Мешок за спиной у Норригаль был чуть ли не в половину ее роста, но она не жаловалась. Дорога шла мимо поросли молодых деревьев, рядом со многими из них были воткнуты старые бронзовые мечи, позеленевшие там, где они соприкасались с землей.
Поначалу я решил, что оставленные без присмотра мечи, пусть даже и старые, сами напрашиваются, чтобы их украли. Тем более что жителям этих скудных земель приходилось защищать свои овчарни с топорами и вилами. Но потом вспомнил крестьян за столом и сообразил, что ведьма в здешних краях – все равно что герцогиня или графиня. Властительница с холма, королева из Вывернутой башни. Люди хорошо знали ее, кто-то любил и побаивался, кто-то наверняка ненавидел и страшился, но ни один не посмел бы стащить меч из леса, как жители Кадота никогда не решатся выковырять золотую монету из вывески Гильдии Берущих. Есть вещи хуже и неотвратимее земного правосудия.
– Это надгробия? – спросил я у Норригаль.
– Может быть. Но не для мертвых.
В последнее время волосы у меня на затылке постоянно вставали дыбом, так что я перестал это замечать. Сильная, очень сильная магия. В жизни не сталкивался ни с чем похожим.
Гальва молчала всю дорогу. Я решил, что это как-то связано с девушкой. Спантийцы одними из последних признали право женщин иметь собственность и пользоваться оружием. Они не желали ни с кем делиться, эти храбрые объездчики лошадей, владевшие виноградниками на гордых бурых холмах и теми, кто их возделывал. Но когда лошадей не осталось, а битвы превратились в резню, остался только один способ остановить Орду гоблинов на пути к столице – разводить корвидов и научить своих дочерей обращаться с мечом.
Сверстницам Гальвы было непросто доказать свою состоятельность сначала мастерам меча, потом седобородым хозяевам табунов и, наконец, кусачим в болотах Галлардии. А теперь эта двадцатилетняя девушка считала, что имеет полное право пойти с нами в поход, тащить мешок в половину себя самой, шагая так быстро и упорно, что мы едва поспевали за ней. От Норригаль прямо разило уверенностью и тайной. Не сказал бы, что она не нравилась Гальве, но, подозреваю, спантийка не вполне понимала, что с ней делать и как разговаривать, и потому хранила молчание.
Ясно было, что в Норригаль кроется больше, чем видно глазу, но то же самое можно сказать и про нас. Зная возможности лошадиной трости Гальвы, я невольно задумывался, на что способна березовая щепка, которую носила с собой Норригаль. Но вряд ли она открыла бы мне эту тайну после такого короткого знакомства.
Мы были просто тихой компанией, бредущей по знаменитой воловьей тропе, которую называют Лососевой дорогой. Сначала она шла через холодные сосновые леса и немногочисленные рыбачьи деревушки, чьи обитатели ловили знатных лососей. Потом соединилась с ответвлением Белого тракта, ведущим к Пигденею, крупному торговому порту в северо-западном углу Холта.
Трупы мы обнаружили ближе к концу первого дня пути.
Указатель на обочине предупредил о приближении к деревне, поэтому мы свернули с дороги и нашли местечко возле реки, чтобы заночевать и, может быть, наловить рыбы поутру. Из зарослей неподалеку от будущей стоянки валил дым, и Гальва послала меня взглянуть на наших соседей. Я двигался тихо и размеренно, держась в глубокой тени, но оказалось, что играть в прятки не с кем.
Мальчик и две женщины у костра уже не слышали ничего, кроме свирели Самнайра На Гурта, бога, сопровождающего души людей в Холодный лес. Мальчишке свернули шею, а женщины поцеловались с мечом или топором. Это было жуткое зрелище. Костер, за которым они присматривали, оказался угольной кучей. Убитые занимались скучной, утомительной работой – следили за тем, как тлеют угли, а это могло затянуться на несколько дней. Куча была ростом с меня и все еще изрядно дымила. Маленький костер рядом тоже слегка чадил, но он угас больше часа назад. Из перевернутого котелка пахло куриным супом с грибами. Одна из женщин сжимала в руке старую посеревшую деревянную миску. Рядом с ее ногой лежал испачканный в грязи кусок хлеба.
Они как раз собирались поужинать, но их убили из-за еды. И это в лесу, где полно дичи, рыбы и ягод!
Рядом с мальчишкой-углежогом я заметил мешанину следов, среди которых попадались и огромные, длиной с мою руку. Я привел остальных, чтобы они тоже на это посмотрели, а потом спросил Гальву:
– Ты думаешь о том же, о чем и я?
Она выставила вперед два пальца, изображая рога.
Да, она думала о том же.
– О чем именно? – поинтересовалась Норригаль.
Я рассказал ей о баронессе верхом на кобыле с сотней копейщиц под ее началом и о том, на кого они охотились.
– Рогач, – повторила Норригаль названное мною имя. – Мне кажется, за его поимку должны дать немалую награду.
– Есть за что, – ответил я, глядя на мальчика, которому свернули шею с такой легкостью, как будто это был не человек, а малиновка.
– А если это сделал он? – сказала Гальва.
Я представил себе большой мешок со звонкой монетой, который мы могли бы получить за голову смешанника, а затем спросил совета у своего везения. Сердце как будто омыло теплой водой. Обычно я не рвусь биться с чудовищами, а также их слугами. Но эти убивали мирных людей, и я почти ощущал блеск золотых «королев» и серебряных «рыцарей» на своей ладони. Эти деньги не уйдут Гильдии, ведь я заплатил им, взявшись за поручение. Моя доля от награды останется при мне. Несколько таких удачных дел – и я смогу построить себе дом на скале и наполнить его книгами и деньгами.