Под утро депутату Государственной Думы шестого созыва Тяпкину Герману Степановичу приснился дурной сон. Впрочем, поначалу он показался ему вовсе не дурным, а скорее даже занимательным.
Мужчине привиделась его теща – приснопамятная Маргарита Поликарповна, которая на тот момент уже лет десять как покоилась в черте Котляковского некрополя, что на юге Москвы. Предстала она перед ним в простом домотканом крестьянском платье и в затертых галошах на босу ногу. Рядом с ее силуэтом чернело неработающее окошко кассы Московского метрополитена. У нее за спиной, повиснув в воздухе, раскачивалась, как бы от ветра, прозрачная дверь с белым трафаретом «Выхода нет».
– Чем обязан, мама? – поежился он, ибо утром в метро было весьма прохладно.
– Сегодня у тебя ответственный день, Герман, – подойдя поближе, сказала она ему, строго глядя в глаза, точно так же, как в золотую пору его молодости, – рассмотрение законопроекта о повышении пенсионного возраста наших граждан.
В ответ зять кивнул, не отводя от нее недоверчивого взгляда.
– Ну да, есть такое дело, а к чему вы это, собственно, ведете? – инстинктивно насторожился он.
– Ты непременно должен проголосовать против, слышишь? – покойница поправила на голове ситцевый платочек и, многозначительно прищурившись, добавила: – Иначе тебя в преисподней черти на сковородках жарить будут, Гера.
– Какие еще черти? Скажете тоже, мама. Ада нет. Вы же меня сами в этом не раз убеждали, помните? – попытался он было возразить нечаянному видению.
– Вот потому-то я и здесь, – Маргарита Поликарповна недовольно поморщилась и махнула рукой в сторону двери.
– Где это здесь? – удивленно переспросил Герман и проснулся.
Стирая с лица липкий пот, Тяпкин с трудом попал ступнями в тапочки и потопал на кухню. Там он залпом запустил в себя один за другим два стакана ледяной воды и наконец перевел дух.
– Нет, приснится же чушь такая. На дворе двадцать первый век. Эх, мама, мама… Стоп, а откуда тогда она узнала, что сегодня предстоит голосование по пенсионной реформе, а? – депутат вздрогнул и сел на стул. Мало того, у нее, как и раньше, явно прослеживаются левые политические взгляды. А если это не такая уж и чушь? И там взаправду что-то есть? Он посмотрел на сковороду, забытую с вечера на конфорке, и поежился. Вот если бы точно знать.
Неожиданно ему на ум пришла спасительная идея – надо пойти попытаться доспать, все едино четыре утра, а там, как повезет, может, и удастся прояснить с тещей данный деликатный вопрос. «Хотя какой теперь уже сон…» – начал было сомневаться Герман.
Однако не успел он сомкнуть веки, как ему опять явилась покойная родственница. Сейчас она была одета в строгий деловой костюм от фабрики «Большевичка», на лацкане которого висел значок «Почетному энергетику города Саратова».
– Ну что, Гера, надумал?
– Да я и рад бы, но, в сущности…
– Не увиливай от ответа, ты же знаешь, что я это не люблю.
– Ну да, – смутился он. – Как будто там от меня что-то зависит. Ничего. Голос единицы, знаете ли, тоньше писка. Решение все равно уже принято. И кому сдался в таком разе этот мой оппортунизм?
– Он сдался в первую очередь тебе, Герман.
– Откуда вам знать, Маргарита Поликарповна, что мне нужно? – депутат даже не заметил, как начал по привычке раздражаться. – И потом, как вы себе все это представляете? К черту партийную дисциплину, значит, да? А карьера, а две ипотеки, а уважение, вы об этом хотя бы подумали, мама? Ну конечно же, нет! Куда уж вам. Вы же, как его, призрак, фантом, дух. Легко советовать, когда тебе уже все без надобности, – тут он осекся, – извините за прямоту, конечно.
Теща в ответ только сурово качала головой. Он понял, что ничего от нее на повышенных оборотах не добьется. Нет, тут надо попытаться договориться, прийти к консенсусу, так сказать.