– Ну и денек выдался! Словно специально предназначенный для свиданий с прошлым! – воскликнула Лавиния. – Сначала встреча на Пэлл-Мэлл, потом визит Говарда Хадсона. Но спешу заверить тебя, что в моих глазах оба джентльмена занимают совершенно разное положение.
Они сидели на каменной скамье среди искусственных и очень живописных готических развалин, обнаруженных Тобиасом много лет назад. Архитектор, вне всякого сомнения, предназначал изящное сооружение с элегантными колоннами и очаровательно обветшалыми стенами для уединенных размышлений, но, к сожалению, расположил его в самой глухой, заросшей части парка, куда редко добирались гуляющие. Кроме того, модники и модницы приходили в парк, чтобы на людей посмотреть и себя показать, и не интересовались уединением и тишиной.
Тобиас, бродя по дорожкам, как-то набрел на это местечко и сделал его своим личным убежищем. Лавиния знала, что была единственной, кого он приводил сюда.
Здесь они любили друг друга.
Воспоминание словно заворожило ее, пробудив головокружительные эмоции, о существовании которых до встречи с Тобиасом она не подозревала. Их отношения никак нельзя было назвать простыми или незамысловатыми. С одной стороны, он был самым несносным человеком из всех ее знакомых. С другой – самым волнующим мужчиной на свете. Стоило ему оказаться рядом, и сознание близости становилось настолько острым, что она едва не теряла сознание.
Лавиния пока еще не знала, как относиться к их связи с ее сложным сплетением страсти и бизнеса. Но жизнь уже никогда не будет прежней теперь, когда в нее вошел Тобиас Марч.
– Кто он? – неожиданно спросил Тобиас.
Лавиния принялась старательно расправлять юбки, пытаясь выиграть время. Чтобы собраться с мыслями.
– Это длинная история, – выдавила она наконец.
– Я не спешу.
Как бы поделикатнее начать? Она уже успела познакомиться с Тобиасом достаточно хорошо, чтобы понять: он не сдастся, пока не получит все ответы. Самый несносный и волнующий мужчина был к тому же самым целеустремленным, самым настойчивым и самым упорным.
Так что стоит поскорее все объяснить и покончить с этим. Это единственный способ добраться домой до наступления темноты.
– Помнишь, в беседе с Говардом я упомянула о несчастном случае на севере?
– Да.
– Джентльмен, которого я видела сегодня на Пэлл-Мэлл, имеет к этому прямое отношение. Его зовут Оскар Пеллинг. Я и опоздала домой, потому что была расстроена встречей с этим ужасным человеком. Пришлось зайти в кондитерскую и выпить чаю, чтобы подкрепить силы и успокоить нервы.
– Расскажи мне об этом Оскаре Пеллинге.
– Не вдаваясь в подробности, могу объяснить только, что он обвинил меня в смерти своей жены. – Лавиния помедлила. – Впрочем, он, может быть, и прав.
Последовала короткая пауза, во время которой Тобиас пытался осмыслить это откровенное признание. Чуть подавшись вперед, он зажал руки между коленями и всмотрелся в высокую зелень, обрамлявшую руины.
– Ты пыталась применить месмеризм и это не помогло? – спросил он наконец.
– Да.
– Вот как!
Лавиния на мгновение застыла.
– И что, спрашивается, означает эта реплика?
– Теперь мне стало ясно, почему два года назад ты отказалась от своей профессии и принялась менять одно занятие за другим, чтобы прокормить себя и Эмелин. Боялась, что причинишь вред своим искусством.
Еще одна пауза. На этот раз куда длиннее.
Лавиния глубоко вздохнула.
– Неудивительно, что вы избрали карьеру частного детектива, сэр. У вас определенный талант к дедуктивному мышлению.
– Поведай мне все, и подробно, – потребовал он.
– Джессика, жена Оскара Пеллинга, недолгое время лечилась у меня от нервного расстройства, – пояснила Лавиния и, помедлив, продолжала: – Она казалась очень милой женщиной. Хорошенькой. Немного выше среднего роста. Элегантная. Богатые утонченные дамы ее положения часто очень чувствительны и страдают от обмороков и легких приступов истерии.
– Да, я это тоже слышал, – кивнул он.
– Но мне почти сразу же стало ясно, что состояние Джессики куда хуже, чем предполагалось. Однако она упорно сопротивлялась моему намерению ввести ее в транс.
– В таком случае почему же она хотела у тебя лечиться?
– Возможно, чувствовала, что ей не к кому больше обратиться. Она приходила ко мне всего три раза и в каждом случае была чрезвычайно взволнованна. В первые два визита Джессика настойчиво расспрашивала меня о природе гипнотического транса.
– Может, боялась попасть под чью-то власть?
– Не совсем. Миссис Пеллинг, похоже, больше тревожила вероятность того, что в этом состоянии она может выдать какие-то важные тайны, а потом, пробудившись, не вспомнит об этом. Я поклялась, что в точности повторю ей все сказанное в трансе, но, боюсь, она мне не до конца поверила.
– Значит, не слишком хорошо тебя знала.
– Спасибо за комплимент, – грустно улыбнулась Лавиния.
Тобиас пожал плечами.
– Я нисколько тебе не польстил. И готов выложить тебе самые страшные свои секреты. Впрочем, так уже не раз бывало.
– И я всегда готова ответить тебе тем же, – искренне выдохнула Лавиния. Да, пусть Тобиас невероятно упрям и высокомерен – на него можно безоглядно положиться. – Что я сейчас и делаю.
– Я тебя слушаю, – кивнул он.
– Как я уже сказала, Джессика просто жаждала испытать это состояние, но считала также, что ей некуда деваться.
– Отчаявшаяся женщина.
– Да.
Лавиния помолчала, припоминая подробности последнего сеанса.
– Но, как я сказала бы, не павшая духом.
Тобиас вскинул голову. В умных глазах мелькнуло удивление.
– Значит, она не страдала от меланхолии?
– Тогда я этому не верила. И как уже упоминала, в первые две встречи мы обсуждали терапевтическую природу месмеризма. Я описала ее как можно более подробно, пока Джессика металась взад-вперед перед моим письменным столом.
Тобиас освободил руки, выпрямился и принялся рассеянно массировать левое бедро.
– Похоже, миссис Пеллинг всерьез искала исцеления для своих несчастных нервов, но при этом не совсем верила в месмеризм. И я вполне ее понимаю.
– Я давно знаю, что ты отвергаешь эту науку, считая всех ее последователей лжецами и шарлатанами, верно?
– Это не совсем так, – спокойно ответил Тобиас. – Я считаю, что некоторые слабые личности легко поддаются гипнозу. Но вряд ли человека моего склада можно подчинить своей воле.
Наблюдая, как он продолжает потирать бедро, Лавиния не могла не вспомнить о пуле, прошившей его ногу несколько месяцев назад. Тобиас решительно отказался от предложения ввести его в транс, чтобы облегчить боль.
– Вздор! – резко бросила она. – Истина заключается в том, что сама мысль о трансе до того лишает тебя присутствия духа, что ты предпочитаешь страдать от боли, чем позволить мне провести пару сеансов. Признайте это, сэр.
– Рядом с тобой, дорогая, я всегда чувствую себя как в трансе.
– Не пытайся купить меня такой дешевой лестью!
– Дешевой?
Он отнял руку от бедра.
– Я раздавлен, мадам, поскольку воображал это наивысшей похвалой при подобных обстоятельствах! Но в любом случае моя рана прекрасно зажила без всякого месмеризма.
– Но она часто ноет, особенно в сырую погоду. Даже сейчас она тебя беспокоит, верно?
– Я обнаружил, что рюмка-другая бренди творят чудеса, – заверил он. – И как только мы вернемся домой, обязательно прибегну к спасительному средству. Но довольно обо мне. Умоляю, продолжай.
Лавиния машинально сорвала стебелек какой-то травки.
– Когда Джессика Пеллинг пришла ко мне в третий и последний раз, я заметила, что она чем-то расстроена. Не задавая вопросов, она попросила меня ввести ее в транс. Мне без труда это удалось. Должна сказать, она превосходно поддавалась внушению. Я принялась расспрашивать ее, чтобы обнаружить источник тревог. К моему величайшему потрясению, она открыла, что смертельно боится мужа.
– Оскара Пеллинга?
– Да. – Лавиния вздрогнула. – Они были женаты всего год, но, судя по всему, супружеская жизнь для нее стала кошмаром. У меня до сих пор живы в памяти подробности последнего сеанса:
«– …Оскар снова сердился сегодня.
Джессика говорила с неестественным спокойствием человека, не сознающего, что с ним.
– Сказал, что я выбрала не те блюда на ужин. Утверждает, будто я сделала это намеренно, чтобы оспорить его власть как хозяина дома и главы семьи. Говорит, что я дерзка и непослушна. И что ему придется снова меня наказать…
Ледяной озноб охватил Джессику, холодным комом собрался в желудке.
– Прошлой ночью он сделал вам больно, Джессика?
– Да. Как всегда, когда меня наказывает. Говорит, это я виновата в том, что он вынужден так поступать.
– Как это было, Джессика?
– Обычно он отсылает слуг к себе. Потом хватает меня за руку… тащит в спальню… и начинает бить. Если я плачу, удары становятся еще ожесточеннее.
Лавиния всмотрелась в привлекательное лицо Джессики. Ни единого синячка.
– Куда именно он старается вас ударить?
– В грудь. В живот. Везде, кроме лица. Он всегда старается не тронуть лицо. Говорит, что не желает, чтобы меня кто-то жалел. Я такая плохая жена, что, несомненно, воспользуюсь случаем показать всем подбитый глаз или треснувшую губу, чтобы вызвать сочувствие тех, кто не знает, что я заслужила это наказание.
Лавиния в ужасе уставилась на нее.
– И часто это бывает?
– Последнее время приступы ярости случаются почти каждый день. Он словно подходит все ближе к той минуте, когда окончательно потеряет контроль над собой. Он, очевидно, и женился только с целью прибрать к рукам мое наследство. Думаю, скоро он меня убьет».
Лавиния тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от жутких мыслей.
– Поверишь, я больше не смогла вынести этого страшного рассказа, – призналась она, – поскорее вывела ее из транса и изложила все, что она мне рассказала.
– И как она отреагировала?
– Бедняжка сгорала со стыда. Сначала пыталась все отрицать. Но, судя по тому, как себя держала, сразу можно было сказать, что она страдает от боли, как физической, так и нравственной. Когда я так прямо и сказала ей, она не выдержала и расплакалась.
«– Что мне делать? – спрашивала Джессика сквозь слезы.
– Делать? – поразилась Лавиния. – Как что? Уйти от него, и как можно скорее.
– Я только об этом и мечтаю, – заверила Джессика, вытирая глаза платком, протянутым Лавинией. – Но все мое состояние у него в руках. У меня нет близких родственников, к которым можно бы обратиться за помощью. Денег не хватит даже на то, чтобы добраться до Лондона. Но если мне и удастся сбежать, что будет потом? Я ничего не умею делать, чтобы заработать на жизнь, и кончу тем, что пойду на панель. А Оскар наверняка будет меня искать. И, не дай Бог, найдет. Тогда уж мне не жить.
– Вы должны спрятаться. Взять другую фамилию. Объявить себя вдовой.
– Но деньги?
Джессика крепко прижала к груди ридикюль.
– Я в ловушке.
Лавиния словно впервые увидела кольцо Джессики.
– Может, выход все-таки есть…»
– Почему меня не удивляет то обстоятельство, что ты влезла не в свое дело? – сухо осведомился Тобиас. – И что же было дальше?
– Джессика носила совершенно необычное кольцо. Золотое, с цветными камнями, а в самом центре крошечными сверкающими бриллиантами был выложен цветок. Я спросила ее о кольце. Джессика сказала, что украшение передавалось из поколения в поколение и она никогда его не снимает. Мне кольцо показалось очень дорогим.
– И ты, разумеется, посоветовала его продать, чтобы начать новую жизнь.
Лавиния пожала плечами.
– А что еще оставалось делать? Правда, был и другой выход – отравить Оскара Пеллинга. Но разве она могла решиться на это, в ее состоянии? У меня сложилось впечатление, что на столь решительный шаг она не способна.
Уголки губ Тобиаса чуть приподнялись.
– Не то что ты. Ты бы не задумалась.
– Только если деваться было бы некуда, – заверила она. – В любом случае мне казалось, что план с кольцом – самый лучший. Я знала, что если она сумеет добраться до Лондона, там ей дадут за него неплохие деньги. Недостаточно, чтобы жить в роскоши до конца дней своих, но по крайней мере у нее были бы средства продержаться, пока не представится возможность найти работу.
– Дорогая, ты так часто начинала новую жизнь с нуля, что совсем не учитываешь одного: не все, подобно тебе, так решительны, находчивы и изобретательны.
– Может, ты и прав, – вздохнула она. – Должна сказать, что, хоть сама я и считала свой план идеальным, выслушав меня, Джессика даже растерялась. Похоже, она была совершенно возмущена самой мыслью о том, что придется взять новое имя и найти способ зарабатывать себе на жизнь. Она росла в богатой семье, у нее всегда были деньги, и несчастная представить себе не могла, что это значит – потерять состояние.
– Какая чертовская несправедливость! Ведь это ее наследство! Что это за законы такие, по которым она не имеет прав на собственное приданое! – посочувствовал Тобиас.
– Ты, разумеется, прав. Мне тоже было жаль ее. Но что ей оставалось делать, кроме как продать кольцо или начать учиться благородному искусству изготовления ядов? Хотя, как уже сказано, я не верила в то, что она выберет последний способ.
– Иногда у меня от тебя мурашки по коже бегают!
– Вздор! Уверена, что на моем месте ты дал бы ей тот же совет.
Тобиас пожал плечами, но не стал возражать. Лавиния сосредоточенно нахмурилась.
– Беру назад свои слова. Вряд ли ты посоветовал бы ей брать на себя труд и менять имя. Скорее уж устроил бы Пеллингу преждевременную встречу со смертью под видом несчастного случая.
– Поскольку я не на твоем месте, то и нет смысла гадать.
– Иногда у меня от тебя мурашки по коже бегут, – передразнила Лавиния.
Тобиас улыбнулся, вне сомнения, посчитав, что она шутит. Но Лавиния говорила совершенно серьезно. Бывало, что ее и в самом деле дрожь от него брала. В душе Тобиаса, вне всякого сомнения, было немало темных уголков. Время от времени ей невольно приходило на ум, что она слишком многого о нем не знает.
– И что же случилось с Джессикой Пеллинг? – осведомился Тобиас.
– Больше я ее не видела, – прошептала Лавиния. – На следующий день она покончила с собой.
– Как именно? Пузырек с настойкой опия? Слишком много выпила макового молочка?
– Нет. Она избрала куда более эффектное средство. В самый разгар сильной бури ускакала из дома и бросилась в бушующую реку. Лошадь вернулась домой одна. Позже горничная нашла в спальне миссис Пеллинг записку, где объявлялось о намерении утопиться.
– Хм-м…
Наступило недолгое молчание.
– Ее тела так и не нашли.
– Хм-м.
– Такое иногда случалось, – объяснила Лавиния, стискивая руки. Воспоминания о том ужасном дне до сих пор оставались настолько свежи и ярки, что она судорожно втянула в себя воздух и, поперхнувшись, закашлялась. – Река местами очень глубока, а дно илистое. Не так уж редко какого-нибудь беднягу уносило потоком на веки вечные.
– И Оскар Пеллинг обвинил тебя в смерти жены.
– Да. Сразу же после того, как поиски были прекращены, он накинулся на меня прямо на улице, притом с такой яростью, что я… я почти опасалась за собственную безопасность.
Тобиас мгновенно насторожился.
– Он коснулся тебя? Попытался ударить? Причинил боль?
Появившееся в его глазах неумолимое выражение послало новую волну озноба по спине Лавинии. Съежившись от непонятного страха, она поспешила заверить:
– Нет. Нет, вряд ли он посмел бы предпринять что-то в этом роде в присутствии стольких свидетелей. Но все же громко орал, что именно я довела Джессику до гибели своим месмерическим лечением.
– Понятно.
– Кроме того, он постарался распространить слухи о моей некомпетентности по всей округе и очень скоро совершенно погубил мою репутацию. Я потеряла всех своих пациентов, – пояснила Лавиния и, помявшись, добавила: – Говоря по правде, я уже тогда сомневалась, что смогу и дальше практиковать месмеризм.
– Боялась, что Пеллинг прав? И что твое лечение сыграло роль в самоубийстве Джессики?
– Да.
Ну вот. Ее самая мрачная тайна стала известна Тобиасу.
И тут Лавинию осенило. Может, именно поэтому она и была так потрясена видом Оскара Пеллинга? Интуиция подсказывала ей, что эта встреча каким-то образом кончится крахом их отношений с Тобиасом, когда тот обнаружит, что она причастна к смерти невинной женщины. Лавиния слишком хорошо знала, как сильно он презирает месмеризм и что именно думает о проповедниках этого учения. И поэтому приготовилась выслушать приговор, хотя какой-то частью разума не переставала задаваться вопросом: когда и как его мнение о ее характере стало таким важным? Почему ей не все равно, что он о ней думает?
– Пожалуйста, выслушай меня, Лавиния.
Тобиас подался к ней и забрал ее сцепленные пальцы в свою большую теплую руку.
– Ты тут ни при чем. Хотя бы потому, что всего лишь пыталась помочь ей. Отчаянное положение призывало к отчаянным мерам. Твой план продать кольцо и начать новую жизнь под новым именем действительно был превосходен. И не твоя вина, что у нее не хватило храбрости и силы воли выполнить его.
Сначала Лавинии показалось, что она не расслышала.
Тобиас не осуждает ее! Мир словно расцвел новыми красками, воздух стал прозрачнее и благоуханнее. Она позволила себе дышать свободно.
– Но возможно, подбивая Джессику на такой риск, я вынудила ее увидеть собственную беспомощность и бросила в глубины безнадежности. – Лавиния вонзила ногти в ладони. – Заставила ее понять, что впереди – только тьма и единственный выход – покончить с этой жизнью.
– Ошибаешься. По-моему, ты показала ей путь к свету. И от Джессики зависело, воспользоваться им или нет.
Тобиас притянул ее к себе и обнял за плечи.
– Ты сделала все, что смогла.
Странно, до чего же приятно прижаться к нему! Да, с ним очень нелегко, но временами его неиссякаемая надежная сила как нельзя более успокаивающе действует на ее нервы!
И он не осуждает ее за случившееся.
– Не стоило мне так расстраиваться при виде Пеллинга, – решила она наконец. – Вполне естественно, что состоятельный джентльмен его положения время от времени навещает столицу… по делам или за покупками.
– Совершенно верно.
– И тем более нет ничего необычного в том, что я встретила его на Пэлл-Мэлл. В конце концов, мир тесен, особенно когда речь идет о магазинах.
– Ты расстроилась вовсе не потому, что внезапно столкнулась с Пеллингом, – объяснил Тобиас. – Просто неприятные воспоминания о бесславном конце твоей карьеры гипнотизера расстроили тебя.
– Отчасти.
– Но в основном потому, что я почувствовала необходимость признаться тебе во всем, – добавила она. – Вот и пришлось зайти в кондитерскую, немного опомниться. Поэтому я и опоздала. Хотела оттянуть время.
Но дело сделано. Правда вышла на свет Божий, и Тобиас не ополчился против нее. Мало того, изобразил ее кем-то вроде героини драмы. Поразительно!
– Теперь у тебя новое дело, Лавиния, – утешил он. – Прошлое ушло навсегда.
Она расслабилась чуть больше, наслаждаясь жаром его тела. Тобиас наклонил голову и прижался губами к ее губам.
– Пожалуй, для таких занятий слишком холодно, – пробормотала она, чуть отстраняясь.
– Я согрею тебя, – пообещал он.