Двадцать второго октября я прилетел на Камчатку для дальнейшего прохождения военной службы после окончания Высшего Военного авиационного училища лётчиков. Аэропорт Елизово встретил меня тёплым ветром и моросящим дождём. В конце октября в средней полосе России уже заморозки, а на полуострове на деревьях ещё были листья: жёлтые, красные, бордовые… Не улетевшие на юг птицы низко кружились стаями, отрабатывая навыки групповых полётов. «К длинному перелёту готовятся. От Камчатки до Японии вдоль Курильских островов путь не близкий», – подумал я, пока шёл по пешеходной дорожке от аэровокзала до штаба своей будущей эскадрильи.
Дежурный по воинской части, здоровенный рыжий детина, встретил меня в холле одноэтажного здания, построенного в середине пятидесятых годов, и проводил в кабинет командира отдельной ракетоносной эскадрильи.
В приёмной, за дубовым столом, сидела молоденькая и очень красивая девушка в кремовой рубашке с погонами младшего сержанта на плечах, чёрном форменном галстуке и короткой чёрной юбке. В проёме между двумя массивными тумбами служебного стола были видны её стройные ножки. Офицер, сопровождавший меня, перебросился с ней парой фраз. Я не особенно вслушивался в их разговор, потому что сосредоточил своё внимание на линии обреза мини-юбки. Секретарша перехватила мой голодный взгляд, презрительно хмыкнула и подняла трубку телефона для доклада командиру о прибытии в часть молодого лейтенанта. Капитан толкнул меня локтем и прошептал:
– Не пялься. Это не твоего поля ягода.
Девушка выслушав ответ командира, положила трубку на телефонный аппарат, молча кивнула нам на дверь, и принялась барабанить своими тоненькими пальчиками по клавишам пишущей машинки.
Через десять минут я вышел из командирского кабинета помощником командира корабля экипажа майора Грибова. Машинистка даже не взглянула на меня, а зря. В свои двадцать один я был достоин много. Видела бы она рельеф мышц, скрытых сейчас военной формой. Знала бы она о том, невидимом постороннему глазу потенциале, которым я обладал, возможно и уделила бы мне чуточку больше внимания. Но, ни мои густые чёрные волосы, ни прямой нос, ни правильной формы губы не произвели на неё впечатления.
Второй пилот старенького ракетоносца Ту-16, не бог весть какое назначение, но лучшего мне никто не предложил. Долгих четыре года я пролетал в этой должности, скрашивая свою холостяцкую жизнь беспробудными пьянками с друзьями-лётчиками и любовными приключениями с местными красавицами.
А их вокруг гарнизона было всегда в избытке.
Не знаю как так получилось, но именно крохотный районный центр Елизово, буквально за год до моего прибытия туда получивший статус города, был на Камчатке уникальным населённым пунктом. Ни одно другое село или посёлок городского типа, ни даже столица края не могли похвастаться тем, что количество населявших его женщин, существенно превышало количество мужчин. И это было удивительно. Я так и не смог понять этого феномена. Чего, казалось бы, мужикам не хватало в Елизово? Рыбалка на местной речке Авача просто замечательная. Что может быть вкуснее камчатской форели? И что может быть интересней, чем схватка с никогда не сдающимся авачинским гольцом?
До горячих Паратунских, Начикинских, Малкинских источников рукой подать. В городе чисто, компактно, ухожено, спокойно. Лето теплее, чем в Петропавловске, и климат гораздо суше. Красота! Весной цветёт черёмуха, летом – сирень, много цветов на клумбах. А за вид на заснеженную вершину вулкана Корякский и Авачинскую сопку с местных жителей можно было брать деньги. Да, что там вулкан с сопкой, в Елизово даже зоопарк был.
И ещё я так и не смог понять, почему среди моих многочисленных любовниц так и не оказалось командирской секретарши. Сослуживцы поговаривали, что девушка не только могла быстро печатать на пишущей машинке, но была талантлива ещё и во многом другом.
Я мог бы пролетать правым лётчиком ещё года три или четыре, но мой командир прослужил в этом гарнизоне слишком долго, так долго, что успел облысеть и располнеть. Он стал похож на старого доброго борова, которого я видел много лет назад у своего деда в деревне, и уже не считал нужным подбирать слова для выражения своих мыслей и чувств. Пологая, что его возраст позволяет ему говорить всё что угодно, он своей бравадой спровоцировал скандал, который дал мне шанс вырваться из порочного треугольника, вместившего в себя карточный стол, чужие постели и весёлые застолья.
Однажды, во время очередной попойки майор Грибов рассказал в кругу друзей политический анекдот. Суть его сводилась к телефонному разговору секретаря партийной организации предприятия и священника близлежащей церкви.
– Батюшка, – сказал парторг. – Дай стулья для коммунистов. У меня завтра собрание по плану.
– Не дам, – ответил поп. – Они в прошлый раз на моих стульях слова матерные ножичками нацарапали.
– Ах, так. А я тебе пионеров в церковный хор больше не пришлю, – ответил парторг.
– А я тебе монахов на субботник, – парировал служитель культа.
– А я тебе комсомольцев на крестный ход не дам, – как истинный коммунист не сдавался секретарь партийной ячейки.
Но батюшка имел в запасе козырного туза.
– А я тебе монашек в сауну.
Парторг, помолчав минуту, выпалил в трубку телефона:
– А за такие слова, батюшка, ты свой партийный билет на мой стол положишь.
Мы тогда посмеялись над анекдотом от души, а вскоре мой командир стал объектом серьёзного разбирательства нашей первичной партийной организации. Открытое партийное собрание большинством голосов коммунистов исключило из партии незадачливого шутника и, через короткий промежуток времени, его сняли с должности командира корабля. Кто, из присутствующих в тот вечер за столом, написал на него донос, выяснить не удалось. Я был тогда беспартийным, и подозрения сослуживцев меня миновали.
На следующий день после объявления приказа о снятии с должности майора Грибова меня вызвал на беседу командир эскадрильи. То, что в его служебном кабинете присутствовало всё руководство нашей воинской части, оказалось для меня полной неожиданностью.
– Товарищ подполковник, старший лейтенант Григорьев, по Вашему приказанию, прибыл.
Я стоял напротив командирского стола посреди изрядно вытоптанного ковра и упрямо наклонив голову исподлобья смотрел на президиум. Так когда-то стоял военный губернатор Камчатки Завойко на скалистой оконечности мыса Сигнальный, рассматривая в подзорную трубу корабли англо-французской флотилии.
«По какому поводу мне приготовлена такая помпезная встреча? – ломал я себе в размышлениях голову. – Разнесёт ли меня сейчас в клочья эта тяжёлая артиллерия, или я выйду отсюда с почётом, так же как Василий Степанович, сто с лишним лет назад защитивший Петропавловск?»
Начальник штаба открыл картонную папку с моей фамилией на титульном листе и задал мне несколько биографических вопросов. Каждый мой ответ он сверил с данными в личном деле. Майор словно желал убедиться, тот ли я человек за которого себя выдаю? А если я вовсе не тот, то не забыл ли я «легенду», с которой был заслан из-за бугра? Очевидно мои ответы совпали с тем, что было написано обо мне в красной папке, потому что закрыв её, он с удовлетворением на лице положил этот секретный документ на стол перед командиром.
Командир эскадрильи опустил на папку обе руки, его ладони накрыли тиснёный на ней герб Советского Союза, обвёл взглядом всех своих заместителей и помощников, сидящих вдоль стен, глубоко вздохнул и сказал:
– Ну что, Григорьев, пришло твоё время. Родина в моём лице и партия, в лице замполита и парторга, решили доверить тебе должность командира реактивного ракетоносца.
От высокопарного слога командирской речи ком подкатился к моему горлу, а он продолжил, делая вид, что не замечает охвативших меня чувств:
– Но есть у нас с тобой несколько нерешенных проблем.
Радость, преждевременно охватившая меня, сменилась чувством тревоги. Я стоял молча, а он сделал паузу для повышения важности своих слов:
– Ты должен мне пообещать выполнить следующие условия: первое, вступить в коммунистическую партию. Командир воздушного ракетоносца должен быть партийным. Это требование ЦК КПСС. Второе, пообещай мне, что ты в ближайшее время женишься. Это тоже требование партии. Пока ты летаешь вдоль вражеских берегов тебя дома должна ждать семья. И наконец третье, но не последнее по важности, я хочу услышать от тебя, что ты собираешься прекратить пить спиртное в неимоверном количестве.
Я перевёл дух. Невыполнимых для себя задач я не увидел, поэтому клятвенно пообещал выполнить первые два условия в ближайшие полгода, а бросить пить с завтрашнего дня.
– Почему не с сегодняшнего? – спросил замполит.
– Повышение обмыть надо, товарищ майор, – ответил я под дружный смех присутствующих.