Начальник лагеря «Ирень» похож на предводителя викингов на пенсии. Два метра роста и богатырская стать, седые длинные волосы, которые он завязывает в конский хвост, бесцветные холодные глаза, выпирающая вперед квадратная челюсть и кулаки размером с голову младенца. Я думаю, что ему за пятьдесят, но может все сто лет или тысячу лет. Почему? Потому что, он весь такой уставший от жизни, как будто – окаменевший, медленно передвигающийся по своему захламленному кабинету. При этом стремительный в своих движениях. Например, когда он роняет шариковую ручку со стола, то ловит ее налету. Я вижу в нем арктический айсберг, потому что то, что снаружи лишь верхушка его внутреннего я. Его внутреннее я, возможно один из тех, кто уцелел, затерявшийся в далекой северной стране, после падения Асгарда.
– Садись….
Я присаживаюсь на стоящий в углу венский стул, соседствующий с затертым офисным креслом на колесах.
– Работал раньше с детьми?
– Нет.
– Зачем ты здесь?
– Мне интересно себя испытать.
– Хорошо, институт культуры говоришь…. четвертый курс, двадцать лет… У нас набираются большие отряды, лагерь выиграл бюджетный грант на обслуживание малообеспеченных семей и детей из детских домов. Поэтому, у тебя будет двадцать один человек…., возьмешь себе – седьмой, потянешь.
Я с сомненьем киваю.
А он даже на меня не смотрит, как будто сам собой разговаривает, скорее всего, так и есть.
– Один конечно не справишься, – продолжает директор лагеря, – дам тебе под крыло двух девчонок первокурсниц из педа, – уставший от жизни асс вздыхает. – Ирина!!!– кричит он зычным басом, так что звенят стекла в рассохшихся рамах. В кабинет тут – же влетает худенькая блондинка, похожая на маленького принца, таким, каким я представлял его, читая Сент-Экзюпери. Вся такая – миниатюрная, безумно кудрявая, и с большими чистыми, как утреннее небо глазами, одета в широкие брюки и белую блузу с расклешенными рукавами. – Да Георгий Вотанович….
– Позови мне тех двух – птичек, что прилетели пару часов назад, кажется, я нашел, куда их пристроить.
Моих помощниц – воспитателей зовут – Алеся и Надежда.
Алеся – тихая – улетевшая в небеса, сероглазая, мягкая в общении, и жесткая в принятии важных решений – личность, похожая характером на Асоль – Александра Грина.
Надежда, быстро ставшая Надюшкой, свой парень, коротко стрижена, деловитая, смешная, нелепая и вечно смеющаяся, чрезмерно серьезная, наивная, добрая, имеющая трех братьев и поэтому так легко находящая общий язык для общения и справляющаяся с нашими отрядными пацанами, коих в отряде оказалось меньшинство, всего семь человек.
Мы смотрим друг – другу в глаза. Но, совершенно не успеваем привыкнуть друг к другу, испытать дружеское доверие, или проникнуться взаимопониманием того, что оказались в одной упряжке и теперь нам, не имеющим какого либо опыта, придется тянуть эту лямку,…. как нас вызывают в актовый зал, и представляют теперь уже – нашему седьмому отряду.
Сказать, что на сердце у меня похолодело, а по спине пробежало целое стадо отборных ругающихся нехорошими словами мурашек, значит не сказать ничего. Этим детишкам, я, почему то представлял их такими детсадовцами или хотя бы – первоклашками. А этим, от 12 до 15 лет, двадцать один человек, хотя там были такие тети, которые на голову выше моих Алеси и Надежды и на пару размеров чашечек лифа для груди тоже больше.
С той и с этой стороны смотрят напряженно – испуганно, при этом с некоторой степенью чертячьего озорства. Это как будто тебя позвали играть в новую и незнакомую игру, ты ожидаешь самых неожиданных впечатлений, надеешься, что все будет просто класс, но при этом конечно мандражируешь на полную катушку.
Таково мое первое впечатление, Надя и Алеся думали примерно о том же, я спрашивал их потом, а второе, вторая внезапно возникшая в моей голове мысль была: «Почему, они все темноволосые, всего три четыре – отчасти блондинистых ребетенка». И тут же, возникла третья мысль: «мои – галчата». Так я их и называл до конца этой самой смены, конечно только про себя, возможно, они, такие все из себя показательно – независимые и желающие казаться взрослыми обиделись бы на это прозвище. А может быть, просто рассмеялись, и сказали, что так и есть, но я об этом, никогда не узнал. Как же они галдели, стопроцентные галчата – непоседливые и немножечко вредные и чудо, какие беспечные птицы.
После знакомства, когда каждый назвал свое имя, девчонки – воспитатели предложили и их называть просто – по имени, а я только с отчеством в придачу, скорее для солидности – завоевания авторитета, но еще хотелось услышать, то, как меня еще никогда не называли. Галдя и напряженно улыбаясь, мы все отправились обживаться в седьмой корпус, похожий на длинный деревянный барак, возвышающийся метра на три от земли – стоящий на сваях, с пятью комнатами, в каждой пять кроватей, пять тумбочек и проходной коридор, в котором располагался отдельный туалет и умывальник.
Конечно, я тут же задумался: «где я буду жить», но не успел довести эту здравую мысль до логического завершения, когда началось…., можно сказать – завертелось…. В нашем седьмом корпусе на кроватях не было матрасов, совсем, их пришлось перетаскивать со склада – практически в километре отсюда. Потом конечно не хватило одной кровати, ее по частям я притащил втихую из незаселенного соседнего корпуса, и полчаса собирал. Не работали замки в трех комнатах из пяти, залил подсолнечным маслом, раскрутил и вызвал слесаря, обещая купить ему бутылочку пива на опохмел. В одном из туалетов после непродолжительного с ним общения насмерть засорился унитаз, в который четверо сходили по большому. Кто – то не хотел жить вместе, а кто – то хотел. Двух мальчиков пришлось подселить в комнату девочек, от чего те и другие дико возмущались, а полчаса спустя уже весело хохотали, и те парни, которых поселили отдельно, завидовали – этим двоим до коликов в животе.
Потом мы погнали детей на обед, пытались заставить их спать в тихий час. Все вместе придумывали название и девиз для отряда, готовили стенгазету на завтрашний конкурс. Ходили ужинать, на ознакомительную экскурсию по лагерю. Оставив малышню на попечение двух новоявленных воспитательниц, я бегал за вторым ужином: бутылочка йогурта и печенье на всех – на продуктовый склад. И потом, помогал своим Алесе и Надьке укладывать этих оболтусов спать, убеждая, что закрываю их на ключ исключительно ради их же безопасности. Поскольку, по циркулирующим в данной местности слухам, где – то в соседней деревне завелся настоящий педофил. А еще, местные хулиганы вполне могут заявиться в лагерь посреди ночи, и свободолюбивым детишкам, при этой нежданной встрече может очень сильно не повезти. А еще, я изял контрабандное пиво и даже две фляжки со спиртом, конечно забыв про сигареты. Поэтому мои галчата долго втихую курили на зависть другим отрядам, в которых были более опытные вожатые и воспитатели. Я почитал самым маленьким, трем девочкам, оказалось от восьми до десяти, с ними поселилась молчаливая пятнашка Настя, одолженную у воспитателя Алеси книжку про муми–тролей. И вот, когда с захваченным с продуктового склада, вернее – честно стыренным большим красным яблоком, я развалился на перилах веранды, любуясь ночным небом – усыпанным окошками желтых звезд и запутанными туманностями. Слушая стрекот кузнечиков. «Мои девчонки», к концу дня в своей голове, я называл их только так, сообщили, что: «Надя решила жить вместе со старшими девочками, а мы с Алесей будем жить в пятой комнате – вожатской, потому, что она очень маленькая и туда помещается только две кровати».
Сказать, что я слегка удивился? Я, вообще ничего не понял. Такой вот дурак. А еще, я безумно устал, потому что, как мужчина взвалил на себя большую часть наших обязанностей. И теперь, меня хватило только на то, чтобы тихонечко, докушав яблочко и запулив огрызок в космические дали, сползти с перилл деревянной веранды. Доковылять до своей комнатушки, где аккуратно сложенные заботливыми женскими руками – лежали все мои вещи, и, раздевшись нырнуть в койку. Алеся, тутже выключила свет, но я все равно видел в звездной дымке, проникающей сквозь окна без штор, как она раздевается. Конечно, у меня сразу возникли разные умные мысли, но я уже отрубился, так и заснул с улыбкой мартовского кота на осунувшемся лице.
Проснулся я, спустя шесть часов от завывания пионерского горна, несшегося из репродуктора прямо рядом с нашим окном, такие злодейские штуки были вблизи каждого корпуса, чтобы значица, дети и их вожатые с воспитателями, не проспали на утреннюю линейку, зарядку, и конечно завтрак.
Алеся в одних белых трусиках и лифчике замерла у окна, я сделал вид, что все еще сплю, и открыл глаза пару минут спустя.