Часть первая Инициация

Глава 1


Топор летит прямо мне в голову.

Незаточенным оружием для тренировок голову мне не отрубят, но и заработать очередной синяк тоже не хочется.

Я пригибаюсь.

Свист рассекаемого воздуха раздается всего в миллиметре от волос. Из того же положения я делаю выпад наконечниками обоих лезвий топора в покрытый броней живот Торрина.

Он печально выдыхает, потирая место удара:

– Опять я убит.

Я старательно игнорирую желание поправить доспех на юноше и бормочу извинения. Он лишь ухмыляется в ответ:

– Я не возражаю, иначе давно бы уже нашел другого напарника для тренировок.

У меня перехватывает дух от этой улыбки: день ото дня она становится все более обаятельной.

Торрин переводит взгляд на мои волосы, и меня тут же охватывает чувство вины. Он ничего не говорит, а сама я не тороплюсь объяснять, почему они стали короче. К счастью, наставник Беркин подходит к нам, выручая меня.

– Отличная работа, Расмира! – произносит он, а затем поворачивается к Торрину: – Ты слишком долго возвращаешься на исходную позицию. Или твое вспоротое брюхо являлось частью плана?

Тень раздражения мелькает на лице Торрина, но исчезает так же быстро, как и возникла.

– Может, так и оно и было, наставник Беркин.

– Будешь продолжать в том же духе – завалишь завтрашнюю инициацию. Сегодня – последний день, чтобы вбить в ваши непробиваемые черепушки хоть чуточку полезных навыков. Я поставлю Расмиру с другим напарником, чтобы ты у них по-учился.

Последнее, чего я хотела – привлечь всеобщее внимание. Учителя и остальные взрослые без того слишком выделяли меня среди остальных учеников, хвалили чаще, как будто нарочно пытались усложнить мне жизнь.

Беркин окидывает взглядом тренирующиеся в помещении пары:

– Как насчет…

Только не Хавард! Пожалуйста, лишь бы не Хавард!

– Хавард! – вызывает наставник второго после меня воина нашей группы. – Становись с Расмирой, и пусть Торрин посмотрит, как нужно возвращаться на позицию после своего же замаха.

– Я знаю как, – говорит Торрин в оправдание, – просто Расмира слишком быстрая.

– Зирапторы тоже быстрые, – отвечает Беркин, – только не жди, что кто-то затупит им когти. Наблюдай!

Я уже жаловалась отцу, что Беркин принижает других учеников, лишь бы выставить меня в выгодном свете.

Все впустую.

Я вынужденно поворачиваюсь к Хаварду. Он – самый огромный из всех ребят, а злобный оскал лишь делает его еще страшнее.

Никому не нравится быть вторым.

И все же, вероятно, никто и никогда не ненавидел свое первое место больше меня.

Я делаю замах в сторону головы Хаварда. Тот пригибается и наносит ответный выпад в точности, как я раньше. Как учили, я использую инерцию замаха, обвожу лезвиями чужой топор и блокирую удар, направленный мне в живот.

– Идеально, – комментирует Беркин. – А теперь повтори, Торрин. Иначе завтра будет последний день, когда мы сможем увидеть тебя живым. – С этими словами наставник отходит в поисках другой жертвы для придирок.

– Неужели он не понимает, как тяжело всерьез воспринимать его слова в последний день тренировок? – интересуется Торрин. Я собираюсь ответить, но внезапно краем глаза замечаю стремительный взмах лезвия и едва успеваю подставить топор. Очевидно, Хавард еще со мной не закончил.

– Ты изменилась, – цедит он. Затем оглядывает меня с ног до головы, заставляя вздрогнуть от отвращения. В конце концов негодяй замечает мою прическу и выдавливает смешок.

– Волосы обрезала? Хотела стать еще уродливей? Или Торрину так больше нравится?

Я с силой налегаю на наши сцепленные топоры, заставляя его отступить назад. Мой противник обладает просто поразительной способностью находить все новые способы унизить меня. В глазах щиплет, но я давно уже научилась сдерживать слезы.

Отец отрезал мне волосы вчера вечером. Они были предметом моей гордости, хоть и были не золотистыми, как у мамы и сестер, а белокурыми. Раньше локоны светлыми волнами спадали до пояса, теперь же едва достигают плеч, совсем как у остальных мужчин. Если бы отец мог заставить меня отрастить бороду, уверена, он так бы и поступил.

Мои костяшки белеют – так сильно я сжимаю топор. Конечно же, Хавард это замечает.

– Собираешься меня ударить?

– Размышляю над этим.

Он презрительно фыркает:

– Подумай, как будет выглядеть, если дочь вождя затеет драку накануне инициации?

– Будет выглядеть так, будто ее разозлил деревенский клоун.

Он пристально на меня смотрит:

– Дважды подумай, чем пререкаться со мной, Раска-Ласка. – Это прозвище Хавард использует с тех пор, как мне исполнилось десять. Тогда он заявил, что я мешаюсь на тренировках, точно ласка под ногами. Когда же я в синяках возвращалась домой, отец и там продолжал меня учить обращаться с оружием. За последние десять лет я мало что делала, кроме этого.

Именно поэтому я стала лучшей.

Я наношу удар кулаком, зная, что соперник этого не ждет. Нас учили следить за топором, а не за руками. Кулак врезается ему в подбородок, и я с удовольствием чувствую, как жгучая боль пронзает костяшки. Значит, ему здорово досталось.

Так не может продолжаться. Хавард не может постоянно бросать мне вызов. Я просто обязана поставить его на место. Однажды я буду вождем, и если не смогу справиться с одним задирой, то не стоит ожидать, что получится управлять всей деревней.

Когда противник пытается вернуть удар, я подставляю под его кулак топор, однако Хавард разжимает пальцы и хватает оружие за рукоять. Бросив свой топор, уже он наносит мне удар в лицо освободившейся рукой. Я чувствую, как его кулак врезается мне в скулу. В глазах темнеет.

Беркин, наконец, замечает, что происходит.

– Хавард! Никаких кулаков! Немедленно извинись перед Расмирой.

Парень приходит в бешенство, что его поймали на использовании запрещенного приема, а меня – нет. Ярость бурлит в нем. Он уже перешагнул черту, за которой прислушиваются к голосу разума. Чего я и добивалась.

Хавард хватает брошенный топор и бросается на меня. Он лихорадочно размахивает руками, топором, беспорядочно загребает ногами. Я блокирую один удар за другим и жду, жду, жду.

Вот!

После стремительного движения, призванного рассечь меня на две половины, топор Хаварда застревает в грязном полу. Я уже нахожусь сбоку от него и просто делаю подсечку, сбивая противника с ног так, чтобы все это видели.

– Нужно вставать быстрее! – рычит Беркин. – Богиня благая, меня вообще хоть кто-то слушает?

Некоторые из учеников смеются, но я их едва слышу. Все мое внимание приковано к лежащему на земле Хаварду.

Я пинком отталкиваю его оружие вне зоны досягаемости. Затем опускаю свой топор так, чтобы лезвия оказались по обе стороны от шеи поверженного, пригвождая его к полу.

– Убит, – говорю я, а затем понижаю голос, чтобы только он смог расслышать, – только посмей еще раз бросить мне вызов, и следующее сражение будет уже боевым оружием.

Хавард отвечает с улыбкой, от которой меня пробирает мороз:

– Ты не доживешь до следующего сражения.

Я пинаю его в живот.

– А ты никогда не поднимешься с пола. Извинись, если хочешь, чтобы я тебя освободила.

Стоит Хаварду отдышаться, как он пытается отбросить топор. Я снова наношу удар. В этот раз мой каблук попадает ему по носу.

Беркин бездействует. И никогда ничего не сделает, ведь я – дочь вождя. Обидеть меня означает обидеть отца. Часть меня понимает: подобным образом я никогда не добьюсь уважения или верности Хаварда. Однако желание унизить его побеждает.

Наконец, когда его лицо уже багровеет от прилившей крови, Хавард хрипит:

– Приношу извинения.

Я его отпускаю, и тренировка возобновляется.

* * *

Торрин провожает меня до дома, как и каждый день на протяжении последнего месяца. Сейчас уже кажется, что я знаю его целую вечность, но еще шесть недель назад он был частью группы Хаварда, просто еще одним лицом в толпе обидчиков.

Я очень четко помню тот день, когда все изменилось. Хавард с лучшими друзьями – Колом, Сигертом и Торрином – задумали напасть на меня. Но вместо этого Торрин помог мне отбиться от шайки. Затем он умолял простить его за недостойное поведение в последние несколько лет. По его словам, перед инициацией он всерьез задумался, что это значит – быть настоящим воином.

– Мне никогда не нравилось, как Хавард с тобой обращается, – признался он, – но вместо того, чтобы противостоять ему, я просто плыл по течению. Однако я больше не хочу быть таким. Знаю, что прошлое не вернуть, но надеюсь, ты сможешь простить меня.

Я никогда не считала себя всепрощающим человеком и не особо верила, что люди способны измениться, однако, наблюдая за попытками Торрина избавиться от влияния Хаварда, мы незаметно сблизились. Впервые у меня был друг, который не презирал меня за то, на что я никак не могла повлиять: мой статус дочери вождя.

И вот Торрин нежно касается моей щеки там, где остался след от удара Хаварда.

– Нужно немедленно показать тебя целителю.

Меня распирают противоречивые эмоции. С одной стороны, я хочу сбросить его руку, не желая раздувать из мухи слона. Он никогда не стал бы так обращаться с воином мужского пола. А еще я хочу, чтобы он продолжал касаться моей кожи.

– Иррения посмотрит, когда вернется домой, – говорю я.

– Даже с порезом ты выглядишь прелестно. Как тебе это удается?

Прелестно.

Меня хвалили и раньше. За отвагу и стойкость, за отменную меткость и умение правильно держать топор. Но никогда – за внешность.

В груди разливается тепло, поднимаясь все выше, пока щеки не покрываются жарким румянцем. Я понятия не имею, как правильно реагировать на подобные вещи. Что женщины делают в таких случаях? Ответить «спасибо»? Но я не согласна с комплиментом.

К счастью, Торрин сам избавляет меня от необходимости отвечать.

– Я подслушал, что несколько учеников хотят сегодня ночью выбраться из деревни и проследить за передачей Дани. Ты хочешь пойти? Не с ними, само собой. Со мной. Отдельно от них, – парень убирает руку, и мы идем дальше. Он придвигается чуть ближе, и наши руки соприкасаются при ходьбе.

К этому моменту я уверена, что готова на все, лишь бы провести с ним больше времени.

– Конечно, – стараюсь казаться безразличной. Я надеюсь, он не видит, насколько мне приятно находиться рядом с ним. Хотя я почти уверена, что мои чувства взаимны, сказать наверняка все же невозможно. Для чего еще он ищет повод прикоснуться ко мне? Зачем иначе стал бы проводить со мной все свободное от тренировок время?

Однако если я ему нравлюсь, почему он до сих пор не поцеловал меня? Может, он нервничает так же, как я сама? Или он впервые ухаживает за девушкой? Я никогда не видела его с другими.

Мы идем по улочкам Серавина. Дома из каменных плит выстроились в ряд по обеим сторонам дороги. Серо-черные стены выкрашены темно-лазурной и бледно-зеленой краской: в цвета неба и редкой травы, что пробивается в щелях скал. Справа видна повозка, на которой громоздятся мясные туши для Божественной Дани. Два ноцератопса, огромных зверя с лоснящейся шкурой и двумя выступающими на голове рогами, уже привязаны спереди и готовы тянуть, куда укажет возница. Дети, слишком маленькие, чтобы учиться какому-либо ремеслу, играют в камешки перед домами.

И все это время пальцы Торрина находятся в миллиметре от моих.

– Надеюсь, в этом году нам не придется снова голодать из-за Дани, – произносит он, наблюдая, как охотники накладывают мясо вальдезавра в повозку слой за слоем. Каждая из туш – в два обхвата толщиной и могла бы прокормить небольшую семью. – В прошлом году на нескольких тренировках я чуть было не упал в обморок.

Мое сердце сжимается при этих словах. Пераксоло, один из младших богов, требует выплаты Дани каждый год. С каждой деревни он собирает различные припасы. Наша отвечает за обеспечение его лучшей дичью в округе. Охотники деревни Серавин – самые ловкие из всех. И все же нам иногда не хватает мяса. Иногда его так мало, что некоторым приходится обходиться без еды по несколько дней. Взрослые и старшие из детей, как Торрин, отдают свою порцию младшим, чтобы те не плакали. Благодаря положению моего отца мы с сестрами никогда не испытывали недостатка в еде. Другим семьям не так повезло.

Столкнуться с гневом Пераксоло куда страшнее, однако мне плохо от одной мысли, что нашим людям приходится голодать.

– В эту Дань все будет иначе, Торрин, – обе-щаю я, взяв его за руку. – Я позабочусь, чтобы вы с братьями получили еду. У нашей семьи ее всегда в достатке.

Торрин поворачивается ко мне со странным выражением лица. Что это: замешательство? Вина? Нет, наверное, просто удивление.

– Ты и вправду бы так поступила?

– Ну конечно! – от его пристального взгляда все внутри меня замирает. Я пытаюсь разрядить обстановку. – Мне будет стыдно гулять с парнем, чьи мышцы меньше моих.

Он смеется, и я улыбаюсь в ответ.

Мы подходим к дому, и Торрин выпускает мою руку. Я внезапно замечаю, что его лицо всего в паре миллиметров от моего.

«Момент настал, – думаю я, сердце бьется, как сумасшедшее. – Он собирается меня поцеловать».

Он и в самом деле меня целует.

В щеку.

Я не отвожу взгляда, пока он отстраняется. Может, так он поймет, чего я хочу?

Он пристально смотрит мне прямо в глаза.

– Я буду ждать тебя ночью под окном, и мы вместе пойдем смотреть на сбор Дани. Не могу дождаться. – Он проводит большим пальцем по моим губам, прежде чем уйти.

И все же это не поцелуй.

* * *

Я почти падаю с кровати, заслышав стук в окно спальни. Конечно, я ждала Торрина, но прокрадываться из дома ночью непривычно. Предвкушение и тревога охватывают меня.

Никогда раньше я не покидала пределы деревни.

Пока я иду к окну, Торрин прижимается лицом к стеклу и корчит забавные рожицы. Улыбаясь, я распахиваю створки.

– Готова? – шепчет он.

– Да, – я хватаю стоящий рядом остро заточенный топор и подвешиваю к перевязи за спиной. Затем перекидываю ноги через подоконник.

Торрин, не теряя времени, берет меня за руку. Наш дом совсем недалеко от окраины деревни, поэтому мы скоро оказываемся в глуши Лихоземья. Мы преодолеваем труднопроходимые заросли легким бегом.

Все в Лихоземье таит в себе опасность, даже поверхность земли из обломков скальной породы, опирающихся друг на друга. Нужно следить, куда ставишь ногу. Каждый шаг грозит вывихом лодыжки, а камни постоянно откатываются в стороны. Мы не можем пойти по более удобной дороге через лес, иначе нас могут заметить взрослые. Приходится также держаться подальше от деревьев хинны. Ее ветви могут вырастать до метра в длину и запросто проткнут доспех заостренными кончиками, если потеряешь осторожность.

Наш путь пересекает бегущий вальдезавр, чтобы тут же исчезнуть в зарослях. Мясо этих чудовищ – наш основной источник пропитания, но они бегают так быстро, что их тяжело поймать. Охотники тренируются молниеносно реагировать и виртуозно обращаться с метательными топориками – единственным оружием, способным убить проворную дичь. Удивительно встретить одно из животных так близко от деревни! Он словно понимает, что мясо для Дани уже собрано.

Стоит обойти еще одно дерево, как ветер доносит до нас отдаленный клекот.

Зираптор.

Именно из-за их существования нам так нужны воины. Парализующий яд и способность отращивать конечности делают из них грозных противников. Эти твари обожают человеческое мясо и точно знают, где его раздобыть. Поэтому по периметру деревни всегда патрулируют лучшие воины.

После прохождения инициации завтра днем мы с Торрином пополним их ряды и будем нести ответственность за безопасность деревни. Наши жизни будут посвящены истреблению монстров.

Интересно, выйдет ли один из них поиграть сегодня.

* * *

Мы останавливаемся в тени деревьев, ожидая появления бога.

На поляне перед нами выстроились в линию семь повозок. Они доверху нагружены разнообразными припасами: драгоценными камнями и самоцветами, изящной расшитой одеждой, консервированными фруктами и овощами, сосудами с водой из Искрящегося Источника, травами и лекарствами, свежим и сушеным мясом, а в последней повозке…

Мне невыносимо смотреть на нее.

– Как думаешь, на кого похож бог? – шепчу я.

– Говорят, он никогда не показывает лицо, – отвечает Торрин тоже шепотом.

– Может, у него и нет лица?

– А может, у него такой длинный нос, что он стыдится показывать его людям.

Смешно, конечно, но не время веселиться, пока кругом опасность.

Свет полной луны помогает мне различить отца. Он стоит возле нашей повозки и пытается успокоить пристегнутых к ней ноцератопсов. Встревоженные чудовища перебирают ногами, чуя витающее в воздухе напряжение.

Мне становится интересно, не следит ли бог за взрослыми прямо сейчас. Заставляя их ждать и получая удовольствие от их беспокойства.

– Как думаешь, он знает, что мы здесь прячемся? – спрашиваю я.

– Кто, твой отец?

– Да нет же, – я качаю головой, – бог.

Какое-то время Торрин молчит.

– Хавард хвастался, что видел бога раньше и остался цел и невредим.

К сожалению. И все же…

– Может быть, стоит вернуться? – спрашиваю я.

– Расмира… – до того, как он успевает закончить предложение, головы всех ноцератопсов поворачиваются в одну сторону. Что-то явно привлекает их внимание. Вожди замирают, некоторые выглядят до смерти напуганными.

Мой отец – самый умелый из всех известных мне воинов. Бог должен быть поистине ужасен, чтобы внушить такому человеку страх.

Мне не сразу удается разглядеть фигуру в черных доспехах и длинном меховом плаще с капюшоном на голове. Потому что она не идет, а парит в воздухе.

Бог неестественно высокий и куда стройнее, чем я ожидала. Над его правым плечом я замечаю навершие топора. Не скрыты одеждой лишь руки Пераксоло, которые выглядят… на удивление обычными. По крайней мере хоть руки у него человеческие. Однако что скрывается в глубине капюшона?

Все взрослые падают на колени. Бог не приближается к ним, его голос хорошо слышно даже издалека.

– Вы привезли совсем мало самоцветов, – произносит он, глубокий голос с жестокими нотками пробирает меня до костей. Перед богом в униженной позе стоит мужчина, который, должно быть, отвечает за сбор драгоценных камней.

– Мой Бог… – повелительный взмах руки прерывает его.

– Подойди ближе, – командует Пераксоло, и по его интонации становится понятно, что сейчас произойдет нечто ужасное.

Вождь колеблется, и даже издалека мне видно, как он нервно сглатывает.

Пераксоло вскидывает голову, и этого жеста достаточно, чтобы несчастный подчинился.

– Ближе не нужно, – предупреждает бог спустя мгновение, и мужчина кланяется до земли.

Становится ясно, что он уже никогда не разогнется.

Взмах руки Пераксоло – и склонившийся вождь опрокидывается навзничь. Кровь лужей растекается под ним и с бульканьем пузырится на губах.

Нам с самого детства рассказывали истории о боге, который умеет убивать без оружия, но увидеть это…

Торрин тоже трясет. В мертвой тишине мы ждем, пока вождь не перестает шевелиться и затихает.

– Надеюсь, кто-нибудь известит деревню Рестин: в следующий раз камней должно быть вдвое больше.

Когда сопровождавшие погибшего вождя охранники хотят забрать его тело, Пераксоло лениво протягивает:

– Нет… Бросьте его на корм зирапторам.

Это позорная смерть. Обычно мы хороним своих людей под огромными валунами, чтобы ни одно животное не могло осквернить их тела.

Почти бессознательно я хватаю Торрина за руку, и он сжимает мою руку в ответ. Из-под рукава у него выглядывает браслет: в тростник вплетены локоны его младшей сестренки, которая умерла при рождении прошлой зимой.

Несмотря на окружающую нас опасность, мне становится спокойнее.

– Если я не получу свои самоцветы, – роняет Пераксоло, – то сам навещу вашу деревню.

Все на поляне низко кланяются при этих словах.

– Всем отойти, – продолжает бог. Вожди и охранники повинуются, отходя от повозок. Только тогда Пераксоло спускается на землю. Он ловко сгибает ноги при приземлении и выпрямляется, продолжая высоко держать голову. Капюшон при этом не сдвигается ни на миллиметр.

Бог забирается на последнюю повозку и склоняется, чтобы лучше рассмотреть лежащую в ней девушку, которую явно чем-то опоили. Он берет ее за подбородок и поворачивает голову из стороны в сторону, словно перед ним кукла.

– Хорошенькая. Из нее выйдет отличный жертвенный дар. Ну, хоть деревня Маллимер меня никогда не подводит.

Вождь деревни важно кивает. На самом деле кивает. Будто он сделал что-то по-настоящему значительное.

Отец отворачивается, чтобы этого не видеть. Представляет ли он сейчас себя на месте того несчастного, чью дочь забрали в жертву? Наши люди страдают после каждого сбора Дани, мне приходится смотреть на их впалые щеки и истощенные тела. Однако мне напомнили, что некоторые деревни платят куда более тяжелую Дань.

– Сцепите повозки, – отдает приказ Пераксоло.

Отец и остальные взрослые отвязывают ноцератопсов от повозок и впрягают их в ярмо перед первой из них. Получается подобие походного поезда. Пераксоло усаживается на облучке, берет вожжи и наотмашь бьет ими огромных чудовищ. Очень медленно все припасы, все богатство из семи деревень катится прочь.

Всю жизнь я слушала перешептывания о боге Пераксоло, который может двигать предметы по воздуху и убивать провинившихся одним взглядом. Он умеет летать, а земля сотрясается под его шагами. Известно также, что он способен истребить целые деревни. Когда я была маленькой, деревня Бьомвар была полностью уничтожена всего за неделю. Ее жители не смогли собрать Дань два года подряд, поэтому заболели и умерли один за другим.

Пераксоло появился в наших землях сотни лет назад. Мы платим ему Дань каждый год в обмен на обещание не убить нас на месте. Его мощь не знает границ, а сам он – бессмертный бог, поэтому мы вынуждены подчиняться.

Многие молят Пераксоло о пощаде перед сном, но я никогда этого не делала. Все свои молитвы я возношу Рексасене, высшей богине пантеона. Может, она и невидима, но я ощущаю ее присутствие повсюду: в смехе сестры, в лучах солнца, в душевной гармонии. Она учит нас проявлять доброту и заботу, чтобы в следующей жизни мы были счастливы. Пераксоло же заботят лишь его собственные нужды.

– Смотри, – шепчет Торрин, – твой отец уходит. Нам нужно поторопиться, чтобы успеть домой раньше его. Иначе он может заметить, что ты пропала.

Я киваю и позволяю Торрину увести меня обратно той же дорогой, которой мы пришли. Несмотря на опасную местность вокруг, мои мысли сосредоточены на девушке из последней повозки. Я сожалею, что ничем не смогла ей помочь, но это лишь навлекло бы на деревню Маллимер еще худшую участь. У нас не было выбора – лишь отпустить ее.

Я содрогаюсь от мысли о том, какая смерть ожидает несчастную.

– Что такое? – спрашивает Торрин, пока мы уклоняемся от очередной ветки. – Заметила гуанодона?

Я толкаю его плечом.

– Их не существует.

– Откуда ты знаешь? Ты же никогда раньше не бывала в Лихоземье.

– Этим воображаемым монстром пугают детей, чтобы те держались подальше от опасностей в лесной глуши.

– Как ты можешь утверждать, что их не существует, пока не увидела хоть одного?

– Ты ведь понимаешь, что твоя логика хромает?

Он ухмыляется, и я с трудом отвожу взгляд от его губ.

– Да ладно, – произносит Торрин, – спорим, ты бы притащила голову гуанодона в деревню, лишь бы посмотреть на выражение лица Хаварда.

Я знаю, что он лишь хочет подбодрить меня, и включаюсь в игру, потому что и сама хочу перестать думать о девушке.

– Лучше подумай, что завтра на инициации мы будем, как две сонные мухи, – говорю я.

– Боишься ее провалить? – поддразнивает он.

Нам обоим уже по восемнадцать, но взрослыми нас признают лишь после успешного прохождения обряда посвящения. Во время испытания нам предстоит сразиться с зирапторами, котрых полно в наших лесах. В случае провала неудачников ждет изгнание и выполнение маттугра – величайший позор среди наших племен. Если кто-то из учеников недостаточно хорош в выбранной профессии, ему обычно хватает ума выбрать более подходящее ремесло до начала года инициации.

– Если я не справлюсь, – отвечаю я, – кто тогда будет разбивать тебя в пух и прах на каждой тренировке?

– Отличное замечание. Значит, завтра нам лучше держаться вместе.

Не думаю, что когда-нибудь устану слушать, как он произносит слово «нам».

После завтрашнего дня многое изменится. После обряда посвящения я смогу, наконец, покинуть дом отца. Смогу видеться с Торрином в любое время. Не нужно будет больше скрываться из-за боязни навлечь гнев моего отца.

А еще я, наконец, освобожусь от опеки матери.

Внезапно я чувствую сильный толчок. Сначала мне кажется, что я зацепилась за ветку волосами, но затем острая боль пронзает череп от глазницы до затылка. Я с трудом восстанавливаю равновесие и ощупываю глаз руками. Затем с ужасом слышу тихий смех.

Похоже, сегодня не только мы с Торрином улизнули тайком из деревни.

– Что-то не поделила с зираптором? – насмехается Хавард, потирая кулак, которым меня ударил. Его сообщники Кол и Сигерт заходятся от смеха.

Я смаргиваю навернувшиеся слезы в попытке рассмотреть источник угрозы, однако правый глаз, похоже, уже заплыл и не открывается. Не могу поверить, что не услышала, как появился Хавард. Слишком отвлеклась на мысли о Торрине.

– Возвращайся в деревню, Хавард, – говорю я задире. – Я победила тебя во всех предыдущих драках. Думаешь, в этот раз будет по-другому? Или тебе так нравится испытывать боль, что ты специально меня разыскиваешь?

Конечно, не слишком добрые слова с моей стороны, но подкрадываться со спины для удара – подлый поступок.

Хавард выхватывает топор из-за спины и с угрозой идет в мою сторону.

– Тогда давай сразимся здесь и сейчас! Посмотрим, насколько ты хороша с настоящим оружием!

Его выкрики заставляют летучих мышей взмыть с деревьев вверх, и по всему лесу разносится их писк. Остается надеяться, что поблизости нет зирапторов, которые могут нас услышать.

Я тоже достаю топор из перевязи за спиной и готовлюсь защищаться от Хаварда с дружками. Торрин делает то же самое рядом со мной. Мы принимаем боевую стойку: одна нога впереди. Кол и Сигерт копируют движения лидера, и они втроем идут на нас.

– Расмира!

Все застывают при звуке нового голоса.

Выкрики Хаварда привлекли не зирапторов.

Они привели к нам отца.

Глава 2


Мой отец, Торлон Бендраугго, появляется в сопровождении троих воинов из нашей деревни. Он быстро окидывает взглядом немую сцену: Хавард, Кол и Сигерт направляют на нас топоры, а мы с Торрином готовимся к защите.

– Ты ранена, – произносит отец, будто я сама не замечаю пронизывающую боль в голове. – Кто из ребят тебя ударил?

– Господин Бендраугго, – начинает Хавард, пряча руки с окровавленными костяшками за спину, – мы…

– Живо все в деревню. Оправдания подождут, пока мы не окажемся подальше от чащобы Лихо-земья.

Никто не осмеливается перечить ему. Все топоры возвращаются в перевязи на спинах, и мы двигаемся дальше все вместе. Отец и охранники держатся между нами, словно мы могли бы затеять потасовку в их присутствии.

Путь до деревни кажется бесконечным, хотя в этот раз мы идем по дороге, а это гораздо легче. Не приходится беспокоиться о жгучих побегах аггера, ядовитых иголках поросли юуна или ползучих лозах змееловки, в которых может застрять нога.

Как только мы оказываемся в деревне, отец набрасывается на четверых парней, идущих за мной.

– Раз вы думаете, что уже взрослые, отправляйтесь-ка и проявите доблесть в патрулировании периметра этой ночью.

Не глядя в глаза отцу, Хавард уточняет:

– Как долго мы должны нести стражу?

– Пока не позовут на инициацию.

Это явное наказание. Лишение отдыха перед самым важным днем в нашей жизни.

– А Расмира? – спрашивает Торрин.

– Тебя это не должно волновать. Оставайтесь здесь. Если я услышу от ваших родителей, что вы явились домой, то для вас всех это будет означать изгнание и назначение маттугра.

Все мы храним молчание.

На старом языке слово маттугр означает «доблесть», но не в смысле «физическая сила». Это скорее испытание, сложное задание. Маттугр могут назначить лишь в случае, если кто-то потерял честь. Единственная возможность ее вернуть – попытаться выполнить поставленную задачу. Попытаться, так как поручение всегда заканчивается смертью.

На моей памяти еще никому из людей нашей деревни не назначали маттугр, но я слышала истории о заданиях, которые давали раньше.

Идти тысячу дней без перерыва на сон и еду.

Спрыгнуть с высочайшего утеса и приземлиться на обе ноги.

Провести ночь на берегу озера.

Остальные испытания менее очевидны в своей опасности, но и они приводят к гибели.

Убить гуанодона и принести скелет.

Достать зуб из пасти горного льва.

Встретиться с зираптором без оружия.

То, что отец грозит назначить маттугр, означает, что он в ярости.

– Расмира, следуй за мной, – отец разворачивается и ведет меня вглубь деревни. Кругом царит тишина. Все спят, не считая тех воинов, которые обходят окраины и высматривают опасность. Отец марширует через входную дверь, даже не оборачиваясь проверить, иду ли я за ним. Часть меня испытывает искушение сбежать.

Тем не менее я прохожу внутрь, и металлическая дверь плотно закрывается за спиной. Мы мало что делаем из древесины, так как она становится хрупкой и непрочной, стоит только отделить растение от земли. Построенные для перевозки припасов телеги сгниют уже через несколько дней.

Наш дом – самый большой в деревне, с огромной комнатой для приема посетителей. Она украшена изысканными вещицами, указывающими на наше положение: красиво вырезанной из мрамора и устланной перьями птиц мебелью, развешанными по стенам рогами разных чудовищ, прелестнейшими фигурками, мастерски изготовленными из самоцветов.

Мать и сестры выбегают на звук захлопнувшейся двери.

– Ты в безопасности, – произносит мать, – хвала богине! – Она устремляется к отцу, но застывает с вытянутыми навстречу ему руками.

– Ты знала, что Расмира покидала дом? – требовательно вопрошает он.

Мать, наконец, замечает, что я стою рядом с отцом, и на секунду задумывается. Я вижу, что она хочет солгать, сказать, что она, конечно же, знала об этом. Но быть пойманной на лжи – смертный грех.

– Я не знала! Я думала, она в своей комнате, – скорее всего это тоже не совсем правда. Сомневаюсь, что она вообще обо мне думала. Отец взглядом указывает на трех девушек, стоящих подле нее.

– Тормиса, Алара и Ашари тоже не в своих комнатах.

Это вторая, третья и четвертая его дочери соответственно. Самая старшая, Салвания, уже вышла замуж и живет теперь в своем доме. Иррения – пятая по счету – похоже, еще не вернулась.

– Ты же знаешь Расмиру, она всегда все держит в секрете! Откуда я могла знать?

– У Расмиры особая судьба, – начинает отец. Я закрываю глаза в ужасе от того, что сейчас будет. Уверена, стоит открыть глаза, и я увижу разъяренное лицо матери. – Она станет воином и будет защищать нашу деревню. Она возглавит наших людей после моей смерти. Она уже сейчас лучше всех остальных учеников. Кому еще могу я доверить свое наследие?

Последняя фраза – это уже слишком. Мать отшатывается в отвращении. Она вообще не хотела детей, сама не раз так говорила. Она надеялась подарить отцу наследника мужского пола и затем пожить для себя. Но одна за другой появлялись девочки, всего шесть дочерей. Мое рождение прошло с осложнениями, и теперь она не может больше иметь детей. Она, конечно, только обрадовалась, но отец не перестает ее за это упрекать.

– Я ушла по собственному желанию, отец, – говорю я. – Меня и ругай. Не мать.

Он пропускает мои слова мимо ушей.

– Ты хоть представляешь, как важен для нее завтрашний день? Ей предстоит пройти сложнейшее испытание, чтобы стать полноправным муж… полноправной женщиной.

– Отец… – делаю я еще одну попытку.

– Иди в свою комнату, Расмира. Отдыхай.

– Но ты оставил остальных стеречь границы деревни! Какое наказание ты назначишь мне?

– Твой глаз не открывается – это достаточное наказание. Эти мальчишки напали на тебя в лесу, поэтому их наказание более суровое.

– Торрин на меня не нападал. Он был на моей стороне.

– Это он убедил тебя сбежать сегодня из дома?

Мое молчание служит ему ответом.

– Сейчас же марш в постель! Вы тоже, девочки, отправляйтесь по комнатам. Где Иррения? Пусть она осмотрит Расмиру.

– Еще не пришла, – торопливо произносит мать, радуясь дать хоть один ответ.

– Ну ладно. Дождись ее и отправь к Расмире, как только вернется. Я иду спать.

Перед тем как побрести в спальню, отец хлопает меня по плечу. Мать пристально наблюдает за этим проявлением привязанности.

– Прости, – шепчу я ей.

– Торлон распорядился, чтобы ты отправлялась в кровать, – резко бросает она в ответ, – вот и иди. Завтра мы распрощаемся с тобой раз и навсегда. Жду не дождусь!

Она усаживается на одно из мягких кресел, глядя на входную дверь прямо перед собой. Сестры разбегаются по комнатам, и я следую их примеру, не желая оставаться с матерью наедине.

Моя комната – последняя в конце длинного пустого коридора. Угли камина ярко мерцают, освещая спальню. Наша домоправительница Эльда разожгла огонь прямо перед тем, как я легла. С тех пор прошло совсем немного времени, а кажется – целая вечность.

Не собираюсь сейчас спать. Если ребятам досталась в наказание бессонная ночь, то и я не сомкну глаз. Я сажусь на пол и вытаскиваю из-под кровати небольшую шкатулку.

Хорошо, что Эльда не слишком любит протирать пол под кроватями.

Я откидываю крышку и разглядываю сверкающее содержимое своей сокровищницы.

Мать и все сестры, за исключением Иррении, выбрали своим ремеслом изготовление украшений. Все рудокопы приносят лучшие из добытых драгоценных камней матери в надежде снискать ее расположение. Иногда они приходят и без самоцветов, лишь бы увидеть ее. Моя мать – самая красивая женщина в деревне, о чем она неустанно мне напоминает. Уверена, в Книге Добродетелей Рексасены моей матери посвящена самая большая глава.

Сверху в шкатулке лежит ожерелье из сапфиров, самый крупный камень по центру размером с ноготь большого пальца. Моя старшая сестра Салвания подарила мне украшение на прошлый день рождения. Под ожерельем виднеется браслет с рубинами по ободку. Это от Тормисы. Алара и Ашани же сделали мне подходящие к браслету рубиновые серьги.

Я ни разу не надевала драгоценные безделушки из шкатулки, не считая их примерки перед зеркалом в спальне. Я сгорела бы от стыда, если бы отец заметил меня: воины не носят украшений. Даже Торрин получил нагоняй за браслет, напоминающий о сестре, поэтому теперь он все время пытается спрятать его под доспехами.

Мать бы скорее всего рассмеялась и отпустила едкий комментарий про невозможность скрыть отсутствие женственности за самоцветами.

Я перебираю, едва на них взглянув, остальные предметы: колье из бирюзы, топазовый анклет, отделанная изумрудами заколка. На дне нахожу самое простое, но самое любимое украшение. Я достаю его и даже отваживаюсь надеть.

Это черные сережки. Мать проткнула мне уши в шесть лет, но я и до этого мечтала носить красивые серьги, как и мои сестры. Мама об этом знала, поэтому сделала мне клипсы из особых гладких черных камней. Она называла их магнитным железняком. Присущая ему естественная реакция притягивала две половинки, зажимая мое ухо между ними.

Я помню, как она сказала, что я – это одна половинка сережки, а она – другая, и нас тянет друг к другу с огромной силой. Это произошло до того, как я объявила себя воителем. До того, как мать возненавидела меня. Теперь я не осмеливаюсь надевать серьги в ее присутствии, так как опасаюсь, что она потребует их вернуть.

А еще я не перестаю надеяться, что если она увидит их на мне, то вспомнит о своих словах.

Знаю, что надеяться на это глупо: ничто не заставит ее смягчиться. Ее ненависть, словно доспехи, которые намертво приросли к коже. Мать ни за что их не снимет, так как лишь они защищают ее от постоянных нападок отца.

Она не догадывается, что я в любую секунду готова променять похвалы отца на любящую матушку, как у Торрина. Та не перестает горевать о потерянном ребенке, хотя даже не видела его.

Входная дверь хлопает, и я торопливо стаскиваю камушки с ушей, швыряю все украшения обратно в шкатулку, закрываю крышку и засовываю сокровища обратно под кровать. Спустя секунду дверь в мою спальню распахивается.

– Что я пропустила? – спрашивает Иррения. Она всего на год старше меня, и мы очень близки с ней.

– Я сбежала из дома, а отец винит за это мать.

Она открывает рот, чтобы выспросить подробности, но тут ее взгляд падает на мое лицо.

– У тебя на щеке ужасный порез, и что случилось с твоим глазом?! Мать не посмела бы…

– Нет, это сделала не она. – Она не настолько глупа, чтобы нанести мне рану физически. Особенно учитывая мою военную подготовку.

Иррения проходит в комнату, приближается ко мне и мягко направляет в сторону коридора.

– Расскажи мне все.

Я так и поступаю, пока она, подтолкнув меня к стулу, шарит по ящикам комода в поисках целебной мази. Сестра втирает ее в мой заплывший глаз, который сразу начинает пощипывать.

– Ай! – восклицаю я.

– Тише. Через секунду все пройдет.

Я закрываю здоровый глаз и вдыхаю запахи, которые витают в комнате Иррении. Она выбрала своим ремеслом не изготовление украшений, как остальные сестры, а целительство. Иррения прошла обряд инициации лишь в прошлом году, но уже лучше всех в деревне умеет составлять лекарства. В ее комнате полно отваров собственного приготовления, повсюду благоухают засушенные травы. В последнее время она увлеклась экспериментами с ядом зирапторов в попытках привить нашим воинам иммунитет к их парализующим укусам.

Иррения – добрая душа, самая безотказная из всех известных мне людей. Именно поэтому она всегда так поздно возвращается домой. Сестра не может вынести мысли, что кто-то будет страдать от болезней или ран. Каждый день она работает, пока не исцелит всех либо пока не упадет с ног от усталости.

Хотя глаз по-прежнему не открывается, на смену покалыванию приходит блаженное онемение. Сестра втирает в рану еще немного мази, пока я заканчиваю повествование о произошедшем сегодня со всеми мельчайшими подробностями.

– Убегать из дома было глупо, – подводит она итог. – Ты могла пораниться или погибнуть тысячью разных способов. Рада, что удар по лицу – сама худшая из твоих ран. А что, если бы тебе навстречу в чаще выскочил зираптор? Утром мы не смогли бы даже опознать твои останки! Представь, что было бы с отцом!

– О, да, бедный отец! Что бы он стал делать без наследника, которому можно передать бразды правления?

– Он тебя любит, Расмира. Твоя смерть его бы сломила.

Из-за его планов на меня. Сама по себе я же ничего не значу.

– По крайней мере мать была бы счастлива, – шепчу я.

Сестра тыкает пальцем в мой опухший глаз. Я издаю крик, который наверняка разбудил Ашари, чья комната находится по соседству с моей.

– Какого черта, Иррения? – осторожно прикрываю глаз рукой, стараясь его не задеть.

– Не смей так говорить! У всех свои заботы, и не нужно делать проблемы матери и отца своими. Ты ни в чем не виновата. – Она поддевает пальцем мой подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза. – Я тебя люблю. Похоже, и тому парнишке ты небезразлична. Наставники тебя обожают. В любом случае ты заслуживаешь быть любимой. Просто не все умеют показывать свои чувства. Зато ты не повторишь их ошибки.

– Ты ужасно мудрая, знаешь ли, – говорю я ей. – А еще самая добрая. – Последнюю фразу я говорю ей каждый день. Если кто и заслуживает место в раю Рексасены, так это Иррения. Поэтому я постоянно упоминаю сестру в ежевечерних молитвах богине.

– Ну, хватит уже говорить обо мне, – отвечает Иррения. – Давай лучше подумаем, как навести твоего парня на мысли о поцелуе.

Глава 3


Идеи сестры были одна безумнее другой: оказаться с ним взаперти в каком-нибудь темном чулане, нарочно споткнуться и упасть к нему в объятия, попросить вынуть воображаемую соринку из глаза. Однако я решила, что не буду больше ждать решительных действий от Торрина.

Я поцелую его сама.

А успешное прохождение обряда инициации станет отличным поводом.

Я обдумываю эту мысль и даже не замечаю, как проваливаюсь в сон, по-прежнему сидя на полу в спальне. Наутро ноющая спина и затекшая шея позволяют мне заявлять, что я тоже понесла наказание.

Чтобы собраться, мне достаточно принять ванну, надеть комплект чистой одежды, затянуть пряжки на сапогах. На столе еще вчера я разложила свои доспехи. Кузнецы подгоняют их железные пластины по индивидуальным меркам. Мои доспехи сидят на мне как влитые. Каждое утро я с гордостью облачаюсь в них, предпочитая начинать снизу. Я по очереди затягиваю ремни на поножах[1] из двух отдельных пластин, затем перехожу к щиткам над коленями. С ними приходится повозиться, но я справляюсь. Через голову натягиваю нагрудник и застегиваю пряжки, вспоминая выражение лица батюшки, когда кузнецам пришлось скруглить пластину по форме груди. За ним следует защита для рук.

Наконец я отработанным движением продеваю топор в специальную перевязь на спине.

Дважды проверяю, все ли на месте, правильно ли закреплено и не мешает ли при движении.

Раздается стук в дверь, и мое сердце чуть не выпрыгивает из груди. Иррения собиралась с самого утра быть у пациентов, так что это точно не она.

Отец.

Он стремительно пересекает комнату и придирчиво осматривает меня с головы до ног, сложив руки за спиной. Затем он удовлетворенно кивает:

– Глаз уже заживает, Иррения постаралась на славу. Я горжусь тобой, Расмира. Сегодня ты отлично справишься. Забудем про вчерашнюю выходку.

Уверена, Торрин бы тоже не отказался от подобного великодушия.

– Обычно члены семьи вручают подарки после успешного завершения инициации, однако я хочу отдать тебе свой прямо сейчас.

Он показывает, что именно прятал за спиной.

Это боевая секира. У меня просто не хватает слов, чтобы описать ее. Оружие просто великолепно: железо отполировано до невыносимого блеска, рукоять длиной с мою ногу. Топор чуть тяжелее того, к которому я привыкла, но вес превосходно сбалансирован. Оба лезвия остро отточены, готовые рассекать плоть так же легко, как раскаленный нож масло. По краям вытравлена изящная гравировка: летящие по спирали драконы и птицы. Рукоятка оплетена черной кожей, обеспечивая надежный хват.

– Она просто потрясающая, – шепчу я, – спасибо!

– Ты еще не видела самое лучшее. Кузнец добавил новую деталь. – Отец протягивает руку и опускает вниз рычажок, который расположен вдоль рукоятки. Из навершия между лезвиями выскакивает острие.

Я потрясенно выдыхаю:

– Просто невероятно!

– Для моей дочери только самое лучшее.

Я опускаю топор и крепко обнимаю отца. Он неловко похлопывает меня по спине и сразу же отстраняется. Воины не обнимаются. Мужчины вообще не любят проявления чувств.

В сотый раз ловлю себя на мысли: почему мне нельзя быть одновременно воином и девушкой?

Стараясь не показывать свое разочарование отцу, я снимаю со спины старый топор и вешаю на его место секиру.

– Тебе идет, – произносит отец. – Теперь идем, нас уже ждут в амфитеатре.

По пути на инициацию мы почти бегом обгоняем жителей деревни: покрытых сажей рудокопов, широкоплечих строителей, охотников с метательными топориками за поясом, с головы до ног увешанных драгоценностями ювелиров, целителей с полными сумками материала для повязок, мазей и других лекарственных средств.

Сегодня никто не работает, так как день посвящен ритуалу инициации. Все восемнадцатилетние ученики должны пройти проверку мастерства в избранном ремесле. Обычно присутствует лишь семья, но на воинские испытания приходит посмотреть вся деревня. Проще говоря, все желают поглазеть на самое захватывающее зрелище в году.

Почти уверена, что мать бы предпочла остаться дома, но не решается огорчить отца, выказывая явное пренебрежение дочери.

Арена расположена на восточной окраине деревни. Амфитеатр построен из скальной породы, вытесанной нашими предками сотни лет назад. В самом центре арены находится лабиринт из камней и металла.

Почти все жители уже в сборе. Дряхлые старики с железными посохами ковыляют по ступеням. Дети цепляются за подолы матерей, напуганные близостью хищных монстров и опасных растений Лихоземья. Давно прошедшие инициацию воины заняли посты на границе деревни с лесом, а также возле лабиринта на случай побега одного из чудовищ.

Вероятно, мне тоже следует нервничать, но я абсолютно спокойна. Я неоднократно убивала зирапторов на тренировках. Сложно бояться, когда чувствуешь успокаивающий вес топора на спине.

Когда мы подходим ко входу в лабиринт, отец покидает меня и направляется к наставнику Беркину, чтобы обсудить инициацию. Я замечаю на ступенях амфитеатра Иррению, которая активно машет мне. Я машу в ответ, обрадованная ее присутствием. Рядом с ней устроились мать с остальными сестрами. Все они приветствуют меня стоя: Салвания с мужем Угатосом кивают, а Алара даже громко свистит, чтобы поддержать. Лишь мать сидит с равнодушным видом и смотрит в другую сторону.

Кто-то толкает меня в плечо.

– Волнуешься? – спрашивает Торрин.

– Ты сам-то как? – после бессонной ночи его глаза покраснели, а плечи опущены в изнеможении.

– Лучше не бывает! – восклицает он без тени неудовольствия. – Не думай о вчерашнем вечере. Я сделал бы что угодно, лишь бы провести с тобой больше времени.

К моим щекам приливает румянец. Я отвечаю на его первый вопрос:

– Я не нервничаю. А ты сам?

– Конечно же, я нервничаю. Все смотрят на меня. Включая твоего отца.

Понимаю, что он упомянул отца лишь потому, что тот – самый важный человек в деревне, однако в душе все же надеюсь, что Торрин планирует ухаживать за мной и поэтому желает произвести хорошее впечатление. Особенно после вчерашнего.

Затем я вспоминаю о своем решении поцеловать его после инициации, и сердце замирает в груди. Нужно выбрать подходящий момент. Не думаю, что у меня хватит смелости сделать это перед всей толпой. Если он меня отвергнет, не хочу иметь лишних свидетелей.

– Почему ты так на меня смотришь? – интересуется юноша.

– Ты здесь единственный достойный внимания, – меня саму удивляет дерзость собственных слов.

Торрин реагирует совершенно спокойно и произносит, пристально глядя на меня:

– Это не так.

Я нервным смешком отвечаю на это заявление.

– Воины, к порядку! – призывает к тишине наставник Беркин, и все замолкают. – В лабиринт ведет несколько дверей, поэтому я разделю вас на группы. Все за мной! Однако не входите, пока не услышите сигнал. Правила испытания просты: к концу следующего часа каждый должен убить как минимум одного зираптора и при этом избежать укуса. Того, кто не выполнит оба условия, ждет изгнание, а также назначение маттугра.

Будущие воины испуганно переглядываются.

Беркин поворачивается к нам спиной, и мы строем следуем за ним. Я чуть не спотыкаюсь от поставленной подножки, однако успеваю вовремя ее перешагнуть.

– Лабиринт – опасное место для грызунов, – шипит Хавард, – там могут таиться не только зирапторы.

Я зло смотрю на неприятеля. Он был бы счастлив, если бы меня изгнали на верную смерть.

– Ты сам-то сможешь разглядеть атакующего зираптора?

Сломанный нос парня опух и стал почти в два раза больше обычного. Вчера на тренировке я и не заметила, что нанесла такой сильный удар, а ночью было слишком темно, чтобы рассмотреть лицо. Хавард огрызается в ответ:

– Ты свое еще получишь!

Он удаляется, и Торрин заступает мне путь, чтобы я не погналась за негодяем.

– Вы четверо войдете здесь, – распоряжается наставник. Он делит нас на группы по мере продвижения вокруг арены.

– Расмира, Торрин, Сигерт и Кол, остаетесь возле этого входа. Желаю удачи, Расмира, хоть она тебе и не понадобится.

– Спасибо, – сухо отвечаю ему, раздраженная, что он опять выделил меня среди остальных ребят.

Торрин тоже хмурится, однако недовольное выражение пропадает, стоит мне приблизиться.

– Непривычно смотреть на лабиринт изнутри, правда? – спрашивает он и достает топор.

Мы все поступаем так же. Сигерт и Кол бросают на меня злобные взгляды и ехидно ухмыляются, словно знают неизвестный мне секрет.

– Стены кажутся выше, – я стараюсь не смотреть на задир.

Металлические двери начинают подниматься, издавая душераздирающий скрип. Пока мы ждем сигнал, я еще раз окидываю взглядом толпу. Отец присоединился к остальной родне, и они все внимательно смотрят на меня. Вот теперь я начинаю нервничать. Мать наблюдает за мной. Я должна выложиться по максимуму и заставить ее гордиться, хоть это и кажется невозможным. Она же не может вечно меня ненавидеть. Как только я пройду посвящение в воины и перееду, мать сможет получить безраздельное внимание отца, которого так жаждет. И все станет на свои места.

Оглушительный рев охотничьего рога перекрывает гомон толпы. Мы с Торрином выбегаем наружу, хотя мое сердце уходит в пятки.

Земля усыпана валунами, поэтому мне приходится высоко поднимать ноги, чтобы не упасть. Сигерт и Кол пытаются нас обогнать. На первой же развилке они сворачивают направо, а мы с Торрином – налево.

Как только они исчезают из виду, мне становится спокойнее. Гораздо проще сосредоточиться, когда рядом верный напарник. Если бы еще мне удалось отбросить мысли о матери…

Низкий рык разносится по всей арене. Кто-то уже встретил зираптора.

– Не отставай! – кричу я, предвкушение охватывает меня. Торрин ускоряет бег, чтобы поравняться со мной. Мы сворачиваем направо, налево, снова налево, затем направо, углубляясь в лабиринт и прислушиваясь к голодному реву зирапторов.

Мы еще раз сворачиваем, и я замечаю черные полосы на боках стремительно движущегося монстра.

– Наконец-то, – с облегчением выдыхаю я. Зираптор останавливается и оборачивается к нам. Высота стоящих на всех четырех лапах чудовищ достигает почти метра. Вместо меха они покрыты блестящим черным панцирем, который прочнее любого кованого доспеха. Я вижу свое отражение в фасеточных, как у насекомого, глазах застывшего передо мной зираптора. Он роет землю когтистой лапой и издает клекот, от которого кровь стынет в жилах. Выпуклые красно-оранжевые глаза монстра останавливаются на мне, он срывается с места и несется к нам, хлеща себя по бокам огромным хвостом.

– Этот – мой! – кричу я Торрину и бегу с топором в руке навстречу хищнику. Кровь стучит в ушах, а дыхание облачком вырывается из груди по утреннему холодку.

Я отваживаюсь взглянуть наверх в попытках разглядеть выражение лица матери. Увижу ли я страх или предвкушение? Смотрит ли она на меня вообще?

Однако все оказывается гораздо хуже.

Равнодушие.

Если я пройду инициацию, то стану самостоятельной женщиной и смогу жить в своем доме. Если же я умру или не справлюсь с испытанием, то навсегда исчезну из ее жизни. Она в любом случае окажется в выигрыше.

Я обращаю внимание на чудовище как раз вовремя. Мой топор врубается в его шею, и я едва сдерживаю отдачу. Налегая всем весом, я заставляю зираптора попятиться и с громким треском пришпиливаю его к каменной стене лабиринта, зажав шею монстра между двойными лезвиями топора.

Мои пальцы нащупывают рычажок на рукоятке, и острый наконечник пронзает создание. Зираптор издает отчаянный клекот, коричневая жидкость струится из его глотки.

Я опираюсь ногой на поверженного врага и вытаскиваю топор и возвращаю острие на место. Зираптор гулко падает на землю, кровь с хлюпаньем толчками вытекает из раны. Но почти немедленно края его раны начинают затягиваться, исцеляться. До того, как чудовище очнется, я заношу топор и отрубаю ему голову – это единственный способ убить зираптора.

Кровь капает с топора, и я снова кидаю взгляд на зрителей. Отец стоя стучит рукоятью топора по земле, выражая одобрение. Все громко топают и кричат. Глаза останавливаются на лице матери. Она по-прежнему наблюдает за мной, и я могу поклясться, что вижу почти незаметный, но все же кивок. Был ли то жест одобрения или она просто склонила голову от разочарования, смиряясь с судьбой?

Я – умелый воин. Она знает, что я выдержу испытание, и ей придется жить со мной в одной деревне. Мать не получит безраздельного внимания отца, пока он будет тренировать и сдувать каждую пылинку с ненаглядной дочери.

– Отличная работа, – произносит Торрин, и я оборачиваюсь к нему, – но следующий – мой. – В его голосе слышится предвкушение.

– Конечно. Хотя держу пари, что к концу инициации смогу прикончить больше монстров, чем ты.

Мы возобновляем поиски чудовищ, бегом сворачивая в ответвления лабиринта.

– Значит, готова поспорить, что выиграешь?

– Само собой.

– И что ты хочешь в случае победы? – спрашивает он.

Я знаю, чего хочу, но мне не хватает смелости заявить об этом вслух. Лучше пусть поцелуй будет сюрпризом.

– Если я выиграю, будешь чистить мой топор после испытания и весь первый месяц нашего патрулирования границ деревни.

– Это будет несложно.

– Ну а ты что хочешь в случае победы? – задаю вопрос напарнику.

– Мне…

Черный комок приземляется прямо на спину Торрину. На секунду я замираю в ужасе, с трудом веря глазам. Он просто не может умереть, он мне нужен!

Спустя мгновение я бросаюсь на помощь, хватаю зираптора голыми руками и отбрасываю в сторону. Чудовище очень тяжелое и отлетает всего на пару метров. Но к этому времен Торрин уже оборачивается с горящими глазами и топором наперевес. Он делает замах, отсекает зираптору переднюю лапу и продолжает наносить удары по шее, пока не отрубает голову.

– Торрин… – мой голос лишь чуть громче шепота. Я не могу оторвать взгляд от капелек крови на шее парня. Скорее всего, он меня даже не слышит из-за криков толпы.

– Все в порядке. Это всего лишь следы от когтей. Ему не удалось меня укусить.

Я проверяю сама, не осмеливаясь надеяться. Оттягиваю доспехи на его спине и стараюсь лучше разглядеть обнажившуюся кожу. Действительно, следы когтей. Тем более, если бы Торрина укусили, его бы уже трясло от попавшего в кровь яда.

Я с облегчением выдыхаю.

– Ты что, мне и правда не поверила? Или просто захотела посмотреть на мои мускулы?

Я пристально на него смотрю:

– Не смей больше меня так пугать!

– Хорошо, не буду. Давай же, идем. Самое сложное позади. Осталось лишь выжить и не дать себя покусать.

Мы снова пускаемся бегом по лабиринту. Несмотря на испуг, нам не терпится уложить еще парочку хищников.

– Что ты собирался сказать? – итересуюсь я. – Что попросишь в качестве награды?

– Очень просто. Я хочу, чтобы ты замолвила за меня словечко перед отцом.

– Ясно. – Просьба очень практичная, но мне не нравится, что он хочет воспользоваться положением отца.

– Не хмурься, Расмира. Я хочу, чтобы ты замолвила за меня словечко, чтобы я мог ухаживать за тобой.

Топор чуть не падает у меня из рук.

– Чему ты так удивляешься?

– Просто расстроена, что теперь придется дать тебе выиграть.

Он улыбается, и будущее кажется безоблачным. Мне уже неважно, что мать меня ненавидит. Что наставники хвалят лишь из-за моего положения. Что отец видит во мне только наследника. Все, что мне нужно, это иметь возможность защищать деревню, видеться с сестрами и встречаться с Торрином.

Мы сворачиваем за угол и намертво застываем.

Пять зирапторов блокируют проход, будто нарочно устроили нам засаду.

При виде нас они разражаются зловещим клекотом, и меня пробирает мороз по коже.

– Тот, в центре, просто огромный, – присвистывает Торрин.

Я лишь крепче сжимаю секиру.

– Значит, им займусь я, а тебе останутся птенцы.

Торрин хмыкает. Остальные чудовища едва ли тянут на недавно вылупившихся, они невелики лишь по сравнению с самым крупным.

– Логичнее будет, – заявляет напарник, – если кто-то сразится с тремя маленькими, а кто-то возьмет на себя двух остальных.

– Не думаю, что они предоставят нам право выбора.

Будто соглашаясь со мной, все монстры разом устремляются к Торрину, смещаясь влево по проходу. Стараюсь не принимать это как оскорбление. Все-таки парень выше и мощнее. Я же, хоть и не являюсь хрупкой и миниатюрной, должно быть, не выгляжу серьезной угрозой.

Как же они ошибаются.

– Расмира, не поможешь? – в голосе Торрина нет страха, скорее предвкушение, но шансы один к пяти никому не понравятся.

– Может, наперегонки от них? Мне всего лишь нужно бежать быстрее тебя, чтобы победить.

Торрин показывает мне неприличный жест, и по реакции публики я понимаю, что многие это заметили.

Торрин пытается состроить угрожающую гримасу. Я заливаюсь смехом и подбегаю к нему на секунду раньше, чем зирапторы. Они всей группой несутся на нас с разверстыми пастями, усеянными рядами сверкающих острых зубов.

Я выставляю секиру перед собой плашмя на вытянутых руках, чтобы зацепить сразу трех монстров. Приходится упереться ногами в землю, чтобы не упасть при столкновении. Наконечник топора глубоко впивается в глотку одного из зирапторов, противоположной стороной попадает второму в шею, третий же – самый огромный из них – спотыкается о подставленную рукоятку и перелетает через мою голову.

Коричневая кровь раненого в глотку хищника окрашивает древко секиры, но он сразу поднимается на ноги и облизывается, будто приходя в еще большую ярость от вкуса собственной крови. Я замечаю, что из пасти у него выпадает клык. Отлично, одним меньше.

Я делаю замах и глубоко вонзаю топор прямо между глаз раненого чудовища. До того как я успеваю высвободить оружие, огромная тварь нападает на меня сзади. Я изворачиваюсь, подтаскивая за собой насаженного на секиру монстра, и подставляю тушу раненого хищника под удар. Маневр позволяет одновременно сбить атакующего зираптора с ног и вытащить топор.

Последний из троицы до сих пор лежит на земле и хрипит от сильного удара древка по шее. Я подбегаю, заношу топор и с силой опускаю его. Голова откатывается в сторону, коричневая жидкость заливает землю кругом.

Зрители ободряюще свистят с амфитеатра.

Я проверяю, как дела у Торрина. Его топор мелькает в воздухе, удерживая на расстоянии сразу двух монстров.

– Твои до сих пор живы? – поддразниваю я. – Ну же, я уже убила одного из своих трех, один из которых, между прочим, так разозливший тебя громила.

– Возьми с полки пирожок! – зло кричит напарник в ответ.

Я лишь усмехаюсь и поворачиваюсь, чтобы встретиться с уже поднявшимися на ноги зирапторами. Крепче перехватываю такую удобную кожаную рукоять топора. Когда я держу его, то чувствую себя сильной, почти всемогущей. Кровь бурлит в жилах от упоения схваткой, и я с нетерпением жду следующего нападения.

Раненый монстр уже исцелился. Бронированная шкура затянулась настолько безупречно, что сложно определить, где была рана.

Глаза гиганта отсвечивают оранжевым в прямых солнечных лучах. Из пасти у него течет слюна.

– Отведай-ка вот это угощение! – выкрикиваю я и наношу удар секирой по зираптору. Тот отскакивает и снова атакует меня. Одна из его когтистых лап дотягивается до нагрудной пластины моего доспеха и высекает сноп искр. Явно напуганный хищник издает злобный клекот при их виде. Я использую его замешательство и наношу еще один удар.

Топор врезается в плечо, и краем глаза я замечаю, что второй зираптор готовится напасть снова. Одним слитным движением я резко высвобождаю оружие, разворачиваюсь и отрубаю меньшему из монстров голову.

Остается только огромный самец.

Он настороженно осматривает двух мертвых товарищей, которых я убила, и…

Убегает в ту сторону, откуда мы с Торрином пришли.

– Эй, немедленно вернись! – изо всех сил кричу я ему и делаю шаг в сторону беглеца.

Торрин хватает меня за руку и останавливает.

– Оставь его в покое, Расмира. Давай лучше проверим, удастся ли нам дойти до центра лабиринта к концу часа.

Я вытираю свой окровавленный топор о его кожаные штаны над поножами. Он отстраняется:

– Фу, ну и гадость!

Я ухмыляюсь.

– Беги первым.

До центра лабиринта оказывается совсем недалеко. Мы выскакиваем на широкую площадку, на которой, похоже, собрались уже все остальные парни. Они сражаются с зирапторами, некоторые сразу с двумя или тремя. Торрин немедленно вступает в схватку, будто и не пострадал от ран. Я следую его примеру. Час скоро должен истечь, и я не собираюсь упускать ни минуты бесценного опыта. Это прекрасная возможность показать всем, на что я способна.

Зирапторы повсюду. Чудо, что мы встретили нескольких хищников в глубине лабиринта. Но у них нет ни единого шанса уцелеть: последние десять лет нас натаскивали их убивать.

Топоры взлетают и головы катятся с плеч. Коричневая кровь повсюду. Это отвратительно и возбуждающе, и дарит пьянящее чувство свободы. Мне все равно, что волосы слиплись от крови. Все равно, что Хавард пройдет испытание и продолжит усложнять мне жизнь. Все равно, что мать меня не поддерживает. Через несколько секунд меня признают полноправной женщиной, и я буду вольна жить отдельно. А Торрин будет за мной ухаживать.

Все изменится.

Я наступаю на валяющуюся под ногами голову и чуть не теряю равновесие. Выдавливаю сердитый смешок и иду дальше в сторону ближайшего монстра.

Торрин незаметно подбирается совсем близко ко мне. В обеих руках он держит по голове зираптора.

– Расмира, – произносит он тонким голоском, шевеля одной из голов, словно слова исходят из ее пасти. – Торрин прикончил восемь монстров. А ты?

Я безуспешно пытаюсь не рассмеяться, глядя на это представление.

– Мы вынуждены их убивать, но это не означает… – начинаю я.

Меня прерывает громкий вскрик. Все зрители наклоняются вперед и стараются рассмотреть что-то в дальней части открытой площадки. Там Хавард сражается с зираптором.

«Неужели его укусили?» – задаюсь я вопросом, в равной степени желая этого и жалея парня.

Но нет. Это был всего лишь боевой клич. Почти наверняка предназначавшийся, чтобы все могли полюбоваться на его безупречную технику при отсечении головы самого громадного зираптора в лабиринте. Того самого, с кем я сражалась до этого. Он каким-то образом пробрался в центр лабиринта. В наступившей тишине мы все слышим, как отрубленная голова звучно падает на каменные плиты.

Мою левую руку пронзает острая боль. Я резко вдыхаю и опускаю голову, однако ничего не замечаю. Осматриваюсь кругом. Ни одного зираптора поблизости. И все же, когда я рассматриваю руку, то вижу…

Нет. Не может быть!

Первое, что я делаю – разглядываю сидящих, заметил ли кто-то, что случилось? Однако все смотрят на Хаварда, наблюдая за его победой.

Все, кроме матери. Она внимательно следит за мной, словно на арене больше никого нет.

Я начинаю паниковать. Не понимаю, что произошло? Откуда на коже появились отметины от зубов? Кожаный рукав между пластинами доспехов порван. Каким образом…

Наконец, мой взгляд падает на зажатую в руке Торрина голову зираптора. Только теперь ее клыки покрыты красным. Моей кровью.

Поначалу я имею глупость думать, что напарник случайно на меня наткнулся. Но затем я собираю остатки воли в кулак и поднимаю глаза, чтобы посмотреть ему в лицо. От его выражения мой мир разлетается на мелкие осколки. Оно холодное. Безжалостное. Триумфальное.

Поймав мой взгляд, он произносит:

– Твоя жизнь окончена, Раска-Ласка.

Глава 4


Горн возвещает окончание обряда инициации. Подъемные механизмы убирают разделяющие перегородки лабиринта, и опытные воины высыпают на арену, чтобы покончить с уцелевшими зирапторами. Через амфитеатр то и дело прокатываются одобрительные выкрики зрителей, которые отмечают каждого убитого хищника. Отец с сестрами отделяются от толпы и спешат ко мне.

В глупой попытке оттянуть неизбежное я прячу левую руку за спину, будто это может спасти от распространения яда по венам.

Торрин неспешно подходит к Хаварду и дружески хлопает его по спине, затем что-то шепчет на ухо. Они оба поворачиваются в мою сторону и смеются.

Я должна хоть что-то сказать. Что-то сделать. Но я ничего не предпринимаю. Тело до сих пор охвачено горячкой сражения, желанием бежать и убивать. Однако разум словно в спячке. Я могу лишь беспомощно смотреть на Торрина с Хавардом в попытке осознать произошедшее. В попытке понять, что же теперь меня ждет.

Затем начинает действовать яд.

И я мешком оседаю на землю.

Мышцы горят от боли, она жалит все сильнее, постепенно охватывая все тело. Руки и ноги сводит, доспехи скрежещут по камням, а голова безвольно перекатывается из стороны в сторону.

Небо сливается в одну голубую полосу.

Во рту – вкус земли.

Карие глаза Торрина.

– Расмиру укусил зираптор! – объявляет он во всеуслышание.

Приветственные крики и топот стихают, все внимание переключается на меня.

Мне становится дурно. Но не от яда. От унижения.

Какой же я оказалась наивной!

Торрин – великолепный актер. Все задиры открыто меня презирали, и мне даже в голову не приходило, что их ненависть может прятаться за фасадом дружбы.

Пока я лежу на земле, не в состоянии контро-лировать свое собственное тело, перед глазами мелькают не замеченные ранее сцены: Торрин с Хавардом планируют предательство, Торрина передергивает, когда он берет меня за руку, ехидные улыбки Хаварда при виде нас с Торрином, Торрин и Хавард смеются над моей доверчивостью.

Теперь истина становится совершенно очевидной.

Торрин терпел мое общество целых шесть недель, притворялся другом и даже больше чем другом, я подпустила его достаточно близко в день инициации для осуществления их замысла.

А я еще планировала на сегодня свой первый поцелуй!

В горле стоит ком, и я начинаю задыхаться, по-прежнему глядя в небо, не способная пошевелиться.

Пока кто-то не приходит мне на помощь и не переворачивает на бок.

– Разойдитесь! – выкрикивает Иррения. – Вы что, все с ума посходили?

Она укладывает мою голову себе на колени, придерживая ее, и мы ждем, пока действие яда закончится.

Где же отец?

– Все будет хорошо, – успокаивает меня сестра, гладя по волосам. – Через несколько минут все пройдет.

Она – целитель и видит множество укусов каждый день, навещая воинов. Но зачем она меня обманывает? Судороги, может, скоро и прекратятся.

Но ничего хорошего меня точно не ждет.

* * *

Наконец я начинаю вновь чувствовать свое тело. А вместе с тем и оглушительную боль в мышцах, которые горят, словно в огне. Я измотана и с трудом шевелюсь, но поднимаюсь на ноги в попытке вернуть себе хоть часть достоинства. Я утираю натекшую во время паралича слюну рукавом.

Затем взгляд падает на Торрина.

Мне хочется свернуться клубком и спрятаться от всего мира, от стыда, от воспоминаний о предательстве. От всего, что со мной произошло.

Но затем во мне вспыхивает ярость, ярко и внезапно, словно от удара молнии. Она ослепляет меня, и я даже не замечаю, как предатель растягивается во весь рост на земле. Должно быть, я врезала ему под дых.

– Подонок! Отвратительный, жалкий, лживый червь! – я наношу удары, докуда могу дотянуться. Ему повезло, что топор выпал из моей руки, как только подействовал яд, иначе я давно отрубила бы предателю голову. Теперь же я выбила из него весь дух, и он не может защищаться. Его так называемые дружки лишь смеются, наслаждаясь представлением. Я не удостаиваю их взглядом в стремлении превратить Торрина в отбивную, чтобы даже родная мать не смогла его узнать.

Чьи-то сильные руки оттаскивают меня.

– Расмира! – рычит мой отец.

Я стараюсь вырваться. Торрин должен понести наказание. Это он должен корчиться на земле, пока все глазеют на его позор.

– Успокойся сейчас же!

– Он меня подставил! – кричу я. – Меня не укусили, это он подстроил. Все они…

Он влепляет мне пощечину.

Крайнее изумление заставляет меня отвлечься от мысли о необходимости оправдаться. Отец никогда раньше меня не бил. Ему этого и не требовалось: я всегда была идеальным ребенком. Его любимицей. Теперь же в его глазах я вижу лишь разочарование. Озлобление. А еще ненависть. Будто это его поджидает участь обреченного на смерть в Лихоземье.

Я успокаиваюсь, медленно вдыхая и выдыхая. Затем стараюсь еще раз объяснить всем, что же произошло на самом деле.

– Меня не кусали зирапторы. Это он поранил меня зубами убитого монстра. Они хотят, чтобы меня изгнали из деревни. Клянусь, отец, так и было.

За спиной отца стоит совет старейшин. Самый старый и мудрый из них громко спрашивает:

– Кто-нибудь может подтвердить правдивость истории Расмиры? Кто-то это видел?

Я оглядываюсь и осознаю, зачем Хавард издал тогда боевой клич. Он отвлек внимание на себя, и стоящий совсем близко Торрин смог осуществить свой план незаметно.

Я смотрю на мать.

Она все видела. Я это точно знаю. Она может спасти мне жизнь.

– Мама? – с мольбой обращаюсь я к ней.

На ее лице написана нерешительность. Ей предстоит сделать важный выбор, который может изменить обе наших жизни.

В конце концов она заявляет:

– Богиня запрещает нам лгать, поэтому я не могу этого сделать, даже ради дочери. Я ничего не видела.

Исчезает последняя надежда, за которую я так отчаянно цеплялась. И я исчезаю вместе с ней. Мой мир рухнул, и я теперь – лишь обрывки разрозненных мыслей.

Почти невероятно, что ни один человек не заметил произошедшего, однако никто не спешит оспорить слова матери. Она же первая красавица деревни и жена вождя. А теперь еще и должница всякого, кто знает истину.

– Ну что же, – роняет отец лишенным всяких эмоций голосом. – Расмира Бендраугго, дочь Торлона, ты приговорена к изгнанию из деревни. Тебе дается время до следующего утра, чтобы собраться. Завтра совет назначит тебе маттугр.

* * *

У меня уходят все силы на то, чтобы просто переставлять ноги. Я чувствую, как сотни осуждающих взглядов прожигают во мне дыру. Ступив за порог дома, я позволяю себе расслабиться, опускаю плечи и свешиваю голову.

Медленно бреду в свою спальню. Мне нужно собрать вещи.

Мне не хватает воздуха.

Мысли путаются, когда я пытаюсь вспомнить, какие припасы мне понадобятся в Лихоземье. Запасные доспехи, шкуры, еда, свечи, кремень и кресало, мыло, фляга для воды, одеяло, точильный камень, масло.

Я встаю на колени, чтобы достать кожаный мешок для вещей из-под кровати. Вместо этого взгляд падает на шкатулку с украшениями. С серьгами, которые мне подарила мать.

В ярости я хватаю шкатулку и швыряю ее через всю комнату. В ушах звенит от крика. Моего собственного крика.

Ящик разлетается от удара о стену, и яркий солнечный свет отбрасывает разноцветные блики от разбросанных украшений. Я срываю топор со спины и роняю его на пол. Ударяю кулаком по набитой перьями подушке. В глазах и носу щиплет.

Я забиваюсь в самый дальний угол, где никто не сможет увидеть или услышать мои рыдания.

* * *

Какое-то время я просто лежу на кровати и бездумно смотрю в каменный потолок. Я уже упаковала мешок со всем необходимым. Остается лишь ждать.

Создается ощущение, что память меня подводит. Что я путаю кошмары с явью. Но радостные голоса жителей деревни напоминают мне, что я больше не одна из них. Я не являюсь полноправным членом общества, как остальные ребята моей группы. Я – изгой.

Я слышу хлопнувшую дверь и быстрые шаги. Затем дверь в спальню распахивается, и Иррения влетает внутрь, с трудом удерживая в руках груду разнообразных предметов.

– Прости, что так долго не появлялась, – выдыхает она. – Нужно было кое-что забрать. – Она сгружает вещи на пол и начинает их перебирать. – Это поможет сбить жар, – начинает перечислять сестра, беря в руки склянку с несколькими листьями внутри. – Это уймет боль, – указывает она на бутылочку с розовой жидкостью. – А здесь – мышечный релаксант. Там – средство от инфекции, а эту…

– Иррения…

– Эту настойку нужно добавлять в воду. Так ты будешь получать все необходимые организму питательные вещества. Их сложно будет достать в Лихоземье в достаточном количестве.

Я встаю, подхожу к ней и беру за руки в попытке успокоить.

– Иррения!

– Не перебивай меня! Тебе нужно все запомнить в точности! Это очень важно!

– Как, по-твоему, все снадобья поместятся в мой походный мешок?

– Значит, возьми еще один.

– Я выносливая, конечно, но хотела бы передвигаться не только ползком.

Сестра вскидывает голову.

– Сейчас не время для шуточек! Тебе скоро… Ты скоро будешь… – она разражается слезами.

Я не слишком расположена утешать ее перед лицом скорой смерти, но все же обнимаю ее. Именно Иррения с ее миниатюрной фигуркой больше всех из нас походит на мать. И является ее полной противоположностью во всем остальном.

Она позволяет себя обнимать лишь несколько секунд, а затем отталкивает меня.

– Не надо. Это я должна тебя успокаивать. Я – ужасная сестра. Я… я просто стояла там…

– Ты о чем?

– Мне всего лишь нужно было объявить, что я видела, как тот мальчишка тебя подставил. Неважно, что это неправда, я все равно должна была так поступить. Ради тебя.

У меня наворачиваются на глаза слезы.

– Я не хочу, чтобы ты обманывала людей ради меня. Ты не можешь запятнать свою душу, Иррения!

– И все равно, я должна была это сделать. Я готова ради тебя на все. Я просто растерялась. Испугалась за себя. Я просто отвратительна! Я…

– Хватит! Ты самый далекий от отвратительности человек на земле! А еще из всей деревни лишь ты по-настоящему любишь меня. Ты добрая и хорошая. Мне безумно повезло, что ты – моя сестра.

У Иррении снова начинают капать слезы.

– Но так нечестно! Тебя подставили эти несносные мальчишки…

– Все верно.

Она подхватывает с пола еще один предмет.

– Ну ладно, я не подумала, когда принесла столько лекарств. Но возьми хотя бы это. Я приготовила тебе подарок на прохождение инициации. Теперь… – она запнулась. – Теперь инициация позади, и я могу его вручить.

Она с вымученной улыбкой отдает мне небольшую жестянку. Я беру, открываю и принюхиваюсь.

– Фу, оно коричневое. Навоз, что ли?

– Кое-что получше. Я экспериментировала…

– С навозом?

– Да нет же! С кровью зирапторов.

Вот теперь она привлекла мое внимание.

– Ты бы не посмела!

От ее слез не остается и следа. В ней просыпается целитель.

– Посмела! Если поранишься в Лихоземье, то нанеси этот крем. Порезы и царапины должны зажить моментально. Сломанные кости не срастит и оторванные конечности не восстановит, хоть я и пыталась разобраться, как у зирапторов это получается. И до сих пор пытаюсь, но…

Я сжимаю ее в объятиях и не даю закончить предложение.

– Чудесный подарок. Уверена, мне пригодится.

Возможно, теперь я смогу продержаться вне деревни на день дольше. Сердце сжимается от боли: осталось совсем немного времени, и мне придется отпустить сестру навсегда.

* * *

Ничего удивительного, что в ту ночь мне не удается сомкнуть глаз. Я почти решаюсь покинуть деревню, пока все остальные спят. Так мне не придется встречаться со всей толпой утром. Но если я не останусь, то не услышу свое задание. Тогда я потеряю всякую надежду когда-либо вернуться домой, упущу шанс на восстановление чести и возможность попасть на небеса к богине.

К тому же у меня точно не получится уйти, не разбудив Иррению. Она отказалась спать в своей постели и заявила, что останется со мной, пока это возможно.

Птицы за окном громко чирикают, отсчитывая последние секунды моей безопасной жизни в деревне. Я ненадолго прикрываю глаза, но тут же воочию вижу отцовское лицо. Выражение разочарования, унижения и гнева на нем. И все из-за меня.

Могла ли я ошибаться? Могла ли принять за гнев обычное удивление? Разве мог отец так быстро отвернуться от меня? Спустя столько лет тренировок, которые нас сблизили.

Я вспоминаю день, когда наши отношения изменились. Это произошло десять лет назад. В тот же день я осознала: мать никогда не сможет больше меня любить.

Меня всегда дразнили за нескладную фигуру. Даже в детстве у меня были широкие плечи, коренастое и мускулистое телосложение. Я знала, что не похожа на сестер, а ровесники не забывали об этом напоминать. Отец тогда почти не обращал на меня внимания, ведь я была всего лишь дочерью номер шесть. Шестым крушением надежд. У него никогда не было на меня времени.

Мне быстро надоело, что меня дразнят за внешность, которую я унаследовала от отца, а он даже не смотрит на меня.

В конце того года всех восьмилеток выстроили в линию и приказали выбрать будущее ремесло. Дети по очереди подходили к отцу и объявляли, чем они планируют заниматься всю оставшуюся жизнь. Затем их отправляли к наставнику учиться выбранному делу.

Когда настал мой черед, отец посмотрел на меня буквально мгновение и сразу отвел взгляд, словно стыдился моего существования, и тогда я произнесла:

– Я хочу быть воительницей.

Помню, как сама была поражена сказанным. Я планировала стать ювелиром, как мать и сестры.

Но тогда отец впервые по-настоящему на меня посмотрел. Впервые меня заметил.

– Расмира, не отнимай у нас время. Назови реальное для себя занятие.

Я не отвела глаз и постаралась вести себя уверенно.

– Дай мне свой топор.

Отец выполнил просьбу, несмотря на недовольные взгляды и смешки деревенских жителей. Он достал из перевязи на спине топор, который не могли сдвинуть даже Иррения и Ашари, и протянул его мне.

Я приняла оружие. Подняла его над головой. А затем бросила так, что топор вонзился в ствол ближайшего дерева.

Я ощутила правильность этого действия. Я бесконечно наслаждалась изготовлением безделушек, но именно это было делом всей жизни. Особенно теперь, когда отец смотрел на меня с гордостью. И я повторила:

– Я хочу стать воительницей.

Отец сам отвел меня к наставнику Беркину. По пути он сообщил мне:

– Во всем слушайся наставника Беркина. Если ты справишься и станешь лучшей в группе, то я назначу тебя своим наследником и следующим правителем деревни.

С тех пор я завладела вниманием отца безраздельно. Он следил за моими тренировками и сам давал наставления, разговаривал и, наверное, даже по-своему любил. Мать же потеряла мужа. Когда она осознала, что пути назад нет, то стала относиться ко мне так же, как отец относился к ней самой. Я стала изгоем, объектом для насмешек и придирок по всяким мелочам. Я стала постоянным источником ее разочарования.

Я находила утешение в оттачивании мастерства обращения с оружием, но это лишь отдаляло нас друг от друга еще сильнее.

Я не совершила ровным счетом ничего, чтобы заслужить ненависть собственной матери. Каким образом я могла повлиять на поведение отца? Я пыталась его игнорировать, чтобы заставить лучше обращаться с женой, но тогда со мной не разговаривали оба родителя. Этого я вынести не могла.

Похоже, я так отдалилась от матери, что она предпочла рискнуть бессмертием души, лишь бы не провести остаток жизни с нелюбимой дочерью.

Но не отец! Я – его гордость и отрада. Он не отправит меня в Лихоземье с невыполнимым заданием. Он не сможет так поступить. Ему нужен наследник. Ему нужна я, чтобы передать бразды правления деревней. Он не разрешит совету назначить мне слишком сложное испытание. Наверняка оно будет сложным, но выполнимым. То, что я смогу быстро выполнить и вернуться домой с честью.

С этой мыслью я, наконец, задремала.

* * *

Я остро чувствую на себе взгляды окружающих по пути на центральную площадь. За плечами у меня навьючен вещевой мешок и секира в перевязи. Рядом шагает Иррения, однако она молчит. Да и вряд ли можно что-то сказать идущему на смерть человеку.

Я стараюсь отогнать мрачные мысли. Я иду не на смерть. Отец меня выручит. Он меня любит и сумеет убедить совет.

Этим утром воздух необычайно морозный, и у меня по всему телу пробегают мурашки, несмотря на теплые меха. Я замечаю колыхание жесткой травы, разлетающиеся у меня из-под ног камешки и жужжание насекомых, особенно отчетливо разносящееся в утренней тишине. Сестра сжимает мою руку в безмолвной попытке поддержать, пока я иду сквозь глазеющую толпу.

– Неважно, что они думают. Богиня – свидетель произошедшего. Ты попадешь в рай, как и должно быть. Я не смогу жить счастливо без на-дежды на встречу.

– Спасибо тебе, сестренка.

– Ты постараешься выполнить его во что бы то ни стало, поняла?

– Выполнить что?

– Порученное задание. Каким бы оно ни было. Обещай! Обещай вернуться ко мне!

Она снова готова разрыдаться, поэтому я быстро отвечаю:

– Да, я обещаю. Я постараюсь выполнить испытание.

Я и сама не уверена, были ли эти слова ложью.

* * *

– Расмира Бендраугго, дочь Торлона, подойди.

Уже второй раз отец обращается ко мне подобным образом. Будто не является упомянутым Торлоном. Должно быть, он просто притворяется. Делает вид, что не держит любимчиков, до объявления маттугра. Я твержу так про себя, чтобы не дать угаснуть последним искрам надежды.

Кажется, вся деревня явилась посмотреть, как меня отправляют в ссылку. Кол, Сигерт, Хавард и Торрин оказываются в передних рядах. Они передают друг другу кулек с семенами мырквы и сплевывают их шелуху на землю, будто собрались поглазеть на одно из актерских представлений.

Почему так тихо? Даже дети не шепчутся в стоящей передо мной полукругом цепочке людей. Не слышно ничего, кроме щелканья этих проклятых семян.

Я делаю шаг вперед и пристально смотрю на отца.

– Расмира… – он запинается и позволяет сорвавшемуся голосу на короткое мгновение выдать его настоящие чувства.

Я совершаю ошибку, посмотрев на стоящую слева от него мать. Она старается спрятать улыбку, но я все вижу. Мать в восторге от всей ситуации.

– Расмира, – делает отец еще одну попытку, – ты – моя дочь. Я сам тебя обучал, как и наставник Беркин. Нельзя делать скидку на то, что ты девушка. Многие женщины в древности проходили подобные испытания, да и ты сама ничем не уступаешь остальным ровесникам. Войдя в лабиринт, ты приняла на себя ответственность, заявила, что готова быть воином. Ты обманула нас. И так как ты – моя дочь, то тебе назначается особая задача.

Я выпрямилась. Вот оно. Он даст мне выполнимое поручение, и я смогу избежать смерти.

– На протяжении веков, – продолжает отец, – мы были деревней охотников. На нас лежит ответственность снабжать мясом Пераксоло в виде ежегодной Дани. В результате наши дети вынуждены голодать, охотники выбиваются из сил, а дичь в лесах вокруг деревни встречается все реже.

Я запуталась. Я должна буду обеспечить жителей пропитанием? Я могла бы научиться охотиться. Я могу убить зираптора, насколько сложнее может оказаться поимка вальдезавра?

– Поэтому, – объявил отец, – твой маттугр – убить бога Пераксоло.

* * *

Что они хотят?!

Я прокручиваю слова в голове не менее трех раз, пока до меня начинает доходить их смысл.

– Если ты выполнишь возложенную миссию, то будешь удостоена величайшей для любого смертного чести. Пред тобой распахнутся…

Я перестаю слушать. Это не имеет значения. Он не мог сказать ничего, что бы смягчило потрясение.

Я должна убить самое могущественное в наших землях существо.

Как же должен презирать меня отец, чтобы поручить такое?! Он позаботился о том, чтобы я никогда не смогла вернуться домой. Ведь никто не может убить бессмертного бога.

– …настало время покинуть деревню, – тем временем говорит отец. – У тебя было достаточно времени попрощаться со всеми. Отправляйся же, или будешь навеки изгнана из рая Рексасены.

Я не осмеливаюсь взглянуть на лицо матери, чтобы не увидеть радости в ее глазах. Не хочу на это смотреть, как и на лица тех, с кем я тренировалась бок о бок. Мне и без того хватает хруста скорлупок, сопровождающих каждый мой шаг. Я бросаю быстрый взгляд лишь на немногих дорогих мне людей. Салвания, Тормиса, Алара, Ашари и Иррения. Пять сестер прижимаются друг к другу со слезами на лицах, их глаза светятся любовью.

Их образ – последнее, что я вижу, прежде чем повернуться спиной к дому.

Последнее, что я вижу, прежде чем покинуть прежнюю жизнь и отправиться на верную смерть.

Загрузка...