы догадываетесь, о ком я говорю?
– Откуда вы узнали, что Элина с ним знакома? – мрачно спросил Караев.
Большаков протянул руку и взял со стола, находившегося справа от него, пачку фотографий. На них была Элина с мужем. Среди друзей, окружавших эту семейную пару, был и Минкявичус, обведенный красным кружком. Караев просмотрел фотографии и, не сказав ни слова, вернул их Большакову. Тот бросил фотографии на столик.
– Убедились.
– Что она должна сделать? – поинтересовался Караев.
– Не она, а вы. Просто выехать во Флоренцию на недельный отдых. Или двухнедельный. Мы оплатим поездку первым классом и хороший отель. Ваша задача – войти в доверие к Минкявичусу, завязать с ним дружеские отношения.
– И все?
– Для начал все. Потом посмотрим. Вы же понимаете, что ваша подруга – идеальный кандидат, с помощью которого можно завязать знакомство с интересующей нас личностью. Они давно знакомы с Минкявичусом, и ее появление во Флоренции не вызовет у него подозрения.
– А как она объяснит появление нового мужчины рядом с ней? Или вы меня выдадите за ее брата? А может, лучше сына, – не выдержав, сорвался Тимур Караев.
Большаков строго посмотрел на него. Покачал головой.
– Не нужно так нервничать. Дело в том, что Минкявичус знал о сложных отношениях Элины с мужем. Одно время он даже пытался за ней ухаживать, правда безуспешно. Поэтому ваше появление вызовет у него скорее удивление и ревность, чем подозрение и страх. Он даже не подозревает, что мы будем искать его через двадцать четыре года. К тому же он уже возвращался несколько раз в Литву, приезжал в Калининград и даже совершил однодневную поездку в Санкт-Петербург. Надеюсь, что эти «вояжи» убедили его в полной безопасности. И теперь мы должны продумать нашу операцию.
– Можно только два вопроса?
– Разумеется. Я вас слушаю…
– Вы заранее планировали мою поездку с Элиной, когда предлагали мне сотрудничать в вашей организации, или тема Элины возникла недавно и совсем случайно?
– Я не обязан перед вами отчитываться. Но могу вас заверить, что мы ничего не знали. И только случайно, несколько дней назад, нам стало известно о том, что Элина Георгиевна знакома с этим предателем. Мы проверяем наших сотрудников и их близких. Проверяем не только до того, как берем их к себе, но и потом. Всегда. Никто не может чувствовать себя застрахованным от подобных проверок. Частых проверок, полковник, чтобы исключить любой прокол в нашей организации. Любую возможную неприятность. О ваших отношениях с Элиной Георгиевной мы знали. Вы их и не скрывали. Случайно мы узнали, что она знакома с Минкявичусом. И тогда мы решили предложить вам такую поездку. У вас ведь еще не было медового месяца? Вот и поезжайте в Италию. Прекрасная страна, запоминающийся отдых.
– И попутно я подставлю свою будущую жену под наблюдение итальянских спецслужб? А если ее арестуют?
– Не говорите глупостей, полковник. Мы же не предлагаем вашей будущей супруге участовать в похищении или убийстве предателя. Только возобновить прежние контакты – вот и все. Остальное мы сделаем сами. Нам нужно выйти на Минкявичуса, установить распорядок его дня, уточнить, как именно его охраняют. Или не охраняют вообще. И тогда принять конкретное решение. Разумеется, ваша безопасность и ваше алиби будут обеспечены самым надежным образом.
– Мне нужно рассказать об этом Элине?
– Не думаю, что это правильно. Зачем беспокоить ее этими глупостями. Иначе ее поведение может стать непредсказуемо сложным. Вы же меня прекрасно понимаете. Достаточно, если вы поедете туда просто отдохнуть. И ей не обязательно говорить о том, где именно вы работаете. Но это вы сможете ей объяснить и без моих советов. Это был ваш второй вопрос?
– Нет. Это было уточнение наших позиций.
– Тогда задавайте ваш второй вопрос.
Караев чуть помедлил. Затем все-таки спросил.
– Если бы вам предложили вот такую поездку с вашей супругой, вы бы согласились?
– Нет, – ответил почти не раздумывая Большаков, – я бы не хотел попадать в подобную ситуацию. Но если однажды понадобится наша помощь… Я думаю, что мы согласимся. Моя супруга всегда и во всем меня поддерживала. Ради своей страны и ради моей работы… Я постарался ответить на ваш вопрос предельно честно, Караев. И вы тоже можете отказаться. Это ваше право, полковник. И право вашей женщины, которую мы не можем подвергать даже малейшему риску без ее согласия.
– Вы же знаете, что я не откажусь.
– Именно поэтому я и пригласил вас для разговора. Я прекрасно все понимаю. И мы постараемся сделать все, чтобы оградить вас обоих даже от тени подозрений. Но это как раз тот случай, когда вы вместе с вашей знакомой можете нам серьезно помочь. Вы же знаете, что мы уже давно готовим наши операции по всему миру. Если хотите, период отступлений закончился. Поднимается новый «Восточный ветер». И мы собираемся восстанавливать свои позиции повсюду в мире. Везде, где это возможно.
– Что вам даст убийство Минкявичуса?
– Это не убийство. Не нужно так патетически. Это всего лишь приведение в исполнение приговора, вынесенного судом. Справедливого и объективного приговора, основанного на наших правовых нормах. Самое важное, что все остальные будут знать, что мы ничего не забываем. Даже спустя четверть века, даже если уже не существует страны, которую он предал, и спецслужбы, в которой он служил. Даже если не существует и другой страны, с которой он сотрудничал, и другой спецслужбы, которая была обявлена «вне закона». В данном случае я говорю о «Штази».
– «Восточный ветер», – негромко повторил Караев, – не боитесь, что он вызовет бурю?
– Не боимся. Четвертая мировая уже началась. И пока не мы в ней основные игроки. Победители нашли себе нового врага. И похоже, эта война будет длиться с не меньшим размахом и ожесточением. Две цивилизации друг против друга. Западная против азиатской. Евроатлантическая против мусульманской. И хотя перевес сил кажется очевидным, еще никто не знает, чем закончится это противостояние. А наша задача – заявить о себе как о самостоятельном «игроке» в этом раскладе. И начать возвращать свои позиции в мире. Не забывайте, что кроме нас есть и еще один крупный «игрок», который пока выжидает. А когда он вступит в войну, борьба может стать просто непредсказуемой. Я говорю о Китае. Мы обречены на сто лет войны, полковник. И «одиночество» нам в данном случае не грозит. К сожалению, никто в мире не сможет изменить этого непреложного факта. Такова наша геополитическая реальность. Когда вы можете вылететь в Италию?
– А когда нужно? – несколько меланхолично спросил Караев.
– Достойный ответ, – кивнул Большаков, – я думаю, на следующей неделе. А пока мы обговорим некоторые детали…