Начиная с конца 80-х гг. ХХ века в России стала складываться система взаимоотношений между государством и религиозными объединениями на основе сотрудничества (партнерства). Началось возрождение церквей, монастырей, появились первые законодательные разработки по регулированию государственно-церковных отношений, церковь получила права юридического лица, свобода совести стала рассматриваться не только как право на атеизм. Однако этот процесс сопровождается массой трудностей.
Во-первых, необдуманная либерализация законодательства в данной сфере уже неоднократно приводила к тяжелым последствиям. Например, после того, как в октябре 1990 г. Верховным Советом РСФСР был принят Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий», создавший режим максимального благоприятствования для создания любых религиозных организаций в России, в страну хлынули представители различных сект, что способствовало еще большей дестабилизации обстановки как накануне, так и вскоре после распада СССР.
Во-вторых, несмотря на то, что ныне действующий Федеральный Закон Российской Федерации «О свободе совести и о религиозных объединениях», был принят десять лет назад, и в него вносились поправки, не прекращаются обращения российских граждан в Европейский суд по правам человека. Так, весной 2007 г. дело против России выиграли саентологи. Если учесть, что Европейский суд в делах по свободе совести придерживается позиции, что «государство должно действовать как нейтральный и беспристрастный организатор исповедания различных религий, верований и убеждений»[1], то значит, проигранные Россией дела, свидетельствуют о несовершенстве законодательства и правоприменительной практики в этой сфере. Представители различных вероисповеданий считают, что они не могут реализовать свои права в религиозной сфере. Таким образом, церковно-правовые нормы нуждаются в изучении и влияют на развитие международно-правовых и конституционных стандартов, закрепляющих свободу совести.
В-третьих, сегодня многие специалисты говорят о двусмысленности формулировки статьи 14 Конституции Российской Федерации, т. к. «светское государство» как минимум может быть четырех видов:
– эквипотенциальный тип – светское государство, характеризующееся стремлением к достижению максимально возможной внерелигиозности и изоляции религиозных объединений от государственной и общественной жизни (Япония, КНР, Южная Корея, отчасти США),
– преференциальный тип – государство, характеризующееся одним из наиболее «мягких режимов» отделения религиозных объединений от государства, выделением государством одной или нескольких религий, для которых создается льготный режим существования и деятельности (большинство стран Европы),
– контаминационный тип – государство, характеризующееся максимальной размытостью границ между религиозным и светским и значительной степенью влияния норм религиозного права на правовую систему государства (государства исламского мира, Израиль),
– идентификационный тип – государство, характеризующееся расширенным сотрудничеством государства с несколькими религиозными объединениями на основе партнерства государства и граждан в гарантиях, защите и реализации их прав на национально-культурную и религиозную идентичность (Франция, Россия, страны Балтии, Украина)[2].
Такая размытость формулировок привела к тому, что Русская Православная Церковь стала высказываться по некоторым политическим вопросам, стала демонстрироваться конфессиональная принадлежность высших государственных лиц страны, началось возрождение некоторых дореволюционных церковно-правовых институтов, например, в 2000 г. Архиерейский собор принял решение о воссоздании церковных судов и т. д.
В-четвертых, принципы правового регулирования взаимоотношений государства и церкви вызывают постоянную дискуссию в российском обществе. Одним из последних ярких примеров является письмо десяти академиков Российской Академии наук Президенту Российской Федерации относительно их обеспокоенности клерикализацией российского образования и науки, которое фактически раскололо российское общество пополам и показало, что оппоненты по-разному понимают как юридическую терминологию, так и ценности, которые за ней кроются. Недовольство высказывают и общественные организации. Например, Московская Хельсинская группа подготовила доклад «Свобода совести, правозащитное движение и политические партии». В нем, в частности, Сергей Мозговой, представляющий Институт свободы совести, сделал вывод о том, что мы наблюдаем настоящий «системный кризис», к которому относится, в том числе «массовое нарушение принципа светскости государства»[3].
Кроме того, что влияние церковно-правовых норм на светское право вызывает сегодня серьезные споры в российском обществе, данная тема имеет важное теоретическое значение, т. к. церковное право сыграло огромную роль в процессе формирования современной европейской правовой системы, к которой в том числе относится и Россия. Как отмечает в своем диссертационном исследовании М. Ю. Варьяс, «по существу церковное право стало первой общеевропейской наднациональной системой права; институты и правовые процедуры, порожденные этой протосистемой, опередив национально-правовое регулирование по времени своего появления, легли в основу сформировавшихся позднее национальных правовых систем Европы»[4].
Нижняя граница настоящего исследования определяется концом XVIII века. Павел I самостоятельно возложил себе на голову корону, надел далматик (одежда византийских императоров, очень сходная с саккосом архиереев) и порфиру[5], затем провозгласил свой указ о русском монархе как главе Церкви. Произошло «открытое восстановление византийских обычаев»[6]. Кроме того, конец XVIII в. характеризуется первыми попытками осмысления церковно-правовых норм, зарождением науки церковного права в Российской империи в конце XVIII века, а также началом процесса выделения церковного права из богословских наук и приобретения им черт юридической науки.
Во второй четверти XIX в. начался расцвет церковного права. Во-первых, в царствование Николая I в рамках работы по систематизации российского законодательства началось приведение в систему в том числе и норм церковного права: в 1834 г. вышло новое издание Кормчей книги, в 1839 г. – на греческом и русском языках была издана Книга правил Святых Апостолов, вселенских и поместных соборов и Святых Отцов, а в 1841 г. был издан Устав духовных консисторий, содержащий 368 узаконений. Во-вторых, с 1835 г. преподавание церковного права было введено в российских университетах. В-третьих, к 1844 г. относится первая попытка определения церковного права в системе российского права: в свет вышел труд архимандрита Гавриила (Василия Николаевича Воскресенского) «Понятие о церковном праве и его история».
Серьезные изменения в церковном праве Российской империи могли произойти в царствование Александра II. Одной из буржуазных реформ предполагалось провозглашение свободы совести. Как отмечает Т. П. Минченко, к Пасхе 1881 г. готовился Манифест о свободе совести, но смерть Императора в результате покушения снова отложила решение этой наболевшей проблемы[7].
Особого внимания заслуживает изменение институтов церковного права в годы первой русской революции, его взаимовлияние с развитием науки церковного права.
В феврале 1917 г. была изменена вся система государственного права России, в том числе и статус церкви как государственного учреждения.
В советское время влияние церковно-правовых норм на развитие отраслей советского права не признавалось. Вследствие провозглашения Декрета СНК от 23 января 1918 г., Церковь и ее организации в течение последующих 72 лет не являлись субъектами гражданских правоотношений, а следовательно, не имели прав юридического лица. Такое положение Церкви изменилось в связи с принятием Закона «О свободе совести и религиозных организациях» от 1 октября 1990 г. Однако возникло много трудностей, в том числе и при принятии и реализации действующего Федерального Закона «О свободе совести и религиозных объединениях» 1997 г., в преамбуле которого была подчеркнута «особая роль Православия».
Влияние церковно-правовых норм на развитие отраслей российского права стало активно изучаться в последние пятнадцать лет.
Наибольшее количество научных работ по данной теме посвящено влиянию церковно-правовых норм на развитие государственного права России. Это связано с тем, что вплоть до 1917 г. Русская Православная Церковь была вписана в государственный механизм и выполняла важнейшие государственные функции. Среди последних исследований необходимо отметить докторскую диссертацию А. В. Стадникова, в которой было показано, что, начиная с середины XVII в., «отношения государства и церкви осложнились, обнаружив несовпадение интересов»[8], именно в это время началось форсирование процесса превращения церкви в государственное учреждение. В диссертации А. Г. Семашко «Русская Православная Церковь в государственном механизме Российской империи XIX века: историко-правовой аспект» был проведен блестящий, наиболее полный на сегодняшний момент, анализ юридической и исторической литературы, посвященной государственно-церковным отношениям, а также показаны положительные и отрицательные стороны государственного положения Русской Православной Церкви[9]. В очерках по истории отечественного права Н. И. Комарова, Д. А. Пашенцева, С. В. Пашенцевой проанализирован правовой статус обер-прокурора Святейшего Синода и сделан вывод о том, что фактически обер-прокурор отделял Святейший Синод от Церкви[10].
История семейного права долго не изучалась в советский период, т. к. оно напрямую выросло из церковного права. Одной из первых работ была монография М. К. Цатуровой «Развитие русского семейного права в XVI–XVIII вв.», изданная в 1991 г. Сейчас данная проблема активно изучается. В 2001 г. была защищена кандидатская диссертация Л. А. Тищенко о соотношении церковных и светских норм в семейном праве XIX – начала XX вв.[11] В. В. Момотов, раскрывая проблемы формирования русского средневекового права в IX–XIV вв., показал, что «церковь преднамеренно шла на компромисс с обычным правом, … что позволило ей победно закрепиться и занять доминирующее положение в роли социального регулятора брачно-семейных отношений»[12]. Э. М. Левшин рассмотрел соотношение обычно-правовых, церковно-правовых и светских норм в семейном праве и пришел к выводу, что «в структуре нормы брачно-семейного права церковное право определяло правило (предписание), выступающее как требование должного поведения, обычное право регулировало реальное поведение людей («сущее»), светское право выполняло функцию отражения и разрешения противоречия между «должным» и «сущим»[13]. Д. Ф. Латыпова в своей работе о правовом положении женщин сделала вывод о том, что «одновременно с тем, что нормы религиозного права содержали определенные положения, ущемляющие права и свободы женщин, они, в значительной мере, выступали и источником появления и развития юридического права о статусе женщин»[14]. В докторской диссертации Н. С. Нижник было показано, что в XVIII в. «государство взяло на себя регулирование части вопросов в сфере брачно-семейных отношений, решение которых ранее являлось прерогативой Церкви. Государство предпринимало попытки усовершенствования институтов семейного права: брака, вдовства, опеки. Светским законодательством были закреплены положения, устанавливавшие имущественную самостоятельность супруги. В XIX в. российское семейное законодательство в целом соответствовало уровню развития большинства европейских стран… Однако, уменьшив влияние Церкви на семейно-бытовые проблемы, государство не смогло ее заменить в полном объеме»[15]. В диссертационном исследовании М. М. Трапезниковой показано, что развитие законодательства о брачном договоре в России базировалось на системе обычного и канонического права[16].
В последние годы активно изучается и соотношение уголовного и церковного права. Н. С. Федосова посвятила свою кандидатскую диссертацию исследованию взаимосвязи уголовного права и религии и сделала вывод о том, что в XVI–XIX вв. «огромное значение церкви в деятельности государства напрямую оказывает влияние на политику светской власти в законодательной сфере»[17]. В 2002 г. В. Л. Ефимовских была защищена диссертация на тему: «Религиозные преступления в русском праве Х- начала ХХ вв.»[18]. В работах Н. А. Липского рассматривается влияние христианства на развитие уголовной политики и судопроизводства в России[19]. В работе А. В. Холопова соотношение уголовного и церковного права изучается с точки зрения расследования ритуальных убийств[20]. Интересные выводы о том, что «труд выступал как средство коррекции криминально-пораженной личности и совместно с религиозным воздействием был одним из основных факторов воспитательного воздействия», содержатся в диссертации С. П. Яковлева, посвященной изучению использования труда осужденных к лишению свободы[21]. В диссертационном исследовании А. И. Сидоркина показано, что уже во второй половине XVII в. «произошел разрыв светских и религиозных начал в теории уголовного права»[22], однако окончательно эта двойственность не была преодолена даже в имперский период, что приводило к непоследовательности и двойственности некоторых принципов уголовного права.
Влияние церковного права на гражданское право так же в последнее время стало объектом исследований. В докторской диссертации В. Е. Рубаника был сделан вывод о том, что «первоначальный этап развития института права собственности определялся двумя главными факторами: 1) религиозно-символическими представлениями восточных славян, основанными на духовном синкретизме, соединении языческих и христианских взглядов на собственность; 2) влиянием византийского и светского законодательства»[23].
А. Н. Садков в диссертации «Религиозные организации как субъекты гражданского права», посвященной современному законодательству, опирался в том числе, на труды русских ученых-канонистов, в частности Н. С. Суворова[24].
В 2005 г. вышла монография Т. Е. Новицкой «Правовое регулирование имущественных отношений в России во второй половине XVIII века», в которой рассмотрены особенности правового статуса церковных учреждений как юридических лиц, место духовенства в экономической жизни России данного периода. В монографии были использованы труды известного специалиста в области церковного права Н. С. Суворова.
Особо необходимо выделить монографию Е. В. Беляковой «Церковный суд и проблемы церковной жизни» (М., 2004), являющейся первой фундаментальной работой по истории церковно-процессуального права.
Среди зарубежных исследователей необходимо отметить работы, посвященные положению Русской Православной Церкви. Эти сюжеты затрагивались канадским ученым Д. В. Поспеловским[25], американскими исследователями Д. Куртиссом[26] и Г. Л. Фризом[27].
Особо хотелось бы выделить работы профессора Университета Невады Пола Верта, посвященные правовому положению представителей различных вероисповеданий в дореволюционной России[28]. В частности, он сделал важный вывод о том, что «с 1770 до 1840 г. государство предоставило неправославным конфессиям больше обязанностей, прав и институциональных структур, чем уже имели православные. Тогда как православные получили «Духовный регламент» в 1721 г., римско-католики получили сравнимый документ в 1769 г., евангелическая лютеранская церковь и реформатская церковь – в 1832 г., … мусульмане Крыма – в 1831 г., калмыки-буддисты – в 1834 г., иудеи – в 1835 г., армяно-григорианская церковь – в 1836 г…»[29]. Это объясняет одну из причин, почему в 40-е гг. XIX в. активно стало изучаться православное церковное право, иначе возникший «перекос» мог нанести удар по «господствующему и первенствующему положению» Русской Православной Церкви.
Таким образом, современные исследователи не отвергают церковное право и его влияние на светское право как тему научного исследования. Однако комплексный анализ так и не был проведен.
Целью настоящей работы является исследование влияния церковно-правовых норм на развитие отраслей российского права, места церковного права в системе права Российской империи в конце XVIII – начале XX вв., что может быть полезно для понимания отношения верующих к современному законодательному процессу и защиты ими своих прав.