На следующее утро Паттерсон, войдя в кабинет, тяжело вздохнул, увидев на столе две аккуратные стопки корреспонденции.
Он провел беспокойную ночь, думая о Шейле. Она высказалась ясно: «Я не могу снять трусики, задрать платье до шеи и лечь на плюшевое канапе». Ни одна из знакомых ему женщин никогда не сказала бы такое. Но с другой стороны, ее прямота вселяла надежду. Говорить так могла только женщина опытная, много повидавшая на своем веку. Ему не нравилось, что Шейла сразу раскусила его. От нее не укрылось, что ему более всего хочется уложить ее в постель. Неужели мысли его читались как открытая книга? И еще, весь вечер она полностью контролировала ситуацию, а он к такому не привык. Более того, это его раздражало. Откуда у нее такое непоколебимое спокойствие? Она нисколько не поддалась его обаянию. Раньше такого не бывало. «Я всегда плачу долги».
То есть в удобное для нее время она ляжет с ним в постель… Другого это означать не может.
Паттерсон сел за стол, закурил.
И ночью, и утром, стоя под душем и бреясь, он спрашивал себя, почему эта женщина так взбудоражила его. Не красавица, даже милашкой не назовешь. Он не мог этого понять. И при этом был одержим ею. Даже от мысли о том, что она, голая, лежит рядом с ним в постели, Паттерсона обдавало жаром. Такого неистового желания испытывать ему не приходилось. Конечно, и раньше ему хотелось переспать с той или иной женщиной, но при этом он оставался самим собой, мог думать о чем-то еще. Была, значит, в Шейле какая-то изюминка, разбудившая в нем такую страсть. Происходящее с ним и пугало, и радовало Паттерсона. Что же это за изюминка, черт побери, думал он.
В кабинет вошла Вера Кросс, его секретарь, миловидная, изящно одетая женщина лет двадцати семи. Ее высокая грудь и стройные ноги скрашивали Паттерсону серость трудовых будней. Не раз и не два задумывался он, какова она в постели. Впрочем, такой вопрос возникал у него всякий раз, когда он видел симпатичную женщину. По всему чувствовалось, что с Верой в постели не соскучишься, но Паттерсон не шел дальше раздумий. Ни единым намеком ни разу не выдал он, что видит в Вере женщину, хотя не сомневался, что та не станет возражать, если он при случае ущипнет ее за попку. Но Паттерсон всегда помнил, чем кончились для двух-трех его коллег романы с секретаршами. Он же не страдал отсутствием честолюбия. И надеялся стать вице-президентом, а то и президентом банка. А один неверный ход мог перечеркнуть все его устремления, поэтому они с Верой оставались только друзьями. Рук он никогда не распускал.
– Доброе утро, Крис. Сегодня много почты. – Вера закрыла за собой дверь. – Я ее рассортировала. В правой стопке срочные письма.
Она села, положив ногу на ногу, и открыла блокнот.
Подавив еще один тяжелый вздох, Паттерсон взялся за первое письмо и занимался почтой до 9:50. То и дело в его воображении возникали голубые, с поволокой, глаза, но усилием воли он сосредоточивался на работе. В десять часов начиналось утреннее совещание, обычно продолжавшееся сорок пять минут.
– У меня назначены какие-нибудь встречи, Вера? – спросил он, догадываясь об ответе.
– Каждые двадцать минут до перерыва на ланч, – весело ответила та. – Мистер Коэн придет в одиннадцать. Я отвела ему полчаса.
Паттерсон хлопнул себя по лбу:
– Но я же не просмотрел его акции.
Из-за Шейлы он забыл обо всем.
– Я догадалась об этом, – улыбнулась Вера. – И отнесла список в отдел инвестиций. Они предложили несколько вариантов. Я объяснила, что вы очень заняты другими делами. – И она протянула Паттерсону два листа бумаги.
– Не знаю, что бы я без вас делал. – Паттерсону действительно достался компетентный секретарь. – Премного благодарен.
Вера радостно улыбнулась:
– Я знала, что вы заняты поисками компаньонки для миссис Морели-Джонсон. Нашли что-нибудь подходящее?
– Думаю, да… Сегодня все выяснится. Спасибо, Вера.
И Паттерсон углубился в предложения отдела инвестиций.
На совещании, чисто формальном, не представляющем никакого интереса, Паттерсон то и дело поглядывал на часы. Миссис Морели-Джонсон в это время беседовала с миссис Флеминг. Беспокойство не покидало его. А вдруг старушка остановит свой выбор на более пожилой женщине, уже пятнадцать лет проработавшей компаньонкой? Он, со своей стороны, подчеркнул ее недостатки, а не достоинства. Указал на невысокую образованность, полное незнание и непонимание музыки. Намекнул, что с такой компаньонкой будет скучновато. И теперь надеялся, что его слова отложились в памяти миссис Морели-Джонсон.
Уже сидя в своем кабинете и обсуждая с Берни Коэном плюсы и минусы вкладывания денег в краткосрочные, с высоким процентом облигации, Паттерсон постоянно держал в поле зрения настольные часы. Десять минут двенадцатого. Шейла уже сидит в просторной, роскошно обставленной гостиной в пентхаусе отеля и беседует с миссис Морели-Джонсон. Его руки покрылись липким потом. А если дело не выгорит? Что тогда сделает Шейла? Она говорила, что уедет в Лос-Анджелес. Значит, исчезнет из его жизни? Такая перспектива его не радовала.
Наконец Паттерсон избавился от Берни Коэна, но тут же в его кабинет вплыла миссис ван Дэвис. У нее появились лишние деньги, которые она желала вложить в акции. В 11:40 они решили все вопросы, и Паттерсон проводил миссис ван Дэвис в приемную. Тепло распрощался с ней, и в этот момент Вера подозвала его к телефону:
– Миссис Морели-Джонсон.
– Я поговорю с ней из кабинета, – ответил Паттерсон и метнулся к своему столу. По пути плотно закрыл дверь, сел, закурил и лишь затем снял телефонную трубку.
– Это вы, Крис?
По телефону миссис Морели-Джонсон всегда говорила очень громко, очевидно полагая, что все ее собеседники глуховаты. Паттерсон чуть отстранил трубку от уха.
– Доброе утро, миссис Морели-Джонсон. Как вы себя чувствуете?
– Нормально. Может, немного устала. – Она любила подчеркнуть, что уже не молода. – Я насчет этой девушки… Шейлы Олдхилл. Я поговорила с ней. Она показалась мне очень серьезной, Крис.
Паттерсон заерзал в кресле. Он постарался, чтобы голос его звучал как обычно:
– Я думаю, вы правы. У нее прекрасные рекомендации. Я их проверил. – (Ложь.) – Вам она понравилась?
– Очень. – Последовала долгая пауза. – Но она так молода!
Паттерсон сжал трубку с такой силой, что побелели ногти.
– Да… это точно. Поэтому я и колебался, посылать ли ее к вам… ее подготовка…
– Мне понравилась другая женщина. У этой девушки нет такого опыта.
«Провал!» – подумал Паттерсон.
– Я вас понял, миссис Морели-Джонсон. Значит, я могу предложить мисс Олдхилл поискать другую работу?
– Я этого не говорила! – выкрикнула миссис Морели-Джонсон, и Паттерсон торопливо отодвинул трубку еще дальше от уха. – Наоборот. Девушка заинтересовала меня. Я помню ее отца… прекрасный был музыкант. И она так мало о нем знает. Сказала мне, что он очень хотел сына. И почти не уделял внимания дочери… мужчины иногда ведут себя так глупо. Я хотела бы рассказать ей о ее отце. Вы слишком молоды, чтобы помнить его. А я часто играла с оркестром, в котором он был одним из ведущих исполнителей.
Паттерсон начал успокаиваться.
– Я уверен, она будет вам очень благодарна, миссис Морели-Джонсон.
– При чем тут благодарность? Детям необходимо знать как можно больше о родителях. Я решила взять ее с испытательным сроком.
– А как насчет миссис Флеминг? Предложить ей подождать?
– Нет, разумеется. Скажите ей, что место уже занято. Девушку я беру на три месяца. Мы уже договорились. Если я захочу сменить компаньонку, то вновь обращусь к вам за советом.
Паттерсон облегченно вздохнул:
– Очень мудрое решение. Трехмесячный испытательный срок покажет, подходит ли она вам.
– Да… я так и подумала. Я вам очень благодарна, Крис. Наверное, поиски компаньонки заняли у вас массу времени.
– Пустяки, – весело ответил Паттерсон. – Главное, чтобы вы были довольны. У меня лежит несколько документов, которые вам нужно подписать. Могу я заехать завтра в одиннадцать?
– Безусловно. – И миссис Морели-Джонсон захихикала, как девушка, назначившая свидание.
Паттерсон скорчил гримасу. Он вел счета старой леди четыре года, и эти смешки уже порядком поднадоели ему.
– Прекрасно, миссис Морели-Джонсон. Когда мисс Олдхилл приступает к работе?
– Она уже поехала за вещами.
Паттерсон нахмурился. Эта новость его не обрадовала. Как только Шейла устроится у старушки, остаться с ней наедине будет довольно затруднительно.
– Как я должен ей платить? Еженедельно или раз в месяц?
– У бедняжки нет ни гроша. Отец ничего не оставил ей. Все его деньги отошли дому для престарелых, где живут музыканты. Меня это удивило… но артисты склонны к эксцентричным поступкам… Должна признать, и я точно такая же. – Вновь она захихикала. – Я решила платить ей сама. Дала ей денег, чтобы она приоделась. Платье у нее совсем старое. Вы знаете, как относятся в этом отеле к внешнему виду. По пути ко мне она заглянет в магазины. Я не буду обременять вас, Крис, ее заботами. У вас и без того дел хватает.
Глаза Паттерсона сузились. Шейла, похоже, не теряла времени даром. И полностью вышла из-под его контроля. Он не сомневался, что это она уговорила старушку изменить устоявшийся порядок. В последние четыре года с компаньонкой всегда расплачивался он.
– Для меня это не проблема, – ответил он. – Так я с нетерпением жду нашей завтрашней встречи, миссис Морели-Джонсон. Вам ничего не нужно привезти?
– Хорошо, что вы мне напомнили. – Она помолчала. – Захватите с собой, пожалуйста, пять тысяч долларов наличными.
Паттерсон не верил своим ушам. Наклонился вперед, упершись локтями в стол, крепче сжал трубку.
– Вы сказали, пять тысяч, миссис Морели-Джонсон?
– Да, пожалуйста. Я хочу иметь под рукой больше денег. Не люблю расплачиваться чеком.
– Обязательно привезу.
Еще несколько минут ему пришлось слушать щебетание старушки, пока наконец она не положила трубку. А Паттерсон задумчиво уставился в полированную поверхность стола.
Такое развитие событий ему не нравилось. Зона его влияния резко сократилась. Как это Шейле удалось убедить старушку, чтобы та платила ей непосредственно, а не через банк? А может, он преувеличивает и старушка додумалась до этого сама? И еще дала Шейле денег, чтобы та приоделась. Неужели и к этой мысли пришла самостоятельно или ей подсказала Шейла? Он прижал указательный палец к ямочке на подбородке. А теперь миссис Морели-Джонсон просит привезти ей пять тысяч наличными! Вновь ему стало не по себе. Раньше она никогда не просила денег. Последние четыре года он полностью контролировал ее дела. Платил налоги, вкладывал деньги в акции и ценные бумаги, вел все расчеты: с отелем, шофером, магазинами, компаньонкой…
«Я решила платить ей сама. Не буду обременять вас ее заботами».
Определенно, ему не нравилось столь внезапное изменение в поведении старой леди. И похоже, Шейла приложила к этому руку.
Размышляя об этом, он закурил очередную сигарету. Увидел перед собой бесстрастное, спокойное лицо, голубые глаза, словно подернутые дымкой, твердо очерченный рот. Услышал ровный голос: «Я всегда плачу долги». Пожалуй, решил он, тревожиться не о чем. Все это ни на чем не основанные фантазии. Старушка действительно немного эксцентрична. Подумаешь, она заплатила Шейле сама. Что в этом особенного? Главное в другом – Шейла заплатит свой долг.
В кабинет заглянула Вера:
– Мистер Лессинг ждет.
Паттерсон вдавил окурок в пепельницу.
– Пусть заходит.
С усилием он заставил себя забыть о Шейле и переключился на текущие дела.
Джек Бромхед последние пять лет служил шофером у миссис Морели-Джонсон. Старушка немного побаивалась его, но и гордилась тем, что у нее такой шофер. Пятидесяти пяти лет от роду, высокий, стройный, благородной наружности, с густыми, отливающими серебром волосами. Когда-то миссис Морели-Джонсон побывала в Кентербери, в Англии, и увидела епископа, идущего по главной улице. Кроткое выражение его лица, достоинство, с которым он держался, белоснежные волосы произвели на нее неизгладимое впечатление. Те же чувства возникли у нее, когда агентство по найму прислало ей Бромхеда. Ее прежний шофер внешне ничем не выделялся, изрядно ей надоел и искренне полагал, что «кадиллак» – единственный достойный уважения автомобиль.
Бромхед представил безупречные рекомендации. Он недавно прибыл в Америку, англичанин. Сказал ей, что был шофером герцога Сассекского[2]. Его уверенность в себе, рекомендательное письмо от герцога, импозантная внешность – все это вместе создавало неотразимое впечатление.
Бромхед спокойным, хорошо поставленным голосом пояснил миссис Морели-Джонсон, что привык водить «роллс-ройс». И если она предпочитает «кадиллак» – тут последовала долгая пауза, – то он, к сожалению, отправится искать работу в другом месте.
Глядя на этого высокого, представительного мужчину, миссис Морели-Джонсон думала о том, как будут завидовать ей подруги, если у нее появится такой шофер. Ранее покупать «роллс-ройс» она не собиралась. В ее кругу обходились «кадиллаками» и «мерседесами». Но теперь идея ей понравилась. И она велела Бромхеду купить для нее «роллс». Тот важно кивнул, чем несколько разочаровал миссис Морели-Джонсон, которая рассчитывала на более бурное выражение благодарности. А Бромхед добавил, что униформу он хотел бы заказать в лондонской фирме, у портных герцога Эдинбургского. Он полагал, что американские портные еще не достигли того уровня, к которому он привык. И тут миссис Морели-Джонсон не стала возражать. И даже когда пришел счет более чем на тысячу долларов, она заплатила не моргнув глазом. Еще бы, такому шоферу требовалась и соответствующая одежда.
Все ее затраты окупились в первый же день, когда к отелю «Плаза-Бич» подкатил темно-красный «роллс-ройс», за рулем которого в серой, с черным кантом униформе и фуражке с кокардой восседал Бромхед. Даже у швейцара, а уж он-то повидал всякого, от изумления отвисла челюсть.
А первого декабря каждого следующего года Бромхед вежливо, но твердо предлагал поменять «роллс» на новую модель. И миссис Морели-Джонсон тут же соглашалась.
Бромхед появился у миссис Морели-Джонсон за год до того, как Крис Паттерсон начал вести все ее дела. В этом Бромхеду крупно повезло. Паттерсон, если бы он нанимал для старушки шофера, наверняка проверил бы рекомендательное письмо и без труда выяснил, что герцога Сассекского в природе не существует, а письмо всего лишь подделка.
Из своих пятидесяти пяти лет десять Джек Бромхед провел в тюрьме за подделку документов. Английская полиция считала его одним из лучших специалистов. Подделывать он мог не только документы, но и деньги, поскольку был первоклассным гравером. Но после десяти лет за решеткой Бромхед пришел к выводу, что надо менять профессию. Захотелось спокойной жизни, но не в бедности, а с комфортом. И он решил отправиться в Америку. Машину он водил мастерски и справедливо полагал, что его импозантная внешность, английский акцент и умение подать себя произведут впечатление на богатых американцев.
Прибыв на Тихоокеанское побережье (деньги на дорогу он выручил, продав свои гравировальные инструменты одному из коллег по этой рискованной профессии), Бромхед обратился в одно из ведущих агентств по найму.
Задачу он сформулировал четко: стать шофером у богатой пожилой женщины. И аккурат в тот же день миссис Морели-Джонсон обратилась в агентство с просьбой подобрать ей шофера.
Бромхед зарабатывал на подделках до тридцати тысяч футов стерлингов в год. Но райская жизнь продолжалась менее трех лет, после чего потекли серые будни в местах не столь отдаленных. За три года Бромхед привык к роскоши, и десять лет тюрьмы дались ему очень нелегко. Поэтому, выйдя на свободу, он дал зарок обеспечить себе старость, не вступая в конфликт с законом. Еще одного тюремного заключения он бы не выдержал.
Рассуждал он весьма логично: дайте мне богатую старушку, дайте мне время, а уж там-то я сам позабочусь о том, чтобы ни в чем не нуждаться до конца дней.
Бромхед постоянно помнил о том, что любой неверный шаг может привлечь к нему внимание полиции, и тогда жди неприятностей. А в пятьдесят пять лет он мог позволить себе не спешить. Да и в шоферах у миссис Морели-Джонсон жилось ему очень неплохо. У него была хорошая комната с душем и телевизором на этаже, отведенном для шоферов богатых постояльцев отеля «Плаза-Бич». Причем среди них только он сидел за рулем «роллс-ройса», вызывая зависть остальных. Он получал сто долларов в неделю плюс полное обеспечение. Миссис Морели-Джонсон не перегружала его работой. Практически ежедневно, в одиннадцать утра, она ездила за покупками. Бромхед относил свертки и коробки в машину, а затем, по возвращении в отель, в квартиру миссис Морели-Джонсон. Днем она выезжала редко, вечером – никогда, предпочитая играть на рояле да принимать гостей. Любила она и посидеть на солнышке, слушая пластинки с записями классической музыки.
Так что свободного времени Бромхеду хватало. Часть он тратил на письма, которые рассылал кинозвездам, писателям и другим знаменитостям с просьбой об автографе. Обычно он получал требуемое и тренировал руку, подделывая их подписи. В итоге ему не составило бы труда расписаться на банковском чеке за любого из них, возникни такая необходимость. Он, однако, не решался пойти на такой риск. И подделывал подписи лишь для того, чтобы не терять форму.
Впервые приехав в «Плаза-Бич», он ничего не знал о миссис Морели-Джонсон, кроме того, что она богата. И решил выяснить, сколько же у нее денег. Купил дорогое подслушивающее устройство с миниатюрными микрофонами, которые установил в гостиной миссис Морели-Джонсон, в спальне и на террасе.
Микрофоны эти, размером с виноградную косточку, оказались достаточно мощными, чтобы передавать все, что говорилось в квартире, на магнитофон в комнате Бромхеда.
Для себя он решил, что операция рассчитана на долгий срок и торопиться ни к чему. Прошел год, а он не узнал ничего интересного, если не считать того, что миссис Морели-Джонсон предпочитает общество молодых мужчин, гораздо моложе, чем он. Только с появлением Криса Паттерсона на магнитофонной пленке начала появляться нужная Бронхеду информация.
Удобно устроившись в кресле, он вслушивался в голос Криса Паттерсона, в подробностях излагающего финансовое положение миссис Морели-Джонсон. На колене Бромхеда лежал открытый блокнот, в котором он записывал наиболее важные детали. Помимо драгоценностей, «роллс-ройса», мехов, земельных участков, у миссис Морели-Джонсон было примерно пять миллионов долларов. И потом, просматривая записи, Бромхед понял, что нашел Эльдорадо и может извлечь для себя немалую выгоду, разумеется, при условии, что он четко разыграет свою партию.
Прошел еще год. Такой же, как и предыдущий, что вполне устраивало Бромхеда. Его влияние на старушку, пожалуй, даже возросло. Она практически не докучала ему. Но все ее причуды неукоснительно выполнялись. Бромхед работал ради будущего. Однако с течением времени он начал замечать, что Паттерсон все более и более завладевает вниманием старушки. Его это не удивило. Он знал, что она неравнодушна к молодым и красивым. Видел, как она реагировала на молодых продавцов, обслуживающих ее в магазинах, как она частенько сидела на террасе, до того, как катаракта практически полностью лишила ее зрения, и в бинокль разглядывала молодых мужчин, разгуливающих по набережной. Так что успех Паттерсона представлялся ему вполне естественным.
А в одно утро она попросила Бромхеда съездить за ее адвокатом.
– Я хочу, чтобы вы привезли сюда мистера Уэйдмана, Бромхед, а после того, как мы закончим наш деловой разговор, доставили его обратно в контору. Поездка на «роллсе» ему понравится.
– Разумеется, мадам, – кивнул Бромхед.
Деловой разговор…
Перед тем как отправиться за Уэйдманом, Бромхед установил на магнитофон большую бобину с пленкой и поставил таймер на одиннадцать часов, ожидаемое время прибытия адвоката. И спокойно сидел за рулем «роллса», зная, что каждое слово, сказанное в гостиной, окажется на пленке. Когда Уэйдман спустился вниз, Бромхед отвез его в контору. Потом вернулся, поднялся к себе, сделал сэндвич с ветчиной, открыл банку пива, прокрутил пленку назад и приготовился слушать.
Миссис Морели-Джонсон оставляла два миллиона долларов Фонду по борьбе с раком. Еще два миллиона плюс участок под застройку в тысячу акров – Оксфаму[3]. Миллион – Обществу слепых. Картины она наказывала продать, и выручка, наверное не меньше двух миллионов, отходила ЮНИСЕФ[4].
Далее следовали мелочи. Сто тысяч долларов ежегодно Кристоферу Паттерсону до конца его жизни за постоянные теплоту и внимание. Пятнадцать тысяч долларов ежегодно и «роллс-ройс» Джеку Бромхеду. Двадцать тысяч долларов ежегодно мисс Мей Лоусон, ее компаньонке.
В разговоре наступила пауза, затем послышался голос адвоката:
– А как насчет вашего племянника, Джеральда Хэммета? Вы что-нибудь оставляете ему?
– Джеральду? – воскликнула миссис Морели-Джонсон. – Разумеется, нет. Паршивый мальчишка. От меня он ничего не получит.
Они продолжали о чем-то разговаривать, но это было уже не важно. Бромхед откинулся на спинку стула и еще раз просмотрел записи в блокноте.
Пятнадцать тысяч долларов в год плюс «роллс-ройс». Он-то рассчитывал на большее. Это надо изменить… Как – он пока не знал.
Ее племянник, Джеральд Хэммет. Кто он такой? Оказывается, у миссис Морели-Джонсон есть родственник.
Поразмыслив немного, он стер пленку и убрал блокнот. Еще есть время, напомнил он себе. Племянник его заинтересовал. Следовало навести справки. Родственник мог опротестовать завещание… с подобными документами всякое возможно, тут необходима осмотрительность. Неверный шаг, и полиция тут как тут. От этой мысли Бромхеда даже передернуло.
Тут он вспомнил о Солли Марксе. Его сосед по камере говорил: если тебе что-то понадобится на Тихоокеанском побережье, обращайся к Солли Марксу, не прогадаешь. Тот жил в Лос-Анджелесе, в нескольких сотнях миль от городка, где обосновался Бромхед. Солли, юрист по профессии, вел сомнительные судебные процессы, торговал земельными участками, ссужал деньги под немалые проценты и знал многое из того, что не попадало в газеты.
После некоторого колебания Бромхед решил позвонить Марксу. Нашел его телефон в справочнике, набрал нужный номер. Солли сначала держался настороженно, но растаял, едва Бромхед упомянул фамилию сокамерника.
– Я к вам подъеду. Не стоит обсуждать наши дела по телефону. Назовите место, и я там буду.
– Снимите номер в отеле «Франклин», – ответил Бромхед. – Встретимся там завтра в шесть вечера.
Когда Бромхед пришел во «Франклин», Солли Маркс поджидал его в вестибюле. Внешность его поразила Бромхеда: более всего Солли напоминал раздутую жабу – низкорослый, почти квадратный из-за непомерно широких плеч, с круглой, похожей на шарик для пинг-понга головой, с венчиком рыжеватых волос. Утопая в жирных щеках, бисеринками блестели маленькие черные глазки, хитрые, ничего не упускающие из виду.
Несколько минут спустя Бромхед понял, что именно такой человек ему и нужен.
– Я не буду говорить вам, в чем причина, но мне нужно следующее: полная информация о миссис Морели-Джонсон, проживающей в отеле «Плаза-Бич». То же самое касательно Кристофера Паттерсона, заместителя управляющего «Пасифик трэйдерс банк». Я хочу знать все подробности о нем, особенно о его отношениях с женщинами. И еще, нужно выяснить как можно больше о Джеральде Хэммете, племяннике миссис Морели-Джонсон. Вы сможете это сделать?
Маркс положил маленькую, с толстыми, как сардельки, пальцами руку на колено сидящего рядом Бромхеда.
– Я могу все, что угодно, за соответствующую цену. Как я понимаю, сейчас вы недостаточно кредитоспособны, но у вас, скажем так, хорошие перспективы?
Бромхед всмотрелся в черные глазки:
– У меня хорошие перспективы.
Маркс допил свой напиток.
– Тогда никаких проблем. Требуемую информацию вы получите. Могу я узнать, что у вас за перспективы?
Бромхед позволил себе улыбнуться:
– Я коллекционирую автографы. Детская, разумеется, забава, но что-то в этом есть. – Он достал из кармана блокнот и протянул Марксу. – Распишитесь, пожалуйста.
Маркс воззрился на него, уголки крошечного ротика шевельнулись, раздвигая жирные щеки, – это можно было принять за улыбку. Взяв блокнот, он достал ручку и нацарапал подпись: невообразимую вязь зигзагов.
Бромхед изучал подпись несколько минут.
– Не просто, – пробормотал он, перевернул страницу, попросил у Маркса ручку и воспроизвел его подпись. Вырвал из блокнота обе страницы, потасовал их, передал Марксу. – Какая из подписей ваша?
Маркс долго смотрел на две идентичные подписи, затем порвал оба листка на мелкие клочки и кивнул Бромхеду:
– Убедительно. Очень хорошо, друг мой. Вы получаете неограниченный кредит.
– Меня это устраивает, – отозвался Бромхед. – Во сколько обойдется нужная мне информация?
– Десять тысяч долларов.
Бромхед покачал головой:
– Нет… пять тысяч. Она стоит ровно пять тысяч.
Маркс наклонился к нему:
– У миссис Морели-Джонсон пять миллионов. Не экономьте по мелочам, друг мой… десять тысяч, или мы расходимся.
– Восемь, – предпринял последнюю попытку Бромхед, уже не надеясь на успех.
Маркс хохотнул:
– Я сказал, десять… Я свяжусь с вами сам.
Он слез с высокого стула у стойки бара и, переваливаясь, заковылял к лифту.
Бромхед проводил его взглядом. Похоже, он не ошибся в выборе.
Досье, которые неделю спустя передал Бромхеду Маркс, содержали именно те сведения, которые интересовали заказчика.
Перед тем как расстаться с досье, Маркс попросил расписку на десять тысяч долларов. Бромхед не сомневался в успехе своего плана и твердо знал, что рано или поздно сможет выплатить Марксу причитающуюся ему сумму. Не смутили его и двадцать пять процентов годовых, которые брал Маркс.
– Если вам понадобится что-либо еще, вы знаете, как меня найти. – Маркс убрал расписку в бумажник. – Я всегда к вашим услугам.
Еще бы, подумал Бромхед, при таком-то проценте. Но не мог не признать, что получил требуемое, а хорошая работа, и это тоже не составляло для него тайны, требовала и соответствующей оплаты.
Изучать досье он начал с информации по Джеральду Хэммету, поскольку тот, на правах единственного родственника, при случае мог оспорить завещание миссис Морели-Джонсон.
Джеральд, как он выяснил, был единственным сыном Лоусона Хэммета, брата миссис Морели-Джонсон, который весьма успешно занимался проектированием и строительством шахт, пока не погиб в одной из них восемь лет назад. Жена Лоусона в свое время сбежала с его лучшим другом, и при разводе суд оставил мальчика на попечении отца. С сыном у Лоусона не заладилось. Он не смог найти подход к этому бездельнику, к тому же со скверным характером. Окончив частную школу, Джеральд не вернулся домой, а исчез в неизвестном направлении. Его отец облегченно вздохнул и не шевельнул даже пальцем, чтобы найти юношу.
В тот день, когда Джеральду стукнуло двадцать два (к тому времени он уже знал: не попросишь – не получишь), он навестил свою тетушку, миссис Морели-Джонсон, в отеле «Плаза-Бич», напомнил, что он ее единственный племянник, и поинтересовался, что она может для него сделать.
Обратись Джеральд к ней тактично, вежливо, она, скорее всего, помогла бы ему, но он не желал тратить время на богатых старух, и его наглая просьба о деньгах шокировала тетушку.
Детектив Маркса нашел свидетеля этой встречи. Швейцар «Плаза-Бич» помнил, как это произошло, хотя минуло уже пять лет, и за десять долларов согласился поделиться подробностями. Джеральд явился в отель грязный, оборванный, бородатый, как раз в тот момент, когда миссис Морели-Джонсон собралась за покупками. Для смелости он выкурил сигаретку с «травкой» и пребывал в воинственном настроении. Загородил тетушке дорогу в вестибюле отеля и громким голосом высказал свои требования. Старая леди чуть сквозь землю не провалилась от стыда. Она же понимала, что все ее так называемые друзья наблюдают за этой безобразной сценой. Не зная, что предпринять, она беспомощно взглянула на швейцара, мимо которого каким-то образом сумел прошмыгнуть Джеральд.
Швейцар, помня о многочисленных подачках, получаемых от миссис Морели-Джонсон, схватил Джеральда за шиворот и грубо вышвырнул из отеля. Но тот успел прокричать: «Ладно, старая глупая корова… Раз не хочешь меня знать, пеняй на себя!»
Инцидент этот попортил миссис Морели-Джонсон немало крови. И если бы не ее пять миллионов долларов, управляющий самым роскошным отелем города попросил бы ее куда-нибудь переехать.
Как следовало из досье, Джеральд Хэммет отправился в Лос-Анджелес. Присоединился к каким-то хиппи, прокантовался с ними три года, затем занялся торговлей наркотиками. Три месяца спустя его накрыла полиция. Отец его уже умер, так что за помощью он мог обратиться только к миссис Морели-Джонсон. К ней поехал детектив, чтобы спросить, готова ли она принять участие в судьбе Джеральда. Как на грех, детективом оказался симпатичный негр. Миссис Морели-Джонсон родилась и выросла в Джорджии и на дух не переносила чернокожих. Появление в ее пентхаусе детектива-негра вкупе с воспоминаниями о последней встрече с несносным племянником переполнили чашу ее терпения. Она отослала детектива взмахом руки, не сказав ему ни слова.
Джеральд провел в тюрьме два года. Достаточное время, чтобы поразмышлять и прийти к выводу, что с детства его обрекли на тяжелую жизнь, весь мир у него в долгу, а платить по счетам должна миссис Морели-Джонсон. Такой вывод, разумеется, сделал детектив Маркса, но и Бромхед не стал бы его оспаривать. На месте Джеральда он бы чувствовал то же самое. Освободившись, Джеральд переехал в Нью-Йорк и вновь связался с хиппи. Наркотики, правда, он теперь обходил стороной. Знал, что на крючке у полиции, и следующий арест обернется куда более долгим сроком.
В этот период, живя словно в вакууме, Джеральд встретил Веду Рэйсон. Молодую, симпатичную, готовую выполнить любое желание Хэммета и, что самое главное, имеющую приличное ежемесячное содержание, которое назначил ей отец за то, что она будет жить отдельно. Джеральда она поселила у себя в двухкомнатной квартире, оплачивала все его счета и вообще всячески ублажала. За четыре месяца такой жизни Джеральд помягчел.
Ему нравилось подниматься с постели не раньше одиннадцати. Веда или готовила сама, или вела его в ресторан. Она же покупала ему одежду. И в постели ей не было равных. Можно ли желать лучшего? – спрашивал он себя.
Но однажды утром, проснувшись, Джеральд перевернул Веду на спину, и та сдавленно вскрикнула от боли, что напугало его. Началась суматоха: он позвонил, приехала «скорая помощь», два пьяных санитара тащили Веду на носилках по винтовой лестнице, а он, с нарастающей паникой в душе, следовал за ними, давая бесполезные советы.
В больнице медицинская сестра сказала ему, что надежды нет. Детектив Маркса не успел выяснить все подробности, но по всему выходило, что весь последний год Веда была больна раком. Он узнал об этом от регистраторши.
А Джеральда ввела в курс дела Шейла Олдхилл, недостойная, по мнению регистраторши, места медицинской сестры.
– Шлюхой бы ей работать, – ворчала регистраторша. – Я о ней все знаю. Стоит мужчине посмотреть на нее, как она готова задрать юбку и плюхнуться на спину.
Детектив вздохнул, подумав, что всегда мечтал о такой женщине, но регистраторше ничего не сказал.
Веда умерла через тридцать восемь часов после поступления в больницу. Это печальное известие Джеральд услышал от той же Шейлы Олдхилл. Ему, конечно, взгрустнулось. Кто будет теперь платить за квартиру, кормить, одевать его?
– Я наблюдала за ними, – доложила детективу регистраторша. – Ужасное зрелище. Как же она смотрела на него… Описать это можно только одним словом. Вы понимаете, произнести его я не могу. И что она нашла в этом грязном волосатом парне?
Детектив, толстяк средних лет, смотрел, слушал и все мотал на ус.
Далее он узнал, что Шейла Олдхилл и Джеральд поселились вместе, тоже в двухкомнатной квартире. Шейла продолжала работать в больнице, на ее деньги они и жили. Джеральд целыми днями слушал музыку, ходил в кино, дожидаясь возвращения Шейлы. В последних строчках отчета указывалось, что они по-прежнему в Нью-Йорке: Шейла работает, Джеральд – у нее на содержании.
Все это заинтересовало Бромхеда. Но прежде чем принять решение, он позвонил Марксу и попросил подобрать материалы по Шейле Олдхилл. Две недели спустя он получил еще одно досье в обмен на расписку в две тысячи долларов. Прочтя его, Бромхед убедился, что и эти деньги потрачены не зря.
Он узнал, что отец Шейлы играл первую скрипку в Нью-Йоркском филармоническом оркестре, а из досье миссис Морели-Джонсон следовало, что она, под псевдонимом Алис Лессон, не раз выступала с этим оркестром.
Досье Криса Паттерсона показало, что тот весьма неравнодушен к женщинам и романам его несть числа. Отмечалась осторожность Паттерсона – женщины эти жили в других городах, и встречался он с ними на чужой территории, чтобы избежать сплетен. И постепенно в голове Бромхеда начал формироваться план, осуществление которого сулило ему безбедное будущее.
Прежде всего он решил повидаться с Джеральдом и Шейлой Олдхилл. Встреча эта стала особенно насущной в связи с тем, что миссис Морели-Джонсон осталась без компаньонки. Старушка ждала вердикта врачей. Ее прежнюю компаньонку, которая прожила с ней пятнадцать лет, забрали в больницу. Миссис Морели-Джонсон терпеть не могла что-то менять в устоявшемся образе жизни и предпочла ждать выздоровления старой компаньонки, а не искать новую. Бромхед же не сомневался, что дни компаньонки сочтены, и перешел к активным действиям.
Он написал Джеральду на бланке отеля «Плаза-Бич», сообщив, что собирается в Нью-Йорк по срочному делу и просит встретить его в аэропорту. Затем попросил миссис Морели-Джонсон отпустить его на уик-энд, чтобы он мог провести пару дней с приезжающим в Нью-Йорк братом (несуществующим). Старушка не только отпустила его, но и оплатила авиабилеты туда и обратно.
Прежде чем вылететь в Нью-Йорк, Бромхед позвонил Солли Марксу, чтобы занять у того тысячу долларов. Деньги он получил без задержки, поскольку Маркс уже не сомневался, что Бромхед задумал крупное дело. Маркс, как и Бромхед, постоянно помнил о пяти миллионах миссис Морели-Джонсон. Но не хотел знать никаких деталей, чтобы не подставляться. Серьезный настрой Бромхеда служил гарантией его интересов. Урожай он намеревался снимать после завершения операции. Пока он лишь ссужал Бромхеда деньгами, полиция не могла поставить ему в вину соучастие, и это вполне его устраивало.
Джеральд Хэммет разочаровал Бромхеда, но он достаточно пожил на этом свете, чтобы знать, что хороший мастер должен уметь работать теми орудиями, которые оказались под рукой. Джеральд сразу оживился, узнав, что перед ним шофер миссис Морели-Джонсон. Бромхед в общих чертах обрисовал свой план, спросил, можно ли рассчитывать на помощь Шейлы Олдхилл.
Джеральд заверил его, что Шейла не откажется.
Бромхед предложил обсудить все втроем, они сели в «фольксваген», купленный Джеральду Шейлой, и поехали в двухкомнатную квартиру, где обитала парочка. Если Шейла шлюха, как говорила регистраторша, она как нельзя лучше подходит для его плана, думал Бромхед. Поглядывая на Джеральда, Бромхед решил, что такой молодой парень не стал бы жить с женщиной много старше себя, если бы она не была чертовски хороша в постели.
Шейла оправдала все его надежды. Сам он женщинами уже не интересовался, не позволял возраст, но не мог не оценить ее чувственность, внешнюю невозмутимость и способность к действию. С такой женщиной, решил Бромхед, можно не опасаться неудачи.
Изложив свой план, Бромхед предупредил, что его реализация может начаться лишь со смертью нынешней компаньонки миссис Морели-Джонсон или в том случае, если она не сможет выполнять свои обязанности. Его немного тревожил Джеральд, усевшийся в стороне от них, явно чем-то недовольный. Когда он порывался что-то сказать, Шейла останавливала его взмахом руки, и он умолкал, бормоча под нос ругательства.
Закончив, Бромхед в упор посмотрел на Шейлу:
– Так что вы скажете?
– Стоит попробовать, – ответила та.
– Это игра. Можно выиграть, а можно проиграть. Я хочу, чтобы вы оба поняли: операция рассчитана на длительный срок, но куш стоит того.
Джеральд встрепенулся:
– Что значит длительный?
Бромхед повернулся к нему:
– Нам придется подождать смерти старой леди. – И, помолчав, добавил: – Но никто не живет вечно.