Глава 3


Темно. Темно и невыносимо страшно. Кислорода не хватает, приходится с усилием проталкивать спертый воздух в горящие огнем легкие. Невозможно пошевелиться, чтобы принять более удобное положение, и ощущение того, что тело охватил паралич, и невозможно пошевелить ни пальцем, ни глаза открыть, ни заставить мышцы диафрагмы сократиться, чтобы сделать вдох, отчего усиливаются паника и страх, практически сводя с ума.

Противный писк вонзается в мозг раскаленной иглой, и все желания подчинены одному – протолкнуть уже наконец хоть немного воздуха к легким.

– А-а-х, – я открыл глаза, непонимающе глядя на окружающую меня обстановку, наконец, вдохнув полной грудью воздух, который показался мне несколько влажным. Во рту скопилось довольно много слюны, но она была без вкуса, словно я набрал полный рот воды. Сглотнув ее, тем самым почувствовав некоторое облегчение, словно не пил долгое время, я снова поморщился от писка, который бил по оголенным нервам.

Писк шел от прикроватного монитора, кажется эта штуковина именно так называется, и пищал он в такт учащенному сердцебиению, по всей видимости, моему. Где я нахожусь? Сев, и едва не завалившись обратно, из-за того, что резко закружилась голова, я огляделся еще раз. Похоже на какую-то палату. Дышать приходилось полной грудью, и все равно не покидало ощущение, что я не могу надышаться как следует, тем более во рту была невероятная сухость.

Видимо, того глотка непонятно откуда взявшейся воды было недостаточно, чтобы удовлетворить потребности организма. Плечо прострелило резкой болью – это нехорошо. Но самое нехорошее во всей этой ситуации то, что я никак не могу вспомнить – кто я такой. Кто я? Как меня зовут? Где я, черт подери, нахожусь? И почему я, мать вашу, голый?

Скатившись с твердой поверхности кровати, я долгое время лежал на холодном полу, пытаясь прийти в себя. Писк меня достал, и я рванул шнур, который тянулся к розетке. После этого начал срывать с себя опутывающие меня провода, и вытаскивать из тела пару тонких иголок, которые были воткнуты в обе кисти, через которые что-то вливалось в мое тело из довольно больших бутылок, расположенных на высоких стойках.

Когда, вроде бы, ничего на теле не осталось, с трудом поднялся с пола. Сильно шатало, будто не ходил долгое время и ноги отвыкли держать тело в вертикальном положении, но я отметил, что мышцы были в полном порядке, скорее всего, меня накачали какими-то транками, из-за чего тело меня практически не слушалось.

Дойдя до двери со стеклянной поверхностью, я долго рассматривал себя, как в зеркале. Вроде бы обычный парень двадцати с небольшим лет, только вот глаза светятся синим, и это не кажется мне нормальным. Вот только этот парень в зеркале вроде и был мне знаком, но вспомнить никак не получалось, ни как его зовут, ни кем по жизни он является.

Прикрыв глаза, я снова их открыл, увидев, что синева постепенно из глаз уходит. Что это такое? Может из-за этой синевы я и лежал на койке, опутанный проводами? Не помню.

Толкнув дверь, я внезапно обнаружил, что она открыта. Слоняться где-то голым не хотелось, но, с другой стороны, оставаться здесь не хотелось вдвойне. А вдруг это не палата, а какая-нибудь лаборатория, где на мне ставят опыты? Может быть, отсюда берут начало синие глаза и провалы в памяти? Но почему меня тогда никто не охраняет? Непонятно и чертовски подозрительно.

Выглянув в открывшуюся дверь, я внимательно осмотрел комнату. Никого, и камер вроде не наблюдается. Выйдя из своей, ну пускай будет палаты, я огляделся более внимательно. Это был какой-то предбанник, или шлюз, как в инфекционке. А может быть, я чем-то болен поэтому меня держат в таком месте?

Пациент номер ноль какой-нибудь, и, сбежав, я перезаражаю половину земного шара? Да нет, бред. В этот случае, меня бы точно лучше стерегли, во всяком случае, дверь бы закрыли, да и на бокс эта палата не сильно похожа, никакой изоляции видно не было, даже ее видимости, поэтому я точно не несу в себе угрозу в виде какого-нибудь не поддающегося лечению и логике вируса.

Недалеко от меня стоял стол, на котором были разложены комплекты защитной или, может быть, форменной одежды. Белые халаты. Шапочки, респираторы. Плохо, что комбинезонов не наблюдалось. Порывшись, нашел штаны, которые, вроде бы, подходили мне. Сверху халат, респиратор и шапочку, на ноги шлепки, ничего другого просто не нашлось. Порывшись в ящике стола, нашел складной ножик. Не бог весть какое оружие, но для самообороны должно сойти. Так, теперь нужно выйти отсюда.

Мне везло. Выскользнув из шлюза, я попал в помещение, оглядев которое, хмыкнул. Все-таки лаборатория. Вот же… Нужно выбраться отсюда, и попробовать найти кого-нибудь, кто мне поможет вспомнить, кто я.

Лаборатория была пуста, дверь приоткрыта. С колотящимся сердцем, я выглянул в коридор. Там было не так светло, как здесь, красноватый свет, словно дежурная лампочка горела, и везде царил какой-то разгром. Вырванные куски кирпича из стены, с образовавшимися дырами, ведущими в темноту. Приближаться к ним мне не хотелось, тем более узнавать куда они ведут, слишком уж выглядели они подозрительно. Что здесь произошло? Антураж ну прямо как в «Обители зла», ага, эпизод девятый не отснятый. В конце коридора, я заметил, как мигнула лампочка лифта, и бросился в том направлении.

Лифтов было два. Так получилось, что я заскочил в свою кабину и успел закрыть дверь, когда раскрылись двери второй, и раздался голос, в котором проскальзывали истеричные нотки.

– Было кратковременное отключение систем жизнедеятельности, вы же знаете, Павел Сергеевич, что эти твари перегрызли силовой кабель, и все. Что нам сейчас делать?

Дальше я не слышал, потому что лифт унес меня вниз. Внизу было что-то вроде проходной, и два выхода из здания. Но, у одного из них толпилось много военных, и мне это совсем не понравилось. Поэтому уже довольно бодро я направился ко второму выходу, на ходу втягивая голову в плечи, и намеренно сутулясь.

В проходную вышло несколько человек, одетых в костюмы подобные моему. Двое перекинулись несколькими словами и направились в ту же сторону, что и я, поэтому пришлось прибавить шаг.

На двери проходной был замок, заточенный на индивидуальные пропуска, как я мог заметить по соседней двери. У меня разумеется, такого пропуска не было, поэтому я встал перед закрытой дверью, не понимая, что мне делать дальше.

Я уже начал привлекать определенное внимание, но открытого подозрения не вызывал. Поэтому, пока оставался на месте, ожидая подходящего шанса выбраться, который буквально сразу же мне и представился, в виде тех самых двух человек, одетых почти также, как и я, только без шлепок на ногах и респираторов, которые прошли мимо меня, даже не задержав на мне взгляда.

Они вышли, а дверь некоторое время была еще открыта, и я буквально протиснулся в быстро суживающийся проход.

Выскочив на улицу, я поежился. На улице стояла поздняя весна, или ранняя осень, но было довольно прохладно, особенно в шлепанцах, надетых на босу ногу. Оглянувшись, никакой погони позади себя не обнаружил, и не мог не думать о том, что все проходит слишком гладко, словно они не ждут, что один из подопытных сможет от них сбежать.

Я прогнал от себя панические мысли и, обогнав лаборантов, которые шли передо мной, отойдя от них на довольно приличное расстояние быстрым шагом, бросился бежать, не разбирая дороги. Обернувшись, увидел, что они свернули по тропинке и направляются в другую сторону, я же практически уперся в странную стену, полупрозрачную, напоминающую застывший янтарь или эпоксидную смолу, но такого размера?

Вдалеке послышались голоса. Кто-то приближался ко мне. Я почувствовал подступающую панику, и снова посмотрел на стену.

Внезапно, на гладкой поверхности словно вспыхнули два ярких синих огонька, а стена поплыла, образуя приличного размера проход. Поплыла она необычно, не плавясь, а словно превратившись в воду, которая стекала на землю тонкими ручейками, которые затем взмывали вверх и снова падали на землю. Голоса приблизились и я, зажмурившись, вошел в образовавшийся проход.

То место, в котором я оказался, понравилось мне куда меньше предыдущего. Какая-то выжженная земля, с виднеющимся невдалеке остовом мрачного здания. Признаков жизни не наблюдалось и появилась вполне логичная мысль, что стена эта поставлена здесь не просто так. Все же, если видишь надпись «не входить», то лучше не входить. Хотя никакой надписи не было, но сама структура стены просто кричала об этом.

Попятившись, я наткнулся спиной на гладкую поверхность. Резко обернувшись, выругался. Блестящая преграда снова стояла передо мной, словно и не было никакого прохода. Я уперся в нее руками, пытаясь хоть немного надавить в том месте, через которое я прошел, но никакого результата это не принесло и новый проход совершенно не хотел открываться. Скорее всего, сюда можно войти здесь, но выйти именно в этом месте не получится, если вообще такое возможно сделать.

– Вот же гадство какое, прямо-таки вселенского масштаба, – процедил я сквозь стиснутые зубы, и пошевелил замерзающими пальцами ног. – Ладно, посмотрим, что здесь за зомбилэнд, и надеюсь, что я не прав в своей оценке происходящего.

Поежившись, я вытащил из кармана нож, раскрыл его, и, крадучись, направился к зданию. Зачесалось лицо, и я, поднеся руку к щеке, обнаружил, что на мне все так же надет респиратор. Решив на всякий случай его оставить, продолжил свой путь, отмечая про себя, что физически чувствую себя гораздо лучше, и даже боль в руке, которая беспокоила меня до этого, куда-то делась.

Наверное, это было важно, но, может быть, я просто стал расхаживаться, после долгого лежания, когда у меня просто все тело затекло, включая руку, а теперь наконец-то отпустило. Больше меня волновал вопрос о том, кто я. Но также я прекрасно понимал, что вряд ли получу ответ на этот вопрос прямо сейчас, только, если сам вспомню.

Под ногой что-то хрустнуло. Опустив взгляд, я увидел, что наступил на высохший скелет какой-то мелкой зверушки, наверное, мышки-полевки. Что-то с этим местом явно не так. Теперь я шел, стараясь тщательнее осматривать не только окрестности, но и землю под ногами. Вроде бы пока подобных сюрпризом больше не попадалось, и я подошел к зданию, останавливаясь перед приоткрытой, словно приглашающей меня войти дверью.

– Ну, если так настойчиво просят, почему бы и не зайти, – я тряхнул головой, прогоняя настойчиво лезущие мысли о всякой чертовщине. Вот только я не верил во все эти абры-кадабры, да и зомби были под вопросом. Я скорее поверю в какую-нибудь радиацию, или что-то типа этого. И иду сюда не просто, чтобы погреться, а, чтобы попытаться понять, что здесь произошло. Ведь может так оказаться, что я имею ко всему этому отношение, и, запустив ассоциативную цепочку мой разум вспомнит наконец, хотя бы мое имя.

***

Овчинников стоял и мрачно разглядывал пустую кровать с валяющимися как попало проводками системы жизнеобеспечения.

– Ну? – он повернулся к стоящему с отвисшей челюстью Алдышеву и нахмурил брови. – И как вы это объясните? Где тело? Или вы не просто проворонили смерть Савы, но еще и умудрились от тела быстренько избавиться? Если это произошло не слишком давно, то лучше скажите, куда вы его дели, пока не стало слишком поздно.

– Я… – Алдышев принялся метаться по палате, даже нагнулся и заглянул под кровать, разумеется, не обнаружив там никаких признаков Савельева. – Я ничего не понимаю, – наконец, он вылез из-под кровати, и сел на пол. – Мистика какая-то.

– Вы абсолютно уверены, что он умер? – Овчинникову не нравилась вся эта ситуация в целом.

Он не мог себе представить, что Савельев перестал бороться и просто ушел, из-за какого-то скачка напряжения. Это было не то, что на него не похоже, сколько иррационально, потому что никаких предпосылок к летальному исходу не наблюдалось.

Да даже система жизнеобеспечения была подключена только частично, потому что по какой-то до сих пор не установленной причине сердце Виталия билось совершенно без каких-либо вмешательств извне, но вот с дыханием были определённые проблемы. И элементарный скачок напряжения вряд ли мог как-то на нем отразиться. Может и прав Алдышев, называя это все мистикой.

– Я уверен, да. Я все проверил. Никаких реакций на раздражители, ни дыхания, ни сердцебиения, а зрачки не реагировали на свет, – Алдышев встал с пола. – Он был мертв окончательно и бесповоротно, и я надеялся с вашей помощью успеть выделить необходимые клетки, которые могут быть еще живы, чтобы использовать их для рождения наследника.

– Если бы Эльза согласилась вынашивать ребенка мертвеца, – усмехнулась Светлана. – Вот только для мертвеца, это тело оказалось довольно шустрым. – Она закрыла глаза, а когда открыла, то они начали напоминать два озера беспросветной тьмы. – Не бойтесь, просто не мешайте мне, – даже ее голос изменился, обдав присутствующих могильным холодом.

Алдышев смотрел на нее с опаской, и лишь Овчинников наблюдал за действиями жены с легкой полуулыбкой, застывшей на губах. Но все-таки находиться рядом с магом, призвавшим дар смерти, было очень неприятно. По палате прошелся ледяной ветер, вызывающий целые полчища мурашек на коже. Когда он стих, Светлана слегка пошатнулась, отпуская дар и устало произнесла.

– Идиот.

– Простите, что? – Алдышев поджал губы.

– Если здесь и была смерть, то, скорее всего, клиническая. Я не зафиксировала полноценной смерти кого бы то ни было. Поэтому я могу с чистой совестью вас спросить, Евгений, где, мать твою, Сава?

– Я не знаю, – Алдышев заметно растерялся. – О, господи. Так он был жив? И мы ему ничем не помогли. Какие же мы кретины, – он ударил себя ладонью по лбу. – Но, приборы не фиксировали жизненной активности, и мы с Егоровым провели все положенные тесты… Как же так?

– Не знаю, – Светлана пожала плечами. – Возможно, что-то вроде кратковременного синдрома Лазаря. Я не уверена на все сто процентов. Вам не за мной надо было бежать, а за тем, кто даром жизни владеет. Только вы даже мужа моего подключили к моим поискам, теряя драгоценное время, – она покачала головой, укоризненно глядя на горе-ученого.

– Но, где он в таком случае? – Алдышев, в который раз, оглядел комнату и заглянул под кровать.

– Что здесь происходит? – раздался от двери голос Эльзы.

Она пришла сюда, приняв, наконец, весьма непростое решение: Алдышев должен был получить добро на извлечение и заморозку определенного материала из тела ее мужа, а Светлана могла проводить на нем свои бесчеловечные эксперименты.

Какого же было ее удивление, когда она нашла Егорова, волочащего по коридору целую вязанку, состоящую их тел крысюков, и направляющегося явно не в ту лабораторию, в которой он должен был неотрывно думать над тем, как помочь Виталию. На ее вопросительный взгляд, Егоров философски пожал плечами и ответил.

– Прорыв, надеюсь, что последний, – и побрел дальше. При этом он выглядел еще более сумасшедшим, чем при их встрече в канализациях, если такое в принципе было возможно.

Теперь, вот все те, кто пытался как-то помочь Саве, столпились вокруг его кровати, словно произошло нечто из ряда вон выходящее. Сердце на секунду замерло, пропустив один удар, но потом застучало сильно и часто, приводя Эльзу в состояние близкое к панике.

– Эм, Эльза, дорогая, ты только не волнуйся, – протянул Овчинников, и она покачнулась, потому что эти слова и этот тон могли означать только одно – случилось что-то непоправимое.

– Что с ним? – она решительно оттолкнула Алдышева и уставилась на пустую кровать. Тряхнув головой, словно прогоняя наваждение, Эльза, прищурившись, обвела взглядом обоих Овчинниковых и остановила взгляд на Алдышеве. – Где мой муж? Что вы, твари, с ним сделали?!

Загрузка...