Лана Даунрей тихо плакала, лежа на кровати. Он опять явился ей во сне. Умиравший в расцвете сил. Каждый раз, когда его вот-вот должен был поглотить туман небытия, ее охватывал неудержимый ужас. Своими твердыми и холодными пальцами ужас сжимал ее сердце, и она замирала, боясь потерять его навсегда. С его уходом, как ей казалось, мир утратил бы все свои краски и всю радость, став тусклым, серым и скучным.
Это был очень необычный сон. Он не походил на посещавшие ее видения – на духов или призраков, с которыми она ежедневно общалась. Сон опутывал ее, словно липкая паутина, из которой нельзя было вырваться. Облик незнакомца из сна был очень привлекателен, без всякого преувеличения – настоящий красавец, способный разбить не одно женское сердце. Он был высок, широкоплеч, строен, темные вьющиеся волосы свободно ниспадали до плеч, и даже щетина на его подбородке казалась ей восхитительной. Его голубые глаза поражали глубиной, черты лица были выразительны и аристократичны. Особенно возбуждали губы, четко очерченные, чувственные, манящие. Даже смертельный ужас отступал на миг прочь, как только она представляла всю сладость его поцелуя на своих губах.
Но Лана честно признавалась самой себе в том, что дело было не столько в лице, губах и мужественной фигуре, сколько в том, что скрывалось под столь неотразимой внешностью. Это глубоко спрятанное нечто цепляло ее, пробуждая в глубине ее души самое сокровенное, словно они общались на понятном только им одним языке. Ощущение духовной близости было удивительно отчетливым, такое обычно возникает только между самыми близкими по духу людьми. Все становилось еще загадочнее и запутаннее из-за того, что Лана ни разу в жизни не видела этого человека. Если бы они встретились, она точно не забыла бы об этом.
Тем не менее, как подсказывало Лане шестое чувство, он существовал.
Она аккуратно приподняла Нерида и встала. Нерид обожал забираться к ней на грудь и лежать там, вытянувшись во всю длину. Блаженно урча, кот засыпал вместе с ней. Потревоженный, он зевнул, поглядывая на свою хозяйку из-под полуоткрытых век.
– Эй, дружок, – ласково произнесла Лана, нежно почесывая его подбородок, – спи дальше.
Тихонько ворча, кот свернулся в клубок на подушке.
Как это ни грустно, но ее лучшим другом был именно Нерид.
От таких мыслей становилось совсем тоскливо. Вздохнув, Лана откинула волосы за спину и села возле окна, глядя в ночную темноту. Обрывки сна еще туманили сознание, но она точно знала, что заснуть ей больше не удастся.
Ради чего ангелы почти каждую ночь посылали ей сон про этого мужчину, она не могла понять. Ангелы – скрытные создания, они весьма неохотно раскрывают людям будущее. Лана обладала удивительным даром, и она хорошо знала, что ангелы нелегко расстаются со своими тайнами, но надеялась, что со временем они раскроют ей смысл посылаемого сновидения. Раньше всегда так и было.
Она увидела во сне Александра Лохланнаха, лэрда Даннета, задолго до того, как Ханна, ее сестра, вышла за него замуж. Задолго до того, как они обе впервые его встретили, задолго до того, как они обе переехали жить в его замок. Лана также увидела во сне Эндрю, брата Алекса, очень обаятельного, с веселыми, смеющимися глазами.
Сперва Лана надеялась, что явившейся ей во сне Эндрю – это ее настоящая любовь, что ангелы наконец-то подали ей знак. Вместе с тем она понимала, что это все пустые надежды, просто ей нравилось мечтать о красивом, веселом парне, который, возможно, станет ей настоящим другом. Но после, когда она приехала в Даннет и познакомилась с Эндрю, в тот момент, когда они поцеловались, она сразу поняла, что они никогда не будут вместе, что свою жизнь он свяжет с другой женщиной, а не с ней.
Точно то же самое происходило и с другими, кто являлся к ней во сне прежде, чем она встречала их в реальности. Как выяснялось потом, они все играли в ее жизни какую-то роль.
Лана чувствовала, что история с незнакомцем из сновидения, кем бы он ни был, будет иметь похожее продолжение.
В один прекрасный день они встретятся, и эта встреча, вероятно, как-то изменит или ее, или его дальнейшую жизнь.
Когда это случится, зачем и как именно, было неизвестно. Из ее сновидений ясно было одно – ей предстояло… спасти его от какой-то опасности.
Подобная неопределенность немного раздражала: туман вместо ясности, отдельные куски вместо цельной картины, догадки вместо понимания.
Хотя к этому пора было бы уже привыкнуть. Лана обрела столь необычный дар давно – еще в детстве, после того, как едва не умерла от тяжелой болезни.
За эти годы она твердо усвоила: пытаться понять точное значение сна – занятие совершенно бесполезное. Надеяться на то, что мужчина из сна именно тот, кого она так ждала, было глупо. Но, считая себя круглой дурой, Лана тем не менее продолжала надеяться. Каждый раз, когда она думала о нем, все в ней замирало от сладкого предчувствия, а сердце начинало биться тревожно и радостно.
Ах, если бы она была благоразумнее и рассудительнее, разве стала бы она предаваться пустым фантазиям, увлекаться игрой воображения?..
Виной всему было ее одиночество. Хотя ее окружали родные и друзья, Лана держалась как бы в стороне от всех. И действительно, она не была своей в окружавшем ее мире. Как только люди узнавали об ее даре, у них это сперва вызывало удивление, а потом страх. Ее сторонились, конечно, не в буквальном смысле; с ней разговаривали, но держались настороженно, поглядывая на нее с опаской.
Лана привыкла к такому отношению, но легче от этого ей не было.
Она свыклась с мыслью, что так и останется старой девой. И не удивительно, какой мужчина женится на девушке, от которой ничего нельзя скрыть, утаить – и так до самой смерти?! Как хорошо, что отец, мать и сестры любили ее и относились к ее дару с пониманием. Ей повезло, что двери домов ее удачно вышедших замуж сестер всегда были для нее открыты. Даже тогда, когда она состарится, ее, одинокую, седую, по-прежнему будут принимать в семьях ее сестер…
Кем бы ни был умирающий незнакомец из сна, она не найдет в нем родной души. И любви в нем не встретит. Он не будет тем, кто примет ее такой, какая она есть, кто не побоится заключить ее в свои объятия.
Во всем мире не было такого человека.
После таких раздумий на сердце становилось тяжело. Мечтать о любви было не только глупо, но и больно.
До рассвета было далеко, но Лана уже привыкла к ночным грустным размышлениям возле окна. Когда край горизонта окрасился в розовый цвет, она встала и принялась не спеша одеваться.
По обыкновению, сперва она направилась на кухню. Закрыв за собой двери своей комнаты, Лана задумчиво посмотрела в сторону спальни сестры и ее мужа. Однажды, когда на душе было невыносимо тяжело, она пришла ночью к Ханне, легла возле нее и, свернувшись калачиком, прижалась к сестре. Но ведь Ханна была замужем! Разумеется, Даннет не пришел в восторг от ночного посещения Ланы. Муж сестры был добрым и очень хорошим человеком, но, по его мнению, это не лезло ни в какие ворота.
Сейчас это выглядело даже забавно. Лана улыбнулась. Можно только предполагать, о чем начали бы судачить в замке, если бы стало известно о ее ночном посещении спальни Ханны. История была не очень-то смешной, но Лана умела находить смешное в том, что другим могло показаться печальным или серьезным.
Проходя через гостиную, она по-приятельски кивнула сэру Каллуму, висевшему при входе. Это был галантный рыцарь, по натуре мягкий и впечатлительный. Он погиб, защищая свою возлюбленную Лорели. Он ничего не мог сделать, превосходящие по численности враги убили его и захватили Лорели. Это стало для Каллума трагедией. Лорели давно умерла, но Каллум по-прежнему стоял на страже. Лана молилась за несчастного рыцаря, который, хотя и не был виноват, никак не мог простить себе то, что не уберег свою возлюбленную.
Спускаясь по лестнице, Лана чуть отодвинулась от портрета юной плачущей Кэтти, склонившейся над перилами балкона. Не имело никакого смысла утешать Кэтти, целиком погруженную в ее горе, она никого не замечала вокруг себя. Ее обесчестил ее господин, кажется, в пятнадцатом веке. Когда Кэтти поняла, что беременна, то от стыда и горя, а также чтобы заставить бросившего ее любовника-лэрда раскаяться, она кинулась вниз с балкона.
А потом следовал сварливый и грубый Дермид. Но он был ей нисколько не интересен. Лана нарочно отвела взгляд в сторону, сделав вид, что не слышит его негодующего бурчания. Дермид, имевший дурной нрав, как обычно, возмущался и даже бранился.
А вот, наконец, и кухня. С каким удовольствием Лана вошла под ее сводчатый потолок, где всегда так приятно и вкусно пахло, где она провела столько счастливых минут!
– Доброе утро, – улыбнулась она Уне, которая с серьезным видом наблюдала за тем, что делает Мораг.
Утро Лана обычно проводила на кухне с сестрами Мораг и Уной. Кухня была для нее убежищем, спасительной гаванью, потому что обитавшие в замке призраки обходили кухню стороной, так как громкоголосая и властная Уна вызывала у них неприязнь.
Обернувшись, Мораг улыбнулась:
– Доброе утро, госпожа. Хорошо ли спали?
– Просто замечательно. – Лана взяла яблоко и надкусила его. Она умела проникать в мысли людей и поэтому хорошо знала, что честно отвечать на их вопросы не надо – Мораг это нисколько не интересовало. Точно так же вели себя и другие: ее переживания и чувства никому не интересны.
– Я пеку лепешки, – сообщила Мораг, увлеченно помешивая тесто в миске, тем самым лишний раз подтверждая правильность суждений Ланы.
– Она слишком долго мешает, – возмущенно выдохнула Уна. Ей нравилось указывать.
Лана взяла Мораг за руку, и та остановилась.
– Если долго мешать, то лепешки выйдут слишком твердыми, – тихо заметила Лана.
Прищурившись, Мораг посмотрела ей в лицо, затем отодвинула миску и пробурчала:
– Языком молоть легче всего. Мы еще поглядим, кто лучше готовит.
– А еще лучше, если бы кое-кто внимательнее прислушивался к моим советам, – вскинулась Уна.
Лана закивала, но ничего не сказала, поэтому было неясно, на чьей она стороне. После бессонной ночи ей не хотелось вмешиваться в очередную стычку между сестрами. Уна и Мораг постоянно воевали друг с другом за право быть главной и первой на кухне. Хотя Мораг давно победила в этом споре, Уна ни за что не хотела признавать своего поражения. Мораг умела готовить и готовила, тогда как Уна предпочитала советовать и указывать. Или молча следить с высокомерным видом.
– Ну скажите ей, что нельзя класть столько соли! – не унималась Уна.
Лана с укоризной посмотрела на нее. Ей страшно не хотелось выступать судьей в этом споре. Кроме того, Мораг ни разу не пересолила ни одно блюдо, ее лепешки всегда были посолены в меру.
– Я скоро вернусь. – Лана поцеловала Мораг в щеку. – Только схожу на конюшню проведать собак.
– Ах, чуть не забыла. – Мораг достала из-под лестницы обрезки мяса. – Вот.
– Большое тебе спасибо. Думаю, им придется это по вкусу. – Лана признательно улыбнулась и вышла из кухни во двор замка.
Несколько дней назад Ханна и ее муж спасли собаку, которую избил ее дурной хозяин. В этой схватке также крепко досталось охотничьему псу Даннета по кличке Бруид. Лана, страстно любившая собак, взялась выхаживать избитых животных.
В мире столько зла и жестокости, и как же это грустно! Вовсе не будучи ангелом, Лана все же по мере своих сил старалась смягчать грубые и жестокие нравы окружающих. Мысль, что таково ее предназначение или даже смысл жизни, согревала ей сердце. А если она заблуждалась, ну что ж, ничего страшного, она выбрала свой путь в жизни и шла, не сворачивая с него.
Тяжело вздохнув, Лана вошла в ворота конюшни. Прямо у входа ее приветствовал тихим ржанием Вельзевул, жеребец сестры. Он ласково ткнулся ей в руку бархатными губами. Лана медленно шла по проходу, поглаживая и похлопывая других лошадей, которые высовывали головы из денников, торопясь получить свою долю внимания и ласки. Они были невероятно красивыми созданиями, все без исключения.
Лана не ездила верхом, но ей нравилось бывать на конюшне. Это был особый мир, гармоничный, тихий, прекрасно успокаивавший ее раздраженные бессонницей нервы. Пряный аромат сена и острый запах лошадиного пота, тихое фырканье и ровное дыхание коней, атмосфера покоя и расслабленности – все вместе взятое пробуждало в ее душе умиротворение и любовь.
Больных собак поместили в самой глубине конюшни, рядом с помещением главного конюха по имени Эван, который, помимо всего прочего, умел лечить заболевших животных. Он и Лана провели немало времени, ухаживая за собаками, смазывая раны и меняя на них повязки. Не раз Лана от усталости засыпала прямо здесь, возле собак, и каждый раз, просыпаясь, она находила себя заботливо укрытой одеялом. Дело рук Эвана.
Сегодня Эвана нигде не было видно. На конюшне вообще не было никого, за исключением бесплотного Гэвина, молодого сквайра, который погиб несколько столетий назад при пожаре в старой конюшни, спасая лошадей. Гэвин нравился Лане, ведь он, так же как и она, любил лошадей, причем любил беззаветно – больше, чем свою жизнь. Она по-дружески кивнула ему, а он бесшумно махнул ей рукой в ответ.
Тихо приоткрыв двери, она проскользнула в стойло. Увидев ее, Бруид радостно заскулил. Лана присела подле него на кучу сена. Сучка Сэди вскинула голову и бодро застучала хвостом о пол. Едва Лана раскрыла тряпку, в которую были завернуты мясные обрезки, собаки оживились еще больше.
– Ах, бедняжки, как вы проголодались, – ласково произнесла Лана, принимаясь их кормить.
Сэди ела не спеша и деликатно, прямо как леди, тогда как Бруид хватал куски из рук, сразу их проглатывая и не сводя с Ланы жадных глаз. Она почти закончила кормить собак, когда ворота конюшни со скрипом распахнулись и кто-то вошел внутрь. Лана посмотрела на вошедшего сквозь дверную щель, и ее сердце взволнованно забилось. Она узнала Галена Робба.
Симпатичный, даже очень симпатичный, светловолосый, высокий, стройный, настоящий мужчина, на широких плечах которого красовался плед клана Синклеров. Вылитый греческий бог! На него поглядывали все женщины в самом замке и его округе, а многие даже заглядывались.
Но как бы ни был красив Гален Робб, тот, из ее сновидений, был еще красивее.
Вместе с Роббом в конюшню вошел Тревор Клей, его приятель. Они вели за собой лошадей и о чем-то шумно беседовали.
– Мейси? – весело спросил Гален, принимаясь расседлывать коня. – Та, кто доит коров?
Тревор уперся руками в бедра и усмехнулся:
– Один к двум.
– За одну ночь? Спорим? – не без некоторой доли мужской самоуверенности произнес Гален. Тревор сразу сник.
– Не хочу. А как насчет Ирен? Дочки мясника?
– Хороша, что тут говорить, – подмигнул Гален. – У нее все на месте.
– Особенно сзади, – осклабился Тревор, совершая руками округлые движения.
Краска моментально залила лицо Ланы. Она догадалась, о чем именно говорили мужчины. Пока дело не дошло до откровенной похабщины, надо было как можно быстрее дать им знать, что они на конюшне не одни. Но не успела Лана встать, как следующий вопрос Тревора пригвоздил ее к месту.
– А как насчет Ланы Даунрей?
Гален как-то нехорошо поморщился, а по его губам пробежала презрительная улыбка. От ее вида у Ланы внутри все помертвело. В такие моменты лучше ничего не слышать и не видеть, но она была не в силах отвести глаз от лица Галена.
– Сестры жены хозяина?
Совершенно лишний и ненужный вопрос, по тону едва ли не созвучный той улыбке.
– Какая она хорошенькая!
Однако в словах Тревора прозвучала не столько похвала, сколько откровенная насмешка. По спине Ланы побежали мурашки.
– Да, согласен. – Гален взял щетку и начал чистить лошадь.
– Красивее, чем все остальные, вместе взятые, – продолжал Тревор.
– Да. – Гален опять поморщился. – Хозяин ей покровительствует.
Тревор усмехнулся и по-приятельски хлопнул Робба по плечу:
– Неужели тебя пугает именно это? Прежде при виде красивой девчонки ты вел себя куда смелее. Лучше честно скажи, что дело тут совсем не в этом!
– А в чем же? – нахмурился Гален.
– Да в том, что ты ее боишься.
Лана сжалась в комок. Речь опять зашла о том самом. Она знала, давно знала, что думают о ней люди, но привыкнуть к такому отношению было трудно.
– Что ты несешь? – огрызнулся Гален. – Ничего я не боюсь, а уж красивых девушек тем более.
– Вот и отлично. – Тревор, ехидно улыбаясь, потер ладони друг о друга. – Раз так, то почему бы тебе не соблазнить ее?
Гален побагровел. Бросив щетку на скамью, он сердито рявкнул:
– Соблазнить родственницу лэрда?! Ты что несешь?
– Ха, не виляй. Мы с тобой оба хорошо знаем, что вовсе не поэтому ты не хочешь соблазнить эту красивую… ведьму.
Ведьма. Вот оно.
Слово отдалось в ее сознании многократным эхом. Стало трудно дышать. Сколько раз ей приходилось слышать об этом! Люди чурались, избегали ее, и все из-за ее дара. Как же это было обидно!
– Перестань, Тревор.
– Да ладно. Ты же соблазнил почти всех девчонок в замке. Черт, по правде говоря, ты переплюнул самого Серебряного Лиса. Столько побед! И на одну больше, а? А она такой лакомый кусочек. Ангельское лицо, дивные формы. Признайся, что не хочешь…
– Перестань, кому говорю! – огрызнулся Гален.
Лане стало тепло и приятно. Гален как будто встал на ее защиту. Но его следующие слова смахнули надежду, как ветер смахивает пыльцу с цветка:
– Эта женщина немного не в себе. Она слегка чокнутая. Скажи, кто в здравом уме будет за ней ухаживать?! Ведь это всем известно. И мне, и тебе в том числе.
Да, вот правда и вылезла наружу.
В ее груди бушевали противоречивые чувства, ей хотелось то ли разозлиться, то ли расплакаться от отчаяния. Как бы там ни было, необходимо действовать, скрываться дальше никак нельзя. Промедление грозило еще большими осложнениями. Лана решительно встала, поправила платье, смахнув с него соломинки, и распахнула двери.
К чести Галена, он покраснел, а его губы задрожали. Потрясенный Тревор смотрел на нее, раскрыв рот от удивления.
Наступила крайне неприятная пауза. Особенно для мужчин.
Более того, благодаря своему ясновидению Лана легко могла, подлив масла в огонь, напугать их обоих до смерти. Галену она могла сообщить, как страдает его умершая мать, как она боится за него, и все из-за его непутевого образа жизни. Что касается Тревора, то тут все обстояло еще хуже. Дело в том, что он, весьма вероятно, во время последнего любовного свидания подхватил оспу. Но в самый последний момент что-то удержало ее от излишней откровенности.
Пристально посмотрев сперва на одного, потом на другого, она с трудом выдавила улыбку. Но эффект того стоил.
– Доброе утро. – Кивнув им обоим, она пошла прочь от них к открытым воротам, за которыми ярко светило солнце и виднелся кусочек чистого неба. Там, снаружи, все дышало светом, теплом и безмятежностью. Всем тем, к чему так жадно сейчас стремилась ее обиженная душа.
На пороге она вдруг обернулась, смерив их обоих надменным взглядом. Нельзя было так просто проигнорировать возведенную на нее напраслину. Гален и Тревор, словно остолбенев, застыли на месте.
– Тревор?
Тот вздрогнул и униженно согнулся:
– Да, госпожа?
– Крепко-накрепко запомните: я не ведьма. Я буду крайне признательна, если вы прекратите распускать обо мне подобные слухи.
Она вышла, предоставив им обоим полную свободу ругать себя за то, что так распустили свои длинные языки. Это была своего рода маленькая месть, большую она себе позволить не могла. Как ей ни хотелось отвести душу и высказать им все, что она о них думала – как они черствы, глупы, недалеки и грубы, – Лана давным-давно поняла, что с помощью упреков и яростных выпадов взывать к людскому благоразумию бесполезно, так ничего не добьешься и ничего не докажешь, такова уж, увы, человеческая природа.
Она не походила на остальных людей, это было очевидно. Если другие девушки могли кокетничать, смеяться, заигрывать с парнями, то она как ясновидящая резко выделялась на общем фоне. Девушки любили и были любимыми, тогда как ее боялись и невольно сторонились.
Другим девушкам нечего было опасаться, замирать от ужаса от мысли, что когда-нибудь наступит тот день и час, когда ее возлюбленный узнает всю правду. Когда по его глазам станет ясно, что ему все известно… И тогда он, сжавшись от страха, втянув голову в плечи, поспешно ретируется, посчитав это весьма благоразумным поступком.
Ну кто из мужчин согласится жить с такой женщиной, как она? Загадочной, обо всем знающей, – женщиной намного умнее мужа. Ей удалось сжиться с этой мыслью, но все равно было больно, и что-то в глубине души не хотело с этим мириться.
О, как ей иногда хотелось быть такой, как все!
Но она такой не была и никогда не будет.
Погруженная в свои мысли, почти ничего не замечая перед собой, Лана зашла в ближайший лес. Дойдя до знакомой полянки, где все дышало миром и тишиной, она присела на замшелое бревно. Каким наслаждением было сидеть одной в столь прекрасный солнечный день среди трав, скромных лесных цветов и еле слышно шелестящих зеленых листьев! Красота окружающего мира всегда исцеляла ее истерзанную душу.
Обидный, оскорбительный разговор, невольно подслушанный на конюшне, вместе с темным осадком, оставшимся после ночного сновидения, лишил ее душевного равновесия.
Зеленые кроны деревьев не слишком задерживали солнечные лучи, но ветерок смягчал жару, принося из леса прохладу. Птичий гомон, шорохи и звуки, издаваемые лесными обитателями, убаюкивали. Кругом текла вечно юная, радостная жизнь, она играла всеми возможными красками, звучала всеми звуками, и Лана начала ощущать себя частью иного мира – возвышенного и чистого.
Вдруг рядом с ней бесшумно села на бревно Лилиас. Из всех душ, с которыми она познакомилась по прибытии в замок Даннет, Лилиас нравилась ей больше всех. Она была такой приятной, спокойной и, судя и по ее лицу и по поведению, довольной своей судьбой. Хотя иногда за безмятежностью Лилиас проглядывала скрытая глубокая печаль, но она никогда не жаловалась. Лилиас вообще была немногословной, но если начинала говорить, то всегда с какой-нибудь целью.
Вокруг царила умиротворенная тишина, которую никому не хотелось нарушать. Музыка жужжащих шмелей и шелестящей листвы завораживала. Молчание нисколько не тяготило ни Лану, ни Лилиас, они понимали друг друга без слов.
Вдруг в их маленьком мирке что-то нарушилось, тревога и волнение охватили сперва Лилиас, а потом и Лану. Перед глазами Ланы возникло смутное, пугающее видение – это был обычный способ общения между духами, – и от того, что она увидела, по ее спине пробежал холод.
Ребенок. Над ним нависла опасность. Он тонет.
Сердце Ланы подпрыгнуло и забилось быстро-быстро, она тут же вскочила со своего места. Девушка бросилась в лес. Казалось, воздух насквозь пропитался тревогой, от которой нельзя было отмахнуться. Лилиас была права. Кто-то точно попал в беду. Раздался чей-то испуганный крик, и в тот же миг Лана, выбежав из леса, оказалась на берегу лесного озера и замерла, пораженная открывшимся зрелищем. Беспокойство и волнение тут же сменились злостью.
В воде барахталась девочка, а на берегу стояла группа мальчишек, которых испуг девочки явно забавлял. Но хуже и страшнее было то, что они намеренно не давали ей выбраться на берег. Как только ей удавалось за что-нибудь зацепиться, они спихивали ее обратно в воду. Крики напуганной до смерти девочки подхлестнули Лану.
Девочку звали Фиона. Она была сиротой и жила в замке Лохланнах вместе с другими такими же несчастными детьми, потерявшими родителей. На ее долю и так выпало много несчастий, унижений и страданий, и в дополнение ко всему – издевательская и смертельно опасная мальчишеская забава. Фиона барахталась из последних сил.
Как только Лана поняла, какую игру придумали жестокие мальчишки, злость уступила место ярости. Мальчишки откровенно издевались над маленькой Фионой, кто-то из них удерживал голову девочки под водой, позволяя ей иногда вынырнуть на поверхность, чтобы насладиться ее испуганными криками. Страх девочки казался им смешным. И они смеялись, да, да, они еще и смеялись!
В детстве Лана чуть было не утонула, и она на всю жизнь запомнила тот ужасный страх, который ее охватил, когда вместо воздуха в легкие потекла вода, и так захотелось дышать, дышать во что бы то ни стало…
А злые и жестокие мальчишки превратили это в забавную, как им казалось, игру, выбрав в качестве игрушки беззащитную кроткую Фиону. Забыв свой страх, Лана очертя голову бросилась в озеро. Хотя стояло лето, вода была холодной, почти ледяной.
– Джон Робин, – закричала Лана, чувствуя, как от захлестнувшей ее ярости согревается кровь, – что ты делаешь?
Мальчишка вскинул голову и отшатнулся, при этом движении он выпустил из рук Фиону. Вынырнув, девочка с жадностью вдохнула воздух открытым ртом. Лана, идя по грудь в воде, подхватила Фиону на руки и, совершив последнее героическое усилие, выскочила с ней на берег. Мальчишки, увидев ведьму, бросились врассыпную.
Ошарашенный Робин хотел было последовать примеру его приятелей, но в последний миг Лана схватила его за воротник. Нет, так легко он от нее не отделается!
– Ты хоть иногда думаешь, что творишь? – с угрожающим видом глядя прямо ему в лицо, спросила Лана. У Робина душа ушла в пятки, на его лице застыла глупая растерянная улыбка, уже ничуть не похожая на тот издевательский веселый смех, который вырывался из его рта минуту назад.
– Пусти меня, – проворчал он, пытаясь вырваться.
Лана приблизила к нему свое лицо вплотную – так, что ее горячее дыхание коснулось его щеки.
– А ты знаешь, что сейчас думает обо всем этом твоя мать? – звенящим от напряжения голосом прошептала она.
Мальчишка вздрогнул, побледнел и весь задрожал от страха. Благодаря своим способностям Лана могла вызывать в душах людей суеверный ужас. Она редко пускала в ход свое оружие, но когда надо было поставить на место зарвавшихся негодяев, не грех было напомнить им о страхе божьем.
– М-моя м-мать, – запинаясь, произнес Робин, – она же умерла.
– А разве ты забыл, что она смотрит на тебя с небес? Ты забыл, что она видит все, что ты делаешь?
Робин чуть шевелил побледневшими губами, не в силах вымолвить ни слова.
– Как тебе не стыдно, Джон Робин, издеваться над такой слабой, беззащитной девочкой, как Фиона?! На ее долю и так выпало слишком много страданий!
Фиона обвила тонкими ручками шею своей спасительницы.
– Не бойся, маленькая, все позади. А ведь все могло кончиться скверно, Робин.
– Мы всего-навсего играли, – проблеял Робин. Боже, он и правда считал это игрой!
– Ты что, не понимаешь? Ты же мог утопить ее!
– Нет…
– Конечно, нет, потому что я поспела вовремя. – Лана опустила Фиону на землю, но девочка никак не хотела отпускать шею своей спасительницы. – А что было бы, если бы вы все-таки ее утопили? Ведь пришлось бы всю жизнь носить этот грех. Что было бы тогда с твоей бессмертной душой?
Робин опустил голову, вид у него при этом был раскаивающийся. Но этого казалось мало. Лана наклонилась и посмотрела ему в глаза.
– Если когда-нибудь мне станет известно, что ты опять мучаешь эту девочку, то заруби себе на носу, тогда я не буду больше шутить, и ты так легко, как сейчас, не отделаешься.
Трясясь от страха, Робин втянул голову в плечи.
– Ты все понял?
– Да, да, – промямлил он, испуганно взглянул на Фиону, затем на Лану и, развернувшись, со всех ног бросился к замку.
Лана ласково обняла дрожащую от холода девочку и отбросила с ее лица мокрую прядь:
– Не бойся, маленькая, все уже позади.
– С-спасибо, – прошептала Фиона, крепко прижимаясь к своей спасительнице.
– Бедняжка, как же ты, наверное, перепугалась! – Чтобы хоть немного ее согреть, Лана потерла рукой спину девочки. – Кажется, и тебе, и мне следует как можно скорее переодеться во что-нибудь сухое. Как ты думаешь? – улыбнувшись, проговорила она. – А для этого нам надо побыстрее попасть в замок.
Фиона закивала в знак согласия, потом задумчиво спросила:
– Мальчишки очень нехорошие. Почему они такие плохие?
– Ты ошибаешься, они совсем не плохие. Они так ведут себя, потому что боятся. Им просто страшно, понимаешь?
– А почему им страшно? – удивилась Фиона.
– Ну их страшит одиночество, они боятся будущего, так как неизвестно, что их там ждет. Да мало ли чего. Люди так устроены. Все мы чего-нибудь боимся.
Фиона робко улыбнулась, чем растрогала Лану до глубины души, а затем простодушно спросила:
– А ты чего боишься?
Лана невесело рассмеялась:
– Всего.
Хотя бы купания в холодном озере. Но напоминать маленькой девочке о только что пережитом ею ужасе не хотелось.
– И я, – вздохнула Фиона.
– А раз ты боишься всего, значит, тебе не бывает по-настоящему страшно. Понимаешь?
В широко раскрытых глазах девочки застыло недоумение, затем в них что-то промелькнуло, и она согласно закивала головой.
Дойдя до замка, Лана сразу направилась на кухню, где можно было обогреться и чем-нибудь подкрепиться. Уставшие, замерзшие, проголодавшиеся, они с Фионой набросились на остывшие лепешки, запивая их горячим чаем. Оставив уже согревшуюся и наевшуюся Фиону на попечении сердобольной Мораг, которая кудахтала над бедной девочкой, как наседка над цыпленком, Лана поднялась к себе, чтобы переодеться.
Едва она подошла к лестнице, как откуда-то сбоку вышла Ханна, целиком погруженная в свои мысли, причем явно невеселые. Она была чем-то очень взволнована и поэтому не сразу заметила Лану. Едва не столкнувшись с сестрой, она остановилась, еще не очнувшись от глубокой задумчивости.
– А, это ты, Лана. – Ханна, наконец, узнала сестру и тут же страшно удивилась, увидев ее насквозь мокрое платье. – Что случилось?
– Ничего особенного. Немного прогулялась… – Лана запнулась, отряхнула юбку и продолжила: – …по пояс в воде в озере.
– Боже, с тобой все в порядке? – Ханна знала, как сильно Лана боится воды и почему.
– Со мной все в порядке, но мне хотелось бы, чтобы Даннет как следует поговорил с Джоном Робином. Он пытался утопить Фиону. Глупая и жестокая выходка.
– Ах он стервец!
– Тут необходима жесткая рука.
– Чтобы хорошенько его выпороть.
Лана прыснула со смеху.
– Я передам Даннету, рука у него тяжелая, как раз то, что надо. – И Ханна опять нахмурилась. Ее явно что-то беспокоило, только слепой мог не заметить ее озабоченности.
Как Ханна ни пыталась пересилить себя, внутренняя тревога сводила на нет все ее притворство. Лана осторожно взяла ее под руку и повела к себе в спальню.
– Ты мне скажешь, что тебя тревожит? – немного помолчав, спросила она.
– С чего ты взяла? – в явном замешательстве отозвалась Ханна.
Лана состроила насмешливую гримасу, как бы давая сестре понять, что хитрить с ней бесполезно. Пускай еще раз убедится в ее проницательности. Уж кому-кому, а Ханне следовало знать, что от нее ничего нельзя утаить.
– Хорошо, – тяжело вздохнула Ханна и, тряхнув головой, продолжила: – Даннет разговаривал с герцогом Кейтнессом.
У Ланы сразу стало тяжело на сердце. Она никогда не видела герцога, но, судя по слухам, их могущественный господин скорее был самодовольным, эгоистичным хлыщом, чем настоящим вождем клана, для которого интересы клана важнее любых светских развлечений. Герцог предпочитал Лондон Шотландии, а праздную жизнь светского мотылька – нелегким заботам правителя. О нем шла дурная слава, но если у жителей Кейтнесса и оставались какие-то надежды, то по возвращении герцога домой они очень быстро улетучились. Увы, его намерения нисколько не шли вразрез с их дурным мнением о нем, а напротив, лишь подтверждали их самые мрачные опасения. В прошлом месяце Даннет ездил к герцогу в замок Акерджил, и от поездки у него осталось неприятное впечатление. Герцог то ли предложил, то ли повелел освободить землю от арендаторов – для того, чтобы заняться разведением овец. Даннет пришел от услышанного в ужас. Тысячи согнанных с земли людей в один миг превращались в обездоленных бедняков. Скорее всего, многие из них умрут от голода и лишений. На юге уже имело место подобное нововведение, несчастная мать Фионы стала одной из его жертв.
Похожие, бесчеловечные по своей сути планы герцога Кейтнесса вызывали страх.
Разумеется, Даннет наотрез отказался.
Никто из лэрдов, у которых сохранилась совесть, добровольно не согласился бы на подобный шаг.
Однако все остальные предпочитали немного подождать и посмотреть, как отреагирует герцог на сопротивление Даннета. Судя по выражению лица Ханны, решение, принятое герцогом, не предвещало ничего хорошего.
– Что хочет герцог? – осторожно поинтересовалась Лана.
Лицо Ханны стало совсем мрачным, и Лана насторожилась еще сильнее.
– Он едет, – прошептала Ханна. – Едет к нам.
Застыв от мрачного предчувствия, Лана молча смотрела на сестру. Она уже знала, чем им всем грозит приезд герцога.
С его появлением наступал конец их спокойной тихой жизни. Что могло принести им прибытие герцога? Одни лишь страдания и несчастье, больше ничего.