Пацан опять вернулся. Третий день подряд. Робсон замечает его краем глаза и в этот миг отвлекается. Неуклюже обрывает тик-так [14] и приземляется жестко.
Это не похоже на трехкилометровое падение с крыши Царицы Южной. В Теофиле невозможно упасть с высоты больше ста метров, и пространство здесь забито машинами и кабелями. Робсон крепко хватается за какой-то поручень.
Бросает взгляд в сторону, чтобы убедиться, что пацан еще наблюдает. Да – сидит на перилах, раздвинув ноги, с видом «просто ничо интересного больше нету», и посасывает тюбик какой-то жижи. Странный малый.
Сегодня на Робсоне шорты цвета хаки с отворотами и сандалии. Рубашки нет, потому что здесь, среди машин, жарко, а модные рубашки мешают двигаться. На пацане типовая лунная одежда: леггинсы, толстовка, и то и другое – белое. Капюшон поднят, черные волосы прикрывают один глаз. Оболочка фамильяра – вся из блестящих черных крыльев.
Третий день подряд незнакомец то ли наблюдает, то ли не наблюдает. Значит, трюк надо выполнить правильно. И все должно выглядеть непринужденно. Робсон размеренно дышит, унимая беспокойное сердцебиение, черпает энергию, собирает ее и вкладывает в движение. На этот раз тик-так получается правильно, и он в прыжке пересекает вентиляционную шахту, достигает перил служебной платформы, делает сальто назад и снова летит через шахту, огибая трубопровод, ударяется о стену точно там, где расположены опоры для рук и ног, а затем рывком кидается в путаницу труб. Сверху – снизу – вокруг – внутрь.
Безупречно.
Он сидит на водопроводной трубе на высоте двадцати метров. Паркур-король Теофила. Смотрит вниз сквозь переплетение желобов и труб и ловит взгляд: тот глаз, что не прикрыт челкой, глядит на него. Робсон кивает. Пацан отворачивается.
Робсон эффектно – напоказ, как супергерой – спрыгивает и приземляется.
– Привет, – говорит пацан.
Робсон останавливается, проводит пальцами по волосам.
– Чего тебе?
– Да так. Че делаешь?
– Иду в баню. Мне, типа, помыться надо.
– А-а, – говорит пацан. – Я, это, хотел выпить чаю и подумал, вдруг ты знаешь какое-нибудь хорошее место.
– Недавно в Теофиле?
– Пару дней.
– В бане есть чайная, – говорит Робсон. – Если хочешь, идем. Мне надо привести себя в порядок.
Пацан соскальзывает с перил. Робсон приглядывается к новому знакомому. Кожа у него очень светлая, почти прозрачная. Глаза большие, темные. Волосы хорошие – с такими можно делать всякие вещи.
– Хайдер, – говорит пацан. Наклоняет голову к своему фамильяру. – Это Сольвейг.
– Робсон, – говорит Робсон. Моргает, указывая на собственного фамильяра. – А это Джокер. Ну что, пошли?
Алексия слышит голоса за каменными дверями. Уполномоченная лунная администрация заседает в полном составе. Лукас крепче сжимает ручку трости. Алексия легонько берет его за локоть.
– Я войду один, – говорит он.
Она отпускает руку босса.
– Но мое появление надо обставить должным образом. – На его лице мелькает улыбка. Лукас Корта торгует улыбками, как ценным ресурсом, и когда он это делает, преображается. Он излучает радость, как солнце излучает свет.
– Разумеется, сеньор Корта.
Алексия распахивает двойные двери Павильона Новой Луны и входит в амфитеатр. Ее походка – уверенная, эффектная и хорошо отрепетированная. Один непродуманный шаг может подкинуть Джо Лунницу в воздух, и приземлится она, униженная, в полутора метрах от того места, где была. Землян на улицах Меридиана можно опознать по таким прыжкам и лицам, напряженным от стыда. Но с этой землянкой все иначе: двигаться правильно, двигаться по-лунному – для Алексии предмет гордости. Она окидывает взглядом лица на трибунах. Ей нравится запоминать каждое из них.
– Почтеннейшие, – объявляет Железная Рука. – Орел прилунился.
Он выходит из двойных дверей, излучая силу, с высоко поднятой головой и прямой спиной – человек-гора в доспехах из мышечной массы, которую нарастил, чтобы выжить на Земле, но Алексия знает: каждый его сустав, каждое сухожилие терзает боль. Земля слишком сильно его повредила. Его сердце остановилось во время старта с выходом на орбиту. Он был мертв восемь минут. Земля жестока. «Луна – еще более жестока», – думает Алексия Корта.
– Спасибо, Мано ди Ферро.
Старое семейное прозвище, а ныне – ее должность. Мано ди Ферро. Железная Рука. Личный помощник Орла Луны.
«Почему я?» – спросила Алексия.
«Потому что ты чужая, – сказал Лукас. Они находились в кабинете Орла с его потрясающим видом на хаб Меридиана. На ковре все еще угадывались очертания пятен крови, оставшихся от предыдущих хозяев этого места. – Только ты здесь неподкупна».
Алексия занимает место в самом верхнем ярусе, чтобы лучше рассмотреть почтенных делегатов. Они расселись по фракциям. Посланцы земных государств занимают левую часть нижнего яруса. Европейцы, саудовцы, маленькая делегация США, чрезмерно крупная – Китая. Среди американцев одно кресло пустует. Алексия роется в памяти. Джеймс Ф. Кокберн из Центрального комитета. На правой стороне нижнего яруса находятся корпорации: венчурные фонды, инвестиционные банки, спецы по растаскиванию активов. Люди, которые инвестировали во вторжение на Луну.
На втором ярусе сидят адвокаты в стильных костюмах, напечатанных по последней моде. Напротив элегантных юристов расположились члены Павильона Белого Зайца: непохожие друг на друга, сумбурные, дурно одетые. Это личные советники Орла Луны: кружок лунной элиты от Суда Клавия до Университета Невидимой стороны. Вот, к примеру, знаменитый шеф-повар. У Белого Зайца нет иной власти, кроме возможности советовать, поощрять и предупреждать. Интересно, что в этом смыслит знаменитый шеф-повар?
Ее внимание переключается на самый высокий из трех ярусов. Там сидят Воронцовы: самые скрытные из Драконов выбрались из тени, чтобы погреться в лучах нового порядка. Большие пушки – это сила: что в Барра-да-Тижука, что в Море Спокойствия. Безукоризненно одетые, агрессивные молодые мужчины и женщины, татуированные и мускулистые. Под каждым пиджаком – нож.
Где же Евгений? Вон там, на нижнем ярусе, напротив места, где должен сидеть Орел Луны. Генеральный директор «ВТО-Луна» разительно отличается от своих людей с их стильными костюмами и острыми скулами: он человек-гора, бородат и одет в нечто старомодное, из красивой парчи. Алексии всегда кажется, что его держат в заложниках. Рядом с Евгением – посланцы других Драконов: АКА, «Тайяна», «Маккензи Металз», «Маккензи Гелиум». По одному представителю от каждого. Таков новый порядок.
Лукас Корта окидывает взглядом ряды лиц.
– «Маккензи Гелиум» совершили злодеяние в Жуан-ди-Деусе. Я призываю к немедленным карательным действиям.
– Что вы предлагаете, мистер Корта? – Ансельмо Рейес из объединения венчурного капитала «Давенант». Крупный игрок.
– Контракты, гарантирующие безопасность всех жителей Жуан-ди-Деуса, – говорит Лукас.
– Включая вашего сына, – уточняет Ансельмо Рейес.
– Конечно. Подкрепленные угрозой ударов по заводам и сырьевым базам «Маккензи Гелиум». Меньшее не остановит Брайса Маккензи.
– Я возражаю, – говорит Рауль-Хесус Маккензи. Представитель «Маккензи Гелиум» в Уполномоченной лунной администрации. Один из приемных сыновей Брайса Маккензи. Алексия провела на Луне достаточно времени, чтобы понимать, что это значит. – УЛА не занимается санкционированием личных вендетт. И я хотел бы попросить Павильон обратить внимание на следующий факт: сеньор Корта так пылает жаждой праведной мести, что отложил эту встречу до той поры, пока не съездил со всей своей свитой в Тве и не отправил сына на обратную сторону.
– По крайней мере некоторые отцы заботятся о сыновьях, – говорит Лукас.
Рауль-Хесус Маккензи будто не замечает колкости.
– Что ж, надеюсь, перерыв дал Орлу Луны время пересмотреть свое первоначальное предложение Павильону. Которое состояло в том, чтобы нанести немедленный удар из электромагнитной катапульты по складскому комплексу «Маккензи Гелиум» в Море Познанном. На безопасном удалении от его драгоценного Жуан-ди-Деуса.
По рядам сидений пробегает ропот, головы склоняются друг к другу.
– Сколько еще делегат от «Маккензи Гелиум» будет оскорблять Павильон параноидальными фантазиями Брайса Маккензи? – вопрошает Лукас, но Алексия уже сканирует собравшихся в поисках изменника. В автомотрисе, направлявшейся в Тве, бледный от ярости Лукас требовал нанести удары из электромагнитной катапульты по каждой работающей самба-линии в Западном полушарии. Алексия уговорила его на символический жест, око за око. Автоматизированный складской комплекс. Никаких человеческих потерь. Моральное превосходство. Она предложила ему смоделировать удар, чтобы он отвлекся, пока не доедет до Тве и Лукасинью. Алексия видит, как Евгений Воронцов бросает взгляд на самый высокий ярус. Вот в чьих руках космическая пушка.
– Сто двенадцать погибших в Жуан-ди-Деусе, – продолжает Лукас. – Это жизни. Это люди. Человеческие существа. Я не отдам оставшихся на поживу Брайсу Маккензи. Его продолжающееся правление в Жуан-ди-Деусе – оскорбление всех моральных принципов нашей цивилизации.
– Ну же, сеньор Корта, – говорит Рауль-Хесус масляным и ядовитым тоном. – Вряд ли вы в том положении, чтобы претендовать на моральное превосходство в этой ситуации.
У Алексии перехватывает дыхание. Люди говорят: призраков на Луне нет, но один точно витает над этим собранием.
– Если хотите меня в чем-то обвинить, наберитесь смелости сказать об этом в лицо, – говорит Лукас.
– Железный Ливень, сеньор Корта.
Алексия закрывает глаза.
Она снова видит Валерия Воронцова в обзорном отсеке «Святых Петра и Павла»: его пальцы, словно клювы, тянутся к ней. Она никогда не забудет его слова: «Вам не кажется, что двум мирам пора узреть небольшую молнию?»
– Суд Клавия постановил, что я никоим образом не причастен к уничтожению «Горнила».
– Не доказано, мистер Корта, – говорит Моника Бертен, второй член триумвирата УЛА. Внимание Алексии переключается на Ван Юнцин.
– Согласно лунному праву, это не имеет значения, – говорит Лукас. – Правление отклоняет мою просьбу?
Теперь говорит Ван Юнцин.
– На Уполномоченную лунную администрацию возложена задача поддерживать добычу уникальных внеземных ресурсов. Мы не можем допустить, чтобы какие-то действия поставили под угрозу наши активы.
– Если вы предпочитаете этим термином обозначать честных трудяг-пылевиков, госпожа Ван, то ваши «активы» как раз находятся под угрозой.
Но Лукас Корта побежден, и кто-то из младших членов совета уже спешит закончить собрание. Делегаты встают со своих мест, адвокаты наклоняются, чтобы посовещаться с ними, Драконы болтают или хмурятся друг на друга, в зависимости от того, насколько сильна враждебность; все перемещаются к лестницам, дверям и вестибюлям.
– Евгений Григорьевич.
Пожилой патриарх Воронцовых останавливается. Свита наблюдает за ним с высоких мест. Алексия замечает мимолетный обмен сообщениями между Воронцовым и Кортой, затем первый тяжело поднимается по ступенькам к своим людям, которые ждут.
Алексия ждет, пока последний делегат покинет зал собраний, и присоединяется к Лукасу. Он держится слишком неподвижно и ровно, слишком непоколебимо и ничем не выдает ярости, которая, знает Алексия, бушует в нем, как и в ней.
– Так быстро, – говорит он своей Железной Руке. – Они сперва нападут на меня, а потом – друг на друга. Будет резня, Алексия.
Ариэль Корта стискивает зубы и пытается поправить перекрутившуюся резинку от пояса для чулок, зажатую под бедром.
Черти бы драли эту чертову моду на сороковые.
Костюмы бесподобны, платья блестящи, шляпы блистательны. Чулки и прочее – сущая нелепость. Они не созданы для парализованной женщины, которая спешно одевается перед встречей.
Чулки надо скатать, натянуть, расправить и прикрепить. Чулки – ад, сотворенный портным.
Да ну на хрен.
– Бейжафлор, вызови Абену Асамоа.
Она появляется через три минуты:
– Я собиралась на чай с коллоквиумом.
– Ты у них ничему не научишься, – парирует Ариэль. – Мне нужна помощь.
Она задирает юбку. Абена закатывает глаза.
– В моих контрактных условиях такое не прописано.
– Да-да. Мне нужно, чтобы ты застегнула эти штуки.
– А что плохого в обычных колготках?
– В обычных колготках плохо все. Сделай все, как надо, или не делай совсем.
Абена садится на кровать. Ариэль видит, что она прячет улыбку.
– Вы могли бы обзавестись ассистентами УЛА в любой момент. Ну-ка, поднимите зад.
Ариэль ложится на спину на кровать и приподнимается на локтях.
– Чтобы все увидели, как я пользуюсь щедростью Лукаса? Вот уж нет.
Абена пристегивает подвязку.
– Надо же, люди на самом деле носили такие вещи. Вы уже ведете какие-нибудь дела?
– Еще нет. Помалкивай. А тебе политология пригодилась на практике?
– «Кабошон» внезапно оказался самым востребованным коллоквиумом по обе стороны Луны. Это нехорошо. Ариэль…
– Нет, я не собираюсь устраивать тебя на стажировку к брату. У него все равно есть личный помощник. Та девушка из Бразилии. Мано ди Ферро – так она себя называет. Моя мать была последней Железной Рукой. Последней и единственной.
– Приподнимитесь еще раз, – говорит Абена. – Ну вот, готово.
– Спасибо. – Ариэль перекатывается на край кровати. Мыслью подзывает инвалидное кресло. – Ты слишком добра ко мне.
– А для чего вы наряжаетесь?
Абена знает, что лучше не предлагать Ариэль помощь с тем, чтобы сесть в кресло, или – после того, как она поправит наряд и приведет в порядок лицо, – с тем, чтобы ее подтолкнуть.
– Встреча с потенциальным клиентом, – говорит Ариэль, рассматривая себя через линзу и нанося помаду исторически подходящего оттенка.
– Можно мне пойти? – спрашивает Абена.
– Разумеется, нет, – отвечает Ариэль. – Как я выгляжу?
– Я бы вас наняла. – Абена легко целует Ариэль в щеку. Адвокатесса выкатывается в кресле из спальни и пересекает свою квартиру, направляясь к двери, за которой ждет моту.
– Ты снова будешь ходить.
Бар незаметно очистили от посетителей – стильно одетые молодые женщины и мужчины похлопали каждого по плечу; на счет бара прибыла сумма от «Тайяна». С довеском.
Аманда Сунь и Ариэль Корта сидят за столом на балконе для избранных в клубе «Белая хризантема». Меридиан в этот час – сплошной трепет и треск воздушных змеев, длиннохвостых драконов, саламандр, гаруд и лунных кошек и десятихвостых лис, которые то взмывают, то падают сквозь кубические километры воздушного пространства, пролетая сквозь квадру Антареса. Это что-то вроде медленной изысканной гонки, решает Ариэль, наблюдая, как змеи покоряются то термику [15], то вытяжной трубе, то воздушному теплообменнику. Чтобы выиграть такую гонку, могут понадобиться часы, а то и дни. Цвета, волнистые хвосты длиной в сотни метров, хлопанье и треск мономолекулярной пленки на ветру, которого она не чувствует, – все эти вещи пробуждают чувство, в котором она опознаёт удовольствие.
В клуб «Белая хризантема» допустили еще одного человека: его знаменитую барменшу. Она приносит два мартини, безупречных, покрытых капельками конденсата, аскетичных. Ариэль Корта качает головой.
– Уверена? – спрашивает Аманда Сунь.
– Мне не нужно отвлекаться.
Но Ариэль отвлеклась. Она ошеломлена, не может сконцентрироваться, почти пьяна всухую [16]. Люди говорят, у Луны нет истории, но у истории на этот счет другое мнение. История пришла на проспекты Меридиана. Улицы, квартиры, лифты и ладейры, бесконечные перспективы высоченных квадр не изменились, но Меридиан стал совершенно другим. Земля управляет УЛА, ее брат занял Гнездо, Воронцовы приставили пушку к голове каждого человека на видимой и обратной стороне. И Марина улетела.
Марина улетела, и Ариэли хочется одного: окликнуть барменшу, пусть вернется и принесет обратно тот мартини, немедленно. Лишь чувство собственного достоинства не дает ей развалиться на части.
Барменша оставляет на столе один мартини. Аманда Сунь берет бокал рукой в перчатке и делает глоток.
– Вознаграждение будет щедрым. Ты сможешь спокойно дышать всю оставшуюся жизнь.
– И снова ходить.
– Даже танцевать.
– Ты была замужем за моим братом и не знаешь, что я ненавижу танцы, – говорит Ариэль.
– Это ведь ты составила тот никах, – замечает Аманда Сунь.
– И развод. Одно из моих лучших дел. И теперь леди Сунь прислала тебя, чтобы заключить со мной контракт об опеке над Лукасинью.
Аманда Сунь делает глоток своего жгучего сухого мартини, но Ариэль видит, как сжимаются ее губы и напрягается мышца на челюсти. Адвокатские инстинкты – это навсегда. Попала. Пустила кровь. От прилива былого возбуждения по спине Ариэль бегают мурашки.
– Законтрактовать тебя – полностью моя идея, – говорит Аманда.
– Настаиваю на том, чтобы остаться незаконтрактованной, – отвечает Ариэль.
– Даже если это позволило бы тебе встать с кресла?
– Даже если так.
– Мы знаем, что ты отказалась работать с ним.
– От «работать с ним» до «отдать его сына врагам» – огромная дистанция.
– «Тайян» не враждует с Орлом Луны.
– А кто бросил его задыхаться в мертвом ровере посреди моря Изобилия?
– Тогда он был просто Лукасом Кортой. – Аманда Сунь делает еще глоток мартини. – Старый порядок мертв, Ариэль. Твой брат убил его.
– Мне нравился старый порядок. Он знал свои обязательства.
– Земляне не видят обязательств. Для них мы – сборище жестоких либертарианцев, объединенных взаимным интересом и в любой момент готовых перерезать друг другу глотки. Они не понимают невидимых общественных договоров, на которых все зиждется. Мы – промышленный форпост, точка сосредоточения выгоды, только и всего.
– Это манифест, Аманда?
– У нас действительно есть манифест.
– Соблазни меня, – говорит Ариэль.
Аманда Сунь делает большой глоток мартини.
– Дни Драконов прошли – нам нужны новые идеи, новая политика, новая экономика. У нас есть политическая повестка дня. Мы провели моделирование с участием Трех Августейших Мудрецов. Результаты могут тебя удивить.
– Так удиви.
– Коммунизм.
Ариэль поднимает бровь.
– Наемный труд – фактически неактуальная тема для Луны, – говорит Аманда Сунь. – Мы легко можем перейти к полностью автоматизированной экономике. Работа может стать вопросом выбора и личных пристрастий, а не способом копить деньги на воздух.
– На Земле это уже пробовали.
– Земля бедна энергоносителями и безнадежно иерархична. «Корта Элиу» сама поспособствовала росту неравенства. Тот, кто управляет термоядерной энергией, управляет планетой. Луна богата энергией.
– «Тайян» управляет солнечной экономикой.
– А также автоматикой и роботами. Да. Есть за нами такой грешок. Но то, что вообразили себе Три Августейших, – по-настоящему политически плоское общество, где царит энергетическое и технологическое изобилие, удовлетворяются потребности людей, а цивилизация расцветает тысячью цветов. Луна – контейнер для социальных экспериментов. Но вы не играете в политику. Это же был девиз Корта, верно?
– Вообще-то девиз был: «Мы не играем в демократию». Если вы вообразили себе некую коммунистическую утопию изобилия и свободы слова, почему до сих пор пытаетесь стряхнуть Пекин со своей шеи?
– Их видение коммунизма – контроль. Наше – свобода. Они несовместимы.
– И все же мой ответ «нет», – говорит Ариэль. – И ты, как ни крути, просишь меня доставить моего собственного племянника во Дворец Вечного света в качестве заложника.
– Фактически да. Я расскажу Лукасу об этом разговоре.
– Ну, разумеется. Это было гениально – поручить тебе вести дело лично. Что плохого ты сделала леди Сунь?
Аманда Сунь допивает мартини. У края бокала медленно собирается треугольник джина, густого от примеси вермута, и превращается в слезу, которая сбегает вниз по стеклу. Она наклоняется к уху Ариэль:
– Корасан, дело в том, чего я не сделала.
Аманда Сунь поправляет жакет от «Цукерман и Краус», сует клатч под мышку. Бросив беглый взгляд на барменшу, платит.
– Я нахожу интересным говорить правду семейству Корта, потому что вы ни во что не верите. У вас сплошные условности и уловки. Вы не верите в наше ви`дение, но каково ваше? – Она снова наклоняется и чмокает Ариэль в щеку. – Скажи, о, моя бывшая невестка?
Аманда Сунь засовывает руки в варежках под мышки, чтобы согреться, и дрожит в своем стеганом теплом костюме. Холод – это психологическое, твердит она себе, наблюдая за детьми в теплых костюмах с яркими узорами – милыми, как игрушечные мишки, – которые играют в гандбол, бросая друг другу мяч низкими быстрыми пасами. Фигурки носятся туда-сюда, блокируют, прыгают и кидают мяч в импровизированные цели, отмеченные на стенках двух жилых контейнеров. Молодые голоса кричат и радостно орут на португальском.
– Кажется, в таком виде Боа-Виста мне нравится больше. – У нее изо рта идет пар. – Здесь всегда было мало детей. Слишком тихо.
– Мне никогда не нравилось это место, – говорит Лукас Корта.
Термальные ботинки грохочут вниз по пандусу, ведущему от служебных шлюзов к полу большого зала. Инженеры установили осветительные пилоны: по всей длине старого дворца Корта виднеются озера света, и каждое из них охватывает розетку обиталищ, собранных вокруг генератора и рециркулятора воды, источающего пар. Лица ориша резко подсвечены снизу: сгустившиеся тени придают им такое выражение, словно боги кого-то осуждают. Строительные боты носятся во мраке и укрепляют изолирующий слой. Иней покрывает мумифицированную траву, окаймляет мгновенно застывшие листья. Лед запер поток и заставил водопады онеметь, заморозил поваленные колонны и купола павильонов. Чтобы поднять температуру камня от обычных для Луны минус двадцати до комфортной для людей, предстоит долгая медленная работа. Дети играют, их голоса эхом отражаются от заледеневших каменных лиц.
– И все же ты здесь, – говорит Аманда.
– Это было оскорбление в мой адрес.
Элегантно причесанные эскольты Нельсона Медейроса и уши [17] Суней незаметно следуют за ними.
– Ты всегда плохо переносил оскорбления.
– Спасибо. Я не собираюсь здесь жить.
Лукас и Аманда оставляют играющих детей позади. Ошала и Йеманжа глядят сверху вниз на несколько лунных бульдозеров, которые усердно соскребают мертвую растительность с пола и загружают в мусорные контейнеры.
– У меня есть некоторое представление о дикой природе, – продолжает Лукас. Большие машины аккуратно объезжают людей в стеганых костюмах. – Моя мать питала отвращение к живым существам. Она видела в них загрязнение. А мне нравится мысль о возможности пустить здесь все на самотек. Пусть лианы затянут лица ориша, пусть у них в глазницах вырастет плющ. Пусть здесь поселятся птицы и всякие ползающие твари – такие, которых слышно, но не видно. Пусть одни живые существа охотятся на других.
– Ты не проявлял столь богатого воображения, когда мы были женаты.
– Воображение не включили в контракт.
– В него много чего не включили, слава богам.
Самая дальняя треть Боа-Виста соскоблена до основания из анортозита: голая кость, вычищенный череп. Канистры с питательной средой и биомассой ждут распределения. В четырехугольниках между жилыми контейнерами мужчины и женщины тренируются с ножами и дубинками. Инструктор выкрикивает приказы, инструкции, указания: тут касается запястья, там – плеча; берет за руку, чтобы продемонстрировать, как надо двигаться и парировать с уверенностью.
– Наверное, Брайс Маккензи в экстазе оттого, что ты набираешь частную армию прямо у него под носом, – замечает Аманда.
– Я предлагаю работу, которая нужна добытчикам гелия, потерявшим свои контракты из-за коммерческой бесхозяйственности «Маккензи Гелиум», – говорит Лукас.
– Корта своих людей не бросают.
– Ариэль сказала, что ты пыталась заключить с ней контракт.
– Она наверняка рассказала тебе и о том, что ответила мне, – говорит Аманда.
– Я с ней поговорю.
– Она не примет твой контракт.
– Семья есть семья, – возражает Лукас Корта. Желтая лента поперек временного газоуплотнения предупреждает, что по ту сторону – вакуум. Аманда Сунь заглядывает в иллюминатор и видит щебень, старую пыль, новый лифт и груды строительного материала. – Здесь взорвали аварийный шлюз. Разгерметизация Боа-Виста произошла через это место. Мы нашли Рафу в полукилометре отсюда, на поверхности.
– Хватит, Лукас.
– Ты слишком щепетильна для женщины, которая пыталась меня убить.
– Как я уже сказала твоей сестре, тогда ты не был Орлом Луны.
Лукас морщится.
«Он разучился скрывать чувства, – замечает Аманда Сунь. – Земля обошлась с ним жестоко, сломила».
– Я буду бороться до последнего вздоха и удара сердца, чтобы Лукасинью никогда не попал во Дворец Вечного света.
– Ты неправильно меня понял, Лукас. Лукасинью сейчас лучше всего в Университете. Но не надо спорить, потом его следует перевезти в Шеклтон. Университет восстановит его память. Конечно, ты им дорожишь, ты о нем всячески заботишься, но с тобой Лукасинью всегда будет в опасности. А со мной он получит стабильность и уход. Защиту. Любовь. Вам, Корта, следовало научиться одному: как правильно любить. Но вы этого так и не сумели.
Шепот цзюньши раздается в ту же секунду, как Чжень, фамильяр Аманды, подает сигнал тревоги. Она видит по лицу Лукаса, что он получил такое же известие.
– Надо эвакуироваться, – говорит Лукас. В это время эскольты и уши занимают оборонительную позицию. – Боа-Виста атакуют.
– Что происходит? – На общем канале – хаос голосов, криков, воплей ужаса. В абсолютной тьме колышутся и мечутся туда-сюда налобные огни скафандров. Метки с именами мелькают на линзе Финна Уорна: внутренний дисплей его скафандра демонстрирует, как призрачные фигуры бегут по туннелю. – Доложите!
– Столкновение!
Это Чарли Тумахай из команды подрывников.
– Сколько их? – спрашивает Финн Уорн.
– Гребаные бразильцы выходят из стен! – кричит Тумахай. Его идентификационная метка вспыхивает белым и исчезает.
– Твою мать! – кричит Финн Уорн.
Заминировать шлюз Санта-Барбары – рутина. Заминировать лифты Сан-Себастиана – не вопрос. Все служебные, второстепенные и аварийные шлюзы Жуан-ди-Деуса, порты БАЛТРАНа, железнодорожная станция, системы кондиционирования и водопровод – повсюду распределены защищенные от взлома заряды. Команду он отбирал вручную. Никаких сантиньюс. Только самые надежные оперативники «Маккензи Гелиум». Старый трамвайный туннель – последнее и ерундовое дело. Надо перерезать последний путь к отступлению. Но теперь это путь к вторжению. Корта идут.
– Хайме! Садики! Кто-нибудь!
– Что прикажете, босс? – Это Никола Ган из команды инженеров, которая обычно работает в восточном секторе Океана Бурь.
Что он прикажет… Что прикажет?!
– Отступайте. Выбирайтесь оттуда. – Финн Уорн на миг замирает в своем бронированном скафандре, во тьме. Перед его внутренним взором проносятся варианты. Как же быть? – Забирайте все с собой.
– Босс…
– Все. Если они найдут один из зарядов, придумают, как их обезвредить.
Дальше в туннеле колышущиеся налобные огни скафандров поворачиваются и устремляются в его сторону.
– Ну же, пошевеливайтесь!
«Спринт», – приказывает он скафандру.
От внезапной скорости вышибает воздух из легких и мысли из головы – все, кроме овала света впереди. Конец туннеля, Жуан-ди-Деус. «Осталось пять секунд спринта», – сообщает фамильяр. Четыре. Три. Две. Одна. Он выскакивает на бывшую станцию, еле дыша.
– Ники.
– Босс.
– Мне нужно, чтобы ты указала всем путь к отступлению.
– Что вы задумали?
Он переходит на общий канал:
– Всей бригаде – заряжайте и бросайте взрывчатку. Sauve qui peut.[18]
Финн Уорн видит, как по всему туннелю метки его джакару становятся белыми. Они не солдаты, не бойцы – это инженеры, поверхностные рабочие. И он не сможет вытащить всех. Прибывают первые из его отряда. Он переключается с общего канала на Николу Гана.
– Ники, убирайся оттуда. Я взрываю туннель.
– Босс, Садики и Брент еще там.
– Уходи оттуда. Беги!
– Да пошел ты!
Времени нет. Времени всегда не хватает.
«Огонь», – приказывает он.
Вспышка света на другом конце туннеля. Станция содрогается. Слышится тектонический грохот. Никола Ган прибывает на старый вокзал, как раз когда команда Финна Уорна запускает шлюзы.
«Фамильяр: сообщение Брайсу Маккензи. С Жуан-ди-Деусом разобрались».
Когда шлюз открывается, еще четверо почерневших от пыли джакару входят в помещение.
«Мы понесли потери».