Есть сердца, удушенные разумом: рационалисты. Есть сердца, удушенные волей: волюнтаристы. Ещё есть сердца, удушающие разум и волю: сентименталисты.
Сердца, удушенные или удушающие, – сердца неуравновешенные.
Бывает, что сердце подавлено интеллектом. Например, есть люди, для которых жизненные ситуации – всего лишь повод к умножению их познаний. Таких людей ничто не затрагивает, не волнует, не умиляет. Они вечные зрители. Их ведёт любопытство. Они не способны отвечать на жизненные ценности ни радостью, ни грустью, ни сочувствием, ни любовью. Их интересует исключительно интеллектуальный анализ. На самом деле они настолько дистанцируются от объекта своего анализа, что неспособны проникнуть в него, а следовательно – и познать его.
Французский писатель Эрнест Ренан, автор мирового бестселлера Жизнь Иисуса (1863) – один из тех людей, чьё сердце подавлено разумом. Ренан не интересуется объектом познания: он интересуется познанием объекта. Он не интересуется Христом: он интересуется познанием Христа. Тайна Христа доступна ему не более, чем тайна жизни и мироздания. Гипертрофия интеллекта делает его сердце непроницаемым. Он не может уловить суть вещей. Одержимый познанием Христа, Ренан хочет «демистифицировать» Евангелия, но, «демистифицируя» Евангелия, он бессознательно воспроизводит Иисуса по своему образу. В своём воображении он разрабатывает легенду, в которую сам же в итоге и верит – «своего рода “Прекрасная Елена” христианства»,10 как скажет Марсель Пруст. Интеллект Ренана душит сердце, а сердце, бунтуя, порождает исключительно сентиментальный рассказ, пригодный лишь для «беззубых стариков, всему предпочитающих реповое пюре»11.
Как справедливо отмечает русский философ Павел Флоренский, «суть гениального мировосприятия – проникновение в глубь вещей, а суть иллюзорного – в закрытии от себя реальности».12 Ренан скорее прячется от Христа, чем пытается проникнуть в Его тайну. «Переделать» Христа, «перестроить» Его – лучший способ защититься от Него.
Вглядимся в «Христа на кресте» кисти Веласкеса. Лик Распятого частично скрыт за ниспадающими волосами. Бой был тяжёлым. Сын Человеческий мёртв, но Он всё ещё говорит с нами. Иисус говорит, что нам не следует бояться боли, потому что боль – пробный камень любви. Ренан, удушенный тем, что сам называет интеллектом, не позволяет своему сердцу удивляться, волноваться, увлекаться. Он считает себя слишком зрелым, слишком взрослым и просвещённым для такого упражнения.
Посмотрим на «Тайную вечерю» Джотто. Голова апостола Иоанна покоится на груди Христа. Ученик, которого любил Иисус, погружается в безбрежное море божественного милосердия. Каждый изливает своё сердце в сердце другого. Ренан прячется, не даёт себе прельститься чудом.
Вместо того, чтобы подняться до уровня Бога, Ренан низводит Бога до своего уровня, «переделывает» Его по ничтожным меркам своего выхолощенного сердца. В итоге благородный Христос Евангелия становится «симпатичным» Христом Эрнеста Ренана.
Бывает, что интеллектуалы с незаурядными способностями осознают несоразмерность места, которое занимает интеллект в их жизни. Хороший пример тому – французский философ Жак Маритен, родившийся в протестантской семье в Париже, и его жена Раиса Уманцова, родившаяся в еврейской семье на берегу Дона.
В 1901 году во время учёбы в Сорбонне Раиса и Жак почувствовали себя опустошёнными, задушенными преобладавшим в те годы сциентизмом13. Раиса вспоминает: «Мы тогда решили ещё на некоторое время довериться неизвестному; мы собирались отдать должное существованию как опыту, который предстоит получить, в надежде, что наш яростный призыв к смыслу жизни получит отклик, что новые ценности проявятся столь ясно, что полностью увлекут нас за собой и избавят от кошмара пагубного и бесполезного общества. Если же этот эксперимент не удастся, решением будет самоубийство; самоубийство – прежде, чем накопится пыль прожитых лет, прежде, чем иссякнут наши молодые силы. Мы решили свободно уйти из жизни, если невозможно будет жить по истине».14
Под влиянием писателя Шарля Пеги и философа Анри Бергсона, Жак и Раиса начали раскрывать смысл своего существования. Но великим освобождающим потрясением стало для них чтение в 1904 году Бедной женщины