Ни мрачные воды, омывавшие берега Британии, ни холодная громада Балтийского моря не были похожи на бесконечную лазурь, что предстала перед Глебом. Волны разбивались пеной о невысокие скалы отмели, песчаный пляж изгибался крутой дугой, и в паре километров его золотая полоса исчезала за отвесным утесом.
– Что за бред, – прошептал Глеб. Никаких признаков жилья: ни единого дома, ни единого следа на песке. Ничего, что могло бы объяснить его появление на побережье. Не с неба же он свалился?! Может быть, его вынесло море? Ни ответов, ни догадок у Глеба не было. Зато прямо позади него, между пальмами и зарослями высокой травы, нашлась достаточно широкая утоптанная дорога. Она поднималась изгибами по пологому склону вглубь суши.
Пока сбитый с толку Глеб озирался по сторонам, он успел изрядно вспотеть. На нем был все тот же костюм, что и на выставке в Академии – исчезли лишь пальто и зонтик. Да и черт с ними. Глеб стянул измятый пиджак и накинул его на опасно перегретую голову. В исцарапанные туфли уже набился колючий раскаленный песок. С неба ли он упал, на черепахах ли приплыл, ясно одно: оставаться на пляже было нельзя. Особо не раздумывая, Глеб отправился вверх по дороге, надеясь найти людей или хотя бы воду.
Восхождение по едва заметному склону оказалось изнурительным, солнце стояло в зените, и даже заросли по сторонам дороги не давали никакой тени. Жажда и желание укрыться от пекла гнали Глеба вперед, занимая все мысли. Он даже не мог думать о том, что произошло в Лондоне… Как и почему он оказался здесь… Только бы найти воды.
Становилось все жарче. Рубашка прилипла к телу, а ветерок приносил не вожделенную прохладу, а иссушающий горячий воздух. Голова кружилась, а взгляд уткнулся в тропу, которая, возможно, уже никуда не могла привести.
Вдруг Глеб остановился – впереди показалась развилка. С одной стороны дорога начинала крутой подъем, а с другой расширялась и продолжала неторопливое восхождение. На обочине, словно огромный шатер, раскинуло над развилкой тяжелые ветви дерево. Темно-зеленые плоды на нем напоминали застывшие капли.
– Аллилуйя, – прохрипел Глеб, кое-как доковылял до животворной тени, не раздумывая сорвал один из плодов и сунул его в рот. Это оказался инжир, Глеб поперхнулся хрустящими на зубах семечками, но тут же протянул руки за следующим. Жажду он не утолил, но немного пришел в себя. Тут нечто странное привлекло его внимание – прямо под деревом, незаметная поначалу за порослью высокой травы, виднелась тонкая металлическая труба. Будто флагшток, затерявшийся в запущенном саду. На ней крепилась небольшая, насквозь проржавевшая табличка с поеденными временем буквами. Сделав несколько шагов назад, Глеб окинул взглядом свою поразительную находку – перед ним, несомненно, был указатель.
– Церковь Святой Софии, – прочитал он и взглянул на отмеченный стрелкой широкий и пологий подъем дороги. Вот и прекрасно. Если где-то рядом была церковь, значит были и люди, и вода, и помощь. Оставалось лишь добраться до них. Набраться сил и совершить еще один рывок.
«Не входи в пустые дома», – ярко чернели в углу таблички слова, написанные маркером от руки. Что ж, чего только не прочитаешь на заборах и дорожных указателях.
Глеб задержался в тени еще на минуту: раскинул на земле пиджак, бросил на него несколько десятков плодов и стянул получившийся баул рукавами. После отдыха идти стало намного легче, и он уверенно шагал навстречу Святой Софии, к людям, с которыми ему было о чем поговорить.
У дороги пестрела голубой краской самая настоящая и очень старая колонка. Если бы не колючая сухость во рту, Глеб бы обязательно удивился, но вместо этого он лишь взмолил небеса, чтобы колонка работала, и бросился к ней через жухлую траву. Схватившись было за раскаленную на солнце ручку, он отпрянул и обмотал рукав вокруг обожженной ладони.
– Давай, давай! – шипел Глеб под хрипение гнутого носика, и вскоре на землю хлынула тугая прохладная струя воды. Несколько минут Глеб блаженствовал, обливал руки, плечи, голову и спину будто бы жидким льдом и припадал губами к потоку, от которого ломило зубы. Тень, вода и еда – он нашел все, о чем мог только мечтать, и его тут же захватили воспоминания. О Лондоне, выставке, крахе. О безумном бреде, что преследовал его после, о минутах перед тем, как он провалился в небытие.
Глеб брел дальше, а навязчивые, роящиеся мысли снова и снова возвращали его к стенам Академии. Мысли-мухи. Они мельтешат где-то на краю сознания, жужжат, выводят из себя, но никак не дают себя хорошенько рассмотреть. Именно такие мысли обычно не дают уснуть по ночам.
Его похитили – это было ясно. Но кто? Зачем? Разве похищенный не должен очнуться прикованным к стулу в каком-нибудь подвале? Разве станут его тащить через всю Европу, чтобы оставить на пляже, словно воплотившемся с туристических рекламок? Для полноты картины могли бы бросить его не на песок, а сразу на шезлонг под зонтиком.
Глеб перестал теряться в неправдоподобных догадках, лишь когда в надоедливый зелено-голубой пейзаж вдруг ворвалось яркое коралловое пятно – гладкая, аккуратно оштукатуренная стена высокого глухого забора. Наконец-то. Глеб едва удержался, чтобы тут же не рвануть через забор, и побежал, почти что понесся вприпрыжку по дороге.
Вскоре он стоял перед высокими коваными воротами, через которые видел двухэтажный дом и большой запущенный сад. Ворота были закрыты. Ни замка, ни скважины для ключа. Глеб схватился за прутья и закричал:
– Эй, извините! Есть кто?! Мне нужна помощь!
Дом ответил ему тишиной, а собственный крик показался Глебу настолько громким, что он заколебался, прежде чем снова позвать хозяев. В конце концов, лезть через ворота – не выход. Да и не мог этот дом быть единственным в округе.
И правда, через несколько минут тропа превратилась в узкую мощеную улочку, по обеим сторонам которой тянулись рощи оливковых деревьев и кипарисов. Впереди показался второй дом.
– Здравствуйте, – крикнул Глеб и постучал в дверь. – Откройте пожалуйста, мне очень нужна помощь!
Ответом ему снова была тишина – ни голосов, ни шагов.
– Какого черта, – пробурчал Глеб, но все-таки решил обойти дом вокруг и осмотреться. – Только не говорите, что на заднем дворе у вас сторожевая псина.
Ни двора, ни пса, ни чего-либо примечательного Глеб, впрочем, не нашел. Он заглянул в несколько окон, но не увидел ничего, кроме темноты или закрытых жалюзи. Сам дом ему жутко не понравился. Окна, веранды, балконы и наружные лестницы громоздились как попало, придавая зданию просто абсурдный вид. Странно, но Глебу захотелось поскорее убраться отсюда. Так же было и с третьим домом, и с четвертым…
Вскоре Глеб стоял посреди безлюдной тихой улицы, окруженный такими же пустыми запертыми домиками, коттеджами и целыми особняками. Теперь ему стало по-настоящему страшно. Он уже наделал достаточно шуму, о чем теперь жалел. После долгих блужданий по пустым улицам, он так и не нашел ничего, кроме запертых дверей, темных грязных окон и жуткой тишины. Глеб опустился на ступени одного из домов и потер уставшие от солнца глаза. Жара спадала, небо застила бледная пелена. Хоть Глеб и не сворачивал с дороги, церкви он пока не увидел. Город был брошен. Жители просто взяли и уехали? Но почему же в таком случае он не наткнулся на какой-нибудь забытый велосипед, брошенную впопыхах коробку, хотя бы один стыдливо пристроенный за забором мешок мусора, в конце концов? Возможно, в этом городе вообще никто и никогда не жил?
Тишина никак не вязалась с тем, что Глеб видел вокруг. Сюда не долетал даже шум моря, лишь порой шелестели оливы. И вдруг в этом безмолвии разнесся звук, заставивший Глеба вскочить. Никаких сомнений, донесся он из дома позади – щелкнул замок. И, хоть Глеб уже удостоверился, что дверь была закрыта, он снова нажал на ручку. На этот раз она поддалась, скрипнули петли и залитое светом крыльцо прорезала тонкая полоса темноты.
– Есть кто? – почти прошептал Глеб, переступая порог. И будто ответом откуда-то из глубины дома до него донесся приглушенный сладковатый запах. Глеб сделал еще шаг и оказался в полумраке прихожей, где щелка приоткрытой двери стала единственным источником света. Смутный силуэт коридора вел вглубь дома. Прислушиваясь к каждому своему шагу, Глеб двинулся вперед, касаясь кончиками пальцев будто слегка влажной штукатурки. За поворотом коридора вдруг стало светлее – несколько крохотных слуховых окон в потолке горели голубизной неба прямо у него над головой. Это показалось Глебу странным, ведь снаружи он видел, что у здания был второй этаж. Но сейчас его внимание привлекло другое. Прямо посередине коридор был завален грудой хлама: коробками, тряпьем, деревянными обломками, гнутыми кусками металла и даже ветками с редкими и скрученными листочками. Глеб замер перед этой странной баррикадой, раздумывая, не повернуть ли назад. В конце концов, он вломился в чей-то дом. Однако, жажда давала о себе знать и требовала идти дальше, чтобы найти кухню или ванную. Возможно, водопровод все еще работал.
Перед баррикадой Глеб заметил дверь и отправился дальше. Он снова погрузился во тьму – окна в остальном доме были заколочены, неподвижно стоял спертый влажный воздух. Когда Глеб касался стен, по ним сбегали холодные капли. Он двигался на ощупь, находил все новые и новые двери, порой натыкался на что-то во мраке и уже не помнил, сколько комнат миновал, содрогаясь от каждого скрипа. Он остановился, ухватился за выступ стены. Казалось, стоит опустить руки, сделать еще хоть один шаг, и он исчезнет, потеряется навсегда. Пот катился по лицу, словно капли, бегущие по стенам. Глаза шарили по непроглядной темноте нескончаемого дома, а дыхание сотрясало хрипом грудь. «Не входи в пустые дома», – вспыхнула в его памяти свежая надпись на ржавом указателе.
– Не входи, не входи, – прошептал Глеб. Откуда он пришел? И зачем забрел так далеко? Зачем он вообще зашел сюда, идиот?! Глеб развернулся и все-таки заставил себя сделать пару шагов. Потом еще несколько, еще и еще… Где-то в темноте скрывался выход в предыдущую комнату… Что-то грянулось об пол, сбитое им по пути. Ботинки вдруг зачавкали по чему-то вязкому, а руки уткнулись в сплошную стену.
– Нет, нет, нет, – простонал Глеб, зашелестел пальцами по штукатурке, наткнулся на разбухшее от влаги дерево, всем телом толкнул плотно засевшую дверь и ввалился в комнату. Дыхание перехватило, горло сковал спазм – он узнал этот смрад, едва уловимо донесшийся до него еще в прихожей. Сладковатый привкус гнили. Глеб чувствовал его даже на губах. Как и в Королевской Академии.
Здесь было светло, два мутных окна давали достаточно света, чтобы разглядеть окружавший Глеба кошмар. Под его ногами чавкала вода, покрытая тонкой переливающейся пленкой, а в воде горами, осыпающимися липкими грудами лежала рыба. На бледном свету блестели десятки, даже сотни острых почерневших плавников, замыленных мертвых глаз и обмякших тел – от крохотных мальков до метровых туш. А над всем этим гниющим месивом поднимался назойливый, пронзительный шум тысяч сетчатых крыльев мух, опьяненных смрадом падали.
Глеб кинулся назад. Он снова и снова миновал комнаты, бился в закрытые двери, содрогался от чего-то влажного, то и дело касавшегося его лица. На бегу он зацепился за что-то рукой, а может быть это нечто само обвилось вокруг его запястья. Рывок, грохот – и он уже несся дальше, словно обезумевший от страха зверь. И вдруг Глеб оказался под тремя слуховыми окнами, смотревшими на него голубыми глазами чистого неба. Не замедляясь, он врезался в уже знакомую баррикаду из хлама, которая теперь преграждала дорогу к выходу. Несколько секунд грохота, острой боли, борьбы, и он выбежал под слепящие лучи солнца и захлопнул за собой дверь.
Только теперь Глеб смог нормально дышать. Теплый воздух, наполненный соленым запахом моря, будто очищал его легкие, все еще заполненные зловонием падали. Из неглубокой царапины на боку сочились и проступали через порванную рубашку капли крови. То, что зацепило Глеба в темноте, так и осталось намотанным на его руку – поперек разбитой ладони вилась нить пожелтевших от старости жемчужных бус.
Пиджак вместе с запасом инжира канул где-то в бесконечном темном лабиринте, и Глеб, оставшийся в одной рубашке, поспешил поскорее убраться от безумного дома. Снаружи он казался совсем небольшим и уж точно не мог вместить в себя все те комнаты, по которым Глеб метался будто целую вечность.
Перебирая бусы между пальцами, он проходил пустынные перекрестки и терялся в догадках, какого лешего он здесь делает. К ночи придется вернуться к колонке с водой, если на его пути так и не встретится кто-нибудь, способный объяснить, что здесь происходит.
И вдруг до него снова донесся звук. Он приближался, слышался все отчетливей – тихий шелест под аккомпанемент ритмичного визгливого скрипа. Почти что музыка, от которой все нутро Глеба сжалось и скрутилось в узел в ожидании новых неприятностей. Но тут скрип, став совсем отчетливым, вынырнул из-за угла дома. Это оказался велосипед. На нем, как ни в чем не бывало, сидели два мальчишки. Один в седле, а другой, помладше, на багажнике позади. Даже не взглянув на Глеба, дети пронеслись мимо. На каждый поворот педалей скрипела ржавая цепь, а старенький звонок потрескивал в ответ на неровности мостовой.
– Стойте! – заорал Глеб, бросаясь вслед за быстро удаляющимся велосипедом. – Подождите! Мне нужна помощь!
Мальчики заложили крутой вираж и скрылись за поворотом так же стремительно, как и появились. Пробежав еще пару шагов, Глеб остановился, не в силах поверить в эту несправедливость.
– Да чтоб вас… – прохрипел он, но все-таки воздержался от страшных ругательств, так и рвавшихся наружу. Что еще ожидать от детей? Плевать они хотели на чужие проблемы.
Глеб продолжил путь. Должно быть, он сошел с ума. Да, это было самым очевидным объяснением. Теперь он не был уверен ни в чем, и сам город, пляж, море, ужасный дом и дети виделись ему плодом собственного больного воображения.
«Это может быть пагубным влиянием ваших скульптур», – вспомнил он слова Кристины.
И тут среди плоских крыш безжизненных домов он увидел стройную колокольню.
– Неужели, – выдохнул Глеб.
Дорога вывела его на небольшую площадь. С неровной мостовой несколько высоких ступеней поднимались к дверям старой церкви. Фрески, когда-то украшавшие ее фасад, выцвели и оставили после себя лишь мутные цветные силуэты.
Сделав было несколько шагов к ступеням церкви, Глеб остановился. Опьяненный радостью, он не сразу понял, что площадь полнилась тихой музыкой, которая неслась с веранды одного из домиков. Пышный плющ карабкался по балкам навеса и, цепляясь тонкими усиками за каждый выступ, поднимался до самой крыши. В его тени сидел человек и медленно покачивал головой в такт музыке. Отзвучали и стихли финальные аккорды, и незнакомец, взглянув прямо на Глеба, поманил его рукой.
А того вдруг одолело нестерпимое желание убежать с этой площади, из этого ненормального города, забиться куда-нибудь в гущу душного леса и навсегда забыть все то, что он сегодня видел. Но тут человек снова помахал рукой со словами:
– Юноша, не стойте, как вкопанный, подойдите!
Дребезжащий, но достаточно громкий голос с раскатистым южным акцентом явно подсказывал, что тот, кто укрылся в тени лозы, был очень стар. Ступив под зеленый свод, Глеб смог, наконец, рассмотреть хозяина. Тот казался совершенно бесцветным, будто даже прозрачным и напоминал рыбину из пустого дома: с мутными глазами и ртом, давно лишенным губ. На коленях у старика лежала газета.
– Добрый день, – с трудом произнес Глеб.
– Вечер, если быть точным. Уже половина девятого, – незнакомец уперся в него немигающим блеклым взглядом, а на лице его появилось подобие улыбки.
– Меня зовут Глеб Марков, – продолжил гость, не зная, с чего начать разговор, которого он искал с тех самых пор, как очнулся на пляже.
– Франческо, – ответил старик. Странно, но появление Глеба, грязного, в рваной окровавленной рубашке и с бусами, все еще обмотанными вокруг руки, совершенно его не удивило.
– Франческо, прошу вас, – Глеб подался вперед, хоть и чувствовал себя неловко под неподвижным взглядом. – Я очнулся на пляже несколько часов назад… Наверное, утром. Я не знаю… не знаю, как оказался здесь, должно быть, это какая-то ошибка…
– Нет, не думаю, что это ошибка.
– Вы что-то знаете? Что это за место? – кровь прилила к горячим щекам Глеба.
– Думаю, ты и сам прекрасно знаешь, из-за чего здесь оказался.
– Я… Нет, откуда же мне знать?
Франческо вздернул по-стариковски густые белые брови и протянул ему газету. Поля были сплошь исписаны от руки, мелкий почерк рябил в глазах. Это был испанский? Итальянский? Глеб никогда не увлекался языками, к тому же взгляд его приковала фотография на первой полосе. Хорошо знакомый фасад здания, аккуратный ряд коробов в арках второго этажа… Огромная трещина, поднимающаяся от самой земли, будто одинокий побег плюща. И больше ничего. В пустых, лишенных стекол окнах – лишь серое небо. От Академии художеств осталась одна единственная стена.
«Ошибка во время подземных работ на территории лондонского метрополитена привела к трагедии», – прочитал Глеб. – «В результате аварии произошло обрушение сводов служебных тоннелей, из-за чего квартал между улицами Пиккадилли, Саквилл-стрит и Олд-Бонд почти полностью ушел под землю. Оказался разрушен в том числе и Берлингтон-хаус, в котором исторически располагались Королевская академия художеств и пять научных сообществ. К счастью, большая часть разрушенных зданий была выведена из эксплуатации несколькими годами ранее. Количество пострадавших уточняется.
Не остается без внимания и тот факт, что во время аварии на территории Королевской академии художеств проводилась выставка работ скульптора Глеба Маркова (Россия). В результате подстрекательств и экстремистских высказываний мистера Маркова мероприятие обернулось беспорядками. Организатор выставки Бенджамин Баркли задержан как соучастник подстрекательств, Глеб Марков числится пропавшим.
Подробнее о беспорядках в Академии художеств читайте в уникальном репортаже Кристины Сандерс «Запугай – и управляй».
– Я бы не стал доверять этой газете, – Глеб свернул шуршащие страницы в трубку.
– В каком плане, молодой человек? Насчет метро? Или погрома, который ты спровоцировал?
– Насчет погрома, разумеется.
– А я вот сильно сомневаюсь, что всему виной треклятые тоннели. Нет-нет, – старик покачал головой, когда Глеб попытался вернуть ему газету, – оставь себе, там есть еще одна интереснейшая статья про тебя.
– Да без проблем. Только я до сих пор не понимаю, почему же я здесь?
Франческо закатил белесые глаза к потолку, увитому плющом:
– А что по-твоему должны были сделать с человеком, который разрушил целый квартал?
– Который… Что?! – Глеба вдруг посетила неприятная догадка: видимо, старик страдал слабоумием.
– Ты не понимаешь, почему Академия провалилась сквозь землю? – казалось, Франческо смотрел на него, как на безнадежного идиота.
– Оттого, что под ней были тоннели, вот отчего! А какая, собственно, вам разница, что со мной произошло? Не можете просто объяснить, где, черт возьми, я нахожусь?
Лицо старика расплылось в морщинистой безгубой ухмылке.
– Могу, – сказал он и откинулся на спинку кресла-коляски, которую Глеб поначалу не заметил. – Но какой в этом смысл, если ты складываешь два и два и упорно хочешь получить пять? Поставь пластинку с самого начала, помоги немощному человеку.
Глеб чувствовал, как вслед за пылающими щеками жаром наливается его грудь. Словно наглухо закрытая кипящая кастрюля – или выпустит пар, или взорвется.
«К черту такие разговоры», – подумал он. – «С меня хватит».
Он заткнул скрученную газету за пояс, все-таки пробежал глазами по веранде и заметил вертушку с замершей виниловой пластинкой. Переставив потемневшую иглу на край черного диска, в круговороте вновь понесшихся по площади звуков он разглядел название: «Игорь Стравинский «Весна священная».
Старик будто уже позабыл о нем, прикрыл глаза и снова закивал головой, погрузившись в музыку. Понаблюдав за ним с минуту, Глеб не вытерпел:
– Что это за место?
Франческо открыл глаза.
– Ты еще не ушел?
– С чего вдруг мне уходить? – его едва не трясло. Нет, этот человек явно был в здравом уме, но добиться от него адекватного ответа, видимо, было невозможно.
– Мне показалось, с тебя хватит этих разговоров. Хорошо. Это остров.
– Остров, – вздохнул Глеб. – Прекрасно, а название у него есть?
– Нет.
Глеб спрятал лицо в ладони. Вот теперь с него точно хватит. Он направился к выходу, виноградная лоза то и дело цепляла его за волосы, и он едва сдерживался, чтобы не разорвать ее в зеленые клочья.
– Есть здесь еще люди?
– Разумеется.
– И на том спасибо!
– Я буду всегда рад пообщаться! – послышался ему вслед голос Франческо.
– Спасибо, только не с вами!
– Как угодно, – пробормотал старик себе под нос, закрыл глаза и медленно закивал в такт музыке.