Воин Севера. Сборник остросюжетных рассказов - читать онлайн

Воин Севера

Харальду Краснозубому не повезло четырежды. Первый раз, когда он лишился лучшего лоцмана. Бьерн Счастливый перебрал пива на пирушке и в запальчивости обозвал Гунара Длиннорукого тупым моржом. Страшное оскорбление для викинга. Длиннорукий немедленно вызвал обидчика на поединок. Напрасно Харальд предлагал за глупца щедрый вергельд – Гунар, как и его вождь, ярл Ивар Бескостный, слишком любил безнаказанно проливать кровь.

На хольмганг пришло мало народу: лишь мрачные хирдманы Харальда и несколько дружков Длиннорукого. Все понимали – зрелищного поединка не будет. Свей Гунар был очень хорошим воином. В насмешку над противником, он даже не снял рубаху и не взял в руку щит. Молнией сверкнуло лезвие меча, и голова несчастного лоцмана покатилась по земле. Гунар склонился над убитым и издевательски спросил: «Эй, ты чего лежишь? Ты что, умер?». При этом свей глумливо поддел сапогом голову Бьерна.

Такое неуважение к мертвому вызвало бурю возмущения среди викингов. С трудом Харальд удержал своих людей от необдуманных действий. Не хватало, чтобы Гунар убил еще нескольких.

Так он лишился Бьерна, который носил гордое прозвище Счастливый за умение находить фарватер даже в незнакомых заливах. И это накануне Великого похода, который затеял сам конунг Рагнар Волосатые штаны.

Пришлось взять другого лоцмана. Тот не был Счастливым. В этом Краснозубый убедился, когда драккар сел на мель. Напрасно Харальд возносил молитвы Ньерну и бросал за борт щедрые подношения. Очевидно, скандинавскому богу морей было наплевать на франкскую речку Луару. Зато от души повеселился злонравный Эгир. В плеске волн ярл отчетливо услышал его шелестящий смех.

В результате они потеряли время, и все сокровища достались более удачливым. Краснозубый был в бешенстве. Он видел насмешливые физиономии других ярлов, видел, как велика их добыча, и в ярости сжимал кулаки. Всегда внешне спокойный, Харальд сейчас напоминал пробудившийся вулкан: глаза пылают, на красной роже выступили капельки пота, бородища дыбом, а крепкие пальцы беспрестанно теребят рукоять меча. Какой-то хускарл глянул на него с озорной веселостью и потряс в воздухе целой вязанкой жемчужных бус. Краснозубый воспринял это как вызов и, коротко рыкнув, двинулся на обидчика. В этот момент на его плечо опустилась тяжелая рука хёвдинга Торстейна Вилобородого.

– Погоди, Харальд.

– Чего тебе?! – взревел Краснозубый, не сводя яростных глаз с насмешливого хускарла.

– Мы с парнями подумали – негоже нам глотать слюни, как несмышлёным дренгам. Истинный воин всегда найдет добычу. В Валланде много богатых городов.

Харальд нахмурился:

– О чем ты?

– Поднимемся вверх по реке. Пока инглинги делят добычу, что помешает нам пошарить по побережью. Глядишь, и себя не обидим.

Краснозубый размышлял недолго.

– Собирай всех. Уходим.

Три драккара Харальда, не привлекая излишнего внимания, снялись с якоря и покинули пылающий Нант, где сыновья Рагнара Ландброка предавались кровавым оргиям, убивая мужчин и насилуя женщин. Безумное веселье продлится несколько дней, после чего в богатейшем франкском городе не останется ни одного живого человека. Рагнарсонам не нужны рабы. Ведь впереди их ждет куш посерьёзнее – Париж.

Уж если богам вздумалось поиздеваться над незадачливыми смертными, делают это они с особой изощренностью. Харальду снова не повезло. Туман, на который он так рассчитывал, рассеялся, как рассеялись и надежды на внезапную атаку. Вдобавок глазастый пастушок рассмотрел на горизонте чужие полосатые паруса и стрелой помчался в город рассказать о незваных гостях.

Барон Ваннский насмешливо крутил пальцами длинный ус:

– Всего три корабля. На что рассчитывают эти северные дикари?

– Один из них большой, – мрачно заметил командир гарнизона шевалье де Вилье. – Всего, примерно, полтораста гребцов. Слава Богу, что войско графа Анжерского уже на подходе. Сир, надо срочно организовать оборону.

Барон едва не поперхнулся от возмущения:

– Оборону?! Ты в своем уме?! Сто пятьдесят разбойников супротив наших семи сотен солдат?! Да мы раздавим их, как мокриц! Немедленно трубить общий сбор!

– Сир, это неразумно. Вы не знаете, на что способны норманны. Поверьте, сто пятьдесят воинов – это очень много.

Но барон уже не слушал. Мысленно он показывал графу Анжерскому трофеи в виде изрубленных тел викингов.

– Это хорошо, что берег высокий. С воды они нас не увидят, – бормотал барон. – Мы затаимся, а когда они высадятся – ударим. Сначала лучники, потом мечники. Я сам поведу солдат в атаку.

В хирде хёвдинга Торстейна Вилобородого было тридцать четыре воина. Умелые и опытные рубаки. В тридцати трех хевдинг не сомневался, знал их не первый год, а вот тридцать четвертый был, по мнению вождя, балластом. Звался этот двухметровый рыжебородый детина Сигурд Белоглазый и за плечами имел лишь один подвиг, когда убил кулаком ручного медведя. Зря он это сделал, ибо отец Сигурда был берсерком, и медведь являлся тотемным зверем их рода. Не оттого ли все, что ни делал Сигурд Олафсон, выходило из рук вон плохо. Насколько помнил хевдинг, этот здоровяк не победил ни в одном поединке, не одержал вверх ни в одном единоборстве, исключая борьбу, совершенно не умел стрелять из лука и плавал хуже любого дренга. Именно поэтому Белоглазый, достигнув солидного для викинга возраста – этой весной ему исполнилось тридцать лет – не участвовал ни в одном военном походе и махал мечом лишь в междоусобных войнах своего ярла. Впрочем, и в них он не снискал воинской славы. Единственно, в чем ему повезло, так это в любви. На него положила глаз сестра Торстейна – толстушка Брунхильда. И как хевдинг ни противился – пришлось сыграть свадьбу. Она-то и потребовала от брата не позорить любимого муженька и взять с собой в поход. Глаза у Брунхильды всегда были завидущие, небось, надеется на сказочные подарки, что добудет этот недотепа.

Торстейн оглянулся на Сигурда и печально вздохнул. Единственный глаз хирдмана просто лучился счастьем, другой затянуло отвратительное бельмо, за что он и получил свое прозвище.

Белоглазый улыбался, без напряга выжимая тяжелое дубовое весло и щурился, как придурок. Хевдинг в который раз отругал себя за то, что поддался уговорам глупой женщины и взял в поход такого никудышного воина. «Неумеха, да еще и одноглазый! Впрочем, причем здесь одноглазый? У Великого Одина тоже нет левого глаза». От неудачного сравнения Торстейн нахмурился и опасливо взглянул на небо.

Рядом с хевдингом, под форштевнем, уже украшенным позолоченной драконьей мордой, сидел варяг Мелигаст – лучший воин хирда. Этот, по обыкновению, расчесывал длиннющие, свисающие до груди усы, костяным гребнем. Делал он это неторопливо и основательно. «Видать, готовится к битве. Сейчас закончит с усами и примется за чуб, торчащий из бритого черепа, словно лошадиный хвост. Странные эти варяги, но воины отменные. Не многие умеют так плясать обоими мечами, как Мелигаст. Не зря он носит прозвище «Двоерукий». Хорошее настроение понемногу возвращалось к хевдингу. Даже Белоглазый больше не вызывал раздражения.

С головного драккара Харальда протяжно пропел рожок.

– Дошли. Слава богам, – Произнес Торстейн и усмехнулся.

На корабле ярла гребцы подняли весла, давая двум остальным судам возможность приблизиться. К берегу все три драккара подошли одновременно. Словно трехголовый дракон вылезал из моря на сушу.

По сигналу предводителя викинги спрыгивали с бортов и спешно брели по колено в воде к чужому берегу.

– Сир, прикажите лучникам начать стрелять! – зашипел в ухо барону шевалье де Вилье. – Мы упустим время!

– Нет. Пусть эти разбойники соберутся в кучу! Вот тогда всех разом и накроем!

Сигурд Белогзлазый вместе с остальными покинул корабль и, рыча от возбуждения, несся по воде, поднимая фонтаны брызг. В этот миг по ушам резанул чей-то крик:

– Вальхи! Вальхи сверху!

Сигурд поднял голову и увидел, как на высоком утесе встают в рост вражеские лучники. А в следующий миг со всех сторон засвистели стрелы. Справа от Белоглазого со стрелой в глазу повалился дан Кнут. Норегу Свену прострелили предплечье. У самого Сигурда закровянило шею от пореза стальным трехгранным наконечником. Рев ярла, подобный морскому прибою, сокрушающему скалы, вывел его из оцепенения.

– Сомкнуть щиты! Делай крышу!

Непременное условие любого скандинавского подразделения – четкое знание каждым воином своего места в строю. Белоглазый привычно бухнулся на колени, выставив перед собой щит. Сверху внахлест его прикрыл щит, стоявшего сзади товарища. Третий ряд викингов взметнул щиты вверх. В считанные мгновения образовалась непробиваемая деревянная конструкция, утыканная, словно еж, франкскими стрелами.

– Мечники, вперед! – закричал барон Ваннский. – Бей разбойников!

Лавина солдат, словно вытряхнутый из горшка горох, покатилась с утеса, подбадривая себя криками и улюлюканьем. Вот только найти прорехи в монолитном деревянном чудовище оказалось совсем непросто. Франки с остервенением рубили мечами огромные цветастые щиты, вырывая из них узкие щепки, пинали ногами и яростно ругались.

Норманны молчали. Но их безмолвие было недолгим. По сигналу ярла воины второго ряда неожиданно раздвинули щиты. Из узких щелей стремительно, словно бросок змеи, вынырнули короткие копья, с характерным хэканьем вонзились в тела врагов и вновь спрятались за сомкнутыми щитами. Десятки солдат замертво повалились на землю. Пространство заполнилось воплями и хрипами раненых. Разозленные вальхи, переступая через тела убитых товарищей, вновь кинулись в атаку. И вновь повторился страшный маневр норманнов. Число убитых франков стремительно множилось.

На утесе Вилье тронул за плечо побледневшего барона:

– Сир, прикажите солдатам отступать! Нам их не победить!

Барон попытался что-то сказать, но лишь ткнул дрожащим пальцем вниз. А там происходило непонятное. Деревянная стена викингов вдруг пришла в движение, разъединилась, рассекая войско франков на две части.

Раздался волчий вой полутора сотен норманнских глоток и пошло «веселье».

Варяг Мелигаст первым покинул строй, выхватил из-за спины два меча, захохотал, и, совершив длинный прыжок, оказался в самой гуще врагов, и заплясал, закружился на месте, сея вокруг себя смерть и ужас. Молниями засверкали клинки в кровавом облаке, полетели в разные стороны отрубленные конечности, заголосили и захрипели раненые. А волчий вой достиг небывалой высоты и ярости.

Белоглазый снес голову своему первому врагу и, проследив, как она полетела по воздуху, оставляя за собой шлейф крови, засмеялся. Он испытал настоящую эйфорию от сражения. Убивать франков оказалось легко и просто. Даже двенадцатилетний дренг из его деревни покрыл бы себя славой. Сигурд сбивал вальхов щитом, рубил мечом наотмашь и хохотал, как сумасшедший. Похоже, другие хирдманы испытывали те же чувства. Кто-то еще продолжал выть по волчьи, но многие уже просто по-разбойничьи свистели, отпускали в адрес врагов обидные шуточки и убивали, убивали.

Мелигаст неожиданно запел. Голос у него был красивый и зычный:

Сигурд не знал варяжского языка, но задорная песня «Двоерукого» ему понравилась. Он пробился к Мелигасту поближе и попробовал подпевать. И хотя, у него получалось лишь: « Гыыыыыыыырх», варяг услышал его, подмигнул и ободряюще рассмеялся.

Сигурд прикончил уже пятого врага, когда отсутствие левого глаза привело его к трагедии. Он не заметил, как сбоку к нему подскочил рослый франк и наотмашь врезал в висок шестопером. Шлем треснул, по щеке Белоглазого скользнул кровавый ручеек, а сам он повалился на землю, как подрубленное дерево.

Мелигаст страшно закричал и разрубил вальха от плеча до пояса. Тот упал сверху на Сигурда. Варяг произнес какие-то ругательства на своем языке, молнии в его руках засверкали с удвоенной силой. Гора трупов у его ног все росла и росла, пока совсем не погребла под собой Белоглазого. Мелигаст больше не пел, он лишь шипел, как рассерженная змея, каждым ударом меча калеча или убивая противника. Раненый солдат, харкая кровью, приподнялся на локте и всадил ему в ногу широкий засапожный нож. Выдернул. Алая струя, толщиной в палец, ударила франка в лицо, он довольно оскалился и умер.

Мелигаст продолжал убивать врагов, но лицо его стремительно бледнело, движения замедлились. Вражеский нож повредил артерию. Варяг покачнулся, медленно осел на колени. Харальд Краснозубый метнулся к своему лучшему воину, присел рядом, обнял за плечи, но глаза Мелигаста уже затуманились.

– Перун… – последнее, что услышал ярл.

Харальд осторожно опустил тело хирдмана на землю и огляделся. Битва закончилась. Оставшиеся франки карабкались на утес, а викинги убивали их в спину. Самое время рвануть вперед и ворваться в город на плечах противника. Но сегодня явно был не его день.

Громкий свист одного из его людей, заставил Краснозубого встрепенуться. Дан Туйво, первым забравшийся на холм, показывал куда-то пальцем и кричал:

– Франки! Много!

Ярл кошкой взлетел на высокий утес и выругался. На западе от города высился лес, и из его недр серебристым ручейком вытекала вражеская колонна. Впереди всадники, за ними пехота. Кольчуги и латы блестят на солнце, аж глазам больно. И их действительно много, слишком много.

Лицо Харальда почернело от ярости.

– Всем на драккары! Уходим!

Норманны спешно грузили на корабли погибших, их оказалось одиннадцать. Целых одиннадцать отменных рубак, отдавших свои жизни неизвестно за что. «О, Один, за что ты караешь меня?».

Запыхавшийся Торстейн Вилобородый подскочил к ярлу, затараторил:

– У меня пропал Сигурд Белоглазый! Я не знаю, куда он делся!

Харальд отпихнул его в сторону, заорал, свирепо тараща глаза:

– Это был твой хирдман! Ты отвечаешь за своих людей!

Шевалье де Вилье тащил упиравшегося барона Ваннского подальше от места битвы, туда, где их ждали оседланные лошади.

– Скорее, сир, скорее!

У барона трясся подбородок:

– Я не понимаю, ведь их было всего сто пятьдесят!

– Сир, войско графа Анжерского на подходе! Они помогут нам!

– Вилье! – Барон ухватил командира гарнизона за локоть, – Ты слышал? Они убивали моих солдат и пели! Они пели, Вилье! Это не люди – это дьяволы!

Хевдинг Торстейн Вилобородый мрачно смотрел на своих людей. Так получилось, что его хирд понес самые большие потери. Пятеро погибших, плюс пропавший Сигурд. Шестеро. И среди них прославленный воин Мелигаст – невосполнимая утрата. На лицах хирдманов горькое разочарование. Кто-то успел срезать тощие солдатские кошельки, а кто-то и вовсе ничего не приобрел, лишь кровоточащие раны. Раненых слишком много. Проклятые вальхи застали их врасплох и утыкали стрелами. Торстейн оглянулся на исчезающий вдали берег и тихо пробормотал:

– Сдается мне, что недотепа Сигурд покоится в той здоровенной куче мертвяков. Прости меня, сестра – не уберег твоего мужа. Только ты сама виновата, Брунхильда. Я тебя предупреждал.

* * *

Больше пятисот убитых. Барон Ваннский пребывал в смятении. Он по-бабьи пьяно всхлипывал и жаловался, что на него напали посланцы Сатаны, а против темных сил люди бессильны. Граф Анжерский и шевалье де Вилье смотрели на него с нескрываемым презрением. Однако это не мешало им угощаться отменным вином из баронских погребов и обсуждать дальнейшую военную кампанию. Монарх Карл Лысый потребовал от вассалов срочно собрать войска и выдвигаться на защиту Парижа и Сен-Дени – жемчужины королевских аббатств.

– Завтра выступаем! – сообщил присутствующим граф Анжерский, – Со мной тысяча шестьсот пехотинцев и двести конников.

– Я пойду с вами! – встрепенулся барон.

– Это не слишком разумно, – нахмурился граф. – Вы потеряли почти всех своих солдат. Кого вы оставите защищать город?

– В городе останется шевалье с полусотней солдат! Остальные двести присоединятся к вам, граф!

Услышав, что его оставляют в городе, де Вилье поперхнулся вином.

– Но, сир, вы не смогли остановить норманнов с шестью сотнями! Что я буду делать с горсткой солдат?

– Вы встретите врага грудью, как и подобает французскому дворянину! – взвизгнул барон, – И если надо, умрете, как это сделали мои доблестные солдаты!

– У города нет даже оборонительной стены! – запротестовал командир гарнизона. – Это верная смерть!

– Молчать! – барон вскочил с места, но тут же рухнул обратно, ибо был уже слишком пьян. – Вы похоронили героев? Я хочу, чтобы на кладбище был установлен камень в память о павших. А ваш дружок, аббат Лебо, пусть отслужит заупокойную мессу.

– Этих павших так много, что крестьяне уже стесали себе ноги, перетаскивая мертвецов.

– Так сгоните еще этих чумазых крыс! И чего вы расселись? Идите и проследите за всем лично!

Шевалье недовольно поднялся и вышел, шепча сквозь зубы ругательства.

* * *

Ночь выдалась безлунной и ветреной. Солдаты зябко кутались в плащи и хмуро наблюдали, как согнанные на берег крестьяне переносят убитых. Поднимать мертвецов тяжело – утес слишком высок. Факельные огни пляшут и ревут на ветру. Командир стражников, проследив как двое крестьян, кряхтя от натуги, швырнули на телегу очередной труп, не удержался:

– Кладите осторожнее, сволочи! Эти герои защищали вас, неблагодарные ублюдки!

Сервы испуганно втянули головы в плечи и поспешили к обрыву, откуда уже подняли очередного погибшего.

На берегу еще много тел. Работы хватит до рассвета.

Худой мосластый крестьянин, стоя над горой мертвецов, вытер пот со лба, вздохнул и, ухватив убитого солдата за посиневшую кисть, сдвинул в сторону. И вдруг застыл. В мечущемся свете факела что-то блеснуло. Золото!

Нет, это не ошибка! Золотая цепь в палец толщиной на чьей-то могучей груди. Драгоценный металл манит и притягивает взор.

Серв воровато оглянулся на товарищей, протянул руку и рванул цепь на себя. Мягкие звенья не выдержали, лопнули. Но крестьянин недолго радовался свалившемуся на него счастью. Из груды мертвых тел взметнулась огромная окровавленная пятерня и ухватила его за горло. Словно стальные клещи сжали шею, лишая воздуха, отбирая жизнь. Глаза крестьянина вылезли из орбит, язык вывалился. Не издав ни звука, он повалился ничком на убийцу. Остальные сервы окаменели от ужаса, когда гора мертвых тел зашевелилась и перед ними предстало огромное бородатое существо в помятом шлеме, черной от запекшийся крови кольчуге и с длинным мечом в руке. Существо глянуло на людей жутким бельмастым глазом и издало такой жуткий рык, что один из крестьян упал в обморок, а другие застыли на месте, не в силах пошевелиться. Сервы пришли в себя лишь после того, как чудовище принялось ожесточенно рубить их.

Сигурд успел убить четверых, когда крестьяне с воплями бросились врассыпную. Белоглазый погнался за ними, срубил голову пятому, а в шестого метнул меч. Клинок, совершив тройной кульбит, до рукоятки погрузился в спину беглеца. Сигурд подошел к убитому, выдернул меч, вытер его об одежду убитого и захохотал.

А над его головой уже поднялась суматоха.

– Норманн! Норманн! – вопили крестьяне. – Там, на берегу, живой норманн!

– Я ни черта не вижу! – орал командир отряда. – Бросайте факелы вниз!

С обрыва полетело множество огней. Один из факелов упал в шаге от викинга.

– Вон он! – обрадовался командир. – Стреляйте в разбойника!

Защелкали тетивы луков. Сигурд заметался, уклоняясь от выстрелов. Бросился к воде и исчез в темноте. Он бежал прочь вдоль берега, а над головой свистели стрелы. Он уже решил, что ушел от обстрела, когда острая боль пронзила правую лопатку.

Проклятые вальхи! Все же достали!

Наверняка, его будут искать. Чтобы запутать следы, Белоглазый вошел в реку и побрел вдоль берега. Шел долго и остановился, когда осознал, что в голове все мутится, единственный глаз слезился, к горлу подкатывала тошнота. Опустившись на четвереньки, Сигурд исторг содержимое желудка в темные воды Луары. Проклятье, как кружится голова.

С трудом стащив с головы помятый шлем, викинг зашвырнул его подальше в реку. Осторожно ощупал левый висок, рана покрылась толстой коркой запекшийся крови. Умыв лицо и напившись, викинг поднялся и, пошатываясь, побрел дальше. Над головой шумели деревья – лес. Под правой лопаткой пульсировала боль. Франкская стрела пробила кольчугу и по наконечник погрузилась в тело. Сигурд попытался дотянуться до нее, но не смог. Не достать ни сверху, ни снизу. Так, с торчащим из спины древком, он полез наверх, на склон высокого холма. В Селунде Белоглазый часто лазил по скалам за птичьими яйцами, но этот подъем давался слишком тяжело. Не добравшись до верха, он потерял сознание и скатился обратно к реке. Древко стрелы сломалось, а наконечник остался в теле.

Он очнулся, когда занимался рассвет. Все тело болело, но чувствовал он себя заметно лучше. На этот раз он сравнительно легко преодолел подъем. Прямо перед ним шумел лес. Выбрав высокое дерево с пышной кроной, воин забрался на него и затаился в ветвях. Теперь главное не свалиться во сне. Отдых не помешает. А потом он подумает, как покинуть враждебную землю. Надо будет раздобыть лодку. Есть река – значит, есть рыбаки. Он пойдет вниз по течению, инглинги наверняка еще в Нанте и не успокоятся, пока не обшарят все закутки. Два дня у него точно есть.

* * *

Барон Ваннский насмешливо вертел в руках золотую цепь Сигурда.

– Хорошо живут северные разбойники. А от меня-то вы чего хотите?

Командир гарнизона шевалье де Вилье угрюмо указал подбородком на драгоценный трофей.

– Вокруг города бродит отряд норманнов, а вы забираете всех солдат…

– Какой отряд?! – барон зло стукнул кулаком по столу. – Разбойник всего один! Вы сами это прекрасно знаете! Притом раненый! Вы совсем свихнулись, шевалье, от страха! Вместо того чтобы организовать облаву на недобитого дикаря, вы плетете мне сказки о несуществующем отряде противника!

– У меня слишком мало людей для облавы, – буркнул де Вилье. – Оставьте хотя бы сотню солдат.

– Нет! – рубанул ладонью барон. – С чем я явлюсь на глаза королю? У меня лишь двести пехотинцев! Мы выступаем немедленно! А вы в мое отсутствие изловите разбойника и посадите на цепь. Я с удовольствием погляжу на него, когда вернусь.

* * *

Сигурд наблюдал из кустов за уходящим войском франков. Какой момент для удара. Жаль Харальда нет, сейчас можно было взять город на меч без всяких сложностей. Сколько там оружных вальхов? Не больше двух сотен – пустяки для воинов Севера. Хотя, городок по местным меркам плюгавый, с Нантом не сравнить. Стен нет. Самый высокий дом это та белая башня – капище местного бога. Вон и крест виден. Сигурд был наслышан, что наиболее богатая добыча и скрывается именно в таких постройках. Расстояние большое – подробностей не разглядеть. Левее от города деревенька, вот здесь уже все, как на ладони.

Под правой лопаткой ощутимо пекло. Чувствовался зарождающийся гнойник. Плохо. От меньших царапин крепкие воины отправлялись прямиком в лапы сине-белой Хель. Но у него еще есть время. Он добудет лодку и уйдет. А уж в хирде его шкуру залечат как надо – у хёвдинга есть отменный лекарь – трэль, захваченный у берегов Британии. Сигурд усмехнулся, представив удивленные рожи соплеменников, но тотчас погрустнел – кишки урчали от голода. Горсть зеленой земляники, что удалось найти, лишь распалила аппетит. Викинг втянул воздух ноздрями, и ему показалось, что он уловил запах жареной кабанины. Воображение нарисовало дымящиеся куски мяса и большой кувшин с пивом. Датчанин сглотнул и клацнул зубами, как волк.

На расстоянии трех полетов стрелы виднелись первые крестьянские домишки. Низенькие и покосившиеся. Маленькие, не такие, как дома скандинавов. Да и крыши дурацкие, не прямые, а покатые, соломенные. От самого леса до деревни тянулось обширное поле. Белоглазый с удивлением заметил, что поле не засеяно. Сорняки разрослись едва ли не по пояс. Тупые вальхи, у них такая плодородная земля, а они ей не пользуются. Да тут можно было собирать по три урожая в год. У них река, а они не ловят рыбу… Чем же питаются эти олухи?

Он видел множество хижин и каких-то хозяйственных построек, но странное дело: не было ни частокола, ни хотя бы изгородей. Неужто у этих дураков нет скота? Викинг отметил, что большинство хижин выглядят нежилыми. Лишь в самом первом доме кто-то явно обитает. Словно в подтверждение его мыслей, из него вышла женщина и начала что-то собирать с земли.

Сигурд облизнулся. Похоже, вальхийка дергает какие-то овощи. А значит, он сможет хоть частично утолить голод. На лютефиск рассчитывать глупо. Да и про хакарл из гренландской белой эти дикари, наверняка, не слыхали. Но хоть лепешки у местных бондов должны быть?

Он поест, выпытает у хозяев, где те прячут лодки, а потом перережет франкам горло и уйдет. Сигурд вздохнул. Жаль только – придется ждать темноты. На широком поле его сразу же обнаружат.

С этими мыслями норманн проворно забрался на дерево и затаился в густой листве. Что-что, а неподвижно сидеть в засаде по многу часов умеет любой воин Севера.

Облокотившись на зубец башни, шевалье де Вилье вглядывался в зеленую полосу леса. Его слуги не нашли сбежавшего разбойника. Где он может прятаться? Только в лесу. Сидит и смотрит на него из кустов. Эх, прочесать бы. Но у него недостаточно солдат. И нет собак. Бросивший город барон ненавидел псов. Кретин. С собаками можно было бы обнаружить беглеца и затравить, как кабана. Пусть их только пятьдесят – на норманна хватит. Одно радует – в город он не сунется. Даже такой безголовый убийца поймет, что расклад не в его пользу.

* * *

Хорошо, что у бестолковых франков нет собак. В Селунде местные лохматые и злющие псы, не иначе семя самого Гарма, уже бы давно почуяли чужака и подняли жуткий лай. А здесь тишина. Сигурд бесшумно скользил в темноте, придерживая рукой ножны меча, чтобы те ненароком не звякнули при ходьбе.

Вот он – ближайший крестьянский дом. Когда-то был основательный сруб, а ныне строение просело и завалилось на бок. Сигурд уже раньше видел подобные жилища. В отличие от длинных родовых домов скандинавов, в таких обитала одна семья. Окон нет, зато дверь открыта настежь. Наружу вырывается желтый вздрагивающий свет – не спят хозяева. Тем лучше, пусть взглянут в лицо смерти.

Женщина была одна. Сидела спиной к Сигурду и сосредоточенно возилась с какими-то тряпками. Похоже, шила. В центре жилища в большой глиняной кадке горел огонь. По деревянным стенам и потолку метались черные тени. Сизый дым медленно плыл в сторону открытой двери.

Белоглазый огляделся. Хозяйка не баловала себя излишней мебелью. Кроме грубого стола имелось три табурета. На одной из стен, под самым потолком, висели какие-то пучки трав. Один угол огорожен плетеной ивовой решеткой. Сигурд принюхался. Судя по всему – когда-то в этом загоне держали коз. Вот только сейчас он был пуст. Белоглазый нахмурился. Как бы хорошо отведать жареной козлятинки. Неужели у этой франкской ведьмы нет жратвы? С досады викинг пнул ногой решетку, и та громко хрустнула.

От неожиданности женщина подскочила на месте и резко обернулась.

Глаза ее расширились от ужаса. Она выронила из рук тряпки и поднялась. Подбородок дрожал.

«Сейчас заорет», – решил норманн и шагнул к ней, намереваясь при необходимости быстро свернуть хозяйке шею.

Нет, она не закричала, хотя Сигурд видел, что она близка к тому, чтобы грохнуться в обморок. Стоит, трясется, но молчит.

По скандинавским меркам женщина была некрасива. Черноволоса и излишне худа. Да еще безобразно высока. Белоглазый был сам весьма не маленького роста, а эта вальхийка умудрилась дорасти ему до плеча. Лицо вытянуто, как у лошади. А во что одета? Вместо платья балахон какого-то непонятного цвета. В Селунде мешки из-под ячменя выглядят краше. Нет, уродина еще та.

Сигурд поскреб рыжую бороду и спросил:

– Где ты прячешь еду, женщина?

Огромные серые глазищи, не мигая смотрящие на него, стали еще больше. Вальхийка затрясла головой и нечленораздельно замычала.

– Я знаю, – с нажимом протянул Белоглазый, – у тебя есть еда. Отдай ее мне, и ты умрешь без мучений.

Женщина что-то быстро залопотала на своем языке и молитвенно сложила руки на груди.

– Врешь, ведьма! – взревел викинг. – Чем-то ты сама питаешься, безмозглая тюлениха?!

От ужаса француженка бухнулась на колени и попыталась поцеловать ногу захватчика.

Сигурд грубо отпихнул ее и заскрежетал зубами:

– Не испытывай мое терпение, ведьма! Если я сейчас не получу жратву, то выдавлю твои глаза и сломаю каждую кость в твоем теле!

Вальхийка сморщила личико и заплакала.

«Вот ведь упрямая тварь!» – рассвирепел норманн. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, успокаиваясь, и, с трудом сохраняя хладнокровие, вновь попросил:

– Дай мне еды, женщина.

При этом викинг недвусмысленно постучал себя по животу.

Робкая улыбка озарила лицо женщины. А в следующее мгновение она сделала то, чего от нее Сигурд никак не ожидал.

Француженка высоко задрала подол бесформенного балахона, шустро повернулась спиной к мужчине и нагнулась, касаясь ладонями земляного пола.

Белоглазый опешил, вперив единственный глаз в белые, чуть разведенные ягодицы. Во рту пересохло. Он вспомнил, что уже давно не имел женщины. С диким рыком, викинг расстегнул ремень, осторожно опустил на землю меч и потянул завязку пояса.

Он вошел в нее рывком, грубо и безжалостно. Та закричала.

– Да, да! – рассмеялся Сигурд, крепко сжимая пальцами её бедра, – Да, хорошая!

Её крики сменились стонами и всхлипываниями. Белоглазый рычал и хрюкал, как боров, вгоняя восставшую плоть в горячее лоно раз за разом, не желая завершать минуты блаженства. Излив в нее семя, Сигурд оторвал женщину от пола, повернул к себе лицом и вновь насадил на уд. Он крепко сжимал пальцами ее ягодицы, а она стонала и покрывала страстными поцелуями его шею и заросшие рыжим волосом щеки.

Он брал ее уже три раза подряд. Наконец, вдавив податливое тело в сырую черную землю и навалившись сверху, Белоглазый сделал последнее конвульсивное движение и застыл, распластался на своей жертве. С его красного лоснящегося лица лил пот, дыхание сделалось прерывистым. Он лежал на француженке и понимал, что должен убить ее. Хорошая, мягкая девка, но она сделала свое дело – потешила воина. Даже с толстушкой Брунхильдой не было так хорошо, как с этой безымянной худышкой. Та только и умеет, что орать от восторга и вцепляться пятерней в бороду или бить немаленьким кулачком в нос. А эта… словно горячая лошадка, чувствует малейшее желание хозяина: выгибает спинку, устремляется всем телом навстречу, делая миг блаженства еще острее, еще ярче. А как она умеет ласкать его губы, сосать язык и целовать в шею. С этой вальхийкой он при жизни ощутил наслаждения Асгарда.

Сигурд тяжело вздохнул и приподнялся на локтях. Лицо женщины тоже раскраснелось, на губах улыбка, она обвила его шею руками и что-то щебечет на своем языке. «Притворяется, – решил Белоглазый. – Не хочет умирать. Делает вид, что согласна на всё».

– Я не больно убью тебя, – сказал Сигурд и сдавил пальцами тонкую шею. Женщина дернулась, глаза ее расширились. Она с мольбой уставилась на викинга.

– Так надо, – прорычал он, – Даже добряк Мелигаст не оставил бы тебя в живых. Ты можешь выдать меня. Жизнь воина дороже жизни бонда.

Пальцы все сильнее сдавливали шею. Взгляд вальхийки поплыл, лицо посинело. Но когда последняя искра жизни должна была погаснуть, Сигурд неожиданно убрал руку и поднялся. За его спиной женщина каталась по полу и надрывно кашляла, а он стоял, угрюмо уставившись в желтые языки пламени, и молчал. На что он годен, если у него не хватило духу даже на такое простое дело. А ведь он сын берсерка. Что сказал бы старый Олаф, узнав о возмутительной слабости отпрыска. Сигурд зарычал от злости, подхватил с пола грубо сколоченный табурет и запустил им в стену. Потом сел на землю и обхватил голову руками. Он долго сидел так без движения, пока женщина не подползла к нему и не прижалась к его спине.

Ему было тепло и хорошо. А потом она отстранилась, протянула к нему мокрую испачканную гноем ладонь и, смешно кривя личико, что-то недовольно проговорила.

– Это твои виноваты, – буркнул Белоглазый, – Стрелой зацепили. Рана небольшая, но плохая…

Вальхийка смешно запричитала, делая знаки, чтобы Сигурд снял рубаху. При этом в ее руках неожиданно появился нож с коротким лезвием. Где она его прятала? Похоже, он всегда был при ней. Сигурду стало смешно. А ведь она могла его прирезать, пока он расплылся, как сырая лепешка под руками пекаря. Не прирезала. Почему? Испугалась? Лезвие тонкое. Ткнула бы в ухо, и Белоглазый проснулся бы за кромкой Мидгарда. И в Вальхаллу такого дурака бы не пустили.

Француженка продолжала настаивать. Сигурд усмехнулся, стащил с себя короткую кольчугу, скинул кожаную рубаху.

Вальхийка взглянула на рану, покачала головой и недвусмысленно постучала себя пальцем по лбу.

– Но-но! – прикрикнул на нее викинг, – Много позволяешь себе, женщина! Я ведь могу и передумать!

Похоже, знает толк в лекарстве. Быстро и сноровисто распорола гнойник, извлекла наконечник стрелы, после чего полила рану какой-то жидкостью и туго завязала длинным лоскутом тряпки. Причем, в качестве перевязочного материала использовала ту самую тряпку, что до прихода Сигурда старательно зашивала. Белоглазый заметил это и сделал для себя мысленную зарубку.

– Где ты так шустро научилась обращаться с ранами?

Вальхийка поняла, пожала плечами и показала пальцем на стену, где во множестве сушились пучки разных трав.

– Молодец, – одобрил викинг, – А муж твой где? – Сигурд ткнул пальцем ей в грудь и дернул себя за бороду.

Поняла. Вон как скривилась. Быстро провела пальцем по горлу и махнула рукой в сторону двери.

– Ясно, – кивнул Белоглазый. – Одна, значит, живешь. В лекарстве ты разбираешься, а вот хозяйка никудышная. В доме у тебя пусто, живности нет. Хоть лепешка и вода найдутся? Я голоден, как волк Фенрир. Готов сожрать не только солнце, но и весь ваш Валланд, будь он навеки проклят богами!

– Lespommes? – неуверенно предложила француженка.

– Плевать! Лишь бы брюхо набить! Неси всё, что есть!

* * *

Вдову звали Анна. Как понял Сигурд, она уже много лет жила одна. Судя по выразительным кивкам и ругательствам в сторону города, муж ушел за кромку не без участия местной знати. С пищей у крестьянки было худо. Белоглазый употребил все предложенные съедобные коренья, несколько гнилых яблок, сухую и твердую, как подошва, лепешку и запил всю эту немудреную снедь колодезной водой. Не пиршество в Вальхалле, конечно, и даже не стол селундского треля, но уже кое-что. Единственный глаз разбойника масляно заблестел от удовольствия.

А еще эта высоченная чернавка была ласковой. Не просто ласковой, а немыслимо ласковой. Таких женщин Сигурду видеть не доводилось. Анна не упускала возможности коснуться его руками, поцеловать, потереться мягкой щекой, пошептать что-то тихое и умиротворяющее, а еще она бросала на него такие взгляды, что бельмастый здоровяк плыл, ощущая себя легкой щепкой на волнах порубежной реки Ивинг, которая плавно, но неуклонно движется в царство асов. В ее присутствии Сигурд ощущал себя чуть ли ни богом, способным потеснить в пантеоне самого Одина. Хотелось быть добрым и щедрым.