Как и всегда я проснулся за минуту до будильника. С одним отрытым глазом отключил звонок на 4:50 утра и поднялся, пока она ещё лежала, зажав одеяло между ног. Утреннее весеннее солнце пробивалось сквозь окрепшую листву деревьев и падало на её бёдра. Ей ещё спать почти два часа, и я по-доброму ей завидовал, вставая и на ходу разминая затёкшую правую стопу, которая болит уже месяц. Сходить бы к доктору.
На улице тепло, и сегодня я впервые пошёл без шапки, даже расстегнув куртку. Кроме меня на улице по дороге до метро почти никого нет, только один и тот же старик на остановке ждёт свой самый первый автобус, готовый отвезти его в сторону дач на окраине города. Последние несколько лет я с ним здороваюсь, хотя и не знаю его имени, и он, кстати, не знает моего. Мы киваем друг другу, и я, уставившись в землю, топаю к метро.
Сумка на плече сегодня кажется тяжелее, чем обычно. Наверное, мой обед она завернула не в пластиковый контейнер, а в стеклянную полулитровую банку. Стоило это проверить до того, как выйти из дома.
Полупустое метро. Оно только открывается, а внутри собралась маленькая кучка людей, ждущих открытия дверей к турникетам. Я вижу эти лица каждое утро пять через два, и иногда мне кажется, что сегодняшний понедельник не превратится во вторник, а если и превратится, то вторник не превратится в среду и так далее.
Качка метро всегда убаюкивала, и по пути на работу я, так сказать, досыпал свои часы, которых порой ощутимо не хватало. Я выключался крепко и даже видел сны, но организм привык к одним и тем же станциям и автоматически запускался на моей. Я вскакивал с места и, чтобы не упасть в останавливающемся вагоне, обеими руками хватался за поручни, затем выходил из метро.
До работы топать почти двадцать минут. Мимо железных путей, по которым поезда ездят достаточно часто. Уже на подходе к заводу. Вижу его через ограждения по ту сторону моста через небольшую реку, где раньше плавали утки, улетевшие после «облагораживания» берегов. Там понаставили деревянных пирсов и железных заборов. Красивее ли это, чем стая уток? Думаю, что нет.
Я приложил пропуск и прошёл на территорию завода. Знакомых запах машинного масла встречает меня раньше охранника Артёма, пожилого мужчины, который каким-то образом всегда выглядит бодрым, хоть в пять утра, хоть в пять вечера.
– Здарова, Влад!
– Привет, – ответил я хриплым голосом обогнавшему меня мужичку. – Сегодня есть новые формы? Витальевич говорил, должны были привести к началу смены.
– Слушай, не знаю даже, – ответил Игорь, наш бригадир, – спроси лучше у начальника, в кабинете обычно все распоряжения.
– Ладно, разберёмся.
Я зашёл в цех, в котором тружусь уже очень давно. Все намекают, что к июню от меня ждут проставу, так как стукнет ровно десять лет, как я впервые вступил за ворота этого цеха. Со мной обычно здороваются хором все, кто приезжают раньше и уже переодетые сидят на лавке, ждут начала смены. Один я езжу на работу с совершенно другого конца города, затрачивая на это почти полтора часа от подъезда до проходной. Я пожал каждому руку и, схватившись за ладонь нашего мастера, спросил.
– «Восемнадцать тридцать шесть» сегодня будут?
– Нет, зато завезли аэродромные. Пришёл огромный заказ. Витя уже готовит формы, будешь сегодня с ним. Вам выделили место у вибростолов.
Я кивнул и отправился к лестницам, по пути пожав ещё несколько рук. Я переодевался словно в трансе, пока наш крановщик, весьма болтливый невысоких мужичок, что-то рассказывал всем находящимся в раздевалке, но его мало кто слушал, и я в особенности. Я до сих пор спал, доверив тело режиму автопилота. Надев каску и сложив перчатки в карманы штанов, уже грязных от машинного масла, я спустился в цех, где уже вынимали из пропарочных камер металлические формы под бетонные плиты. Мне сегодня должен был достаться «кальмар» с его трубками для электроники и кучей закладных деталей, но сегодня я в паре с Витей, и это, по правде сказать, даже хорошо. С кальмаром этим до обеда бы провозился, а аэродромные формы простые, только их много. Да и всё равно за час до конца смены все будут в комнате отдыха наблюдать, как Максим и Олег играют в шашки, соревнуясь за первенство по цеху.
– Отнеси Егору проволоки, они просили всей бригадой.
Я взял обруч ещё не нарезанной проволоки и двинулся вдоль линии с формами, где парами работали мужики. Дядя Гена, самый старший в цеху, пытался молотком загнать пятнадцатую закладную в каркас «кальмара», появившегося в производстве всего пару недель назад. Опытный рабочий справится, но судя по его вспотевшему лицу и набухших венах на жилистых руках, как бы его не хватил инфаркт на шестьдесят девятом году жизни.
Я отнёс Егору, мастеру соседней бригады, проволоку и вернулся обратно к Вите, уже подготовившему форму. Весь день мы чистили от ржавчины платформы, стоявшие около полугода на улице, клали каркасы и отдавали на заливку. День проходил быстро, и я был этому рад. На обеде мы внимательно следили за тем, чтобы Олег в партии с Максимом не мухлевал, как в прошлом году, когда его поймали на жульничестве на последнем этапе турнира завода по шашкам. Ближе к двум дня, когда до конца смены осталось чуть больше полутора часов, у меня под перчатками набухла мозоль от ломика. Эти аэродромные формы были невыносимо ржавыми, и их борта не открыть без посторонней помощи, поэтому мы звали парней с вибростола, чтобы они помогли нам с последней, потому что у нас с Витей уже не хватало сил, и руки повисли двумя макаронинами.
– Это последняя? – спросил я Витю с надеждой.
– Да, только если вдруг не вписали ещё одну. Давай просто не будем торопиться, а то если Витальевич увидит, что мы уже всё, так точно накинет штуку другую, а я за эти копейки, что вчера пришли авансом, не собираюсь гнуть спину лишний раз. В пизду оно мне не надо.
– И то правда. Ладно, ты посиди, я довяжу закладные и попрошу Надю забрать форму чуть позже.
Витя махнул рукой и свалился на скамейку у склада, прижавшись спиной к железным шкафчикам. Я доделал форму, будучи весь в ржавчине, и сел рядом с Витей, ощущая пятой точкой тряску от вибростола. Парни, только пришедшие с института и проходящие на нашем заводе практику, ещё не научились правильно регулировать силу, и бетон иной раз переливали, от чего потом убирались дольше остальных. Дыша как собаки, они входили в комнату отдыха самыми последними. Я дал отмашку Наде, чтобы форму она забрала попозже, та кивнула и перевела кран подальше от нас.
– Говорят, в другом цеху сокращают сильно.
– Да, я слышал, – еле говорил Витя, шепелявя чаще, чем остальные мои знакомые, – да там и планы сильно упали. Представляешь, монтаж встал, что-то напутали в дирекции, и теперь мужики, перевыполнив план в предыдущем месяце, будут сидеть без работы. Кого не устраивает – могут увольняться, кого устраивает – идут домой на три недели за свой счёт. Это какой-то пиздец, как по мне.
– За свой счёт? Я думал, что хоть чего-то да накинут.
– Влад, ты серьёзно? Ты ж не первый день работаешь, сам знаешь, директору вообще насрать, чем ты там собрался кредиты свои оплачивать или ещё что. Это просто не его дело, план выполнен в прошлом месяце – молодцы, а если сейчас работы нет, так будет позже. А что делать между этим?
– Мда. Вова говорил, что хочет на пенсию уйти.
– Да какую пенсию? Он там со скуки помрёт быстрее, чем от своей язвы. Того гляди ещё и нас переживёт, до сих пор крутя ломиком, как и двадцать шесть лет назад.
– Ага, джедай заводской.
Витя усмехнулся и достал из нагрудного кармана робы, заляпанной краской и каплями бетона, пачку смятых сигарет, протянул мне. Я взял самую красивую, но случайно. Витя схватил наугад губами и закурил, передав мне зажигалку. Прокашлявшись и сплюнув подозрительного цвета жижу, Витя натянул каску повыше, чтобы потный лоб показался открытому воздуху, и уставился на мастеровую.
– У них там ближе к лету поставят кондиционер.
– Откуда знаешь? – я спросил, повернувшись в ту же сторону, что и Витя.
– Мастер сам сказал. Летом обещают аномальную жару, и поэтому, в целях безопасности опять же со слов мастера, им установят кондиционер, а в самом цеху только окна откроют.
– Пух же налетит. Тут тополей выше крыши.
– Я-то знаю, а как объяснить остальным, кто по цеху только в белой касочке ходит и боится замарать пиджачок?
Вокруг к концу смены пахло бетоном и смазкой для форм, которой местные иногда пользуются как кремом для рук. Воняет страшно, зато любая грязь отлетает моментально, да ещё и кожа увлажняется. Дым от наших сигарет поднимался вверх и смешивался с облаком мелкой белой пыли, которая появлялась спереди. Там шлифовали лестничные марши, приводя их в надлежащий для отгрузки вид. Мы с Витей натянули маски. Я махнул Наде, и та передвинула кран, забрав последнюю на сегодня аэродромную форму.
У меня сильно разболелась голова, и вместо того, чтобы пойти в игровую смотреть партию по шашкам, я решил подняться наверх и немного поспать. Взял ключи у мастера, еле преодолел два этажа лестничных пролётов и как можно быстрее улёгся на деревянную скамейку, сложив руки в замок на груди, чтобы те не свешивались к полу. У меня было ещё около часа до конца смены, и если вдруг никто из дирекции не решит проверить цех, то я спокойно проведу оставшееся время в одиночестве.
Дремал я беспокойно, постоянно поднимая голову, чтобы проверить время. Уверен, что ещё услышу всех из бригады, пока они будут подниматься, поэтому не завёл будильник, но что-то всё равно гудело во лбу, как дрель. Я провалился в сон, думаю, минут на пятнадцать, но стало только хуже, когда проснулся. Я умывался, когда остальные уже заходили в раздевалку, пытаясь обогнать всех вокруг, чтобы успеть первыми под душ.
Я в душ не пошёл, голова болит всё сильнее и сильнее. Я сбрызнул дезодорантом подмышки и оделся. Думаю, она всё равно не поймёт идею, когда на пороге попытается обнять и почувствует весь запах моих трудовых будней.
Последним в душ забегал Саша.
– Тебя звал начальник, зайди к нему. Вроде бы какие-то документы подписать. Не забудь.
– Хорошо, прямо сейчас и заскочу. – Сказал я человеку с полотенцем в руках, пробегающему мимо меня голышом.
Я вздохнул и спустился на первый этаж. Начальник действительно ждал меня с кучей бумаг на подпись. Половина из них были поправки в трудовой договор, которые я никогда, к своей глупости, не читал. Остальную половину начальник ещё распечатывал, я сидел и ждал, глядя на часы. Хотел уйти чуть пораньше, но вышло как всегда. Я подписал последний документ и вышел, пожав Валентину Витальевичу руку.
Я слился с толпой, и все вместе мы покидали цех, выстроившись в колонну. В телефоне сообщения. Несколько было от неё, отправила список покупок. Видимо, сегодня дома ждёт вкусный ужин, судя по ингредиентам, где есть слова мясо и специи. Я принялся листать ленту новостей, машинально идя со всеми и особо не глядя по сторонам, и тут передо мной послышался истошный крик. Я поднял голову и увидел его.
В огромных воротах цеха, заполняя почти всё пространство, стояло чудовище. Оно было похоже на гориллу, но с собачьей мордой, пускающей через плотно сжатые острые зубы густые вязкие слюни. Его глаза были ярко-зелёного цвета, и оно рычало, глядя на нас всех, приросших к своим местам. И только Витя заорал, повернувшись назад и пробиваясь сквозь толпу.
Он пролетел мимо меня, задев плечом, и я выронил телефон. Чудовище открыло пасть, набрав перед этим воздух в огромную грудь, и зарычало так, что в глазах у меня потемнело. Мы все, превратившись в одну человеческую массу, рванули назад, к раздевалкам, но тех, кто шёл первыми изначально, кроме Вити, чудовище уже рвало на части. Рядом с нами летали кишки и изуродованные конечности. Этот звук вряд ли когда-нибудь получится забыть.
Я протолкнулся к лестницам, и буквально за моей спиной кого-то схватили. Он попытался взять меня за куртку, но я дёрнулся и ввалился лицом вперёд в дверной проём, упал на колени. Чудовище, двигая челюстям то в одну сторону, то в другую, перекусывало пополам Егора, держа его за болтающиеся ноги. Его вопль заставил нас всех наблюдать, как чудовище уже разделило рабочего пополам, и из разных сторон клыкастой пасти выпали две части человека, словно распиленные в районе пояса тупой пилой. На землю повалились дымящиеся внутренности с таким звуком, словно на бетон упал пакет с молоком.
Чудовище смотрит на нас и рычит, и в особенности на меня, находящегося ближе к выходу. Чья-то рука схватила сзади и потащила вверх. Я успел вбежать достаточно высоко по лестницам, чтобы мохнатая лапа с длинными когтями, похожими на рыболовные крюки, не смогла меня ухватить. Мы забежали в раздевалки второго этажа и заперли за собой двери, когда я, будучи последним, пересёк порог. Валентин Витальевич закрыл железную дверь на засов и два замка на ключ.
– Посмотрите, что за окнами, – шепнул он, – и ни звука.
Я и ещё несколько человек приблизились к окнам и, прикрыв лица руками от яркого солнца, не увидели ничего, что могло бы насторожить, кроме того факта, что людей на улице не было вообще. Машины, что стояли на дороге за территорией завода, пустовали. Двери были распахнуты, у некоторых горели аварийные сигналы, но ни одного человека в радиусе обзора.
– Никого, Витальич, – говорил Витя, – слишком низко, поднимемся на крышу?
– Ты дурак? Эта тварь может быть и там, или она вообще не одна. Ты видел её лапы? Да она сюда запрыгнет в два счёта!
– Вова, не наводи паники, – унимал самого старшего из находящихся здесь Валентин Витальевич, – про крышу подумаем.
– А что тут думать? Один с крыши отвлекает, другие сбегают вниз и к машинам. Делов-то! – советовал кто-то из толпы человек в пятнадцать-двадцать.
– А остальные?
– Группами.
– А самые последние?
Вопрос повис в воздухе наравне со страхом. Уверен, никто из нас никогда в жизни не видел такого существа.
– У кого телефоны с собой? – я машинально полез рукой в карман, но тут же вспомнил, что выронил его, пока убегал, – посмотрите, может, в новостях что сказали?
Все хором принялись действовать по указке нашего начальника, до сих пор владеющего и собой, и ситуацией. Все озадаченно вперились в экраны и пытались заглянуть к другим в руки. Не прошло и несколько минут, как все почти одновременно сообщили, что ни у кого нет связи.
– Заебись. – Ответил всем Валентин Витальевич. Он сел на скамейку между рядами железных шкафчиков и упал лицом в свои ладони, от чего под его пальцами торчала лишь лысая макушка.
– Я вылезу через окно на крышу, – заявил Илья, высокий молодой парень из бригады слесарей нашего цеха, – помогите мне.
Несколько человек столпились у окна в две кучки, освобождая Илье проход. Он стоял и глубоко дышал, уже сильно жалея о словах, будто бы вне его согласия сорвавшихся с губ. Лицо парня побледнело и покрылось мелкими капельками пота. Губы слегка посинели, с каждым шагом в Илье становилось всё меньше крови, и к окну он подошёл мертвенно бледный. Трясущимися руками он открыл окно и, шатаясь, залез ногами на подоконник.
Илья вытащил голову наружу и глянул наверх, потом высунул половину тела, держась одной рукой за раму окна изнутри. Он чуть опустился и повернулся к нам, но не успел произнести хоть слово, как за голову его схватила огромная когтистая лапа и проткнула черепушку. Илья повис будто тряпичная кукла, и лапа утянула его за собой.
Кому-то зажали рот прежде, чем он успел закричать. Витя быстрыми, но тихими шагами подпрыгнул к окну и закрыл его, а потом сделал два шага назад. Он упал в обморок на третьем шаге, и я успел его подхватить, не дав шмякнуться об твёрдый пол. Мы все отползли как можно тише и спрятались между рядами шкафчиков, где Валентин Витальевич уже не скрывал лица, а сидел в самом тёмном уголке раздевалки с округлившимися глазами. Под его пышными усами тряслись губы, и сам он прижал руки так, словно хотел обнять сам себя.
Мне показалось, что никто из нас даже не дышал, когда за окнами мелькнуло нечто огромное, на несколько секунд заслонив собой солнце, и оставило нас в полной темноте. Из-за моей спины вышел начальник цеха и оглядел нас всех, стараясь снова взять себя в руки и обрести хоть чуточку больше самообладания, чем у остальных.
– Перекличка. Все сюда!
Мы расползлись в линию и пересчитались. Я сидел посередине и оказался восьмым из семнадцати человек за исключением Валентина Витальевича, который хмыкнул и устроился у самого края последнего шкафчика, выглядывая в сторону окон. Он отодвинулся обратно и снова уставился в никуда. Витя, пришедший в себя рывком, сел на скамейку не без помощи ещё двух человек, осматривающих его как раненого.
– Я в порядке, – чуть трясущимся голосом говорил Витя, – что там, Валентин Витальевич?
Но начальник не ответил, лишь помотав головой. В его взгляде читался ужас, но его природу мы даже боялись представить. Он что-то заметил и решил не говорить об этом нам. Внутри у меня засвербело, мне просто жизненно необходимо выяснить, что такого лицезрел Валентин Витальевич.
В полуприсяде я придвинулся к нему, он жестом остановил меня, дав понять, что позволит аккуратно посмотреть, если я к этому готов. Я кивнул, и он убрал руку. Двигаясь в пространстве буквально по миллиметру в секунду, я высунул немного голову. Там окна, и они густо запачканы кровью, от чего внутрь на шкафчики падает алый свет, превращая солнце в источник чего-то зловещего. У меня к горлу подступил ком, и я быстро нырнул обратно, упав на задницу у ног Валентина Витальевича, смотрящего на меня обезумевшими глазами. Заметил, что и другие пялятся так же, хоть и не стали свидетелями того, что предстало перед нашим с начальником взором.
– Проверьте ещё раз телефоны, – чуть не плача выдавил из себя Валентин Витальевич. Он будто был более седой, чем час назад. – Хоть у кого-нибудь есть связь?
Все проверили и снова помотали головой. Человек, что пытался быть храбрее и сильнее нас, еле справлялся с дрожью. Его зрачки бегали из стороны в сторону, но никак не могли на чём-то сосредоточиться, поэтому и мысли, словно видимые для меня, шарахались вокруг, мешая думать.
Мы часа два просидели в полной тишине, гнетущей и давящей на виски. Кто-то достал остатки обеда, его примеру последовали и остальные, у кого что-то ещё было. Всё разделили поровну, только Валентин Витальевич и куска хлеба не взял. Он молча отказался, не отрываясь от той точки, которую пилит уже долгое время своим стеклянным взглядом. Мы съели всё, что было, будто собирались к следующему утру уже сидеть дома.
Я думал о том, что случилось с женской частью работников цеха. Они обычно уходят домой раньше, потому что не засиживаются в комнате отдыха. Они успели покинуть территорию, или по пути их настигло… это?
Мы вздрагивали от каждого шума снаружи. Иногда даже свист ветра в окнах заставлял съёживаться и воображать худшее. Валентин Витальевич изредка поворачивал голову к окнам. Выглядело это так, словно он не доверял своей памяти, и пятно крови действительно было или ему не показалось?
Я снова выглянул из-за угла ящиков. Снаружи даже птиц нет. Обычно слышно машины, рядом проходят железнодорожные пути, а теперь ничего, вообще полная пустота и тишина. Мы словно оказались одни на планете, последние восемнадцать человек. Валентин Витальевич поднялся и как ни в чём не бывало пошёл к лестницам. Он достал связку ключей из карманов и начал открывать дверь, от чего мы рванули к нему одной кучей.
– Что вы делаете?
– Пойду проверю, – отвечал начальник, капая слюной на свою рубаху, – оставайтесь здесь. Я позову…
– Что он несёт? – крикнул кто-то сзади, совсем забыв про правило шёпота.
– Остановите его! Он сошёл с ума!
Я схватил Валентина Витальевича за обе руки, так как был ближе всех, но старый коренастый мужчина оказался куда сильнее, чем я думал. Он плечом оттолкнул меня, и я повалился всем телом на тех, кто стоял сзади, первых аж сшибив с ног. И пока мы вставали, он открыл двери и вышел, не затворив за собой. Мы подбежали и, кто смог пролезть, посмотрели, как спина начальника пропадает за лестничным пролётом. Мы забрались внутрь и закупорили двери на один засов, а для остального нужны были ключи, которые сейчас имелись только у Валентина Витальевича. Я ощутил себя ещё более беспомощным, чем раньше.
Мы, нервно оглядываясь в сторону окон, побежали обратно за шкафчики. Сев на низкие скамейки и уставившись в сторону двери, мы ждали… чего-то. Но ничего не происходило. Решили, что начальнику удалось сбежать, или чудовище уже ушло, но тут прозвучал крик. Даже с первого этажа он был различим. Некоторые из нас закрыли уши, бо́льшая часть достала крестики из-под рубах и начала молиться, быстро шевеля губами.
Я встретился взглядом с Витей. Увидел в его глазах смирение и принятие. Он выглядел так, словно готов к смерти, и меня это напугало не меньше, чем чудовище.
– Что будем делать? – спросил Витя так, чтобы все услышали, но при этом смотрел на меня одного.
– Понятия не имею. Думаю, в городе введено военное положение, и…
– Что «и»? – спросили одновременно несколько человек.
– Да не, ебануться!
За окном вечерело. На стёклах появлялись капли конденсата, внутри было душно. Мы боялись открыть окна и сидели, общаясь так, словно событий этого дня и не было. Травили анекдоты и вели себя как обычно, будто собрались под вечер провести время вместе. Лишь вздрагивали, как единая трусливая масса, когда снаружи слышался очень громкий лай, который собакам принадлежать не мог.
Я проголодался. Еда давно переварилась, и в животе сильно урчало, аж живот ходил ходуном. Мечтал о том, чтобы внезапно оказаться дома. Как по волшебству закрыть глаза и открыть уже в своей квартире, где пахнет едой, где она встречает меня и помогает снять неудобную демисезонную куртку, которую купил три года назад. Я уже скучаю по вечерам, когда просто сидел с ней и смотрел телевизор. Хотелось бы снова…
За окном что-то взорвалось. Я подошёл к краю ряда шкафчиков и выглянул. Гриб огня поднялся вверх и тут же растворился в воздухе. Послышался жуткий вой и возня, и это можно было различить даже за пластиковыми стёклами. Я приблизился к окнам и выглянул наружу. Внизу что-то полыхало так, что казалось, будто вся земля превратилась в адское пекло. Под языками пламени из стороны в сторону что-то дёргалось, и я сильно надеялся, что это та тварь, ну или одна из них, если таковых несколько.
Я заметил не сразу, как за моей спиной уже столпились все оставшиеся в раздевалке и пытались разглядеть происходящее за окном. Огонь тонкими языками поднимался вверх, стараясь пощекотать небо.
– Надо бежать, пока тварюга не очухалась.
Не успел я среагировать или согласиться, как все без исключения уже отворили дверь и ринулись вниз по лестницам, стуча ногами. Я рванул одним из последних, успев бросить взгляд на закоптившиеся окна. Становилось мрачно, хотя внизу было ещё темнее. Кто-то на бегу включил фонарик в телефоне. Мы змейкой быстро преодолели два этажа. Первые выбежали в цех и столпились чуть подальше у выхода. В этой непонятной темноте с мерцающими слепящими фонариками я толкнул кого-то плечом.
– Что случилось? Почему встали?
– Я первым не пойду.
– Просто шагайте и смотрите в оба.
– Умный дохуя? Вот и иди первый!
Это был Витя. Он растолкал всех вокруг и достал свой телефон, включил фонарь. Я машинально посмотрел вверх, но ничего не увидел кроме кранов и «паука»[2]. Мы все медленно двинулись вперёд, держась очень близко друг к другу. Я даже дыхание задержал. Витя освещал перед собой дорогу к выходу. Ворота были погнуты и открыты. Снаружи почему-то отсутствовал свет, хотя фонарь там должен был включаться автоматически после девяти часов вечера вплоть до самого июня.
Я прислушивался не только к тому, что происходило вокруг меня, но и старался различить что-то за стенами цеха. Но опять ни единого звука, как в вакууме. Мы дошли до ворот, и Витя поднял руку, мы остановились.
– Да бля… – ругнулся в гневе тот, кому я случайно наступил на пятку.
– Прости.
Мы оба шептали, но потом оказалось, что все негодовали, только каждый по своему личному поводу.
– Что такое?
– Я выгляну наружу и посмотрю, – Витя говорил, повернувшись к нам и опустив фонарик к полу, – стойте здесь и ждите команды.
Витина храбрость сильно удивляла. Не то чтобы я его считал трусом до этого момента, просто далеко не каждый из здесь присутствующих смог бы хоть чуть-чуть приблизиться к его уровню самообладания, да ещё и людей вести за собой. В голове я уже прокручивал ситуацию, как бы мне Витю после всего этого отблагодарить, потому что нет на Земле того, что можно ему преподнести за спасение своей шкуры.
Витя стал выходить наружу. Я с замёрзшим сердцем ждал хоть чего-то. Мысленно был готов услышать крик, который означал бы, что мы все ошиблись, решив так опрометчиво выбраться из раздевалок. Фонарик у ворот снова мелькнул, и внутрь гусиной походкой забрался Витя. Это заставило меня вздрогнуть.
– Вокруг ничего, только за первым формовочным цехом дым идёт. Просто побежим к выходу. Андрей, твоя машина у ворот?
– Да, но максимум шесть человек влезет ко мне.
– Ладно, приготовь ключи сразу, – Андрей принялся аккуратно копошиться в своей сумке, – у кого ещё машина рядом?
– У меня, я могу взять двоих. На заднем всё заставлено.
– Так выкинь! – Витя чуть поднял голос, но не переходил за рамки шёпота.
– Ага, если ты сможешь быстро выковырять мини холодильник, то я тебе поклон отвешу. Я его полчаса запихивал!
– Хрен с тобой, кто…
– Моя чуть дальше, с другой стороны дороги, – оповестил я, зачем-то подняв руку. Витя ослепил меня фонариком, и я сильно зажмурился, от чего перед закрытыми глазами побежали разноцветные круги, – только она там три дня уже стоит. А если не заведётся?
– На улице не минус тридцать, куда она денется? – голос где-то спереди попытался меня отчитать, но я и ухом не повёл. Я достал из сумки наощупь связку ключей и переложил в карман.
– Хорошо, примерно разделитесь по машинам. Я тоже возьму четверых, держитесь рядом со мной.
Витя развернулся и снова стал выходить наружу. Мы одной массой двинулись за ним, пригнувшись сильнее, чем раньше. Я всё так же шёл позади всех и выбрался последним из цеха. Меня обдало прохладным ночным воздухом. Пахло гарью, но не так сильно, чтобы начать задыхаться. Я озирался вокруг, но не сказал бы, что искал очертаний твари в темноте.
Нигде не было света, вообще. Ни в одном окне ни одного дома, и лишь жалкий кусочек луны тускло блестел над нами. Мы ползли практически на коленях, уставив фонарики к земле, и только Витя направил свой вперёд, одной рукой держа того, кто идёт прямо за ним. Я схватился за кого-то, сжимая в кулаке его куртку. До сих пор не знал, кто это, но держался как за последнее, что может меня спасти.
Если мышечная память не обманывала, то мы должны были уже доползти до ворот, миновав арматурный цех. Я чуть поднялся и вгляделся в темноту, прорезаемую Витиным фонариком. Впереди мелькнули синие решётки забора вокруг завода с облупившейся краской, а затем показался и КПП, дверь которого с нашей стороны была густо измазана кровью.
Витя остановился у самых дверей калитки.
– Все поделились?
Мы шёпотом отчитались и взялись крепче друг за друга. Я вообще всеми силами вцепился в чей-то рукав. Слева и справа от меня встали два человека, которые поедут со мной. Я нащупал ключи от машины в кармане, и это придало уверенности, странной надежды, что скоро я буду дома, и то, что происходит вокруг, покажется уже не таким страшным и опасным.
Витя быстро оглянул нас, но не успел он взяться за ручку, как сверху его подтянула мохнатая лапа. Телефон упал, и в падении фонарик показал нам уже знакомое чудовище, успевшее засунуть половину Витиного тела в зубастую пасть. Мы рванули кто куда. Меня толкнули, и я упал на копчик. Резко ощутил отсутствие кого-либо вокруг, будто все, кто только что были рядом, просто исчезли без следа. Что-то впереди громко чавкает и хрустит Витиными костями. Я судорожно крутил головой по сторонам, но видел лишь мерцающие фонарики разбежавшихся людей.
Я побежал, как мне показалось, обратно. Глаза никак не могли привыкнуть к этой тьме, и я рвал, полностью доверившись ногам. Ринулся по дороге, которую преодолевал пять дней в неделю уже целое десятилетие. Вытянул руку вперёд, но было ощущение, что стою на месте, лишь асфальт перемещался подо мной как беговая дорожка. Трудно дышать. Сзади на меня кто-то закричал, но вопль сразу оборвался. Там звучал тот самый лай, от которого сердце превращается в безжизненный кусок камня. Я бежал и бежал, делая повороты, которые должны были привести к цеху…
И я не ошибся. Получалось разглядеть лишь несколько метров вокруг себя, будто двигался со слабым фонарём над головой, но впереди уже погнутые ворота цеха. Я не мог дать себе отчёта, почему вернулся обратно и именно сюда. В этот цех, который снова превратился в ловушку, в капкан, из которого без посторонней помощи не выбраться.
Я судорожно глотал воздух, миновав пропарочные камеры и очутившись у лестничных пролётов. Вбежал наверх, хватаясь за измазанные чем-то вязким деревянные перила, и буквально на лету закрыл на засов двери раздевалки. Упав животом на пол между шкафчиками, я пытался дышать более размеренно, но никак не получалось.
Здесь было светлее из-за пожара снаружи, который не убавился с тех пор, как мы все вышли отсюда. Меня поглощало чувство одиночества. Я снова здесь, но теперь один, и вообще не представляю, что будет дальше. Поднять голову не получалось, она стала чугунной, а мышцы ног буквально одеревенели, невозможно согнуть их в коленях хоть чуть-чуть. Слабость окутывала меня, но о том, чтобы уснуть, и речи идти не могло.
Тут тихо и так знакомо. Иной раз я воображал, что всё это сон или происходит не со мной. Это фильм, глупое кино прошлой эпохи про чудовищ из Ада или с другой планеты. Нет, это не я здесь на холодном бетонном полу лежу и смотрю в потолок, по которому бегают отсветы огня.
Голова гудела, горло саднило, а в лёгкие провалился уголёк. Я сложил руки на груди и ощутил своё сердцебиение, похожее больше на стук молотка по рёбрам. Окна звук не пропускали, но вот через дверь я словил крики внизу. Даже голову не поднял, когда различил опять рык и неистовый вопль того, кого в эту самую секунду рвали на куски. Из глаз по сухой коже покатилась слеза. Я даже не ожидал, что эта капля вообще появится.
Внизу кто-то продолжает кричать.
Затылку становилось холодно, но я всё ещё лежал на полу. Спина затекает вместе с задницей, и тело начинает ломить, пока мозг проваливается в яму сознания.
Оно рычит внизу, оно словно знает, что я где-то рядом. Чудовище ищет меня одного…
Я очнулся уже утром. Даже позы во сне не поменял, пальцы на груди всё ещё были сомкнуты в замок и вообще отнялись. Если проснулся здесь, то события прошлой ночи оказались правдой. Я встал и шатаясь подошёл к окну. Солнце светило за крышами многоэтажек. Розовое марево на небе постепенно голубело, а пожар под окнами давно превратился в тонкую линию чёрного дыма.
Я бы тебе рассказал, что мне снилось, но телефон не работает. Да он, наверное, и сломан вовсе. Извини, что давно стал таким. Я не терял надежды, никогда, но теперь, похоже, надо с этим смириться. Вечно бегать и прятаться я не смогу, верно?
Я открыл дверь и спустился по лестницам. Оказалось, что перила были вымазаны кровью, и прикинуть боюсь, как она здесь оказалась. На первом этаже рядом с лестницами валялась оторванная человеческая рука в багровой луже, смешавшейся с цементной пылью. Я переступил её и пошёл дальше.
Чудовище стояло у выхода и не шевелилось, лишь волосатые чёрные плечи вздымались при каждом вдохе. Оно скалилось, своими маленькими, налитыми кровью, глазами уставившись на меня. Я сделал шаг, и эта тварь тоже сделала шаг навстречу. Наши движения происходили почти синхронно, лишь с той разницей, что у твари четыре ноги, а у меня всего две. Мы встретились в самом центре цеха, и чудовище возвысилось надо мной, капая слюной мне на плечи.
Что за эту ночь изменилось? Кардинально – ничего. Я остался прежним. Но кто я теперь? И почему стою здесь? Почему вообще вышел вместо того, чтобы спрятаться? Или почему не убегаю сейчас? Я будто знаю то, что просто не могу сейчас вспомнить. Оно держит меня на одном месте, и я стою, ожидая чего-то.
Чудовище оскалило зубы и повалило меня на землю. Я подумал, что услышу хруст собственных костей, но оно сделало это аккуратно, с заботой. Я положил голову на пол и посмотрел ровно вверх, на огромную голову, чьи челюсти густо набиты острыми зубами. Тварь наклонилась поближе, и среди зубов проглянули обрывки чьей-то кожаной куртки. Пахло отвратительно, я даже не моргал, ожидая исхода.
Чудовище прижалось носом к моей груди. Я встретился с ним взглядом, в нём плавало моё отражение. Там я сам себе показался чужим. Чудовище открыло пасть…
И лизнуло меня…