Посвящается Софье, Рубену и всем детям мира. В память о будущем, пусть не теряют надежду на то, что любовь осветит им дорогу мудрости
Зашари, именуемой Заш
Сократ, чисто вымытый и благоухающий, с аккуратно подстриженной бородой, в тоге и красивых сандалиях, бодро шагает по улицам Афин. Сегодня он направляется к Агафону: поэт даёт пир по случаю победы на престижном городском состязании. Вдруг философ останавливается посреди дороги и замирает на месте, поглощённый какой-то мыслью.
В богатом доме, где устраивается пир, гости уже возлежат на ложах, столы ломятся от угощений. Все с нетерпением ждут: будет ли дан сигнал приступить к еде и питью, чтобы отметить награду Агафона, или придётся дожидаться Сократа? Приглашённым хорошо известна привычка Сократа: если философом овладевают размышления, он забывает обо всём на свете. Как он любит говорить, «развлечения могут и подождать, когда речь идёт о поиске и обретении истины». Так что пока гости церемонно приветствуют друг дружку и обмениваются короткими замечаниями.
На пир к Агафону собрались поэты, трагики, комедиографы, учёные, политики и преподаватели – мастера в искусстве ведения бесед. Среди присутствующих парадным платьем выделяется художник Федр. Что-то громогласно возвещает знаменитый писатель Павсаний, радуясь возможности продемонстрировать свои ораторские таланты. Комедиограф Аристофан, держа в руке кубок сладкого вина, сыпет забавными историями. Гости рассуждают о политике, изящных искусствах и науке в ожидании, когда хозяин предложит тему для общего обсуждения.
Поблагодарив всех присутствующих за подарки и похвалы, Агафон даёт слово врачу Эриксимаху, известному своим пристрастием к нравоучениям. Доктор, крайне дотошный в том, что касается порядка и меры, настоятельно всем советует проявлять воздержанность в еде и питье.
– Твоё здоровье, учёный Эриксимах! – острит Аристофан, для которого праздник плохо сочетается с трезвостью и умеренностью в пище.
– Мы вчера уже выпили более чем достаточно, Аристофан! Пусть вино уступит место словам; поговорим о том, что нас всех волнует, а именно о любви, о том, что она означает для каждого из нас. Это будет тема сегодняшнего пира!
Гости, утомлённые вчерашними возлияниями, соглашаются с предложением Эриксимаха. Для того чтобы не отвлекаться от разговора, они решают в этот вечер обойтись без музыки – к большому разочарованию Аристофана.
– Мы тебя уже заждались, Сократ! – восклицает Агафон при виде входящего друга. – Ты явился вовремя, словно заранее знал, что серьёзные речи начинаются после ритуального обмена любезностями!
Возбуждённый присутствием философа, Агафон спешит расположиться рядом с ним: с намерением позаимствовать, добавляет он, часть его знаний.
– Эх, мой добрый друг, – отвечает ему Сократ, – если соприкосновение с истиной оставляло бы свою печать, учение и мудрость оказались бы простейшими из вещей, поскольку передавались бы напрямую от человека к человеку, как жидкость перетекает между сообщающимися сосудами! Но присутствие мудреца не делает человека учёным и знающим: мудрость требует труда, одиночества и размышлений.
– Поскольку сегодня речь пойдёт о любви, предлагаю начать! – провозглашает Федр. Голос его чуть подрагивает от нетерпения. – Эрот, бог любви, древнейший и достойнейший из богов, обладает всеми свойствами божеств и могущественной властью. Ввиду древнейшего происхождения он испокон веков распоряжается судьбами людей…
– На войне он вселяет во влюблённых мужество, и они сражаются с истинным упоением, поскольку защищают свою любовь. Ведь воинам меньше всего хочется покрыть себя позором и прослыть трусами в глазах любимых. Самые отважные воители преисполнены чувства любви и жажды славы, и они стремятся заслужить ещё бо́льшую любовь и восхищение, – заключил Федр с победоносным жестом.
Гости не скрывают своего восторга. В честь Федра поднимаются кубки, но вино выплёскивается на пол. Затем устанавливается тишина.
– Дорогой Федр, – восклицает Павсаний, которому теперь передаётся слово, – стоит уточнить, что есть два Эрота, два вида любви, как есть на свете две богини красоты, две Афродиты. Один наделяет любовью ради тела, ради плотских утех и земных радостей, то есть чувством, знакомым большинству людей. Другой, более благородный, несёт с собой возвышенную любовь и поиск удовольствий менее пошлых, чем те, которые нам предоставляют наши чувства. Небесная любовь привлекает людей, наделённых незаурядным умом. Их любовь зиждется не на животной природе с её переменчивыми желаниями и не на грубых наклонностях; она побуждает более восхищаться душой, чем прекрасным телом. И добиться благосклонности во втором случае значительно труднее, чем заполучить предмет телесной страсти.