Страшно представить себе, что было бы с человечеством и, в частности, со мной без нашей способности превращать всё в привычку. Лично я, наверно, тогда бы засыпал и просыпался всегда в разное время и в разных местах. Я мог бы заснуть в кресле, а проснуться на столе или на лестничной, я мог бы спать в ванной под водой, потому что я бы не имел тогда привычки дышать и легко бы обходился без воздуха, а мог бы, к примеру, и не спать совсем – просто ходить и ходить, пока не упал бы куда-нибудь в канаву. Впрочем, это самые мизерные представления о том, что могло бы быть, а самое страшное, что и всё это отсутствие привычек рано или поздно превратилось бы в нашу самую главную привычку, и тогда бы уж мы окончательно потеряли всякую надежду на спасение и выход из этого замкнутого и привычного нам круга.
Но оставим все эти «если бы да кабы» и окунёмся в самую что ни на есть реальность, к тому же я совсем недавно пришёл к выводу, что субъективная реальность на самом деле вполне может являться как раз таки и объективной – и наоборот. Вот, например, я живу один, и это объективно, но субъективно: нас в этом доме двое, а именно: я и одна обыкновенная муха – и очень даже реальная, уточняю, потому как последнее время стало модно использовать эпитет «нереальная», то есть такая невообразимая, раскрашенная помадой и расфуфыренная муха, в юбочке с кружевами и оторочками. Нет, моя муха достаточно вообразимая, чтобы я вам её описал: чёрное мохнатое существо неопределённого пола, с крылышками, глазками, лапками и задницей, и больше особых примет она не имеет. Хотя, стоит внести поправку, что помимо мухи в квартире моей пребывают или приходят погостить – не знаю точно – немногочисленные, но сильно отожравшиеся тараканы, но так как дома у меня – за отсутствием знаковой пищи – они так разжиреть не могли, я склоняюсь к мнению, что тараканы эти соседские; и поэтому вносить их в реестр жильцов своего логова я не намерен.
Что же касается заветной мухи, то я о ней и не говорил бы вовсе, если бы она так не старалась склонить меня к обратному. Сначала я думал, что муха это просто напросто являет собой образец абсолютной глупости и не способна найти выход на улицу, чтобы искать место для проживания получше, чем моя холостяцко-аскетская лачуга. Но позже едва знакомые дамы и некоторые давно известные мне женщины, единогласно (фыркая носиком) выводили из этого случая, что муха влюблена в меня самым настоящим и до тривиальности банальным образом. На что я как мог отбрыкивался и крутил в разные стороны головой как будто речь шла о государственном долге как минимум, но вскоре и сам, за неимение других объяснений, принял это гипотезу за основную. А как по-вашему ещё мог я объяснить, что муха не давала мне не минуты покоя? За всё время этого зоофилического романа я толком не посмотрел ни одного прекрасного фильма – из разряда тех, что я предпочитаю, – не прочёл ни одной душераздирающей книжки, – говорящей о моём незыблемом вкусе, – короче говоря, не жил нормальной жизнью вот уже как три месяца и двадцать два дня.
Но сегодня, глядя на этот маленький трупик, плавающий в грязной сковородке с водой, я не могу не уронить несколько жалких слезинок в память о былой любовнице. Конечно, я уронил бы себя в ваших глазах, если бы разнылся совсем или не проронил ни капли, но всё дело не в общественном мнении, а действительно в чувствах – чувствах и загадках, которыми облеплено это мокрое дело. Ведь как постичь, что сподвигло её совершить столь опрометчивое самоубийство – а это несомненно было самоубийством, – когда я в свою очередь не удостаивал её официальным отказом и очень даже вероятно, что согласился бы на её предложение, если таковое имелось. Так что, лишив себя жизни, она в некотором роде и меня лишила возможности изменить свою жизнь. В общем, смею заметить, что не в первый раз я притягиваю к себе живое существо, – это происходит со мной постоянно. Стоит мне где-нибудь появиться и… Но дело не в этом, а в том, что уже на следующий день меня начали мучить сомнения – была ли это любовь? – когда в то же время, на том же месте я встретил возможного её любовника.
Это был тот самый отожравшийся соседский таракан. Заметив его, я, охваченный запоздавшей ревностью, хватил его кулаком, и таракан умер на том же месте, где пытался испить воды. Но промотав ситуацию назад, я заметил в своих воспоминаниях, что таракан не столько пытался испить воды, сколько просто сидел и тужился, почему меня и удивило – задней мыслью – то, что он не пытался сбежать. И вот, когда я нанёс удар, тем самым оказав ему помощь, наружу вылезла личинка. Что вкупе со всем остальным наводит меня на мысль, что это был не любовник, а всего лишь родильница, а если это и был любовник, то есть любовница… В общем, выходит, что страдал я совершенно запредельной гомозоофелической любовью.