Новые синяки
– Смотри в оба, Сталин![1] – крикнул мне брат. Мы играли вечером в гостиной, поджидая, когда придет время пить какао с бутербродами.
Брат был на два года меня старше. Он был худой и злющий, а я – весьма пухленький.
Брат четвертый раз забросил шайбу в мои ворота. Мы играли в настольный хоккей. Брат это очень любил, а я терпеть не мог, потому что постоянно проигрывал. Вдобавок мне вечно приходилось играть за Россию.
– А я знаю одну тайну, – сказал я и указал на шайбу.
– Какую? – спросил брат.
– Это секрет.
И я улыбнулся, показав половинку переднего зуба. Я его отбил, ударившись о каменную ступеньку. Брат сделал вид, что увлечен хоккеем, и ничего не сказал. Наверху мама играла на пианино и пела красивым переливчатым голосом. А папа в соседней комнате громко разговаривал сам с собой. Он учил французский язык. ДИНЬ-ДОН-БЕЗЕ-ПАНТАЛОН – так это звучало.
Тем временем брат со всей силы запустил шайбу.
– Да плевал я на твои дурацкие тайны! – прошипел он и со всей силы запулил твердую как камень шайбу так, что она угодила прямо в лицо моему красному оловянному вратарю.
– Но эта – про голых теток, – сказал я.
Брат крутанул рукоятки, и шайба попала в несчастного капитана моей команды.
– Что? – переспросил брат, и лицо у него сделалось белым словно безе.
– Голые тетки – без одежды, – пояснил я и ударил по шайбе.
У его вратаря не было ни единого шанса – на этот раз шайба влетела в ворота. Но брату было не до того: он набросился на меня и явно хотел надавать мне по шее.
– Опять был в моей комнате? – прошипел он.
– С чего ты взял?
– Ты же сам сказал про голых теток!
– У тебя что, голые тетки в комнате?
– Снова рылся в моем шкафу? – не унимался брат. – Я же запретил тебе совать туда свой нос!
И он саданул меня в плечо. Всегда так делал, когда злился. У меня все руки были в синяках – словно пятна на стене от солнечных зайчиков, отражавшихся в хрустальной люстре. Я никогда не давал ему сдачи. Не по доброте душевной, как думала мама, а потому что знал: тогда он мне вообще руки оторвет.
Но я все-таки не удержался и всхлипнул. Брат велел мне заткнуться. Но тут мама прекратила играть на фортепиано. А папа пришел и спросил, что у нас происходит.
– Ничего, – ответил брат. – Он просто со стула свалился и руку ушиб. Бедняжка, как ему больно! Вот, сами посмотрите.
Он засучил рукав моей клетчатой рубашки и показал синяки на правой руке. Папа надел очки для чтения, чтобы получше их разглядеть.
– Ой-ой! Бедненький мальчик, – проговорил он и погладил меня по голове. От его ладоней пахло кабинетом зубного врача.
– Я как раз собирался на них подуть, – сказал брат.
– Какой ты добрый, – похвалил папа. – Хорошо, что вы такие дружные.
– Да, нам очень повезло, – согласился брат.
Я уткнулся головой в папину вязаную кофту и зарыдал так, что испачкал соплями его красный вечерний галстук.
Мы с братом жили на чердаке. У каждого была своя комната. А в коридоре – электрическая железная дорога с кучей шлагбаумов и стрелок, по ней ездили два локомотива. Больше всего мне нравилось, когда они сходили с рельсов.
Но в тот вечер мне было не до поездов.
Пока брат сидел в туалете, я прокрался в его комнату. Так я и знал! Он меня обманул. Никаких голых теток у него в шкафу не было. Только стопки зачитанных комиксов, которые он прятал от папы.
Я вернулся к себе и закрыл дверь, чтобы спокойно покачать мускулы. Громко сопя, я изо всех сил растягивал эспандер с крепкими пружинами, так что руки дрожали словно желе.
Но брат вскоре вернулся и дернул за дверную ручку. Наверняка хотел зайти, чтобы напукать у меня в комнате. У него была такая привычка: заявиться, когда я ложился спать, и испортить воздух. Вечер за вечером я засыпал в удушающем запахе метана.
– Ты чего закрылся? И почему так сопишь? – спросил он из-за двери.
– Ничего я не соплю, – просопел я.
– Открой дверь, кое-что получишь, – сказал брат.
– Нет уж. Ты всегда обманываешь. Больше меня не проведешь.
– Это мы еще посмотрим. Еще раз сунешь нос в мою комнату – пожалеешь!
И он оставил дверь в покое. Я продолжил качать мускулы. Внизу зазвенели папины часы. ДИНЬ-ДОНГ-КЛАНГ, пели они. Словно тоже учили французский. Вот бы накачать такие твердые бугристые мускулы, чтобы никто не посмел ставить мне новые синяки!
Скоро сделаюсь сильный-пресильный, мечтал я. Такой же сильный, как Перси.