Гарик вернулся на этот раз с работы пораньше. На его приход ни Настя, ни Бодлер не обратили ровно никакого внимания. Он насторожился. Его гости все больше стали походить на что-то затевающую дружную парочку. Что-то они слишком быстро нашли общий язык.
– У вас вид двух заговорщиков, – констатировал он.
– С чего ты взял? – пожала как ни в чем не бывало плечами Настя, Бодлер же уставился с виноватым видом в пол. «Вот болван, врать не умеет!» – пришла к грустному выводу Настя. Гарик тем временем закипал электрическим чайником, то есть быстро и шумно.
– Вы меня за кого держите, за полного идиота? Выкладывайте, что задумали!
– Ничего особенного мы не задумали, – с невинным видом ответила Настя.
– Бодлер! Я тебя как облупленного знаю, раскалывайся! – обратился к слабому звену Гарик.
Алекс вздохнул:
– Просто собираем информацию о Магнусе.
– Понятно, в детективов играете! Я же просил Настю в это дело не вмешивать!
Обычно покладистая Столетова возмутилась:
– Перестань обращаться со мной как с ребенком, я как-нибудь сама разберусь, куда мне вмешиваться, а куда нет!
Не ожидавший отпора Гарик благоразумно отступил:
– Это может быть опасным.
– Что может быть опасным? Собирать информацию о прошлом Вельтэнов по генеалогическим сайтам? – кипятилась Настя.
– А поподробнее можно? – более мирным тоном попросил Арутюнян.
Настя быстро сменила гнев на милость и ввела Гарика в курс дела. После просмотренной картины похорон Магнуса и чтения завещания Насте и Алексу захотелось узнать побольше о семье погибшего. Надо же было с чего-нибудь начинать. Бодлер отправился на добычу архивной информации. Благо дело, большинство архивов было нумеризировано. Настя же решила побродить по генеалогическим сайтам: чем черт не шутит, может быть, в семье Вельтэнов были любители генеалогии.
Через пару часов напряженного труда стала вырисовываться интересная картина. Во-первых, де Вельтэны оказались самыми заурядными самозванцами. То есть приставку «де» приставил к собственной фамилии пра-пра- и далее прадед Магнуса почти сразу после реставрации старого режима в 1828 году. И буржуа Пьер Вельтэн, занимавшийся строительством доходных домов в Лионе, самолично «обаристократился». Никто возражать не стал, и постепенно прижилось. Но еще раньше произошло следующее: камень для постройки загородного дома де Вельтэны взяли не где-нибудь, а на развалинах монастыря Клюни. Правда, в этот момент развалины еще были не слишком развалившимися, но пра…прадеда эта проблема нисколько не интересовала. Время было революционное. Религия, как и полагается, была опиумом для народа, да еще поддерживала королевскую власть. Плюс ко всему монахов толком в монастыре не было: то ли мода прошла, то ли революционеры руку приложили. Так и превратился знаменитый монастырь в заурядную каменоломню. Этот факт следовало взять на заметку.
То есть конец XVIII и весь XIX век пошел Вельтэнам на пользу. XX оказался менее успешным. После Первой мировой войны семья разорилась: неудачные капиталовложения, биржевой крах, чуть не пошли по миру. Правда, в случае Вельтэнов это звучало несколько иначе: чуть не продали фамильный дом, тот самый, построенный из камней легендарного монастыря. После Второй мировой полегчало. Фаянсовый завод деда Эдуарда разросся, он выиграл несколько государственных заказов на обустройство ванных и туалетов дешевого жилья на окраинах Лиона, Дижона, Марселя и еще нескольких городов юго-западной Франции.
– Спасибо за историю, только какое отношение она может иметь к убийству Магнуса? – задал логичный вопрос Гарик.
– Пока не знаем, – ответила Настя.
– То есть никакого скелета в шкафу или старинной вендетты?
– Скелет, он на то и в шкафу, чтобы его никто не видел, – резонно заметил Бодлер.
– Согласен, хотя лучше бы ты, не теряя времени, вышел на ваших общих знакомых. Может быть, им известно что-то интересное.
Хакеру было явно не по себе. Общение с обычными представителями человеческого рода не входило в разряд его любимых занятий.
– У нас общих знакомых почти нет.
– Вы вместе учились, – напомнил Арутюнян.
– Подумаешь, учились, всего год.
– Мы с тобой тоже всего один год вместе учились, – не отставал Гарик.
– Гарик прав, – вступила в разговор Настя, – чем больше информации, тем лучше.
Бодлер, поняв, что остался в одиночестве, с обреченным выражением на лице потянулся к мобильнику.
– Назвался сыщиком, смирись, – хмыкнул Гарик.
Алекс только глазами сверкнул. Тем более найденный им общий приятель Патрик на сообщение отозвался без промедления. Гибели Магнуса удивился и искренне расстроился. Но общение с ним оказалось малопродуктивным. Эдуард обращался к нему несколько раз, в основном за советами в капиталовложениях. Патрик работал в инвестиционном банке Ротшильдов. Единственный факт привлек внимание троицы. Де Вельтэн однажды попросил приятеля навести справки о Вальтере Дильсе. Патрик просьбу выполнил и лишних вопросов задавать не стал, традиционная сдержанность банковского работника обязывала.
– И что это за птица? – поинтересовался по молчаливому приказу Гарика Бодлер.
– Вальтер Дильс? Интересная личность, владелец компании Дильс & K, основной вид деятельности – консалтинг, но активно вкладывают деньги в новые технологии, кроме того, Дильс – один из членов совета директоров крупнейшего испанского банка «Сантандэр».
– И, как полагается, основной офис компании находится в какой-нибудь офшорной зоне?
– Абсолютно нет, Дильс один из основателей фонда, занимающегося пропагандой морального бизнеса, то есть необходимости смены ценностей, внедрения этических основ, благотворительной деятельности и т. д. Поэтому и офис компании находится в Испании, в Сантандэре, и от налогов компания не укрывается, активно вкладывает деньги в образовательные проекты.
– А какое отношение к этому всему имел Магнус? – продолжил свои расспросы Бодлер. Голос у него был бодрым и заинтересованным, но на лице было написано настоящее страдание, чтобы неугомонный домовладелец со своей подругой поняли, на какие жертвы он вынужден идти ради них. Впрочем, Гарику с Настей до страдания Алекса дела не было ровным счетом никакого. Вернее, наоборот, оба были уверены, что этому социопату полезно пообщаться с себе подобными. Вот такое жестокосердие! Правда, в их защиту следует заметить, что Патрик в отличие от Бодлера разговору искренне радовался и закончить его не торопился.
– У Магнуса с Дильсом был какой-то совместный проект. Что за проект, не знаю, но имел какое-то отношение к новым технологиям или какому-то изобретению. А почему тебя это интересует? – наконец спохватился студенческий приятель Бодлера.
– Да так, он совсем недавно вышел на меня, но толком поговорить мы не успели, а тут эта смерть! У меня все это никак в голове не уложится! – На этот раз Бодлер был даже искренним.
– Ты прав, бедный Магнус, кто бы мог подумать! Думаешь, ограбление?
– Понятия не имею.
Разговор продолжился высказыванием различных гипотез, одна фантастичнее другой. Настя тем временем набрала в компьютере имя Вальтера Дильса, показала Гарику. Личность действительно оказалась неординарная, если не выдающаяся. То есть из толпы явно выделяющаяся. Несмотря на имя, ничего арийского в Вальтере Дильсе и в помине не было. Родом он был из Аргентины. Индейского мальчика из племени аймара усыновили Гертруда и Нильс Дильс. Они работали в посольстве Федеративной Республики Германии в Буэнос-Айресе, детей у них не было. До двенадцати лет Вальтер жил в Аргентине, потом родителей отправили в Австралию, и, в конце концов, в Париж. Там Нильс вышел на пенсию и окончательно поселился в Нормандии. Вальтер с блеском окончил лицей, так же беспроблемно прошел конкурс в Национальную Высшую школу искусств и ремесел, ту же самую, которую двадцатью годами позже окончил Эдуард де Вельтэн. Уже в Высшей школе Вальтер начал заниматься бизнесом. Несмотря на разницу в возрасте, в факте знакомства Вальтера и Эдуарда ничего удивительного не было. Национальная Высшая школа искусств и ремесел была знаменита своей взаимопомощью между разными поколениями студентов. Поступая в это заведение, ты принимался в настоящую семью, которой должен был принадлежать до конца жизни.
– Хорошо было бы найти способ пообщаться с этим Вальтером Дильсом, – задумчиво произнес Гарик.
Друзья стали разбирать возможные варианты знакомства с вышеозначенным персонажем. Правда, ни одного сносного пока не находили. Дильса было решено оставить на потом и сосредоточиться на жизни Эдуарда де Вельтэна.
На время после полудня в монастыре сегодня назначили диспут. Это было знаком уважения к учености и сану гостей монастыря. Однако вопреки обычаю основным собеседником в диспуте с Петром Достопочтенным был не выдающийся теолог, а его ученик. Перед началом Ожье смиренно спросил настоятеля, не видит ли тот чего-либо оскорбительного в том, что роль основного протагониста Ожье уступит Руфину. Мол, это вовсе не знак неуважения к аббату, а желание дать возможность талантливому ученику стать вровень со своими учителями. Петр Достопочтенный никакого неудобства в этом предложении не увидел, и диспут начался.
Основной темой стало следующее: можно ли вывести и Творение, и Воплощение, и Спасение из хорошо известных слов из Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»? Если тема была доступна, то все последующие рассуждения нагнали такого туману, что Бернар уже решительно ничего не понимал. Сначала, правда, он пытался следить за горячей полемикой ученика теолога и настоятеля, но постепенно свои попытки оставил. Хотя заключение ему понравилось и оказалось как нельзя более ясным и вполне применимым к практической, реальной стороне жизни. Участники пришли к выводу, что как ни крути, а душа человеческая не некая вечная субстанция, застывшая раз и навсегда в подвижничестве или грехе, а подвижная, изменчивая сущность, способная развиваться от состояния грехопадения через заблуждение и гордыню к поиску истины и раскаянию. И именно это движение души приводит ее к искуплению и спасению. Следом участники диспута помолились, благодаря Всевышнего за то, что прояснил их запутавшееся сознание и показал дорогу к истине. На том первая встреча теолога и аббата закончилась. Гийом Ожье казался удовлетворенным, Руфин же сиял от предоставленной ему чести. Аббат поднялся и первым направился к выходу. В этот момент к нему подошел Ансельм и что-то горячо зашептал на ухо. Настоятель помрачнел и заспешил вслед за братом-госпиталием. Теолог с учеником последовали за аббатом. Бернар отправился в госпиталь. По дороге заметил Гийома Ожье, беседующего с хромоногим Иосифом. Вид у Ожье был довольным, явно болтливый брат выдал какую-то важную информацию. Иначе и быть не могло, тем более вид у Иосифа и в самом деле был встревоженный и даже испуганный. «Попадет тебе однажды за твою словесную несдержанность, мой брат!» – вздохнул про себя Бернар и хотел было продолжить свой путь. В этот момент его окликнул теолог, а Иосифа и след простыл. Санитарный брат обернулся. Гийом Ожье не торопясь подошел. Вообще теолог расхаживал по монастырю, как по собственной вотчине, его высокая и мощная фигура выделялась в толпе снующих монахов, как королевский корабль среди мелких лодчонок. Даже грубая коричневая ряса, подпоясанная перекрученной веревкой, не нарушала этого впечатления. Впрочем, при свете дня она не казалась такой уж грубой, а к веревке был подвешен изящный, вышитый золотом кошель, приличествующий больше рыцарю или богатому торговцу, нежели монаху.
– Вас привлек наш диспут, – обратился тем временем Ожье к Бернару, – я наслышан о ваших талантах врачевателя, мой брат, и с искренним восхищением отношусь к вашему нелегкому труду, ибо кто, как не вы, являете миру образ Христа, пришедшего послужить миру с милосердием и терпением.
Бернар был приятно удивлен. Его скромная персона заинтересовала такого ученого мужа.
– Мне интересно было бы посетить ваш лазарет, брат, и, возможно, мои скромные знания смогут помочь страждущим.
Бернар отказать не посмел. По дороге к ним присоединился Руфин Редналь. Как ни странно, но Ожье оказался сведущ в медицине и уходе за больными. Было видно, что он привык к виду ран, страдания и смерти. Его рассуждения о лекарствах, о новых методах кровопускания, его полезности в одних случаях и крайнего вреда в других были более чем интересными.
– Вы хорошо осведомлены, брат! – не сдержал собственного удивления Бернар. – Вам приходилось лечить больных?
– Судьба наша непредсказуема, инфирмариус.
Руфин в отличие от собственного наставника к виду крови и язв был явно непривычен. Когда его учитель открыл повязку одного из пациентов Бернара, серьезно повредившего себе ногу, он побледнел и торопливо отвернулся. Потом, застеснявшись собственной реакции, глубокомысленно произнес:
– Я читал, что затягиванию ран способствует Божественное пение. Например, если больной меланхолического темперамента, то нет ничего лучше псалома 23: «Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться?» – процитировал он, закрыв глаза, потом спешно добавил: – А вот если больной холерического темперамента, то ничего лучше псалома 15 нет.