Воображаемый друг - читать онлайн

Глава 1

Это мне снится?

Так подумал мальчуган, проснувшись от толчка, когда старенький «Форд» – универсал наехал на «лежачего полицейского». У мальчика было такое ощущение, будто до этого он преспокойно лежал в своей кровати и вдруг захотел по-маленькому. Щурясь от солнечного света, он вглядывался в платную дорогу на Огайо. Августовская жара накатывала волнами, как вода в бассейне, куда его однажды свозила мама, сэкономив на обедах. «Полтора кило сбросила», – хвалилась она и подмигивала. Счастливый тогда выдался денек.

Он потер усталые глаза и распрямил спину. Когда за рулем была мама, он обожал ездить на переднем сиденье. Машина превращалась в привилегированный клуб. Особый клуб, где состояли только он сам и эта стройная красавица, освещенная лучами восходящего солнца. Глаз не оторвать. Кожа ее прилипала к нагретой виниловой спинке сиденья. Топ с бретелькой через шею открывал сгоревшие на солнце плечи. А под бахромой обрезанных шортов кожа оставалась белой. С сигаретой в руке мама выглядела просто шикарно. Как кинозвезды в фильмах, которые они вместе смотрели по пятницам. Ему нравилось, когда на сигаретном фильтре алели следы яркой помады. Учителя в Денвере твердили, что курение – вредная привычка. Когда он передал это маме, она только отшутилась, не выпуская из пальцев сигарету: мол, сами они вредные, училки эти.

– На самом деле учитель – очень важная профессия, так что забудь сейчас же мои слова, – спохватилась она.

– Ладно, – ответил он.

У него на глазах мама потушила сигарету и тут же закурила следующую. Так она поступала только в тревоге. А когда они переезжали на новое место, она всегда тревожилась. Ну, может, на этот раз все срастется. После папиной смерти она частенько так говорила. На этот раз все срастется. Но почему-то никак не срасталось.

А теперь им и вовсе пришлось спасаться бегством.

Сигаретный дым завитками плыл вверх мимо капель августовского пота над маминой верхней губой. В глубоком раздумье мама уставилась на дорогу поверх руля. И только через минуту, не раньше, сообразила, что он проснулся. Тогда она заулыбалась.

– Утро-то какое, а? – шепнула мама.

Мальчик терпеть не мог утренние часы. А мама обожала. Поэтому он тоже полюбовался.

– Ага, мам. Отличное.

Теперь он всегда говорил ей «мама» или «мам». Три года назад она запретила ему называть ее «мамулей». Сказала, что так говорят только младенцы, а ей совершенно не хочется, чтобы ее сын застрял в младенцах. Иногда она просила его показать бицепсы. И он напрягал тощие ручонки, чтобы хоть чуть-чуть проступили мускулы. Силен, как папа на той рождественской фотке. На единственной сохранившейся.

– Есть хочешь, солнце? – спросила мама, и он кивнул. – Сейчас проедем платный участок и прямо за границей штата сделаем остановку. Точно помню: там есть закусочная.

– А блинчики с шоколадной крошкой можно заказать?

Блинчики с шоколадной крошкой полюбились Кристоферу еще в Портленде. Два года назад. Под их городской квартирой находилась какая-то забегаловка. И повар всегда угощал их блинчиками с шоколадной крошкой. Потом были Денвер и Мичиган. Но в память врезались те самые блинчики и добрый повар, который их выпекал. В ту пору Кристофер[2] и подумать не мог, что дядьки – папа, конечно, не в счет – бывают добрыми.

– Если таких блинчиков нам не подадут, закажем простые, а для посыпки купим пачку «Эм-энд-Эмс». Договорились?

Мальчик забеспокоился. Никогда еще мама ничего подобного не предлагала. Даже при переездах. Когда им приходилось перебираться на новое место, мама всегда чувствовала себя виноватой. Но и в самые виноватые дни она твердила, что шоколад на завтрак не едят. И стояла на своем, хотя сама на завтрак пила шоколадный коктейль «СлимФаст», для снижения веса. Нет-нет, эти коктейли шоколадом не считаются. Сколько можно повторять?

– Договорились, – улыбнулся он и понадеялся, что это не одноразовая поблажка.

На подъезде к шлагбауму мальчик выглянул в окно. Движение транспорта замедлилось: на дороге стояли скорая помощь и легковушка. Врач скорой помощи бинтовал окровавленную голову какого-то мужчины. Тот, судя по всему, разбил лоб и лишился пары зубов. Проехав чуть дальше, Кристофер с мамой увидели, что на капоте легковушки лежит олень. Один рог пробил ветровое стекло и застрял. Оленьи глаза были широко распахнуты. А сам олень вырывался и дергался, словно еще не понял, что умирает.

– Не смотри, – велела мама.

– Не буду, – сказал он и отвел глаза.

Мама не разрешала ему смотреть на плохое. Он за свою жизнь насмотрелся на плохое сполна. В особенности после папиной смерти. Мальчик, стало быть, отвел глаза и начал изучать в зеркале мамины волосы, выбившиеся из-под косынки. Мама, правда, называла ее банданой, но мальчику больше нравилось «косынка» – такие он видел в старых фильмах, которые они смотрели по пятницам. Он разглядывал в зеркале мамины волосы, а заодно и свои собственные, каштановые, как у папы на единственной фотографии, сделанной под Рождество. Папу он помнил смутно. Даже голос его забыл. Припоминал разве что пропахшую табаком рубашку, да запах крема для бритья «Ноксзема». Вот и все. И ничего про папу не знал, но предполагал, что тот был великаном, как все отцы. Великаны.

– Мам? – позвал мальчик. – Все в порядке?

Она изобразила веселую улыбку. А на лице застыл страх. Все тот же, что и восемь часов назад, когда она разбудила его среди ночи и велела собираться.

– Быстрее, – шепнула она.

Мальчик послушался. Все свое имущество побросал в спальный мешок. На цыпочках вышел в гостиную и увидел Джерри, который отключился на диване. Внезапно Джерри потер глаза. На пальцах синели наколки. Он почти проснулся. Но нет. И пока Джерри не очухался, они с мамой добежали до машины. Там была припрятана заначка. Все остальное отобрал Джерри. Под покровом темноты они уехали. Целый час мама больше смотрела в зеркало заднего вида, чем на дорогу.

– Мам? А он нас не найдет? – спросил мальчик.

– Нет. – Она закурила очередную сигарету.

Мальчик поднял глаза на мать. В утреннем свете до него наконец-то дошло, что щека у нее красная не от румян. И на него снова нахлынуло знакомое предчувствие. Он повторил его одними губами.

Все у тебя получится.

Так звучало его обещание. Глядя на маму, он думал: «Я не дам тебя в обиду». Когда он был еще совсем мелким и никчемным, такое обещание ничего не стоило. Но теперь-то он повзрослел. И руки у него не всегда будут тощими и хилыми. Он начнет отжиматься. Ради нее накачает мускулы. Он станет ее защитником. Вместо папы.

Все у тебя получится.

Защищай маму.

Ты – мужчина в доме.

За окном проплывал старый придорожный щит в форме краеугольного камня. Выцветшая надпись гласила: «в пенсильвании у тебя есть друг». Наверное, мать была права. На этот раз, быть может, все срастется. Для них это уже третий штат за последние два года. Быть может, все сложится хорошо. Но в любом случае он не подкачает.

Кристоферу было семь с половиной лет.

Глава 2

Еще и недели не прошло после их переезда в Пенсильванию, как это случилось.

Мать Кристофера объяснила, почему ее выбор пал на Милл-Гроув: здесь, в этом уютном, спокойном городке имелась прекрасная начальная школа. Но Кристоферу невольно подумалось, что маму скорее привлекло местоположение: городок был словно отрезан от мира. Всего одна дорога на въезд. И одна – на выезд. Кругом леса. Знакомых – никого. А раз их тут никто не знает, то и Джерри до них не доберется.

Милл-Гроув – надежное убежище.

Теперь маме оставалось только найти работу. На глазах у Кристофера по утрам она прихорашивалась: мазала губы, шикарно зачесывала волосы. Сейчас он смотрел, как мама надевает стильные, интеллигентные очки и сокрушается насчет дыры под мышкой, с правой стороны. Единственный пригодный для собеседования блейзер лопнул не по шву, а по ткани, под проймой. Нужно было хотя бы прихватить края дыры булавкой.

Кристофер доедал разноцветные кукурузные колечки «Фрут-лупс»[3] – свой любимый завтрак; первым делом они с мамой собирались заехать в городскую библиотеку, чтобы взять для него «книжку дня»: он будет читать, а мама тем временем – просматривать газетные объявления о найме на работу. Книжкой дня он расплачивался за «Фрут-лупс». Прочел книжку, вызубрил словарные слова – будет тебе «Фрут-лупс». Поленился – будет тебе овсянка (или еще того хуже). Так что в твоих интересах проштудировать эту книгу, солнце.

Мама брала на заметку несколько обнадеживающих вариантов, после чего они вновь садились в машину и разъезжали по собеседованиям. Кристоферу говорилось, что им лучше покататься вместе – получится как бы приключение. Для двоих. Мама объясняла, что старенький «Форд» – это сухопутная акула, которая наведет их на жирную добычу. На самом-то деле у них просто не было денег, чтобы вызвать няню, но Кристофер не переживал: с мамой все равно лучше.

Так что поехали они на сухопутную рыбалку, а по дороге мама проверяла, как он выучил столицы штатов. И как справляется с решением примеров. И как усвоил словарные слова.

– В Милл-Гроув отличная начальная школа. Компьютеры, все дела. Во втором классе тебе понравится.

Везде, куда заносила их жизнь, мать Кристофера выискивала хорошие общеобразовательные школы, как другие мамы выискивают дешевую газировку (которая в Милл-Гроув почему-то называлась «поп»). А в этот раз сказала, что школа будет прямо-таки самая лучшая. Мотель находился в микрорайоне «самой лучшей школы». Мама обещала каждый день, пока они не разживутся деньгами на квартиру, подвозить Кристофера на уроки, чтобы ребята не дразнили его «бомжом». Говорила, что сама не получила образования, так пусть хотя бы он выучится. Ничего, что сейчас ученье дается ему с трудом. Во втором классе с математикой будет полегче. Все его старания окупятся, да и буквы переставлять при чтении он больше не будет. Кристофер улыбался и верил ее словам, потому что мама верила в него.

Перед каждым собеседованием она углублялась в раздумья и повторяла заповеди, вычитанные в руководствах по саморазвитию: надеялась поверить еще и в себя.

«Здесь готовы тебя полюбить».

«Годится тебе такая работа или нет – будешь решать ты сама. А не они».

Когда мама в конце концов набиралась храбрости, они вместе заходили в здание. Кристофер оставался ждать в приемной и по маминой указке читал книгу, но буквы скакали с места на место, мысли блуждали, на ум приходили старые приятели. Он скучал по Мичигану. Кабы не Джерри, никуда бы оттуда не сдвинулся. Ребята там незлые. Народ живет бедно, никто не выделяется. А его лучший друг Ленни «Лунатик» Кордиско – тот вообще приколист: как увидит в общинном католическом центре монахиню, так штаны спускает. Интересно, подумал Кристофер, чем сейчас занимается Ленни Кордиско? Наверняка получает очередной нагоняй от сестры Жаклин.

После собеседования мать Кристофера выходила как в воду опущенная, и это доказывало, что на самом-то деле от нее ничего не зависит. Вовсе не она решала, годится ей такая работа или нет. Но делать было нечего: они возвращались к машине и готовились к следующему заходу. Этот мир, говорила мама, так и норовит у человека что-нибудь отнять.

Но свою гордость приходится отдавать добровольно.

На шестой день его мать припарковалась в центре города и вытащила свой проверенный бумажный пакет. С надписью «неисправен». Нацепила его на паркомат и сказала Кристоферу, что воровать плохо, но мухлевать с парковкой еще хуже. Дай срок – она поправит дела и загладит свою вину перед миром.

Обычно Кристоферу приходилось томиться в приемной и читать книжку. Но на шестой день в придорожной забегаловке напротив обедали шериф и его заместитель. Мама обратилась к ним с вопросом: побудут ли они там еще немного? Оба взяли под козырек и пообещали не спускать глаз с ее парнишки. Так что в качестве награды за усердие в чтении мама отпустила Кристофера погулять в скверике, а сама отправилась на собеседование в дом престарелых. На взгляд Кристофера, дом престарелых назывался, вроде как…

«Тнеитсые сонсы».

– Тенистые сосны, – поправила мама. – Если что – зови шерифа.

Кристофер побежал в сторону качелей. По сиденью ползла маленькая гусеница. Понятно, что Ленни Кордиско раздавил бы ее тут же. Но Кристофер видеть не мог, как убивают мелкую живность. Прихватив гусеницу листком, он отнес ее в прохладное и безопасное место – под дерево. А сам вернулся к качелям и притянул к себе доску. Допустим, мускулатуру он еще не нарастил. Но запрыгнуть мог куда хочешь.

Раскачиваясь, Кристофер смотрел на облака. Их было штук сто. И все разного вида. Это смахивало на медведя. То – на собаку. Различались птицы. И деревья даже. Но одно облако красотой превосходило все остальные.

Прямо как лицо.

Не мужское. Не женское. А просто видное собой, милое облачное лицо.

Оно улыбалось ему сверху вниз.

Кристофер спрыгнул с качелей.

И вообразил, будто приземлился на кромке бейсбольного поля. В начале решающего девятого иннинга. Два аута. Фантастический прием мяча! «Тигры» рулят! Но Кристофер теперь поселился близ Питтсбурга в штате Пенсильвания. Чтобы здешние ребята его не загнобили, стоило переключиться на другую команду. Вперед, «Пираты»![4]

Покачался он еще минут десять; вышла мама. Но на этот раз – вовсе не с убитым видом. А с широкой улыбкой.

– Тебя приняли? – спросил Кристофер.

– Сегодня устраиваем китайский пир.

Мама поблагодарила шерифа за содействие, получила строгое предупреждение насчет пакета с надписью «неисправен» и усадила сына в сухопутную акулу, чтобы ехать за фильмами и за всем прочим. Вечер пятницы они всегда проводили вместе. Она не собиралась нарушать эту традицию. Ни за что. И за долгое время сегодняшняя кинопятница обещала стать самой замечательной. Джерри тут не отсвечивает. А у них будет особый клуб для двоих. Будет фастфуд. И будут старые фильмы, взятые напрокат в библиотеке.

Для начала заехали они в «Севен-Элевен»[5], чтобы мама, как всегда по пятницам, купила лотерейный билет с клеточками для цифр. Потом затоварились пивом и поехали в библиотеку – взять на выходные два учебных пособия для Кристофера и пару фильмов на вечер. Зачем, спрашивается, люди транжирят деньги на то, что можно получить бесплатно? За съестным они, по совету шерифа, отправились в «Китайские ворота»: копы лучше всех знают, где вкусно готовят; при виде ценников мама ахнула, но не скривилась. И даже улыбнулась. Сказала, что на карте «виза» болтается небольшой остаток, про который не знает Джерри, а через неделю уже будет первая зарплата. На обратном пути в мотель, вдыхая запахи яичных роллов, курицы в апельсиновом соусе и любимого кушанья Кристофера – лапши «ло-мейн»[6] (как было сказано в меню, «Китайское спагетти – слюнки текут!»), они придумывали, как потратят сорванный в лотерею куш – такая традиция соблюдалась у них каждую пятницу, вплоть до очередного проигрыша.

Кристофер говорил, что собирается купить ей дом. Он даже сделал чертеж на миллиметровке. Для себя предусмотрел и геймерскую комнату, и конфетную комнату. Баскетбольную площадку и живой уголок за кухней. Все продумал до мелочей. Но самая лучшая комната предназначалась для мамы. Самая просторная. С балконом, а на балконе – трамплин, чтобы мама могла нырять прямо в свой личный бассейн. В этой же комнате была огромная гардеробная с красивейшими нарядами, без прорех под мышкой.

– А ты бы на что потратила деньги, мама? – спрашивал он.

– Я бы наняла тебе хорошего репетитора и накупила гору книжек.

– Моя задумка лучше, – сказал он.

Когда они добрались до мотеля, оказалось, что мини-холодильник у них в номере почти совсем не морозит; мамино пиво, чего доброго, могло не охладиться к началу их пира. Замирая перед маленьким экраном, мама смотрела тираж лотереи, а Кристофер тем временем сбегал в другой конец коридора, где стоял автомат для приготовления льда. И сделал то, чему научился на примере старых фильмов, которые смотрел вместе с мамой. Набрал в стакан побольше ледяных кубиков, а сверху за неимением вина плеснул пива, чтобы подать маме охлажденное.

– Держи, мама. Со льдом.

По какой-то причине мама покатилась со смеху, но он порадовался, что ей весело.

Мать Кристофера потягивала свое пиво со льдом и причмокивала; ее сын сиял от гордости за свое изобретательное – пусть даже и не совсем верное – решение проблемы теплого пива. После того, как в лотерее… ОПЯТЬ… выпали неправильные номера, мама разорвала билет и вставила диск в старенький видеоплеер, купленный за гроши на гаражной распродаже в Мичигане. Начался первый фильм. Старый мюзикл, полюбившийся ей еще в детстве. Для нее это было одно из немногочисленных светлых воспоминаний. А теперь и для него тоже. К концу китайского пира семья фон Трапп благополучно переправилась в Швейцарию[7], а Кристофер с мамой надломили свои печеньки с предсказаниями.

– У тебя в бумажке что сказано, мам? – полюбопытствовал Кристофер.

– «Тебе принесет удачу все, к чему прикоснутся твои руки».

…в постели, подумала мать Кристофера, но вслух этого не произнесла.

– А у тебя что сказано, солнце? – спросила она.

– У меня ничего.

Мама проверила. Его скрученная бумажка действительно оказалась пуста, за исключением ряда каких-то чисел. Он сильно расстроился. Печеньки эти на самом деле совсем невкусные. Но чтобы даже без предсказания?

– Это, если хочешь знать, к счастью, – сказала мама.

– Почему?

– Отсутствие предсказания – самое лучшее предсказание. Значит, ты сам будешь творить свою судьбу. А хочешь, поменяемся?

После долгого, тягостного раздумья он выговорил:

– Не хочу.

За разговорами настало время второго фильма. Когда хорошие парни одолели плохих и выиграли войну, Кристофер уже спал у мамы на коленях. Она долго сидела без движения, глядя на спящего сына. Ей вспомнилась одна давняя кинопятница, когда они смотрели «Дракулу» и Кристофер делал вид, что ни капельки не боится, но потом с месяц ходил в свитерах с высоким воротом.

В жизни есть миг, которым оканчивается детство, думала она. И ей хотелось, чтобы для Кристофера такой миг не наступал как можно дольше. Ей хотелось, чтобы у сына хватило ума выкарабкаться из этого кошмара, но не хватило бы ума понять, что на самом-то деле кошмар сомкнулся вокруг него плотным кольцом.

Взяв на руки спящего мальчика, она встала и уложила его в спальный мешок. Поцеловала в лоб и при этом безотчетно удостоверилась, что температура у ребенка нормальная. А потом, допив свое пиво со льдом, вернулась на кухню. Чтобы приготовить следующий стакан точно такого же. Понимая, что этот вечер ей запомнится.

Только в этот вечер она замедлила бег.

Четыре года спустя.

Четыре года назад она обнаружила своего мужа в ванне; он лежал в луже крови, не оставив даже записки. Четыре года скорби, ярости и поступков, совершавшихся как бы отдельно от нее. Но всему есть предел. Хватит бегать. Твой ребенок заслуживает лучшей участи. Да и ты тоже. На тебе больше не висят долги. И всякие подонки. Впереди спокойная жизнь, за которую ты боролась – и одержала победу. Работающая мать – нечто героическое в этом есть. И не важно, что на работе придется выносить горшки за обитателями дома престарелых.

Захватив пиво со льдом, она вышла из номера и устроилась на пожарной лестнице. Там веяло прохладой. Если б не столь поздний час, поставила бы любимого Брюса Спрингстина[8] и наслаждалась своим геройством.

Осушив стакан, она в блаженстве подняла лицо к ночному августовскому небу и прекрасным звездам, которые, правда, заслонило большое облако.

Облако это смахивало на улыбающееся лицо.

Глава 3

Давненько у Кристофера не выдавалось такой счастливой недели, как та, когда мама нашла работу. По утрам он выглядывал в окно и видел прачечную-автомат на другой стороне улицы. И таксофон на столбе. И фонарь над маленьким деревцем.

И облака.

Они не уплывали. И чем-то были ему приятны. Как запах кожаных бейсбольных перчаток. Или как суп из пакетика, только не «Кемпбелл», а «Липтон»[9], который одно время готовила мама, потому что он больше любил мелкую вермишель. Под этими облаками ему было спокойно. При покупке школьных принадлежностей и одежды, ластиков и всякой канцелярки. Облака его не покидали. И мама ходила радостная. И уроков пока не предвиделось.

До понедельника.

Проснувшись в понедельник утром, Кристофер сразу заметил, что облако-лицо исчезло. Куда оно делось, он не понял, но загрустил. Потому что сегодня наступил важный день. Когда ему действительно требовалась поддержка облаков.

Первый школьный день.

Кристофер ни за что не открыл бы маме правду. Она делала все возможное, чтобы он ходил в самые лучшие школы, а ему даже за свои мысли было совестно. Если честно, школу он ненавидел. Не в том дело, что в новой школе он никого не знал. К этому он привык. Дело в другом: переход в новую школу каждый раз оказывался для него сущим мучением. И если уж совсем честно…

Из-за его тупости.

Мальчишка-то он, наверное, неплохой, а ученик – хуже некуда. Пусть бы лучше мама орала на него за тупость, как орала на своего сына мать Ленни Кордиско. Но нет. Даже когда Кристофер приносил двойки по математике, мама повторяла одно и то же:

– Не переживай. Главное – старайся. И все у тебя получится.

Но он переживал. Потому что ничего не усваивал. И знал, что никогда не усвоит. Особенно в такой продвинутой школе, как милл-гроувская начальная.

– Эй. В первый день нельзя опаздывать. Жуй быстрее.

Доедая «Фрут-лупс», Кристофер упражнялся в чтении: разбирал надписи на задней стороне коробки. Там красовался Плохой Кот из мультика. Мультик «Плохой Кот» был самый прикольнейший из всех, какие только показывали в субботу утром. Даже на коробке с сухим завтраком котяра выглядел уморительно. Плохой Кот пробрался на стройку, где стырил бутик у рабочего в каске. И слопал. А когда его поймали, ответил своими знаменитыми словами:

«Печалька. Вы собирались это закончить?»

Но нынче утром Кристофер так нервничал, что даже сценка из мультфильма его не развеселила. Чтобы отвлечься, он поспешил перевести взгляд на что-нибудь другое. Глаза нашли картонную упаковку молока. А на ней – фото пропавшей девочки. Девочка улыбалась, хотя у нее не было двух передних зубов. Звали ее Эмили Бертович. Кристофер слышал это имя от мамы. Только читалось оно, по его мнению, вроде как…

Эимли Бретвоич.

– Мы опаздываем. Надо ехать, солнце, – сказала мама.

Для храбрости Кристофер допил оставшееся на дне миски сладкое молоко и застегнул молнию на красной кенгурушке с капюшоном. По пути в школу он слушал мамины объяснения насчет того, что, «строго говоря», они не «проживают» в микрорайоне этой школы, то есть она «смухлевала», указав в качестве их домашнего адреса свой рабочий.

– Ты никому не говори, что мы в мотеле живем, ладно?

– Ладно, – согласился Кристофер.

Пока машина ехала вверх-вниз по холмистой местности, он разглядывал незнакомые городские районы. Колымаги прямо на газонах по всему кварталу. Облезлые дома с отвалившимися кровельными плитками. Пикап с прицепом для поездок на охоту. Примерно как в Мичигане. Дальше начинались кварталы побогаче. Большие каменные дома. Ухоженные лужайки. Сверкающие автомобили на подъездных дорожках. Кое-что, пожалуй, стоило добавить к выполненным на миллиметровке планам воображаемого дома для мамы.

В пути Кристофер поглядывал на небо в поисках облаков. Они исчезли без следа, зато он приятно удивился, заметив кое-что другое. Тянувшееся вдоль всего района. Большое и красивое, со множеством деревьев. Зеленых, приятных. На миг ему показалось, что туда шмыгнуло какое-то существо. Стремительно, как молния. Но какое – непонятно. Вроде как олень.

– Мам, а это что? – спросил он.

– Лес Миссии, – только и ответила она.

По приезде в школу мать Кристофера собралась облобызать его на виду у всех незнакомых ребят. Но он, чтобы сохранить достоинство, лишь принял от нее коричневый бумажный пакет и пятьдесят центов на молоко.

– После уроков дожидайся меня. С чужими не разговаривай. Если я тебе срочно понадоблюсь, звони в «Тенистые сосны». У тебя на одежде есть бирки с номером телефона. Я люблю тебя, солнце.

– Мам? – Он испугался.

– Это пара пустяков. Ты ведь и раньше мне звонил. Договорились?

– Мамуля…

– Говори мне «мама». Ты уже большой.

– Но тут все будут умней меня…

– Оценки и ум – это разные вещи. Ты, главное, старайся. И все у тебя получится.

Он кивнул и сам ее поцеловал.

Выйдя из машины, Кристофер направился к школе. Там толпились десятки учеников, встретившихся после летних каникул. Двое близнецов работали локтями, толкались и хохотали. У того, что пониже ростом, один глаз был скрыт повязкой. Девчоночья компания похвалялась обновками. Больше других старалась одна – с косичками. При виде Кристофера все замерли и уставились на него – так происходило каждый раз. Как будто он – сверкающая диковинка в магазинной витрине.

– Привет, – сказал он.

Они кивнули – опять же как всегда. Притихшие, недоверчивые. Как звериная стая.

Кристофер поспешил в свой класс и занял место подальше от учительского стола. Он знал, что вперед лезут только слабаки. Мама его наставляла: «Вежливость и слабость – далеко не одно и то же». Кристофер подумал: может, взрослые действительно так считают.

А у ребят совсем по-другому.

– Это мое место, ты, слизняк.

Подняв глаза, Кристофер увидел второклассника в дорогом джемпере и с модной стрижкой. Вскоре ему предстояло узнать того по имени – Брэйди Коллинз. Но пока это был просто мальчишка, который вызверился на Кристофера за нарушение заведенного порядка.

– Что-что?

– Это мое место, слизняк.

– А. Ладно. Извини.

Знакомая сцена. Кристофер тут же вскочил. Брэйди Коллинз процедил:

– Даже заедаться не стал. Слизняк и есть.

– А штаны-то, штаны задрал. Потоп, что ли? Носками вон светит, – подхватила девчонка с косичками.

Позже, во время переклички, Кристофер услышит ее имя – Дженни Херцог. Но сейчас эта скелетина с неправильным прикусом и с пластырем на коленке не унималась:

– Потоп! Потоп! По лужам шлеп! Короткие штаны – ноги голые видны!

У Кристофера горели уши. В классе оставалось одно-единственное свободное место. Прямо перед учительским столом. Поспешив туда, он глянул на свои штаны и понял, насколько они стали ему коротки: видок был – точь-в-точь как у Альфальфы из «Маленьких негодяев»[10]. Кристофер попытался хоть немного одернуть брюки, но джинсовая ткань не поддавалась.

– Извините за опоздание, дети, – сказала классная руководительница, вбежав из коридора.

Миз Ласко по возрасту могла сойти за чью-нибудь маму[11], но одета была под девочку-подростка – в короткую юбчонку. Волосы белобрысые, как у героини фильма «Звуки музыки»[12], а глаза накрашены до того жирно, что хоть в цирке шапито выступать. Со стуком опустив на стол принесенный с собой термос, она безупречно ровным почерком вывела на доске свое имя.

– Эй, – прошептали сзади.

Оглянувшись, Кристофер увидел какого-то толстяка. Тот – Кристофер не знал, что и думать – уплетал бекон.

– Чего? – шепотом отозвался Кристофер.

– Не слушай Брэйди и Дженни. Они придурки. Усек?

– Да, спасибо, – сказал Кристофер.

– Бекон будешь?

– Может, на переменке.

– Не хочешь – как хочешь.

Мальчишка только причмокивал. А поскольку это был мир детей, место Ленни Кордиско, лучшего друга Кристофера, тут же занял новый лучший друг. Эдвард Чарлз Андерсон оказался в одной группе с Кристофером на дополнительных занятиях, на физкультуре, а во время большой перемены – за обеденным столом. Позже выяснилось, что в чтении толстяк не силен, как и в кикболе[13]. Кристофер стал звать его Эдди. Но в школе к нему уже прилипло прозвище.

Тормоз Эд.

Глава 4

В течение следующих двух недель Кристофер и Тормоз Эд были неразлучны. Что ни день, они вместе ходили в кафетерий (это столовка так называлась). Вместе посещали дополнительные занятия по чтению, которые вела добрая старенькая библиотекарша, миссис Хендерсон, с помощью перчаточной куклы по имени Дельфин Дьюи[14]. Вместе заваливали проверочные работы по математике. А вечерами два раза в неделю посещали один и тот же общинный католический центр.

Тормоз Эд говорил, что ребят из католических семей загоняют в этот ОКЦ с одной-единственной целью: чтобы они на деле узнали, каково им придется в аду. Марк Пирс, мальчик из еврейской семьи, спросил его, как расшифровывается ОКЦ. «Обдрипанный Клоунский Цирк», – хохотнул Тормоз Эд. На самом деле Кристофер тоже не знал, как расшифровывается ОКЦ, но давно понял, что ходить туда ему придется и никакие сетования не помогут. Однажды, еще в Мичигане, он спрятался в кустах, чтобы никуда не идти. Мама не могла его дозваться: он затаился. Под конец она не на шутку рассердилась и приказала:

– Кристофер Майкл Риз, а ну вылезай… НЕМЕДЛЕННО.

Если она величала его полным именем, сопротивляться не имело смысла. Приходилось выполнять команду. Вот так-то. Конец игры. С каменным лицом она сообщила Кристоферу, что его отец был католиком. И что она поклялась самой себе воспитать сына в католической вере, чтобы поддержать у него хоть какую-то связь с отцом, помимо той единственной рождественской фотографии.

Кристофер пожалел, что не умер.

Когда в тот вечер они ехали домой, ему виделось, как папа читает Библию. Наверняка он, в отличие от Кристофера, не переставлял буквы. И наверняка был умнее сына, как любой отец. Гораздо умнее. И Кристофер поклялся, что научится бегло читать и разберется в значении библейских слов, чтобы стать ближе к папе – не вечно же полагаться на воспоминания о пропахшей табаком рубашке.

В том, что касалось выбора церкви, мать Кристофера всегда следовала заповеди любимого президента своей бабушки, Рональда Рейгана, сказавшего в годы «холодной войны»: «Доверяй, но проверяй»[15]. Руководствуясь этим правилом, она вышла на церковь святого Иосифа в Милл-Гроув. Настоятель, отец Том, совсем недавно окончил семинарию. За ним не тянулось никаких скандалов. Никаких других приходов. Отец Том годился по всем статьям. Это был добрый человек. А Кристоферу встречалось не так уж много добрых людей.

Что же до маминой веры, тут личность священника не играла никакой роли. Равно как и церковная музыка. Равно как и торжественные обряды. Мамина вера осталась на дне ванны, где закончил свою жизнь ее муж. Конечно, глядя на сына, мать Кристофера понимала, почему люди верят в Бога. Но сама, сидя на церковной скамье, не слышала слова Божьего. Она слышала только шепотки и сплетни добропорядочных католичек, которые видели в ней мамашу-работницу (то есть «шваль»).

Особенно миссис Коллинз.

Кэтлин Коллинз была безупречна во всем. От туго стянутых каштановых волос и элегантного костюма до презрительной вежливости к «тем людям», которых, на самом-то деле, возлюбил бы Иисус. Семейство Коллинз всегда сидело на передней скамье. Семейство Коллинз всегда оказывалось первым в очереди на причастие. И если хоть один волосок выбивался из шевелюры мужа миссис Коллинз, ее палец, подобный воронову когтю с изящным маникюром, тут же взлетал вверх, дабы устранить этот небольшой беспорядок.

А что касалось их сына Брэйди, яблоко упало совсем недалеко от яблони.

Если бы миссис Коллинз напоминала о себе только по воскресеньям, это еще можно было бы вытерпеть. Но муж ее прибрал к рукам все строительство жилья и владел половиной города, включая «Тенистые сосны» – пансионат для престарелых, куда устроилась работать мать Кристофера. Бразды правления он доверил своей жене. Миссис Коллинз уверяла, что согласилась занять этот пост только ради того, чтобы «выполнить свой долг перед обществом». На деле же она пользовалась правом орать на штатных работников и волонтеров, чтобы их стараниями обеспечить идеальные условия для своей безумной мамаши. Лучшая палата. Лучшее питание. Все самое лучшее. Мать Кристофера достаточно наездилась по стране, чтобы Милл-Гроув виделся ей мелкой лужицей. Но семейству Коллинз, судя по всему, этот городок мнился Тихим океаном.

– Мам, о чем задумалась? – прошептал Кристофер.

– Ни о чем, солнце. Не отвлекайся, – отвечала мать.

Как раз перед тем, как с помощью нескольких умело выбранных речений превратить вино в кровь, отец Том объявил, что Иисус любит каждого со времен Адама и Евы. По этому поводу Тормоз Эд затянул на мотив рекламной припевки ресторана «Чили-пеппер»:

– «Сочные ребрышки, ребрышки Адама!»

Это было встречено шквалом хохота; громче всех смеялись родители Тормоза Эда.

– Ну ты юморист, Эдди. Чего только мой сы́ночка не выдумает! – приговаривала его мать, всплескивая пухлыми руками.

Отец Том и педагог Общинного католического центра, миссис Рэдклифф, дружно вздохнули – наверно, поняли, что ответственность за воспитание Тормоза Эда целиком и полностью ляжет на их плечи.

– Первое причастие – это вообще отвал башки, – говорил Тормоз Эд после воскресной службы, провожая Кристофера до парковки. – Нам денег подкинут. И даже выпить дадут.

– Прикалываешься? – удивился Кристофер. – Это правда, мам?

– Обряд причастия действительно предусматривает вино. Впрочем, для вас вино заменят виноградным соком, – объяснила она.

– Это нормально. Вина я могу и дома хлебнуть. Ну пока, миссис Риз, – сказал Тормоз Эд и вернулся к своим родителям, которые направились к столу, где шла благотворительная распродажа домашней выпечки.

На обратном пути Кристофер обдумывал услышанное во время службы. Значит, Иисус любит всех. Даже подлых людишек. Таких как Дженни Херцог и Брэйди Коллинз. И Джерри. Кристофер был поражен этой догадкой: сам он нипочем не полюбил бы такого, как Джерри. Но надо попытаться, раз уж так заведено.

Когда они вернулись в мотель, Кристофер придержал для мамы дверь, и мама, улыбнувшись, назвала его джентльменом. А он, запрокинув голову, прежде чем войти следом, впервые узрел нечто особенное. Оно плыло в небе. И подмигивало, как глазом, падающей звездой.

Облако-лицо.

В других обстоятельствах Кристофер не стал бы над этим ломать голову. Эка невидаль – облака. Но каждый день, когда мама отвозила его в школу. Каждый раз, когда они проезжали мимо Леса Миссии. Когда вечерами направлялись в ОКЦ. Их сопровождало облако-лицо.

И не какое-нибудь, а именно это, единственное.

То большое. То маленькое. То притаившееся за облаками других очертаний. За молотком, за собакой, за кляксой – сходные картинки показывал ему специалист, к которому водили Кристофера после скоропостижной папиной гибели в ванне. Облако-лицо всегда было тут как тут. Не мужское. Не женское. А просто видное собой, милое облачное лицо.

И Кристофер мог поклясться: оно за ним наблюдает.

Он бы охотно поделился с матерью, но у нее и так забот хватало. Пусть считает, что сын у нее туповат, – это еще полбеды. Но не стоило наводить ее на мысль, что он сумасшедший.

Вроде папы.

Глава 5

В пятницу зарядили дожди.

Ночной раскат грома вывел Кристофера из страшного сна. Сон был до того жуткий, что мгновенно забылся. Хотя ощущение не забылось. Словно некто маячил над правым виском. И щекотал в ухе. Кристофер оглядел комнатушку мотеля. Неоновая вывеска прачечной-автомата превращала оконные занавески в сплошное мерцание.

Но рядом никого чужих не было.

Кристофер посмотрел на часы, стоявшие возле маминой койки. На циферблате моргало 02.17. Он попытался снова уснуть. Но почему-то не смог. И просто лежал с закрытыми глазами, не выключая мозг.

И слушал перестук ливня.

Непонятно, откуда берется столько воды. Уж не пересохнут ли океаны?

«Потоп! Потоп! По лужам шлеп!»

Эти слова не давали Кристоферу покоя; от них кишки завязывались узлом. Пройдет совсем немного времени – и ему придется ехать в школу. Отсиживать классный час. А где классный час – там…

Дженни Херцог и Брэйди Коллинз.

Каждое утро эти двое только и ждали его появления. Дженни дразнилась. Брэйди распускал руки. Кристофер знал: мама не хочет, чтобы он рос драчуном. Она вечно призывала его не уподобляться всяким буйным хулиганам, какие были у нее в роду. И даже не покупала ему игрушечных пистолетов.

– А почему? – спросил за обедом Тормоз Эд.

– Да потому, что моя мама – птицефиска, – ответил Кристофер.

– Может, пацифистка? – предположил Тормоз Эд.

– Ну да. Точно. Пацифистка. А ты откуда знаешь про пацифисток?

– От папаши – он их терпеть не может.

В общем, Кристофер подставил вторую щеку: Дженни Херцог только и ждала случая докопаться до него и до других ребят, которые посещали дополнительные занятия для тупых. Никогда не говори «для тупых», повторяла ему мама. Не смей говорить «для тупых». А разница-то… Он посещал занятия для неуспевающих, а Дженни особенно изгалялась насчет отстающих учеников. Это по ее милости Эдди носил кличку «Тормоз Эд». У Мэтта, который ходил с повязкой на глазу, было прозвище «Попка-Пират»[16]. Его брат-близнец, Майк, лучший спортсмен школы, звался у Дженни, под настроение, либо «Майка – Двойная Мамка» либо «Майка-Лесбиянка», потому что Майк с братом росли без отца, но зато с двумя матерями. Однако больше всех доставалось новенькому – Кристоферу. Перед классным часом Дженни Херцог, показывая пальцем на его брюки, заводила:

– Ой, потоп! Потоп!

Когда Кристоферу стало совсем уж невмоготу, он попросил маму купить ему новые брюки, но по ее лицу понял, что это дорого, и обратил все в шутку. А сам в столовке предупредил буфетчицу, что молоко пить больше не будет, и начал ежедневно откладывать по пятьдесят центов на покупку брюк. Скопил уже три доллара и пятьдесят центов.

Сколько стоят брюки, он пока не выяснил. Подошел с этим вопросом к миз Ласко, но у нее были какие-то красные глаза, а изо рта пахло, как у Джерри, когда тот на ночь глядя притаскивался из бара. Выждав до конца уроков, Кристофер поднялся в библиотеку к доброй старушке миссис Хендерсон.

Миссис Хендерсон всегда держалась тихо, как мышка. Даже для библиотекарши. Ее муж, мистер Хендерсон, преподавал физику и химию. Он носил имя Хенри. Кристоферу казалось дикостью, что учителя кто-то может называть по имени, но тут все сходилось. Хенри Хендерсон.

Много «е».

Когда Кристофер спросил, сколько стоят брюки, миссис Хендерсон предложила глянуть по компьютеру. Это было очень кстати, тем более что мама Кристофера компьютером не обзавелась. Они с миссис Хендерсон вышли в интернет и ввели в строку поиска слово «брюки». Пролистали множество магазинов. И Кристофер понял, что выложить придется кучу денег. Например, в «Джей-Си Пенни»[17] за одну пару брюк заламывали цену в восемнадцать долларов пятнадцать центов.

– Это сколько раз нужно отложить по пятьдесят центов? – спросил он у миссис Хендерсон.

– Ой, не знаю. И правда: сколько раз? – сказала она.

Кристоферу математика давалась почти с таким же трудом, как и чтение. Но миссис Хендерсон, словно заправская училка, вместо ответа дала ему карандаш и бумагу, чтобы он подсчитал сам. И сообщила, что должна ненадолго выйти, но потом вернется и проверит. Мучаясь в одиночку, Кристофер прибавлял по пятьдесят центов зараз. Два дня – сто центов. То бишь один доллар. Три дня – сто пятьдесят центов. То бишь один доллар пятьдесят центов. Да еще в копилке имелось семь долларов, а стало быть…

Кристофер уставился на экран. Компьютер тихонько пикнул. В левом углу появилась рамка. В ней было написано: «ГМНОВЕННЕО ОСОБЕЩНИЕ». Но Кристофер-то знал, что так обозначается мгновенное сообщение. Кто-то ждал его ответа.

Кристофер обернулся посмотреть, не идет ли миссис Хендерсон, но та задерживалась. В библиотеке он был один. И стал опять смотреть на экран. Там настырно мигал курсор. Кристофер помнил, что разговаривать с чужими ему запрещено. Но это же не настоящий разговор. Поэтому правой рукой он нашарил стрелку. Клик-клик.

«Привет», – напечатал Кристофер.

«Кристофер».

«Я б виблитоеке».

«В шокльнйо».

«Октуда ыт занешь?!

«Нелпохо»

Кристофер помедлил. Что-то его насторожило. Он напечатал:

«Ты кто?»

Ответа не последовало. Курсор мигал.

«Ты кто?» – продублировал Кристофер.

Снова молчание. Кристофер не сводил глаз с экрана. Курсор мигал и мигал. Воздух был неподвижен и тих. Но что-то такое в нем чувствовалось. Духота какая-то, что ли. Так бывает, когда долго под одеялом прячешься.

– Ау! – обратился Кристофер к пустой библиотеке.

Он осмотрел стеллажи. За ними ведь тоже кто-то мог прятаться. На него накатила паника. Прямо как в Мичигане, когда Джерри приходил из бара в дурном настроении.

– Ау! – снова позвал он. – Есть тут кто-нибудь?

Что-то пощекотало ему шею. Как будто мама целовала его на ночь. Шепот без слов. Компьютер пикнул. Кристофер обернулся. И увидел ответ.

С приходом миссис Хендерсон экран очистился. Она взглянула на подсчеты Кристофера и посоветовала ему обратиться за помощью к миз Ласко. А пока у нее были для него приготовлены на выходные три книги, чтобы он упражнялся в чтении. Одна – старая, в ней было много букв. И две прикольные. Про то, как Плохой Кот съел последнюю букву в алфавите, и еще про Снупи. Про Снупи не так интересно, как про Плохого Кота. Но все равно клево. Особенно про его брата Спайка из города Нидлз. Ну и название.

Когда прозвенел звонок, миссис Хендерсон дошла с Кристофером до парковки. Там она вместе с мужем села в минивэн, и Кристофер им помахал. Миз Ласко запрыгнула в свой вишневый спортивный автомобиль, который стоил, наверно, как миллион раз по пятьдесят молочных центов. Из дверей школы друг за дружкой выходили учителя. И ученики. На пути к школьному автобусу близнецы, носившие прозвища «Попка-Пират» и «Майка – Двойная Мамка», перебрасывались небольшим пластмассовым мячом для американского футбола. Тормоз Эд со ступеньки автобуса издал неприличный звук, как будто пукнул – Кристофер даже заулыбался. Автобусы разъехались. Рядом больше никого не было, и Кристофер начал высматривать охранника.

Но тот как сквозь землю провалился.

Кристофер остался один.

Усевшись на низкую скамеечку, он приготовился ждать маму, чтобы потом вместе с ней организовать кинопятницу. Этими мыслями он старался разогнать прилипчивое, тягостное чувство. Такое чувство, будто какая-то сила только и смотрела, как бы его заграбастать. Ожидать на улице было неспокойно. Лишь бы мама сегодня не задержалась.

Почему-то она не спешила.

Вдали грохотал гром. Кристофер изучал свою контрошу по математике. Четыре правильных ответа из десяти. Надо бы подтянуться. Он взялся за первую библиотечную книгу. «Детский цветник стихов»[18]. Книга оказалась старая. Даже какая-то пыльная. У Кристофера по спине пробежал холодок. От кожаного переплета пахло примерно как от бейсбольных перчаток. На этой книге стояла карандашная подпись. Прямо на обложке.

Полистав страницы, Кристофер остановился на приглянувшейся ему картинке. Устроился поудобнее и приступил к чтению. В словах царил полный сумбур.

Вдруг на страницу легла тень. Кристофер поднял голову. И увидел нечто, плывущее в вышине и заслоняющее свет.

Облако-лицо.

Величиной с небо.

Кристофер захлопнул книжку. Птицы умолкли. В воздухе похолодало. Даже по меркам сентября. Оглядевшись, он проверил, следит ли кто-нибудь за порядком. Но охранник так и не появился. И тогда Кристофер, задрав голову, обратился к облаку-лицу.

– Эй? Ты меня слышишь?

Издали прилетело глухое урчанье. Раскат грома. Кристофер умом понимал, что это, скорее всего, совпадение. Допустим, в учебе он не силен, но соображает-то нормально.

– Если слышишь, подмигни левым глазом.

Облако неспешно подмигнуло левым глазом.

Кристофер застыл. На миг испугался. Понял, что такого не может быть. Это ни в какие ворота не лезет. Но все же странно. В небе пролетел самолет и растревожил облако: теперь оно своей улыбкой смахивало на Чеширского кота.

– А можешь наслать на меня дождик?

Не успел он договорить, как на парковку обрушились дождевые струи.

– А прекратить можешь?

Дождь прекратился. Кристофер просиял. Его раззадорило происходящее. По всей видимости, облако-лицо смекнуло, что он повеселел, и опять брызнуло дождем. Потом успокоилось. Потом вновь стало поливать. Потом утихло. Кристофер захохотал, как Плохой Кот.

– Уймись. Ты мне одежду испортишь – в чем я буду в школу ходить?!

Дождь кончился. Но когда Кристофер поднял голову, облако стало уплывать. И он рисковал снова остаться в одиночестве.

– Погоди! – выкрикнул Кристофер. – Вернись!

Облако дрейфовало над холмами. Кристофер понимал, что ведет себя непростительно, однако ничего не мог с собой поделать. Он двинулся вслед за облаком.

– Постой! Ты куда?

В ответ он не услышал ни звука. Только увидел стену дождя. Но по какой-то причине это его ничуть не обеспокоило. Грозовое облако одним глазом присматривало за Кристофером. Если от шагов по лужам у него хлюпало в кроссовках – не беда. Красная кенгурушка-то оставалась сухой.

– Прошу тебя, не исчезай! – завопил он.

Но облако-лицо дрейфовало дальше. Вдоль дороги. К бейсбольному полю. Дождь размочил слежавшуюся глинистую почву. Пыль текла слезами. На шоссе сигналили автомобили, которые швыряло на мокром асфальте из стороны в сторону. Дальше путь лежал в соседний район с неузнаваемыми улицами и домами. Хейз-роуд. Каса. Монтерей.

Облако-лицо привело его на луг, обнесенный забором. В конце концов Кристофер остановился у прибитого к ограждению металлического щита поблизости от фонаря. Прочесть, что там написано, оказалось не так-то просто, но все же Кристофер, шевеля губами, кое-как разобрал…

– Я дальше не пойду. Мне влетит! – объявил Кристофер.

Облако-лицо на миг зависло, а потом двинулось прочь. В сторону от шоссе. За ограждение.

Кристофер не знал, как быть. Он огляделся. Удостоверился, что никто не смотрит. Вспомнил, что уже нарушил запрет. Без разрешения умотал неизвестно куда. И тем не менее пролез под оградой строительного участка. Зацепился капюшоном. А высвободился уже на лугу и распрямился под дождем, в слякоти, на мокрой траве. И с опаской посмотрел в вышину.

Облако стало ГИГАНТСКИМ.

Улыбка стала ЗУБАСТОЙ.

И при этом СЧАСТЛИВОЙ.

Услышав раскат грома, Кристофер тоже заулыбался.

И последовал за облачным лицом.

Прочь из тупика.

По тропе.

И в глубь Леса Миссии.

Глава 6

Кристофер поднял голову. Облако-лицо загородили деревья. Какой дремучий лес! До слуха доносился шум дождя, но на землю не упало ни капли. Она вся иссохла. Сморщилась, как старушечья кожа. Древесные кроны сомкнулись шатром. И под этим шатром что-то хоронилось.

Кристофер.

Он обернулся. Волосы встали дыбом.

– Кто тут? – спросил Кристофер.

Ответа не было. Разве что тихое, неглубокое дыхание. Может, это шуршал ветер. Но кто-то явно топтался рядом. Кристофер это чувствовал. Как чувствуешь на себе пристальный чужой взгляд. Такое же чувство давным-давно подсказало Кристоферу, что Джерри – гнусный тип, задолго до того, как это дошло до мамы.

Кристофер услышал шажок.

Обернулся, но это всего лишь падала сосновая шишка. Тук-тук-тук. Поскакала по земле и остановилась там, где пролегала

Тропа.

Тропа, усыпанная сосновой хвоей. И редкими сухими ветками. Но угадывалась она безошибочно. За много лет ее утрамбовали велосипедные колеса и бег взапуски с крутых горок. По этой тропе ребята срезали путь на другой конец города. Но теперь она, похоже, оказалась никому не нужна. Возведенный вокруг стройки забор не пускал сюда детей уже многие месяцы, а то и годы. Свежих следов тут не появилось.

Кроме одного.

В грязи Кристофер увидел отпечаток башмачка. Подошел ближе, примерился к этому следу.

Отпечаток был немного меньше его кроссовки.

След ребенка.

И тут послышался детский плач.

Вглядевшись, Кристофер обнаружил, что следы ребенка ведут дальше, причем очень, очень далеко. И звук шел с той же стороны. Издалека. Не иначе как уже из-за леса.

– Эй! Как ты там? – пронзительно выкрикнул Кристофер.

Малыш заплакал громче.

У Кристофера заколотилось сердце; внутренний голос молил его выбраться из чащобы, вернуться в школу и дожидаться мать. Но здесь ребенок попал в беду. А потому Кристофер, всеми силами отгоняя страх, двинулся по следам. Сначала медленно. Осторожно. Увидел козий мостик, перекинутый через старое русло. Следы обрывались у ручья и появлялись снова на другом берегу. Мокрые и грязные. Похоже, малыш был уже близко.

На помощь.

Это прошелестел чей-то голос? Или ветер? Кристофер ускорил шаг. Детские следы вели мимо полого бревна, из которого давным-давно будто пытались выдолбить каноэ. Кристофер посмотрел вперед. Никого. Да, не иначе как ветер. Странно как-то. Но другого объяснения он не находил, потому что не заметил ничего особенного.

Кроме света.

Свет был далеко впереди. Ярко-голубой. И плач доносился оттуда же. Кристофер пошел на свет. Чтобы помочь малышу. С каждым шагом свет виделся все ярче. И деревья расступались. Над головой уже не нависали древесные кроны.

Кристофер вышел на поляну.

Посреди леса. Идеальный круг зеленой травы. Обрамленный деревьями. Кристофер теперь видел небо. Но что-то было не так. Ведь он входил в лес при свете дня. А теперь вдруг опустилась ночь. В вышине чернело небо. Звезды падали одна за другой. Фейерверк, да и только. Но луна светила до того ярко, что освещала поляну как днем. Голубая луна.

– Ау? – позвал Кристофер.

Повисла тишина. Ни плача. Ни ветерка. Ни голосов. Оглядевшись, Кристофер увидел только цепочку шагов, упиравшуюся в

Дерево.

Оно росло среди поляны. Корявое, как изуродованная артритом старческая рука. Будто высунутая из земли, чтобы схватить парящую в небе птицу.

Кристофер не удержался. Он пошел по следам. Замер у дерева, протянул руку. Но под ладонью ощущалась вовсе не кора. И даже не древесина.

А вроде как живая плоть[19].

Кристофер отпрянул. Его словно ударило. Что-то не ладно. Все неправильно. Он должен находиться совсем не здесь. В поисках обратного пути он стал смотреть под ноги. Нужно выбираться. Мама наверняка не находит себе места. Вот и тропа. На ней детские следы. Но цепочка их не та, что прежде.

Рядом со следами ног теперь виднелись еще и вмятины от ладоней.

Словно ребенок двигался по-звериному, на четвереньках.

Хрусть!

Кристофер обернулся. Где-то треснула ветка. Он слышал, как вокруг просыпается живность. Окружает поляну. Раздумывать было некогда. Он бросился бежать по тропе. Из последних сил. Пересек поляну. И снова нырнул в чащу. Но среди деревьев пришлось остановиться.

Тропа исчезла.

Он оглядывался, пытаясь найти дорогу, но мгла сгущалась. На небе – ни звездочки. Луну теперь заволокло насмешливое облако-лицо, похожее на одноглазого пирата.

– На помощь! – прокричал ему Кристофер.

Но подул ветер, и облако укутало луну плотным одеялом. Все поглотила тьма. Боже. О Боже. Опустившись на колени, Кристофер начал разгребать сосновые иголки. Исступленно. Лишь бы найти тропу. Хвоя впивалась в ладони.

Кристофер снова услышал малыша.

Но тот больше не плакал.

Он хихикал.

Под хвоей Кристофер все же нащупал тропу и дальше пополз на четвереньках. Прочь отсюда! Быстрей! Одна эта мысль крутилась в голове. Быстрей!

Хохоток приближался.

Кристофер припустил, как нахлестанный. В спешке сбился с дороги. Дальше пришлось бежать, не разбирая пути. Продираться сквозь чащобу. Возле ручья он споткнулся. Оставил позади мостки. Упал и ободрал коленку. Но ему было все равно. Он бежал дальше. Со всех ног. И впереди увидал свет. Ну вот. Наконец-то. Фонарь. Просто чудо.

Хохоток не отставал.

Кристофер припустил к фонарю. На свет. Выбежал из леса. И остановился, когда понял, что попал совсем не на шоссе.

А опять на ту же поляну.

И светил ему не фонарь.

Ему светила луна.

Озираясь, Кристофер чувствовал, как на него таращится вся живность разом. Чудовища и звери. С горящими глазами. Окружают поляну. Хохоток все ближе. И громче. Засада! Нужно спасаться. Искать дорогу. Любую.

Он бросился к дереву.

Начал карабкаться по стволу. Древесина под ладонями казалась податливой, как живая плоть. Будто опорой ему служили не ветви, а чьи-то руки. Но Кристофер не поддавался этому чувству. И гнал себя как можно выше, чтобы сориентироваться. Когда он долез почти до самой верхушки, завеса облаков лопнула. Поляну ярким светом озарила луна.

И тогда Кристофер кое-что разглядел.

На другом краю поляны. Спрятанное в лиственных зарослях. Похожее на грот. Но нет. Это оказался тоннель. Созданный человеческим трудом. Укрепленный изнутри бревнами. С допотопной узкоколейкой, проложенной по дну. Кристофер сделал вывод. Любая железная дорога ведет к станциям, а те ведут к городам.

Спасительная зацепка!

Он спустился по сосновым ветвям. Спрыгнул на землю. В лесу ощущалось чье-то присутствие. Кристофера буравили недобрые взгляды. Под ними страшно было шевельнуться.

Но он ринулся бежать.

Со всех ног. Что было сил. Спиной Кристофер чувствовал погоню. Но не оборачивался. Добежав до входа, заглянул в тоннель. Вглубь ржавым хребтом тянулась узкоколейка. А в конце тоннеля брезжил свет луны. Спасение!

Кристофер бросился туда. Стены и потолок поддерживала деревянная обшивка – ни дать ни взять грудная клетка кита. Но бревна состарились. Обветшали, подгнили. Да и узок такой тоннель для поездов. Что же это за место? Подземный ход? Сточная труба? Или пещера?

Штольня.

Его будто окатили холодной водой. Пенсильванский угольный бассейн. Им на уроке показывали фильм. Как шахтеры с помощью вагонеток поднимали на поверхность скопившийся в шурфе мусор – для сжигания. Кристофер побежал дальше. К лунному свету в конце тоннеля. Глядя под ноги, чтобы не оступиться. И тут он снова увидел детские следы. Да и хохоток не заставил себя ждать. Пискнул совсем рядом.

Лунный свет впереди померк: это облака затеяли игру в прятки. Мир почернел. Впотьмах Кристофер пробирался на ощупь. Пытался держаться у стены. Спотыкался о рельсы и, как слепой, вытягивал руки вперед. И наконец что-то нашел. Нащупал что-то в темноте.

Это была детская ручонка.