Май 1987 года, 23:45.
Мы сидели на крыше, где всё началось, обсуждая, как готовимся к выпускному. Последние несколько месяцев пролетели в тумане беспокойства, страха и восторга. Я смотрел на ночное небо Ростова и думал, что совсем скоро школа закончится. И хотя учеба давно перестала быть важной частью моей жизни, чувство грядущих перемен висело в воздухе, будто предвестие шторма.
В то время в нашу жизнь ворвалась любовь. Я встретил Аню, когда нам обоим было по семнадцать, в марте 1987 года. Это случилось на вечеринке у одного из наших общих друзей, где играла "Гражданская Оборона" – первый русский панк, который мы услышали. Музыка отражала наше состояние – бунт, протест, крики против системы. Но вместе с этим во мне просыпалось что-то новое, что-то, что было глубже анархии и свободных идей.
Аня была той самой девушкой, которая умела заставить меня думать иначе. Она не была частью нашего круга – не бунтовала, не шла против правил. Её глаза светились добротой и каким-то внутренним светом, который разжигал во мне надежду на что-то большее, чем анархия и протесты. Я увлёкся ею настолько, что стал задумываться, а стоит ли мне продолжать идти тем путём, по которому я шёл с Толиком и ребятами.
В один из вечеров, 15 апреля 1987 года, я прогулял встречу с анархистами ради того, чтобы побыть с Аней. Мы гуляли по тихим улицам Ростова, слушали ветер и говорили обо всём на свете. Это было как маленький островок мира среди нашего бурного существования. Я впервые почувствовал себя настоящим подростком, а не частью движения. Аня мечтала о будущем, о жизни, где не нужно бороться, где есть место любви и радости, и я начал верить, что, возможно, это и есть правильный путь.
Однако с каждым днём, приближаясь к выпускному, я всё больше чувствовал себя между двумя мирами. С одной стороны был Толик и наши анархистские идеалы, с другой – Аня и спокойная жизнь, о которой я стал мечтать. Я начал меньше участвовать в акциях, реже ходил на встречи, а ребята это замечали. В глазах Толика появлялось всё больше непонимания и разочарования, но он молчал, не пытался удерживать меня, будто ждал, когда я сам приму решение.
Июнь 1987 года, 20:30, выпускной.
День выпускного был странным. С одной стороны, это было завершение школы, что должно было стать важным моментом для каждого из нас, с другой – я уже давно чувствовал, что школа перестала иметь для меня значение. Но Аня попросила пойти с ней на выпускной, и ради неё я согласился. Это был тот день, когда я решил сделать малое отречение от анархизма ради неё.
Мы танцевали медленный танец под русскую группу "Алиса", которая только набирала популярность среди нас, подростков. Лирика песни "Кто ты?" заставляла меня задуматься, действительно ли я знаю, кто я такой. В тот момент всё казалось возможным: я мог оставить всё позади, анархию, Толика, наше бунтарское прошлое, и попытаться начать новую жизнь с Аней. Я смотрел ей в глаза и видел в них свет, который, как мне тогда казалось, мог вытеснить все тени.
Но реальность была другой. В июле, спустя всего месяц после выпускного, всё рухнуло. Аня призналась мне, что собирается уехать в Москву учиться в университет и не видит нашего будущего вместе. Она говорила, что её жизнь должна идти вперёд, а мои идеалы и борьба тянут меня назад. Моё сердце было разбито, и вместе с этим разрушились мои мечты о спокойной жизни. Она уехала, и я остался один, снова брошенный в вихрь анархии и протестов.
Август 1987 года, начало русского панка и первые драки.
После ухода Ани я вернулся к Толику и нашим ребятам. В тот момент в Ростове начала развиваться своя рок-сцена. Мы слушали "Гражданскую Оборону", "АлисА", "Кино". Их тексты стали нашей музыкой бунта, они говорили о том, что мы чувствовали, о свободе и сопротивлении. Вдохновлённые этим, Толик решил, что пора организовать свою группу. Мы начали красть музыкальные инструменты из школ и домов культуры, чтобы собирать свою команду. У нас были электрогитары, барабаны, но мы даже не умели толком играть – это не имело значения.
Главное было высказаться, дать выход своим эмоциям.
Наши концерты в подвалах и на заброшенных стройках превращались в настоящий дебош. Люди собирались, чтобы услышать нас, но драки становились неотъемлемой частью этих встреч. Сначала это были обычные уличные потасовки, но потом появились настоящие "стенки на стенку". Группы подростков из соседних районов приходили на наши концерты, чтобы выяснять отношения. В одной из таких драк, в сентябре 1987 года, Толика сильно избили. Я был рядом и пытался защитить его, но нас было слишком мало. Этот случай заставил нас задуматься о том, что наша борьба стала выходить за рамки музыки.
Декабрь 1987 года, переломный момент.
Зима того года стала для нас моментом переосмысления. Толик всё больше замыкался в себе. Я видел, что его тревожило не только насилие, но и отсутствие ясного пути вперёд. Мы больше не знали, за что боремся. Каждое наше действие казалось бессмысленным – лозунги, драки, музыка. Я видел, как изменился Толик, как наш идеализм начал гаснуть. Он больше не был тем несломленным лидером, за которым я следовал. Мы оба начали понимать, что анархия – это не просто разрушение, но и создание чего-то нового, чего-то, чего у нас не было.
Мы продолжали читать книги Бакунина и Прудона, но теперь с осознанием того, что искать свободу – это значит искать её не только в бунте, но и в себе. Мы начали задумываться о том, что важно не только уничтожить старую систему, но и построить что-то лучшее. Этот период стал для нас поиском себя, поиском смысла в мире, где всё вокруг рушится.
Февраль 1988 года, страх и осознание.
В это время начались проблемы не только в наших головах, но и в семьях. Однажды мама столкнулась с Толиком на кухне и начала разговор о том, что её пугает наше будущее. Она говорила о том, что боится за нас, за то, что мы идём по пути, который может привести к разрушению.
– Ты не понимаешь, мам, – сказал Толик, – мы не разрушаем, мы ищем. Мы пытаемся найти себя в этом мире, который уже давно разрушен.