Хлыст посмотрел на Катерину, которая помогала ему с сортировкой писем. Он вспомнил их знакомство на дискотеке, продолжившееся по ее окончании распитием спиртного и косячком марихуаны. Катя влюбилась в него в первый же вечер как кошка. Отличница, примерная дочь уважаемых родителей, и он – хулиган, детдомовская шпана с криминальной характеристикой. Ей льстил его авторитет среди городских пацанов, к тому же он работал на Малахитова и мог заниматься любовью всю ночь. Родители затерроризировали школу, детдом, полицию, прокуратуру – одним словом, все, что могло хоть каким-то образом помочь им порвать эту порочную связь. Досталось и непутевой дочери, которую посадили под домашний арест и грозили выгнать на улицу, если не одумается. Однако гормоны уже сделали свое дело, и страсть дочки только разгоралась.
В один из таких арестантских вечеров, после очередного скандала с матерью и отцом, девушка не выдержала и написала письмо в отряд молодежной самообороны с просьбой избавить ее от родителей. Это письмо попало в руки ее любимому при очередной разборке корреспонденции. Далее последовала разработка операции и инструктаж адвоката. Определены порядок и способ умерщвления, отработано алиби участников и другие уголовно-правовые тонкости. В этот раз он лично лишил жизни родителей своей девушки, с ухмылкой выслушивая их предсмертные просьбы о пощаде и даже согласие на их с дочкой отношения. Но от него уже ничего не зависело. Просьба в письменной форме об устранении родителей для команды Малахитова имела такую же силу, как приговор о высшей мере наказания для его исполнителя. На следующее утро он прибежал к любимой девушке с радостной вестью, что все преграды их отношениям сняты. Она сразу захотела узнать, как это было, плакала ли мать, ругался ли отец, а когда услышала его рассказ, попросила налить ей водки и, выпив приличное количество, потащила в родительскую спальню, где по-своему отблагодарила Хлыста. После убийства родителей их связь стала еще крепче, словно эта общая тайна зацементировала их отношения раз и навсегда…
Александр Михайлович Канцибер, открывая дверь в квартиру, услышал звук работающего телевизора и обрадовался. Поскольку жена была на работе, то, кроме падчерицы, в квартире никого не могло быть. «Наверно, забежала из интерната взять что-либо из одежды», – подумалось педофилу, почувствовавшему легкое возбуждение. Из телевизора доносились звуки порнографического фильма, и эта неожиданность еще больше раззадорила мужчину. Неужели ему удалось привить падчерице вкус к подобным зрелищам? В предвкушении сексуального удовлетворения он на цыпочках стал подкрадываться к комнате, на ходу расстегивая пуговицы на брюках. Его фантазия стала рисовать фигуру полуголой падчерицы, с интересом разглядывающей интимные подробности сцен видеофильма. От перевозбуждения и внутреннего жара он даже вспотел. Распахнул дверь в гостиную, и… почувствовал пронзительный холод и страх, растекающийся по всем его внутренностям. В комнате сидели два незнакомых ему подростка с бейсбольными битами. У него во рту пересохло, и язык отказывался шевелиться. Неожиданно кто-то толкнул его, остолбеневшего, в спину, и он упал на ковер гостиной. Третьего незваного гостя мужчина узнал сразу. Толкнувшего его парня звали Хлыст, и он был самым беспощадным отморозком из отряда молодежной самообороны. Александр Михайлович попытался встать, но ему помешали спущенные до колен брюки и легкий тычок битой, который опять вернул его на протертый коврик.
– Смотри-ка, уже и штаны снял, – заржал Хлыст. – Если бы не я, он бы вас тут перетрахал всех.
– Ребятки, вам деньги нужны? Там у меня в серванте десять тысяч, возьмите и уходите, – обрел наконец голос Канцибер. – Я в полицию заявлять не буду. Давайте уладим все полюбовно.
– Что, на молоденьких, дядя, тянет? – приблизился к мужчине Хлыст. – А мне думается, тебе пора с этим завязывать, в твоем возрасте это для сердца очень вредно. Что говоришь? Рад бы бросить проказничать, да силы воли не хватает? Ничего, мы тебе поможем, отвадим тебя от «сладенького»…
Мужчина понял, что их появление напрямую связано с его падчерицей. Он попытался оправдаться, призывая Бога в свидетели и клянясь самым дорогим, но его никто не слушал. Хлыст дал команду, и бейсбольные биты обрушились на него, нанося ему удары в зону, свободную от брюк…
К вечеру весь город пришел в движение. Создавалось впечатление праздника, за одним только добавлением – молодежного. Именно молодежь составляла ту гуляющую массу, которая стеклась из разных уголков города к городскому Дому культуры. Атмосфера всеобщего веселья, пивной аромат и льющаяся из автомагнитол музыка хип-хопа и рэпа как-то не очень соответствовали рекламным плакатам и многочисленным растяжкам на улицах города о проведении в Доме культуры съезда свободной молодежи. Да и сам Дом культуры в красивой подсветке и иллюминации был больше похож на ночной клуб, арендованный для корпоративной вечеринки.
Георгий пришел сюда не потому, что его пригласил Николай, и не потому, что это было важное событие в городе. Он надеялся увидеть здесь Анжелу. При входе в Дом культуры Георгия попросили зарегистрироваться, а после сунули в руку бесплатную бутылку пива и программку съезда. В фойе было не протолкнуться, поскольку прибывшая молодежь разогревалась под музыку столичной рок-группы. Сладковатый запах марихуаны и тяжелый пивной дух ощущались повсеместно. Барабанные перепонки юноши грозились лопнуть, и он, спасаясь от оглушающего звука тяжелого рока, забежал в мужской туалет, который располагался в нижнем уровне здания.
К удивлению Георгия, все пространство туалета было забито молодежью обоего пола, словно съезд должен был проходить не в концертном зале, а здесь. Не успел он вступить на кафельной пол, как под его ногами заскрипела пластмасса медицинских шприцев. Приглядевшись к своим ровесникам, он понял, что туалет предназначен для употребления тяжелых наркотиков. Все было поставлено на конвейер. Стоящие в очереди в кабинки туалета, не теряя времени, засучивали рукава и отбивали себе вены. У умывальников стоял накачанный парень в окружении двух оголенных девиц, к которому подростки подходили за дозами. Парню на вид было около тридцати, и по его американскому имиджу гарлемских наркосбытчиков было видно, что он занимается этим с огромным удовольствием.
Георгий почувствовал тошноту и подошел к кабинке, в которую никто не стоял. Он рванул на себя дверку в кабинку и увидел там голую, находящуюся в наркотическом ступоре девушку. Ее левая рука была перетянута жгутом, а из вены торчал шприц, вытащить который у нее уже, видимо, не хватило сил.
Не выдержав всего увиденного, Георгий, словно идущий на нерест лосось, выскочил из туалета и стал прорываться сквозь идущую навстречу толпу молодежи. Наконец он выбежал на улицу. Забежав за угол здания, отдышался и трижды перекрестился, прося у Господа помощи, словно вырвался из самого ада.
В этот момент к центральному входу подъехал лимузин Николая, и из него в сопровождении Малахитова вышла Анжела. Георгий впился в нее взглядом. На Анжеле было очаровательное платье, туфли на высоких каблуках; волосы собраны наверху в замысловатую прическу. Словно намагниченный ее красотой, заставляя себя забыть про недавние переживания, Георгий отправился вслед за парой обратно в здание.
Выступления в фойе музыкантов уже не было, и толпа перетекла в концертный зал. О концерте напоминали лишь осколки пивных бутылок, окурки и шприцы. Георгий следовал за спинами Николая и Анжелы, пытаясь сообразить, что делать дальше.
В зале раздавался нетерпеливый крик толпы – накачанная алкоголем и наркотиками молодежь требовала начала собрания. На сцене стояли длинный стол и трибуна. За ним уже сидели представители неформальных молодежных движений – рокеры, панки, хиппи, готы и другие. К Николаю с Анжелой подбежали ответственные за организацию и проведение съезда.
– Пошли, – потянул Николай Анжелу в президиум. – Хоть один красивый человек рядом со мной за столом будет.
Анжела стушевалась, оглядывая группу приглашенных гостей. Среди них был управляющий Ника Обносов, его незаменимый адвокат Борисенков, главный ювенальный инспектор города, глава управления опеки и попечительства и еще несколько человек из администрации города. С приходом Николая вся процессия поднялась на сцену к центру стола президиума, потеснив неформальную молодежь на его края. Председательствующий на съезде адвокат Борисенков предложил регламент, согласно которому первым предстояло выступить делегатам съезда, приехавшим из других регионов страны. Один за другим выступали посланцы других городов. Они жаловались на плохую работу органов ювенальной юстиции в своих городах, которые плохо отстаивают права несовершеннолетних. Приводились примеры, когда несвоевременное вмешательство ювенальных инспекторов приводило к семейным трагедиям. Некоторые восхищались тем, как обстоят дела в Хромовске, у которого необходимо перенимать опыт.
– Как раньше на комсомольских собраниях, – донесся до слуха Георгия чей-то голос. Он оглянулся и увидел взрослого мужчину, сидящего неподалеку. – Осталось взять на себя обязательство: догнать и перегнать по количеству измордованных родителей.
– Слышь, ты, мужик, – отреагировал сидящий рядом с возмущающимся подросток, – ты чего возникаешь? Хочешь, чтобы тебя тут на куски порвали?
– Сбавь обороты, пацан, – нахмурился мужчина, доставая из кармана пиджака удостоверение полицейского. – Капитан Фролов, охрана съезда.
Возмущенный подросток недовольно замолчал. Тем временем на трибуну поднялся молодой парень с конопатым лицом. Георгий вспомнил его. Это был один из парней, с которыми он подрался, выручая того старика.
– Насилие – вот что пытаются применить вместо положенного воспитания родители, – начал обличительную речь конопатый. – Меня мой отец бил за любую провинность. Всю злобу, что накапливалась у него в течение дня, он, приходя домой, изливал на меня. Его уволят с работы – он придет домой и начинает меня бить. Устроился на новое место, а там задержали зарплату – мне опять достаются побои. Проиграет любимая команда – снова бьет. Разве так можно жить?!
– Нет! – хором понеслось из зала.
– Вот и я не смог и однажды проломил ему череп домкратом! – Он произнес это с гордостью, словно речь шла о его спортивной победе на крупном соревновании.
Зал ответил неистовым ликованием.
– Знаю я этого урода, – раздался опять голос Фролова. – Отца своего прибил, ублюдок, а теперь в омсовской банде разбойничает.
Из-за рева толпы его, кроме Георгия, никто не услышал, и это наверняка сохранило капитану немало здоровья. Между тем конопатый попросил тишины и повернулся к столу президиума, к Николаю Малахитову.
– Я должен поблагодарить председателя молодежного фонда, Николая Малахитова, за то, что он лично принял участие в моей ситуации и не допустил, чтобы меня привлекли к уголовной ответственности. В результате я был оправдан. – Он опять повернулся к залу: – А теперь я свободен, независим. У меня есть деньги, и я живу в свое удовольствие.
Зал одобрительно взревел, пустив к трибуне алкогольную волну запахов. Конопатого на трибуне сменила девушка лет пятнадцати. По ее блестящим глазам и замедленной пластике было видно, что она уже изрядно напилась.
– Мама, говорят, самое ценное, что есть в жизни, – без каких-либо вступлений начала малолетка, – только не для меня. Меня моя родная мать положила в постель к своему собутыльнику, когда мне было десять лет!
Анжела вздрогнула, услышав такое откровение девушки, невольно вспомнив своего отчима, который не давал ей прохода, и свою мать, которая встала на его сторону.
– Больше четырех лет моя мать продавала меня взрослым мужикам за деньги или за спиртное. И стала для меня не матерью, а мамкой-сутенершей. Я уже хотела вены вскрыть, но узнала про отряд молодежной самообороны, пришла в его штаб, и все в один миг изменилось. Сейчас я избавилась от ее кабалы и от нее самой раз и навсегда. Но я бы ничего не смогла сделать, если бы мне не помог Николай Малахитов, наш Ники.
Последние слова она произнесла с ласковой и игривой интонацией. Затем, подхваченная эмоциональной волной, девушка подбежала к председательствующему Малахитову и, преодолев его невольное сопротивление, поцеловала прямо в губы.
Зал накалился до такой степени, что Георгию показалось: еще немного – и от его рева обрушатся стены. Анжела, тронутая историей девушки, которой по сравнению с ней пришлось перенести несравнимо больше испытаний, с уважением посмотрела на Николая, который был занят тем, что оттирал с лица помаду малолетки. Николай, словно извиняясь перед ней, пожимал плечами, как бы говоря: «Ну, что я мог поделать, ты же видела все сама». Но девушка и не думала ревновать; она чувствовала сейчас только одно – гордость за своего спутника, который делал такое благое дело.
Между тем съезд стал скандировать, прося Николая Малахитова выйти к трибуне. Ник взбежал на трибуну. В зале моментально воцарилась тишина.
– Они считают, что могут диктовать нам, как жить! – бросил он в зал первую провокационную бомбу.
– Нет!! – раздалась в ответ взрывная реакция зала.
– Хватит терпеть насилие и издевательства предков! – поддерживаемый громом оваций, прозвучал его главный лозунг.
Анжела, захваченная энергетикой зала, как завороженная смотрела на молодого парня.
– Они думают, что приватизировали нас, как свои сраные квартиры! – крикнул Ник свой следующий тезис. – «Мы с папой всю жизнь работали, чтобы получить эту квартиру. Ты здесь никто», – пародировал он воображаемую мать.
Зал взорвался диким хохотом.
– Нет! Хрен им! Пусть подавятся! – неслось из зала.
Николай поднял руку, призывая к спокойствию.
– Это наша собственность, мы ее получили по праву своего рождения, и заберем то, что нам принадлежит. Даже если придется применить насилие, – кинул он следующую провокацию.
– Да! Заберем! Пусть они сдохнут! – подтвердила серьезность своих намерений толпа молодежи.
– Мы совершим революцию и освободим наших угнетаемых сверстников, сделав их свободной молодежью – такой, как мы! Свободной от главных своих врагов – беспредельщиков-родителей!
Под шум оваций Николай сел в президиум. Ему на смену к трибуне подошел главный ювенальный инспектор города. Зал не смолкал, и Николай попросил тишины, представив инспектора как помогающего несовершеннолетним в борьбе за их права. Мужчина стал осторожно докладывать о принимаемых областной инспекцией мерах по выявлению нарушений прав несовершеннолетних. О работе ювенальных судов, строго преследующих родителей, нарушающих закон и применяющих в воспитании детей физическое и моральное насилие. Весь его монолог носил больше примирительный характер, указывающий на то, что государственные органы в необходимой и достаточной мере отстаивают права детей в государстве. Зал сначала осторожно, затем все сильнее и сильнее стал освистывать «взрослого дядю». Инспектор ретировался, а на его место забралась девушка Хлыста, которая в отряде отвечала за взаимодействие с ювенальной системой.
– Вот тут нам рассказывали, как хорошо защищают наши права. А статистика нам говорит о другом! – запальчиво возразила Катерина Смирнова, чем вызвала бурю поддержки зала. – Из ста случаев насилия над детьми только десять доводят до суда и уголовного наказания родителей. Каждый третий случай заканчивается повторным избиением подростка. Это родительская месть за то, что их ребенок осмелился пожаловаться ювенальным инспекторам на побои родителей. Настала пора менять законы! Надо реформировать ювенальное правосудие!
– Реформу! – стал скандировать зал.
– Это моя телка, – толкал локтями в бок Хлыст, поддерживая свою девушку громче всех в зале. – Давай, Катюха, мочи!
Николай встал со своего места и попросил тишины в зале, желая подвести итог выступлению Смирновой.
– Судить родителей, которые нарушили права ребенка, должны не взрослые дяди, которые из чувства солидарности проявляют мягкость к преступникам. Судить родителей должны их дети! Государство должно предоставить нам это право, в противном же случае мы им воспользуемся сами.
– Молодежные суды вместо ювенальных! – послышались реплики из зала. – Мы сами будем судить взрослых. Айда записываться в отряды самообороны!
– А в этот большой ящик, – Николай Малахитов показал на внесенный деревянный ящик для голосования, – вы опускайте жалобы на своих родителей, и омсовцы избавят вас от произвола взрослых без тех проволочек, которые допускает ювенальное правосудие.
Опьяненная от наркотиков, алкоголя и лозунгов молодежь стала толкаться в очереди к ящику. На сцену вместо президиума снова зашла рок-группа с песней, призывающей к насилию над старыми взглядами. Георгию было не по себе от всего происходящего, но он старался не терять из вида Анжелу. Когда они с Малахитовым спустились со сцены и пошли в фойе, он последовал за ними.
– Надо отметить удачно прошедший съезд, – долетели до Георгия слова Николая.
Малахитов повел Анжелу к выходу из Дома культуры. Георгий поспешил следом, но его оттерла толпа и увлекла за собой к ящику с доносами на родителей. Парень попытался вырваться из толпы, но его сжимало, как в переполненном транспорте в час пик, и понесло в обратную от Анжелы сторону.
Анжела находилась под влиянием произошедшего события. Съезд, и особенно Николай, произвели на нее сильное впечатление. Бунтарский дух молодежи, словно джинн, выпущенный из бутылки, витал по всему городу, провоцируя на разные глупости. Свобода опьяняла и, словно хмель, ударяла в голову. Поэтому девушка согласилась отпраздновать прошедшее событие в ночном клубе Николая, попросив только заехать к ней домой, чтобы переодеться. Однако, когда они подъехали к дому, оказалось, что у нее в квартире горит свет. Анжела почувствовала, что ее мятежность и бунтарность испарились. Понимая, что мать вернулась с дежурства и никуда ее на ночь не отпустит, девушка извинилась перед Николаем и, попрощавшись, пошла домой.