Джамшид (Джем, Джам) – мифический царь Ирана, в правлении которого люди жили в полном блаженстве (золотой век), не зная болезней, старости и смерти. По преданию, у Джамшида была волшебная чаша (джам-е-Джам), смотря в которую царь мог видеть всё происходящее в мире, поэтому Джамшид – символ мудрости. Но Джамшид возгордился своим могуществом, и бог рассердился на него. Убить Джамшида он направил тирана Зоххака (человека-дракона). Зоххак терзал в течение тысячи лет завоёванную им страну.
Так гласит предание, сохранив и поныне в людской памяти имя легендарного правителя прошлого; к сожалению, всё остальное было искажено самим временем. На самом же деле происходило так…
Жил-был в одном восточном государстве султан Джамшид. Он был ещё очень молод по причине того, что лишь недавно взошёл на трон. Однажды старый визирь, служивший ещё при прежнем султане, умер. Молодому султану никак нельзя было обходиться без первого советника, но брать на эту должность какого попадя человека ему не хотелось. Думал он, думал, как ему быть, и, наконец, придумал, издав особый указ и разослав его во все концы государства для всеобщего ознакомления. В этом указе значилось следующее: кто раздобудет для султана в дальней чужой земле лучший и великолепнейший дар, тому и быть новым визирём. Сроку давалось полгода, и был назначен султаном конкретный день для смотра подарков, и назван день этот Великим днём смотра даров. Принять участие в этом состязании на получение богатой и влиятельной должности мог любой желающий, будь он знатен или простого происхождения, богат или беден, из столицы или с окраинных поселений. Единственным условием было лишь, чтобы это был подданный султана, совершеннолетний и свободный муж. Так султан сразу пресёк всякую возможность того, чтобы подле него в качестве его правой руки находился иностранец, раб, юнец или женщина. Те лица, которых он ни во что не ставил или по той или иной причине не доверял. И подивились люди тогда мудрости молодого султана, говоря друг другу, как хорошо он всё предусмотрел.
Не прошло и дня после издания указа, как из разных уголков страны потянулась вереница людей, кто по одиночке, кто в сопровождении своего верного войска. Люди спешили оправиться в чужеземные дали за желанным подарком для своего повелителя, но в первейшую очередь, конечно, за получением заветной должности для себя.
Один военачальник по прозвищу Зоххак, что означало человек-дракон, которое он получил за то, что свирепо нападал на противника и не давал тому пощады, тоже устремился со своей дружиной прямиком на север, в те земли, где, по словам многих скитальцев, не было ничего, что могло принести хоть какую-то пользу – одни глухие непроходимые леса, и только. Но военачальник верил в свою счастливую звезду и упорно продвигался в сторону Нелюдимого края, как называли восточные люди на своём языке эту местность. Он был уверен, что именно там отыщет великолепнейший дар для своего господина, людям же своим он пообещал богатой наживы.
Путешествие оказалось крайне тяжёлым, и прошло целых две луны прежде, чем они достигли первых обжитых территорий Нелюдимого края. Местные жители здесь были все язычниками и не имели сколь-нибудь развитой цивилизации, по мнению пришельцев. Людям Зоххака и ему самому они казались дикарями и поначалу лёгкой добычей. Но не тут-то было! Многие женщины в этих труднопроходимых лесах сражались наравне с мужчинами, что было для магометан неслыханным делом, поэтому подобных воительниц они прозвали «прислужницами шайтана». Вдобавок ни один из туземцев не желал сдаваться в плен или уступать, за ценности и своё добро они сражались до последнего, словно жизнь ничего не значила для них, и не проходило и дня, чтобы у военачальника не умирал кто-нибудь или не был ранен. Уже очень скоро его воинам не по душе стало такое положение дел: слишком много риска, а ценной добычи почти никакой (северяне вместо злата и серебра более ценили и использовали при обмене какие-то пушистые шкурки да маленькие невзрачные камушки яхонты). Они всё чаще начали выказывать недовольство, не обходилось и без стачек при дележе мизерных трофеев. Вот-вот мог начаться бунт. Да и срок смотра даров неумолимо приближался, а Зоххак так пока и не отыскал ничего, чему можно было дать определение «великолепнейший и несравненный».
Но всё-таки счастливая звезда военачальника не подвела его и на этот раз. Внезапно они наткнулись на достаточно большое укреплённое поселение, которое с натяжкой, но можно было назвать городом. Возможно, это был крупный, по местным меркам, ремесленный центр или центр торговли, а может быть, какое-то паломническое место, потому что над низенькими постройками возвышалось несколько зданий, напоминающий храмы, а единственные ворота города были распахнуты, и народ спокойно проходил внутрь или выходил, и ни у кого не было видно оружия. Местные жители спохватились только тогда, когда магометанское войско оказалось внутри. Теперь уж солдаты военачальника не знали удержу. Началось самое настоящее побоище. Солдаты Зоххака прямо-таки озверели и убивали всех без разбору, намеренные отомстить северянам за все причинённые ранее унижения.
Только благодаря тому, что местные жители были застигнуты врасплох, удача на этот раз была на стороне пришельцев с востока. И военачальник не имел ничего против, когда его люди пожелали поделить всё добро, а затем предать огню поселение и сравнять руины с землёй в назидание. Он даже отказался от своей доли награбленного, что было редкостью для магометанина. Но Зоххак мечтал о нечто более ценном, чем сиюминутное обогащение. И его цель была близка, как никогда. К чему ему серебряные статуи из храмов язычников и душистые смолы, если уже совсем скоро он сможет иметь всё, что душе угодно, и будет почти что равным султану, его правой рукой.
Он нашёл эту редкостную жемчужину поблизости от самых пышных зданий города. Она сражалась с яростью берсеркера в мужской одежде, стреляя из большого лука от уха, а не от груди, как было принято в его среде, с большой точностью. Она сразила трёх его людей прежде, чем на неё удалось набросить сеть, но даже скованной ей удалось тяжело ранить кинжалом ещё одного его воина. Потом как дикий зверь она рвалась из пут и кусалась, несмотря на ангельскую внешность, коей была наделена.
Прекрасно зная нрав своих людей, которые уже значительное время были обделены женским вниманием, Зоххак незамедлительно принял дикарку под свою опеку, приказав под страхом мгновенной смерти никому не приближаться к ней ближе, чем на пять шагов. Он сам относил ей пищу до тех пор, пока в их окружении не объявился переводчик из числа тех немногочисленных пленных, которых они решили забрать с собой в качестве рабов для возможной будущей перепродажи на родине. Военачальник и сам был бы не прочь обладать таким сокровищем, но хорошо понимал, что это утешит его на одно мгновение, в то время как должность визиря станет намного более ценным приобретением, а он не сомневался, что выиграет состязание с такой добычей, зная прекрасно по слухам, как сладострастен молодой султан.
Ибо дикарка с севера была до крайности хороша собой. Её можно было легко назвать живой богиней, и не было ни одного мужчины, который остался бы равнодушен к подобной красоте, несмотря на её маленький рост и кажущуюся хрупкость. Она стала бы наиболее желанным подарком для султана. Вдобавок, впоследствии от переводчика Зоххак узнал, что она, как жрица какой-то богини, девственна и непорочна, и никто не имел права касаться её обнаженной плоти где бы то ни было. Ни один муж до сей поры не прикасался к ней. И тогда военачальник выделил ей свой плащ, в который она могла бы заворачиваться, сохраняя неприкосновенность и укрываясь от взоров его солдат. Они были довольны своей долей награбленного добра, но всё же порой посматривали на незнакомку с плотским желанием.
Возвращались в спешке, едва поспевая к назначенному сроку. Военачальник не забывал непрестанно благодарить Аллаха в своих молитвах за поразительное везение, которое даровала ему одна его воля. Он предвкушал, как совсем скоро станет визирём.
Билькис была переполнена ненавистью к чужеземцам, которые сравняли с землёй её родной город, уничтожили до последнего человека её народ, осквернили богиню, которой она служила, а в завершение – оставив ей жизнь, сделали рабыней и забрали с собой. Она уже знала, что всем этим бедам обязана человеку по имени Зоххак, главному среди этих дикарей. Узнала она и то, что действовал он по приказу другого, ещё более влиятельного человека, правителя некой восточной страны, о которой Билькис никогда не слышала, хотя встречала на своём веку разных странников из далёких мест. Этому-то властелину её и собирались преподнести в дар, как если бы она была вещью или бессловесным животным. По крайней мере, именно такой смысл донёс до неё переводчик.
Она считала ничтожным трусом этого человека, который был так покорен чуждому для себя народу, считая достаточным служить за то, чтобы ему сохранили его жалкую жизнь и достаточно кормили. Счастье, что он не принадлежал к её племени, а прибыл в храмы как гость, иначе бы она лично перерезала ему глотку при первой же возможности за столь позорное предательство. В её роду никогда не было столь презренных тварей, предпочитающих жизнь в бесчестьи смерти. Она общалась с этим человеком лишь потому, что он, по её просьбе, стал обучать её языку поработителей. Жрица желала понимать, что говорят её враги, потому что отныне, после того, как она всё потеряла, перед ней стояла намного более важная цель, чем всё, что делала она прежде, служа своей девственной богине. Она отомстит за её поруганную честь. Для этого ей оставили жизнь.
Отомстит. Отомстит!!! Но не этим воинам, которые являются всего лишь мелкой сошкой, простыми орудиями, исполняющими чужую волю. Лишь один человек, которого она пока ещё не видела, заслуживает единственного точного и рокового удара от её руки. Вот почему жрица до сих пор не лишила себя жизни, дабы уйти вслед за тем, что было ей дорого. Она отсрочила собственную казнь для выполнения этой наиважнейшей миссии.
Первые дни её держали в сетке. Что таить, этим жалким воинам и пленить-то её удалось при помощи всё той же самой сетки. Она сразила троих насмерть, защищая неприкосновенность храмовой территории и жизни тех бедолаг, что за немощью своей поспешили укрыться в святом месте, и забрала бы ещё столько, сколько смогла, если бы не эта низкая уловка, к которой ни один благородный воин-северянин не прибегнул бы. Однако даже после того, как лук выпал из её опутанных верёвками рук, ей удалось ранить кинжалом ещё одного. Лишь вторая, более мелкая сеть, привела к её полной неподвижности. Чужеземцы были поражены, что такая крошка противостояла им так упорно, от неё это не укрылось. Юная жрица сразу сообразила, что необходима им для какой-то более важной цели, по тому, как с ней начали обращаться. Ей стоило немалого труда понять позднее при помощи переводчика речи Зоххака о том, что ей уготована роль игрушки в лапах какого-то правителя с непомерной алчностью. Для неё жизнь в подобном качестве была бы хуже доблестной смерти при исполнении своего долга. Но Зоххак несколько раз втолковывал ей, что она должна быть счастлива, что это великая милость, и что она, в качестве рабыни, могла оказаться в куда более худшем положении, не приди ему в голову мысль преподнести её в дар. Билькис выносила эти мерзостные речи исключительно ради того, чтобы быстрее освоить новый язык. И хотя она испытывала к этим гортанным звукам без всякой плавности речи и разумного расхода дыхания одно отторжение, всё же они были ей необходимы.
Её заботила только месть, и ради её осуществления северянка была готова мириться с чем угодно. Даже с тем, чтобы как можно скорее научиться понимать варварский язык, который мог бы значительно облегчить её миссию (и милостью богини она всё схватывала на лету), и с тем, чтобы выслушивать этого человека, который каждый вечер подсаживался к ней и начинал с того, что описывал, какой подарок судьбы для неё, что она уготована в дар именно его повелителю, и будет жить в роскоши и неге в его дворце, и ей больше не придётся трудиться от зари до захода, думая о хлебе насущном. Глупец не понимал, что Билькис была рождена исключительно для того, чтобы исполнять волю своей богини, что любое её пожелание было для неё сродни закону. Она едва сдерживала себя, чтобы не залепить пощёчину этому человеку за подобное оскорбление.
Однако Билькис дала слово: если с неё снимут путы и позволят передвигаться самостоятельно, если никто не станет к ней прикасаться, она отправится с ними добровольно, не делая попыток ни к побегу, ни к нападению на кого-либо из них. Ей с трудом удалось убедить этих людей через переводчика. Мало того, что они не доверяли язычнице (смысл этого слова для Билькис оставался непонятен и загадочен, её народ отродясь не испытывал ненависти к чужим богам), так ещё и каждый из этих мужчин с востока, оказывается, ни во что не ставил женское слово. Всё оттого, что в их стране к женщинам относились презрительно и хуже, чем к скотине, и не признавали за ними никаких прав. При помощи всё того же переводчика жрице удалось постичь причину подобной несправедливости, о которых в её родных землях никто даже не подозревал. Оказывается, религия этих восточных людей утверждала, что некогда первая женщина поспособствовала падению мужчины, и именно от этого её действия и начались все беды и лишения для его потомков на земле. Вот почему они считали уместным ставить женщин ни во что. Они как бы мстили им за то, что праматерь запятнала их грехом. Женщины в их глазах навсегда заклеймили себя, как презренные грешницы. За подобные кощунственные речи Билькис возненавидела этих варваров ещё сильнее. Но разрешение на относительную свободу всё же было ей дано, и она была вынуждена себя сдерживать. Её слово чести намного превосходило честь подобных людей, но об этом знала она одна.
Правда, они передвигались в основном пешком, пока не закончилась череда труднопроходимых лесов, но зато потом ей приходилось постоянно сидеть вместе с переводчиком, и лошадь их шла в паре с лошадью Зоххака, который по-прежнему не доверял своим солдатам. Всё-таки им довелось лицезреть Билькис, а на подобную красоту падок всякий. Дар же султану должен оставаться чист и неприкосновенен, иначе не видать ему заветной должности, как своих ушей. Однако и самой жрице тоже приходилось соблюдать осторожность. Она считалась Избранной, и ни один мужчина не смел касаться её обнажённой плоти где бы то ни было, дабы не нарушить её святости и не оскорбить девственную богиню, которой она была посредницей. Но этим людям было наплевать на верования язычницы, и, если бы не распоряжения Зоххака, ей бы пришлось тяжко. Переводчик был ближе Билькис, как не относящийся к племени завоевателей. На лошади он предпочитал усаживать её впереди себя, закутанную в плащ, и только тогда мог касаться её, поддерживая, чтобы не свалилась. Хотя дева прекрасно могла передвигаться верхом, она предпочитала не демонстрировать этот свой навык. Её обучение новому языку тоже всегда проходило тайком. Ей же лучше, если эти мужчины будут видеть в ней всего лишь слабое существо.
Однако для неё это было невыносимое время. Ей приходилось терпеть подле себя этих грубых мужчин, непременно заворачиваясь в плащ от их взоров, хотя прежде всю свою жизнь она обладала статусом неприкосновенности как жрица, а в некоторых случаях и определённой властью. Так что она частенько взывала к Диане, моля о терпении и вынужденном смирении сейчас, чтобы в будущем можно было с успехом завершить свою миссию. К несчастью, её связь с богиней с каждым днём делалась всё тоньше. Мало того, что храм, это святое местообитание, был уничтожен, сравнён с землёй, так Билькис ещё и удалилась настолько далеко от родных мест, как никогда прежде. Неудивительно, что своих поработителей она принимала за сущее зло во плоти, но отвага и решимость в ней от этого не уменьшались.
Последний отрезок пути они проделали морем, в большой диковинной лодке. Билькис сразу почувствовала себя больной и слегла, едва ли подкрепляя силы ежедневной миской овощного супа, которую подносил ей сам Зоххак, боясь, что его «подарок» может скончаться прежде времени. Для жрицы всё слилось в одну непрерывную качку и слабость, а связь с девственной Дианой в какой-то момент полностью оборвалась. Билькис поняла, что удалилась настолько далеко, что покровительство богини более не могло на неё распространяться. Отныне она была предоставлена сама себе и чувствовала, что часть её души при этом утрачена навек.
Но вот море закончилось и пришли новые земли. Как-то у костра она беседовала через переводчика с Зоххаком о своей участи, но тот мало что мог рассказать о жизни у султана, несмотря на то, что в этот вечер был на редкость словоохотлив. Он никогда не был в столице, куда собирался доставить Билькис, но слышал от многих, что султан подобен богу на земле, что обладает он несметными богатствами, и прозвали его за то Великолепным. Он не забыл напомнить ей, как благодарна должна она быть, что её приберегли именно для Господина, что она не узнает всю тяжесть положения простой рабыни. Билькис с трудом удалось сдержаться, как и во все прочие разы, когда ей наносили одно оскорбление за другим: не доверяли её слову, относились к ней хуже, чем к переводчику, поступившему подло и трусливо, а не так благородно, как она сама, но эти люди видели в ней исключительно женщину и грешницу, а тот был всё-таки мужского, более почётного пола; посматривали с желанием в глазах, несмотря на запрет Зоххака не приближаться к ней ближе пяти шагов, хотя, когда она была жрицей, никто не смел так открыто пялиться на неё. Вдобавок раньше она носила белоснежные покровы, теперь же была вынуждена прятаться в грязную мужскую одежду. Не так-то просто было забыть своё положение Избранной.
Билькис быстро поняла, что эти мужчины понимают одну лишь силу и подчиняются только ей. Да и подчинение их основывалось исключительно на страхе. Сам Зоххак опасался коварства своих подчинённых. Все они были жадны до крайности, алчны, завистливы, не имели никакого понятия о чести. И с такими-то качествами они смели считать обитателей Нелюдимого края дикарями! Переводчик объяснил ей, что для этих людей бог превыше всего. Всё, что они совершают, делается из того, чтобы угодить своему Небесному Властелину и из надежды после смерти получить хотя бы частичку неба. Но северная жрица не могла уразуметь, так как сама всё делала по воле своей девственной богини, почему на первый план тогда выходят их собственные потребности, ведь она сама лично слышала, научившись несколько понимать этих кровожадных людей, что при помощи неё Зоххак надеется получить от султана какой-то высокий чин. Мог ли он желать служить людям, осознавая, что это именно та цель, для которой он был рождён? Ведь каждый должен исполнять наилучшим образом отведённую для него судьбой роль.
Они двигались на юго-восток уже много-много дней. С тех пор как Билькис захватили, прошло две с половиной луны. Путешествие на лодке закончилось три четверти луны назад. Родные земли девы остались далеко-далеко позади. Её родного края более не существовало. Она больше не чувствовала связи с девственной Дианой. Эти люди забрали у неё всё, что было ей дорого. Она непрестанно мечтала о мести, предвкушая, как прольётся кровь её главного врага и обагрит, согревая, её стопы.
И вот однажды они оказались на подступах столицы. Великий день смотра даров неумолимо приближался. Теперь Билькис осталась в компании одного Зоххака и двух его личных слуг; войско своё он распустил по домам с награбленным добром. Военачальник непрестанно думал, какой фурор произведёт Билькис, когда он преподнесёт своему господину величайший из даров, какой только мог сыскаться на всём белом свете, как он собирался объявить во всеуслышание – девственную красоту из диких северных лесов. Как только они ступили на обжитую территорию этой далёкой и невежественной страны, в первой же деревне северянку принудили натянуть тёмную чадру и просторное одеяние до пят, которое скрыло её от посторонних взоров, ибо это совершенство плоти отныне предназначалось исключительно для взоров султана. Вдобавок ни одна женщина этого, по мнению большинства местных жителей мужского пола, развитого государства не смела появляться на улице нарядной и простоволосой. Они были вынуждены прятать себя как бы в память о грехе своей праматери. Как бы Билькис не был отвратителен этот обычай, она приняла его, понимая всю разумность подобных одежд. В них она становилась незаметной среди этих людей. Она, наконец, начала постигать, что её внешность производит на этих невежественных дикарей неизгладимое впечатление, и перед ней открывалось то, на что прежде она не обращала никакого внимания. Она уже свыклась со своим новым положением, и близость Зоххака, с которым она передвигалась верхом, была для неё уже несколько менее мучительна. Он почти не обращался к ней с тех пор, как переводчика не стало, а когда это происходило, он прибегал исключительно к жестам. Он так и не осознал, что она уже могла понимать его. Воспитанный в нравах своей религии, он видел в женщинах исключительно тупоумных животных, которыми по большей части и являлись представительницы его народа, и никогда бы не подумал, что некоторые из них могут быть способны на обучение в быстрых темпах.
Всё-таки в столицу они прибыли вовремя. Оставалась ещё половина ночи до Великого часа смотра даров, поэтому Зоххак с Билькис направились в городскую баню, чтобы привести себя в порядок и предстать в надлежащем облике перед султаном. Насчёт неё он распорядился, чтобы её хорошенько пропарили, умаслили благовониями и драгоценными маслами и завили при помощи горячих щипцов её превосходные длинные золотистые волосы. Спустя пару часов Билькис предстала перед ним освежённая. Он откинул покрывало с её лица и не смог сдержать вздоха восхищения. Её совершенство прямо-таки било изнутри и подсвечивало полутёмную переднюю женского отделения городской бани. Дикарка не отводила взгляда, пока он пристально изучал её. Подчинение не было ей знакомо, однако во взгляде более не горело вызова, одно мягкое смирение со своей участью, и Зоххаку не пришла в голову мысль, что эта покорность могла быть мнимой. Он принял как само собой разумеющееся, что она подчинилась его мужской власти. Но Билькис не прекращала думать всё об одном и том же, и даже страх одиночества не был настолько силён в ней в этом конце пути.
Следующим этапом стало помещение этого совершенного «подарка» в роскошную «упаковку». Зоххак отвёл свою подопечную в особое место, где любой женщине можно было подобрать одежду и украшения по вкусу и желанию её мужчины. Зная тягу молодого султана к роскоши, Зоххак в то же время не хотел затмевать побрякушками природную прелесть северянки. Она должна была сразить повелителя только собой одной, поэтому он отказывался от многого, что предлагали ему здешние прислужницы, тоже немало поражённые красотой Билькис. Он решил не наряжать её в роскошную одежду вовсе, за исключением мягких туфель с загнутыми носами, чтобы она не натёрла и не испачкала ног, так как её собственные сапожки из короткого меха были слишком тёплыми для этого климата. Он выбрал для неё только простенькую тончайшую золотую чадру и на тон темнее покрывало, чтобы скрыть наготу. Этого было достаточно, чтобы подчеркнуть её совершенство перед очами султана. Когда она вышла к нему переодетая, с одними открытыми глазами, наипрекраснейшими в мире, он не мог не пожрать её взглядом. Он твердил, однако, что ни одна женщина не стоит того, чтобы из-за неё лишать себя заветной должности, получив которую он сможет ни в чём себе не отказывать сколь угодно долго. В качестве верхней одежды Зоххак вернул ей всё тот же плащ с капюшоном. Она была небольшого роста, поэтому его длина отлично скрывала всю фигуру от взоров любопытствующих. Также женщины-прислужницы густо подвели глаза Билькис и натёрли её губы самым тёмным оттенком кармина, хотя Зоххак подобной команды не давал, но её лицо лишь выиграло от этого, пусть и вмешиваться в естественный тон кожи он им строжайше запретил. Султан любил размалёванных женщин, но эта северянка была хороша сама по себе и просто так, и её естественную бледность не следовало затемнять при помощи румян. Вдобавок дева благоухала от переизбытка благовоний.