– Здравствуйте!
Спокойный уверенный голос. Все остальное услужливо дорисовала фантазия, волосы, глаза, резко очерченное лицо, губы.
– Здравствуйте! – Я повернулась, и от резкого движения у меня закружилась голова.
Он был все такой же – бледное лицо, чуть рассеянный взгляд, ярко-красные губы. На него хотелось смотреть, не отрываясь, но я заставила себя отвести глаза. Рука потянулась к волосам. Я старательно заправляла прядь за ухо, а она все выскальзывала, падая на лоб.
– Это Маша, она на двенадцатом этаже живет, – закладывала меня Маринка. – Она на саблях дерется и на лошади скачет.
– Приятно познакомиться. Макс. – Он стоял рядом, и мне казалось, что от его слов веет холодом.
– Маша! Ну, посмотри, какой он красивый! – потребовала Маринка.
Я с трудом подняла голову. Внутри поселилось странное чувство волнения. Как будто я впервые знакомлюсь с парнями. Какие идеальные черты лица. Его губы дернулись в легкой ухмылке.
– Максим, ты обещал! – Маринка настойчиво тянула одеяло внимания на себя.
Пианист нехотя оторвал от меня взгляд и повернулся к окну.
– Это тебе.
На секунду мне показалось, что Макс вырос, так легко, почти не напрягаясь, он дотянулся до двухметрового подоконника и положил перед девочкой букетик небольших синих цветочков. Очень похожих на незабудки. Только цветы не могли быть незабудками. Потому что они цветут весной, а сейчас была осень.
– Вот, я же говорила! – замахала букетиком гордая таким вниманием Маринка. – Еще придешь?
– Приду. – Макс наградил Маринку скупой улыбкой.
А я не могла оторвать взгляда от букета. Это были именно незабудки. Маленькие лиловые цветочки с желтой серединкой ни с чем спутать нельзя. Несколько аккуратных круглых лепестков в маленьком зеленом венчике.
– Максим! Смотри! Она завидует! – Маринке нельзя было отказать в наблюдательности.
– Не может быть! – не удержалась я от восклицания. Тревога заколотилась в груди, на мгновение стало нечем дышать. – Незабудки не цветут в октябре!
Макс резко повернулся ко мне. Мне даже показалось, что он хотел наклониться ко мне, но сдержался.
– А ведь мы с вами встречались… – процедил он сквозь зубы.
– Вы в нашем доме живете.
Ответила я и по стеночке стала пробираться ближе к подъездной двери. Он так нависал надо мной, что мне стало не по себе.
– В вашем доме?
Я увидела, как сжались кулаки в перчатках, как застыло бледное лицо, превратившись в гипсовую маску.
– В доме… – пробормотал он. – Почему же раньше, – Максим, словно опомнившись, выпрямился, – я вас не видел?
– Около пианино. Помните? – пробормотала я. – Вы мне еще дверь открыли…
Говорил он странно. И выглядел как-то пугающе. Его смутил мой вид? Его расстроило мое недоверие к незабудкам? С чего он вдруг так изменился?
– Нет! – Макс отшатнулся, поднимая руку в перчатке к лицу. – Извините.
И проскользнул мимо меня, потянул на себя дверь подъезда. Я даже не успела заметить, как он набрал код замка. И домофон не запищал.
– Незабудки символ верности и доброй памяти… – Он уже стоял в дверях и говорил, чуть повернув ко мне голову. – Греки называли цветок «мышиное ухо». Правда, похоже?
Я скосила глаза на букетик в Маринкиных руках. На меня глянул удивленный голубенький глазок с желтой крапинкой-серединкой. Крошечный лепесток правильной округлой формы действительно был похож на мышиное ушко.
– Мы будем помнить! – замахала букетиком Маринка. Ей из окна не было видно, что Макс уже ушел.
Я с трудом перевела дух.
Вот так встреча…
– Я же говорила, он придет! – Маринка ткнулась носом в подарок.
Влюбленность этой кнопки была понятна. Я и сама была не прочь влюбиться в Макса.
Вздох у меня вырвался непроизвольно, и я с удовольствием расправила плечи, тряхнула головой, распушая волосы. Все вроде в порядке. Чего я так напряглась-то при его появлении?
Забавно. Очень забавно.
– Какая-то ты… странная. – Пашка стоял рядом, с тревогой заглядывая мне в глаза. А какой он сегодня прозорливый!
Я медленно ходила по залу, размахивая руками. Бегать, прыгать и драться не хотелось.
– Обыкновенная.
Куда бы спрятаться от его слишком внимательного взгляда? Улыбнулась. А что мне оставалось?
Колосов убежал вперед, но, сделав два круга, остановился.
– Чего такое? Обидел кто?
– Нет, не обидел. – Я потянулась. В теле появилась странная истома. Самой бы понять, что со мной.
– Гурьева, что произошло-то? – На первой же пятиминутной передышке Колосов подсел ко мне на лавочку. – Вон, прическу поменяла.
Сетка маски у меня под рукой была теплая, ее согрело мое дыхание.
– А ты знаешь, что незабудка по-гречески называется «мышиное ушко»?
Пашка протянул руку, чтобы коснуться моего лба, но я отстранилась. Это была не болезнь. А если даже и болезнь, то не та, что с температурой и насморком.
– Гурьева! Уснула?
Девчонка, с которой я сейчас должна была работать в паре, стояла рядом и недовольно постукивала саблей по лавке.
Да, я уснула и просыпаться не хочу. Так прекрасен сон, так крепко он меня держит…
Я резко встала – надо сбросить с себя странное наваждение! – и ринулась в бой. Теперь я носилась по залу, то нападая, то блокируя чужие атаки, только бы стереть из памяти навязчивый образ. И до того себя загоняла, что Пашка предложил проводить домой. Я, конечно, отказалась.
– С родичами беда? – проявлял Колосов чудеса сообразительности. Обычно он не был таким внимательным, а сегодня его словно подменили. Дай ему волю, еще и кроссовки мне зашнурует.
– Все в порядке, – отмахнулась я. Не говорить же ему, что меня зацепило странное поведение нового жильца нашего дома. В ответ Пашка покрутит пальцем у виска и будет прав.
Половину пути до дома я прошла спокойно, но чем ближе подходила к своему двору, тем неуютней мне становилось. Возникло уже знакомое чувство страха, словно вот-вот должно произойти что-то нехорошее. Сердце забухало в такт неслышным человеческим шагам. Я оглянулась. Никого. Что со мной происходит? До сих пор я не была такой чувствительной.
На всякий случай я вгляделась в ближайшие кусты. Вдруг в них опять поселилась Лерка Маркелова? Но ее не было. Уже хорошо.
Чего я так испугалась? Как будто в первый раз иду с тренировки! Нет же – два раза в неделю, третий год. Хотя обычно на улицах народу больше. Сейчас как вымерли. И тишина стоит странная.
По телу пробежала знакомая дрожь.
Я остановилась, заставив себя глубоко дышать. Это просто ночь, обыкновенная ночь. Вокруг все такое же, как и днем, только без света. А значит, никто нигде не прячется, не копит ядовитую слюну, чтобы выскочить и укусить. Все страхи я придумываю себе сама.
Только фонари почему-то опять не горят.
В кармане заверещал сотовый, и я сначала подпрыгнула от испуга, а потом обрадовалась. Самое лучшее для меня сейчас – с кем-нибудь поговорить.
– Гурьева, ты сменку в раздевалке забыла! – бодро прокричал мне в ухо Колосов. – Вернешься?
Я глянула назад. Идти обратно в спортзал и потом вновь проделать эту страшную дорогу до дома? Нет уж, пусть кеды поскучают без меня пару дней.
– Забрось их за батарею, я в следующий раз заберу, – крикнула я в ответ. – А ты чего не ушел?
– Уже ушел. – Пашка дал отбой. Всего разговора у нас получилось десять секунд.
Когда я подняла глаза от медленно гаснущего экрана, тьма вокруг показалась особенно зловещей. Она выступала со всех сторон рваными ошметками, пронизанными слабыми отсветами далеких фонарей.
Я покрепче сжала ремешок спортивной сумки, уперлась взглядом в землю и зашагала вперед. Не хочу никого видеть, а значит, никого и не встречу.
Но встреча мне все-таки была уготована.
Около входной двери в подъезд топтался Синицын.
– Ты чего тут? – Я уже достала ключи, но при виде Петьки спрятала их обратно в карман. Чего он тут забыл?
– Дверь открой, – приказал Синицын.
Мне не понравился его тон. Он со мной никогда так не разговаривал.
– Зачем? – заупрямилась я.
Мне бы открыть дверь да пойти домой. Но во мне словно что-то перещелкнуло. С какого перепугу я буду впускать Петьку? Пусть гуляет по своему дому. Нечего ему здесь делать.
– Я сказал, открой! – склонился надо мной Синицын. – Я вашему красавчику и так ноги повыдергиваю, меня никакие двери не остановят!
– Ты чего? – попятилась я. Все-таки плохо меня учили в секции. В экстремальной ситуации я совершенно теряю голову.
– Дуры вы все! – Петька шел за мной. – Я ж предупреждал, чтобы Малинина к нему не совалась! Совсем страх потеряли!
Душа моя совершила испуганный скачок в пятки, подпрыгнула, ударилась о мои бестолковые мозги, и только тогда я все поняла. Синицын собрался привести свою угрозу в исполнение – побить Макса. Вряд ли Стешке удалось добиться расположения пианиста, но одного ее появления рядом с ним больному на голову Синицыну было достаточно, чтобы ринуться в бой.
– Подожди! – я бросилась за уходящим Петькой.
Что происходит? Зачем я это делаю? В душе моей билась и выла бешеная паника. Она заставляла меня бежать вперед, требовала, чтобы я остановила Синицына.
– Петька! Ты куда?
– Отвали! – замахал он руками. – Увижу, убью!
Я увернулась от него, но не отстала. В голове неожиданно взорвался фейерверк ярких образов – ночь, собака, мама спрашивает: «Ты влюбилась?», Макс произносит: «Позвольте!», Маркелова кормит Лариску и улыбается…
Знакомые мурашки пробежали по спине и рукам. Что со мной? Я схожу с ума? Я стояла на месте и испуганно озиралась. Темнота придвинулась ко мне и упала около ног.
Детская площадка соседского дома. Петька идет к трем теням, стоящим около железной горки. И как в дурном сне, прямо к ним направляется высокая фигура в джинсовой куртке.
– Макс! – подалась я вперед, и тишина вокруг меня разбилась ледяными осколками.
Люди около горки, Макс, я – все это завертелось и оказалось совсем рядом.
– Ну ты, паря, попал!
Говорил не Синицын, голос был чужой. А Петька молодец, на разборку не один пришел, группу поддержки с собой привел.
Макс остановился около песочницы.
«Беги!» – раздался приказ в голове, но я его проигнорировала.
– Подождите! – Должен был получиться крик. Громкий и уверенный. Но вышел слабый шепот. Я была сильно напугана.
– Приехал, значит, и сразу по бабам пошел? – для пущего устрашения Синицын добавил в голос хрипотцы. Казалось, что он с приятелями специально накручивает себя, как будто для драки им еще не хватает злости. – А ты знаешь, что за такое по рогам дают?
– Я вас не понимаю. – Макс смотрел перед собой.
Правильно, что он не раздражает их прямым взглядом. Лишний раз злить их сейчас не стоит.
– Смотри на меня! – прорычал Петька, вбивая носок ботинка в песок. Парни за его спиной зашевелились.
Макс сделал шаг назад.
– Синицын! Прекрати!
Жаль, что у меня под рукой не было палки. Хоть чего-нибудь, чем я могла бы сейчас напугать этих уродов. Один Макс с ними не справится. Я перехватила удобней сумку и побежала на четверку.
– Гурьева! Совсем с башкой распрощалась? – взревел на мгновение растерявшийся Петька, когда я в него врезалась.
– Не трогайте его! Твоя Малинина сама дура! – выпалила я.
Лицо Синицына из удивленного стало злым.
– Ты куда полезла, мелочь? – недовольно произнесли из-за его левого плеча.
Я оглянулась на Макса, чтобы понять, какая у нас расстановка сил. Все-таки эту встречу лучше всего закончить мирно и уже потом объяснить ему, что ночью в одиночку по нашим улицам ходить не стоит. Тем более ввязываться в разговор с незнакомыми.
Но за спиной никого не было. Песочница оказалась пуста. И поблизости – ни одной удаляющейся фигуры.
Улетел? Испарился? Ушел под землю?
– Ну, чего? Допрыгалась?
Меня толкнули в плечо, и прямо перед собой я увидела разъяренное лицо Синицына.
Я вжала голову в плечи, не в силах отвести взгляда от своего противника. Ему уже было все равно, кого бить.
Меня дернули в другую сторону, я запнулась о выпавшую из рук сумку и повалилась в руки третьему громиле.
– Мама! – Визг сам собой вырвался из груди. Мне оставалось только отпихиваться. Ни бежать, ни звать на помощь я уже не могла. – Не трогайте меня!
Передо мной вдруг образовалось свободное пространство, я нырнула в него и тут же услышала щелчок выскакивающего из ножа лезвия. Я попыталась уйти от удара, но противник был быстрее. Хрустнула разрезаемая быстрым движением ткань. Левая рука полыхнула огнем.
Ноги подогнулись.
Ко мне придвинулось что-то страшное. Я забилась, выставляя вперед руку. И вдруг все кончилось.
– Halt![7] – рявкнули у меня над головой.
Я резко выпрямилась, стараясь попасть нападавшему макушкой в лицо. Я ожидала боли, думала, меня тут же схватят и произойдет что-то совершенно невозможное.
Но ничего не случилось. Встретившись с пустотой, я кузнечиком скакнула вперед. А потом уперлась взглядом в удивленные большие черные глаза.
Макс коротко кивнул мне, одной рукой сгреб падавшего на меня парня, оторвал его от земли и забросил в темноту детской площадки. Затрещал порушенный инвентарь.
– Все в порядке? – спросил пианист так, словно мы гуляли по парку.
Я смогла только кивнуть, не в силах отвести глаз от его бледного лица.
Оставшиеся двое опомнились и ринулись в бой. Вероятно, они были хорошими спортсменами (наверняка из тех, кто с Синицыным в одной секции занимается), но первого Макс задержал одной вытянутой рукой, а на второго обрушил несколько стремительных ударов другой. Через секунду оба парня оказались лежащими на земле. Петька исчез.
– Идем! – Макс подхватил меня под локоть. – Schneller![8]
В первое мгновение я испугалась, почувствовав, как к моей руке прикоснулось что-то жесткое и холодное. Но потом поняла – это перчатка. Точно! Он ведь ходит в перчатках!
– Ну же…
Сильная рука дернула меня вверх, и мы побежали. Я с трудом поспевала за пианистом, в темноте совершенно ничего не видя. Я вдруг потеряла всякую способность понимать, где нахожусь; я на каждом шагу спотыкалась, норовя сбить с ног ведущего меня Макса.
И тут вспомнила.
– Сумка! – выкрикнула я, вырываясь из его рук. – Я ее там бросила!
– Какая сумка? – взвыл Макс, и я впервые увидела его красивое лицо злым. – Что ты там делала? Кто тебя звал? Откуда ты вообще взялась?
Он орал на меня так, как никто и никогда.
– Я хотела остановить их… – После быстрого бега говорить было тяжело, а тут еще от обиды комок в горле застрял. Я поняла, что сейчас расплачусь. – А что мне было делать? – взорвалась я. – Он собирался тебя убить! Ты разговаривал с Малининой, и Синица решил, что ты ему соперник.
Ответом мне был хохот. Оглушительный. Уничтожающий.
Я попятилась, сжала кулаки, готовая защититься, чтобы больше никто никогда так при мне не смеялся…
Левая рука подниматься отказалась. Она налилась мгновенной тяжестью, и я вскрикнула, хватаясь за плечо. От прикосновения проснулась боль. Рукав был мокрым. Его испачкали чем-то липким, пахуче-сладким… Перед глазами промелькнула детская площадка. Темные фигуры спортсменов. Щелчок выстреливающего в тишине лезвия. Вспыхнувший огонь в руке. Один из придурков поранил меня, и только в пылу сражения я могла об этом забыть!
– Надо было тебя там оставить, – зло прошептал Макс, вытряхивая меня из куртки и перехватывая мою руку выше локтя носовым платком, одним молниеносным движением скрученным в жгут.
Я подняла на него глаза, собираясь сказать, как я ему благодарна, что моя рана – просто ерунда, царапина, что я получала удары и пострашнее.
Но ничего сказать не успела.
Лицо Макса стало страшным. Глаза сузились, поджатые губы превратились в тонкую линию, четче обозначились скулы, на лбу вспухла синяя жилка.
– Уходи, – сквозь зубы процедил он. – Быстро!
Я успела заметить, что руки его испачканы моей кровью, и уже знакомый звериный ужас толкнул меня в грудь, заставив попятиться.
– Уходи! – простонал Максим, сгибаясь пополам.
– Тебе плохо? – прошептала я, борясь с невероятным желанием все бросить и сбежать.
– Прошу! – выдавил из себя Максим, опускаясь на корточки. Его било крупной дрожью. На секунду показалось, что он – уже не он, а кто-то другой.
Мне стало по-настоящему страшно. Я попятилась, чуть не споткнулась на ровном месте и бросилась бежать. Около двери обернулась. Макса не было. Неожиданно ставший ярким фонарь освещал пустую площадку с машинами, безлюдную тропинку.
Вновь стало тревожно. Я подняла голову вверх, как будто оттуда на меня сейчас должно что-то упасть.
А может, ничего этого не было?
Ответ болью забился в руке, и я потянула на себя дверь. Не успела войти в освещенный желтым светом холл, как дверь за мной с грохотом закрылась. Паника толкнула меня в спину, и я бросилась к лифтам.
Вот только пугать меня не надо! Не надо! Я сама себя так напугаю, что никому и в самом страшном кошмаре не приснится!
Меня колотило от пережитого страха. Ничего себе денек: сначала Маринка с букетом, потом драка… Руку мне порезали… Ой, мамочки!
Чтобы меня никто не остановил и не стал задавать вопросы, я прямо в ботинках и куртке прошмыгнула в ванную. Несколько минут бестолково металась, не зная, за что взяться сначала – то ли руку смотреть, то ли перепачканное лицо отмывать, то ли пытаться снять куртку.
Наследила! Как же я наследила!
Сняла кроссовки, снова заметалась. Куда их деть? Не придумала ничего лучшего, как бросить в ванну. И здесь меня снова накрыла паника. Ужас какой! Они ведь могли его убить! Я еще полезла как последняя дура! А Синицын-то каков! Мы же в одном классе учимся! Он думает, я молчать буду?
Стянула куртку. Да… С курткой придется распрощаться… Разрез большой, кровью весь рукав запачкан…
Но как он дрался! Одним движением! Спортсмены даже понять ничего не успели.
Его платок…
Я задрала рукав водолазки. На рану взглянула мельком – ничего страшного, царапина, быстро заживет.
Черная шелковая ткань приятно холодила ладонь. Странный цвет для платка. Да и весь он какой-то странный. По краям обработан изящной вышивкой. В углу монограмма «М.М.». От каждой буквы идут причудливые завитушки.
У парня – такой платок?
Почему-то я решила, что в воде он должен раствориться, но ничего не произошло. Черная ткань заблестела под струей, слиплась. По раковине побежали грязно-бурые разводы. Я провела платком по руке. Мне показалось, или я и правда почувствовала легкое покалывание? Ну вот, начинаю бредить…
Я отложила платок в сторону, достала вату, перекись водорода. Рука болела, но не очень, кровь уже не шла. А с чего ей идти, ведь Макс наложил мне жгут…
Макс… Как все странно.
Чтобы рана не сильно бросалась в глаза родственникам, руку я кое-как перебинтовала, взяла в охапку куртку с водолазкой и наконец выбралась из ванной.
Мама ждала в коридоре.
– Май, что случилось? – Мама с удивлением смотрела на мои босые ноги.
– Я куртку порвала. – Почему-то хотелось улыбаться. Страх прошел, все осталось позади, и мне вдруг стало весело. – Не переживай, она уже старая была.
– Как ты могла порвать ее? – Мама продолжала изучать мои ноги. Ничего особенного в них не было… Белые носки, слегка испачканные. Ой, бурые пятна! Когда замывала рану, не заметила, как накапала себе на ноги.
– Случайно.
Я прошла в свою комнату. Черт! В ванной остались кроссовки!
– За забор зацепилась, она и порвалась. Я сейчас все уберу!
– Какой забор? – Мама шла за мной по пятам. – Сколько тебе лет? Семнадцать! А ты все о какие-то заборы цепляешься… Посмотри на себя! На кого ты похожа? Тебе в институт поступать!
Я поскорее закрыла за собой дверь и начала лихорадочно приводить себя в порядок. Куртку с водолазкой под кровать, потом выброшу… Платок повесить сушиться на батарею… Надо будет не забыть его погладить. Носки с джинсами в стирку…
Сумка! Так за ней и не вернулась… А там кошелек, спортивный костюм… Вот ведь! Придется придумывать, куда я все это дела. А может, списать все на грабителей? Налетели, отобрали, поранили… Нет, это не подойдет. Родители с ума сойдут от волнения.
Я сбегала в ванную, забрала кроссовки, затерла грязь на полу, вернулась в комнату.
Черный платок… Почему черный? Цвет меня особенно впечатлил. Я снова повертела его в руках. Что-то невероятное… Вообще весь день был полон невероятностей!
Мне очень хотелось с кем-нибудь обо всем поговорить. Но с кем? Рассказать Пашке? Он бы оценил реакцию Макса и его умение драться. Но Колосову ничего рассказывать нельзя. Он сначала меня прибьет, чтобы я больше ни во что подобное не совалась, потом отправится выяснять отношения с Птицей Синицей, а заодно и с Максом. Позвонить Маркеловой? Нет, та наверняка сидит на очередном кладбище, покойников сторожит. Вот жизнь! Драка, а обсудить ее не с кем!
Интересно, мы теперь с Максом можем считаться знакомыми? Или после всего случившегося он не захочет меня больше видеть?
О чем я думаю! Он же ясно сказал, чтобы я уходила, даже провожать не стал.
Но как он дрался… Стоило закрыть глаза, как передо мной вставали картинки прошедшего вечера. Черные фигуры около горки… Макс, идущий через детскую площадку… Разъяренное лицо Синицына… Паника, когда я поняла, что за спиной у меня никого нет. Макс одной левой разбрасывает здоровенных дзюдоистов… Наша пробежка до дома. И резкая смена настроения, словно от вида моей крови его начало тошнить… Может, он занимается боевыми искусствами и дал клятву никогда не вступать в драку? И вот из-за меня ему пришлось нарушить обет…
Я запуталась окончательно. Стянула с батареи быстро высохший платок. Но он не давал мне ответа ни на один вопрос. Только новых добавлял. Почему черный? Почему Макс так отреагировал на вид крови?
Я так и уснула, сжимая платок в руке. И мне снился Макс. Вот он улыбается Маринке и дает ей цветы… Вот внимательно смотрит на меня из темноты мастерской… Вот поворачивается к своей красивой спутнице… Вот он падает передо мной на колени, его трясет…
Утро началось с вопросов.
– Что с тобой?
Мама стояла в прихожей – строгий костюм подчеркивал фигуру, легкий макияж, художественно растрепанные волосы. Как всегда, красива, как всегда, собранна… Но я тут же обо всем забыла, потому что за распахнутой входной дверью на коврике увидела спортивную сумку. Мою спортивную сумку.
– И давно ты стала бросать свои вещи на улице?
– Недавно, – пробормотала я, нерешительно выходя в прихожую.
Сумка была как новенькая, словно ее только что принесли из магазина. А ведь вчера она и на земле успела поваляться, и ногами по ней пару раз прошлись. Но никаких следов не было. Я бы, наверное, не сильно удивилась, если бы спортивный костюм внутри оказался постиранным и выглаженным.
– Май, у тебя ничего не болит? – проявила заботу мама. – Как твоя рука?
Я нахмурилась. Чтобы понять, болит что-то или нет, надо разобраться, проснулась ли я. Меня до сих пор не покидало ощущение, что я сплю.
Руку неприятно покалывало, но была надежда, что обойдется без воспаления.
– Все прошло, – пробормотала я, копаясь в сумке.
Я ждала записки, чего-нибудь, что могло объяснить странное поведение Макса. Но никаких подсказок мне оставлено не было. Может, на лестнице что-нибудь есть?
Я выглянула на лестничную клетку. Дом жил привычными звуками – шумел лифт, шаркали шаги, этажа на два ниже надрывно кашляли, пахло табаком, скрипела незакрытая рама.
– Поешь как следует. – Мама вышла за мной следом. – И постарайся больше не подходить близко к заборам. – Она повернулась к лифтам, но на секунду замерла. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Я помотала головой. Как я могу что-то рассказать, если сама ничего не понимаю…
Подъемный механизм лифта застонал, жалуясь на тяжелую жизнь и работу без выходных. Сейчас мама спустится вниз, пройдет мимо двери мастерской…
Сердце мое непроизвольно сжалось.
Как бы мне хотелось оказаться на месте мамы, подойти к мастерской и – уверенно постучать в дверь. Мне откроет Макс, улыбнется, мы вместе выпьем чаю, и он все объяснит. Даже может ничего не объяснять, пусть все остается как есть. Только бы увидеть его, увидеть прежним, чуть отстраненным, с холодным равнодушием в глазах. Да пускай хоть ругается, лишь бы был рядом.
Макс!
Я вцепилась в перила, чтобы не упасть от собственных фантазий.
Хлопнула дверь подъезда – мама вышла. И тут же у меня за спиной щелкнула, закрываясь, дверь на наш этаж. Открытая дверь в квартиру осталась там, за деревянной перегородкой, преодолеть которую без ключа невозможно.
Я машинально подергала дверь, пробормотала: «Сим-сим, откройся!»
Не подействовало.
Стоять на лестничной клетке, где по ногам тянет сквозняком, а сверху на тебя глядит недобрый глаз запертой двери на чердак, было не очень уютно. Звонить по соседям с просьбой открыть? Ага, они откроют – а тут я в пижаме. Нет, лучше смерть под дверью.
По-настоящему удариться в панику я не успела. Дверь рывком распахнулась, выпуская Валеру, вечно пьяного и небритого жильца соседней квартиры. Он удивленно озирался, бесконечно поддергивал растянутые треники и что-то бормотал себе под нос.
– Ты чего тут? – хрипло спросил он, недобро глядя на мой явно не уличный наряд. Хотя не думаю, что с перепою его что-то в моем виде удивило.
– Стою, – так же хрипло ответила я и проскочила в свою квартиру. Но прежде чем закрыть дверь, все-таки выглянула.
Валера тоже не задержался на холодной лестнице. Последний раз подтянул штаны и побрел домой.
Я не стала задумываться над его странным поведением, о том, зачем он вообще выходил, а только крепче обняла сумку и отправилась в свою комнату. С сумкой расставаться не хотелось, ведь она была в руках у НЕГО. Может быть, он даже ее мыл. И о чем-то думал. Жаль, что его мысли не отпечатались на боках из искусственной кожи. Ведь почему-то он ее принес, да? Специально возвращался к месту драки, искал в темноте, отчистил, поднялся на двенадцатый этаж, как-то преодолел коридорную дверь… Всего каких-нибудь пять минут, но он был совсем рядом!
Кстати, а ведь у меня тоже есть, что ему вернуть! Я отбросила сумку и начала искать платок. Он нашелся под подушкой, холодно-черный, из блестящей шелковой ткани. Я расправила его ладонью. Покалываний больше не было. Значит, мне только показалось, приснилось…
Хватит мечтать! Может быть, я прямо сейчас и увижу Макса! Я провела чуть теплым утюгом по платку и побежала одеваться – свитер, джинсы, кроссовки. Лифт знакомо заворчал, опуская меня с моего поднебесья на землю.
Где бы его оставить? На коврике? Глупо. Затопчут. Подсунуть под дверь? Позвонить и без лишних слов передать? А если разбужу? А если откроет Леонид Леонидович, и Максу потом придется объяснять, как его платок оказался у меня? Значит, звонки отменяются.
Минуту я топталась около мастерской, соображая, как быть. Прицепить к торчащему проводу звонка? Ага, а потом меня же обвинят в том, что звонок перестал работать. Прикрепить к ручке двери? Идея! Привязать к ручке и оставить записку с лаконичным «Спасибо!», или «Если бы не ты…», или «Никогда не забуду…».
Глупо, обойдемся без сентиментальности. Хватит и того, что он помнется. Зря гладила.
Я привязала платок к ручке двери, щелкнула по нему пальцем и побежала на улицу.
Во дворе стояла машина «Скорой помощи». От одного ее вида мне стало тревожно. Что еще могло случиться в нашем доме?
Около лавочки топтались старушки. Надо же! За эту неделю я успела от них отвыкнуть. По причитаниям и вздохам стало понятно, что в их сплоченных рядах стало на одну меньше. В голову некстати полезли мысли о воющей собаке и о кладбище.
– Ох, время-то какое… – качала головой одна. – Тяжкое!
– Тяжкое, тяжкое, – мелко кивала ей в ответ вторая. – Неделю на улицу выйти не могу. И неспокойно как-то.
Неспокойно…
Неспокойно…
Неспокойно…
Что происходит-то?
Прочь, прочь, скорее прочь! Не хватало дождаться, когда санитары понесут тело…
Я не свернула на детскую площадку. При свете дня все здесь выглядело не так зловеще. Горка, песочница, погнутая карусель, сломанный палисадничек. Уж не сюда ли улетел один из дзюдоистов, или кто они там, те спортсмены? Натоптано так, словно тут резвилось стадо слонов.
А может, и правда ничего не было?
Рука болезненно запульсировала.
Уговорили, было.
Уроки вот-вот должны были начаться, пришлось пробежаться. В дверях школы я столкнулась с Синицыным. Очень хотелось вложить в свой взгляд побольше ненависти, чтобы пригвоздить этого дурака к стене. Но Петька даже не посмотрел на меня. Равнодушно хмыкнул, поворачиваясь спиной.
– Носишься, как лось! – буркнул он, входя в школу.
А чего я ожидала? Что при нашей встрече ударит молния? Громыхнет гром? Разверзнутся небеса, и голос свыше пригвоздит его позором к земле?
Синицын ленивой походкой прошел к раздевалке. Нет, меня не устраивал такой расклад событий!
– Как поживают твои дружки? – Я сложила руки на груди так, чтобы было видно забинтованное предплечье. – Ни у кого ничего не отбито?
– Какие дружки? – Синицын скинул с крючков пару курток и на освободившееся место повесил свою.
– Ну, хотя бы тот, что в палисадник улетел.
– Ты о чем? – выпрямился Петька, став в полтора раза больше.
– У тебя память отшибло? – Я уже не улыбалась. Синица мог соврать, но он не артист, чтобы притворно изобразить на лице такое удивление. – Синицын, у тебя с головой все в порядке? Ты забыл вчерашнюю драку?
– Какую драку? – Петька стал медленно приближаться ко мне.
А вот этого не надо! Вчера не убили, сегодня завершат.
– На детской площадке. Меня кто-то из твоих дружков ножом порезал.
Синицын мельком глянул на мою забинтованную руку и нехорошо усмехнулся.
– Не гони, Гурьева. Если тебе нужно найти крайнего, то поищи в другом месте. Ни в какой драке я вчера не участвовал.
Петька шевельнул подбородком, словно собирался плюнуть, но только окатил меня презрительным взглядом и все так же неторопливо направился к лестнице.
– Подожди! – Я до того удивилась, что даже раздеться забыла. – Как не участвовал? Ты же сам требовал, чтобы я тебе дверь открыла. Говорил, что Максу ноги выдернешь. А потом…
– Опять твои глюки? – Синицын остановился, выглядел он угрожающе. – Заболела? Иди, полечись!
Петька ушел, а я какое-то время постояла на лестнице, соображая, что произошло. Почему он ничего не помнит? Может, его так сильно приложили головой, что отшибли память? Она и так у него была неважная, а тут еще шок от поражения…
В классе Петька на меня старательно не смотрел, гнул голову к парте, безостановочно запуская пятерню в ежик волос. Я медленно огляделась. Все занимались своими делами. И все было до того обыденно, что стало страшно.
– Малинина, а как твои дела? – повернулась я к Стешке.
Классная красавица изучала свое лицо в зеркало. Чмокнула губами, размазывая помаду, последний раз глянула в зеркальце, убедилась, что у нее все отлично, и только потом подняла глаза на меня.
– Здоровье в порядке, спасибо зарядке, – сухо произнесла она и кивнула на мою повязку. – А ты с кем ночью воевала?
– На тренировке поцарапалась, – пробормотала я, все больше сомневаясь, что вчерашний вечер вообще был.
Малинина не могла не знать о драке. Если Петька их застал с Максом, то крику для начала было много. А значит, сегодня она должна как минимум держаться от Синицына подальше. Но Стешка ему улыбалась. В лице ни тени испуга. Значит, ничего не было?
Кровь застучала в висках, колючками отдалась в ране.
– Ты вчера говорила с Максом, – жестко произнесла я, наблюдая за Малининой. Если она начнет врать, я замечу. – И вас видел Синицын. Это его разозлило…
– Макс? – Стешка медленно закрыла крышку зеркальца. Щелкнул замочек. – А, ваш красавчик! Он очаровашка. Наверное, говорили. Я уже не помню. – Голос Малининой был полон равнодушия. – А что случилось? Ты решила переключиться на Синицына? Он мой!
Я вернулась на свое место, перебрала выложенные на парту тетрадки.
– Гурьева! – Стешка перегнулась через парту. – Ты спать по ночам не пробовала? Говорят, помогает. Глюки перестанешь ловить. Ты посмотри на себя! Вы же с Маркеловой одного цвета, зеленого.
Я замотала головой. Либо они врут, либо у меня в самом деле что-то с головой. Но так как с головой у меня все в порядке, значит, меня обманывают. Все! Причем очень убедительно.
– Пила бы ты витаминки, Гурьева, – посоветовала сидящая рядом Семенова. – С памятью стало бы получше.
Весь урок я просидела, опустив лицо в ладони. Голова пылала. Я была близка к помешательству.
– Что у тебя с рукой? – услышала я. Видимо, прозвенел звонок – возле моей парты стояла Лерка, в локоть тыкалась мордочкой любопытная Лариска.
– Поцарапалась на тренировке, – прошептала я, опуская ладони на крысу. Мех у нее был мягкий, в руки мне как будто солнышко ударило, и я стала потихоньку оттаивать.
– Ты уверена? – Маркелова присела на стул, и я с удивлением заметила на запястье ее правой руки широкий кожаный браслет. Раньше она его не носила.
– Ты о чем? – Я отодвинулась в сторону.
– Крови было много?
– Много. – Дальше стены двигаться уже некуда.
– Это хорошо. – Лерка как-то странно улыбнулась. – С кровью уходит жизнь. Но зато приходит что-то новое.
Я выхватила из-под парты сумку и побежала на выход. Кажется, перепуганная Лариска свалилась на пол. Все вокруг скакало, в памяти назойливо всплывали заляпанная кровью куртка, Макс, корчившийся на земле…
Похоже на бред. Я стала рвать на себе повязку, но узел развязываться не спешил, поэтому я раздраженно дернула бинт, не обращая внимания на проснувшуюся боль.
– Гурьева, ты чего? – Наверное, впервые Пашка не улыбался. – А я к тебе. Кеды несу. А то еще сколько времени до тренировки. Стащат.
И он замолчал, уставившись на мою руку.
– Где тебя так? – Глаза его нехорошо сузились.
– Паша…
Я была готова разреветься. И вдруг сама не заметила, как все рассказала. Про Макса, про охоту могучей троицы, про драку и про то, что сегодня никто ничего не помнит.
Звонок прозвенел некстати. Пашка сунул мне в руку растрепанный бинт.
– С тренировки теперь без меня не уходишь, – приказал он и убежал в свой класс.
Подождите! А ведь у меня есть еще один человек, который точно скажет, была драка или нет, – Макс! Если и он скажет, что вечером сидел дома, смотрел телевизор, то я уже и не знаю, что делать. Да, да, мне надо с ним срочно встретиться! Непременно встретиться.
Встречи с пианистом я боялась, но и очень ждала ее.