Звонок повторился. На этот раз он длился дольше: визитер явно терял терпение. Тавров закрыл форточку и поспешил к входной двери. В памяти его всплыл старый анекдот: мужик открывает на звонок, а за дверью стоят жираф, обезьяна и хомячок. «Вам чего?» – спрашивает обалдевший мужик. «Есть информация, что здесь злоупотребляют галлюциногенами», – деловито поясняет хомячок.
А год тому назад при неких обстоятельствах, о которых Тавров не любил вспоминать, к нему вот так же требовательно звонил ночью в дверь конь в пальто.
Тавров прильнул к дверному «глазку» и с облегчением обнаружил, что за дверью нет ни коня, ни хомячка, а виден лишь прилично подвыпивший сосед снизу, которому явно не терпелось «догнаться». Тавров открыл ему дверь, одолжил стольник «до получки» и поспешил выпроводить рассыпавшегося в благодарностях незваного гостя.
Вернувшись в комнату, Тавров внимательно осмотрел все углы и даже заглянул под диван: не прячется ли там в засаде партизанский отряд троллей? Но все было спокойно. Тавров потянулся было за коньяком, но передумал и принял таблетку нозепама: он надеялся, что со снотворным ему удастся выспаться, не вскакивая от малейшего шороха.
Тавров проспал как убитый до десяти часов утра. Проснувшись, он осторожно свесил голову с подушки и посмотрел на тапочки: не нагадил ли в них какой-нибудь вредный гном? С тапочками было все в порядке, и успокоенный этим обстоятельством Тавров отправился в ванную. Контрастный душ прогнал остатки сна, а омлет с сыром и крепкий кофе вернули ему бодрость и оптимизм.
Тавров включил мобильник, чтобы позвонить Кате. И в этот момент раздался звонок в дверь. Долгий и требовательный звонок. Как вчера, Тавров посмотрел в «глазок» и торопливо защелкал запорами: на площадке в грозном расположении духа стояла Ленора.
– Господи, Валера! Я вся на нервах! Куда ты исчез?! Телефоны не отвечают! Разве так можно?! Ты наверняка забыл, что сегодня мы идем на юбилей Ефросиньи!
– Ну, как же, Ленора, я отлично помню! – защищался Тавров. – Но ведь только двенадцатый час…
– Ты забыл? Ведь надо еще заказать грузовое такси, – напомнила Ленора.
– Какое такси? Зачем? – удивился Тавров.
– А светильник ты потащишь на электричке? – иронически осведомилась Ленора. – Да он там просто в дверь не пройдет!
Тавров совсем забыл о светильнике, который, подобно памятнику в картонной скорлупе, возвышался посреди комнаты.
– Вот, позвонишь по этому номеру и закажешь машину. – Ленора протянула ему визитку. – Только сначала свари мне кофе. Я с ног валюсь: встала в такую рань, чтобы успеть к парикмахеру. Салон находится бог знает где, а мастер записал меня на утро, все остальное время забито уже какими-то фифами… Как тебе моя прическа?
Тавров молол кофе, восхищался прической и пытался сообразить, куда он четверть минуты назад засунул визитку, которую ему всучила гостья: Ленора обладала несомненным талантом повергать в смятение и выбивать из колеи даже тех, кто знал ее не один десяток лет.
Тавров сварил кофе и выставил на стол стеклянные чашки, которые сто лет тому назад привез из единственной за всю его жизнь зарубежной командировки в Чехословакию.
– Те самые чашки, – ностальгически вздохнула Ленора. – Помнишь, Валера?
Тавров не успел ни вспомнить, ни ответить: зазвонил мобильник.
– Извини, Ленора… Да, слушаю!
Звонил Павлов.
– Валерий Иванович, добрый день! Нам надо бы увидеться, есть кое-какая информация.
Тавров искоса взглянул на Ленору: та в упор смотрела на него, словно воплощая собой не произнесенную вслух фразу: «Даже не думай!»
– Э-э… Вадик, это очень срочно?
– Это по вашему делу, Валерий Иванович, – пояснил Павлов и, секунду помолчав, добавил: – Впрочем, если вам сейчас некогда, то давайте завтра, хорошо?
– Хорошо, давай завтра, – охотно согласился Тавров, и Ленора расслабилась.
– Так… что там насчет чашек? – улыбнулся Тавров Леноре. – Как я их привез? Ну конечно, помню! Смешная была история…
Тавров наконец отправил злополучный светильник грузовым такси по адресу, который ему на бумажке записала Ленора, и вздохнул с облегчением. Он думал, что Ленора уедет к себе и он спокойно соберется, не торопясь выберет галстук из тех обширных запасов, что она ему надарила за все эти годы. Но Ленора потребовала, чтобы он поехал к ней домой и помог ей в выборе наряда на сегодняшний вечер. На робкую попытку возразить (надо, мол, выбрать галстук и сорочку) Ленора безапелляционно ответила:
– К твоему единственному приличному костюму великолепно подойдет сорочка, которую я подарила тебе на Новый год. А галстук – тот, что я подарила тебе на День милиции!
Через десять минут они уже сидели в такси, направляясь домой к Леноре. Там Ленора долго выбирала из пяти платьев, которые она купила специально к юбилею Ефросиньи. Задача выбора усложнялась тем, что платье должно было идеально сочетаться как с украшениями, так и с туфлями. За каких-нибудь два часа казавшаяся невыполнимой задача наконец блестяще разрешилась, и Тавров удовлетворенно констатировал, что ему не придется платить за простой вызванного по телефону такси.
Дача Ефросиньи была, собственно говоря, не дачей, а двухэтажным загородным домом в коттеджном поселке, который Ефросинья наконец приобрела, продав свою огромную квартиру на Сретенке. Поселок находился недалеко от Москвы. Назывался – Монино. Менее чем через час такси уже въехало во владения Ефросиньи. На участке в сорок соток разместился не только дом, но и великолепно спланированный садик.
– Светильник, наверное, уже привезли, – предположила Ленора. Но ничего монументального и сравнимого по размерам с самим домом на участке не наблюдалось.
Ефросинья лично встречала гостей, и половина гостиной, а также почти вся прихожая были заставлены подарками и цветами. Цветов было столько, что от их запаха у Таврова немедленно закружилась голова. Он вручил огромный букет роз Ефросинье с дежурными пожеланиями здоровья, счастья и ритуальным троекратным лобзанием.
Гостей явилось меньше, чем ожидал Тавров, человек двадцать. Среди них он заметил несколько знакомых лиц, но хорошо знал он только бизнесмена Гитарова, который радостно приветствовал сыщика. Ефросинья представила Таврова и Ленору присутствующим и предложила немного расслабиться и пообщаться, прежде чем начнется торжественная часть.
Тавров облегченно вздохнул и попытался подойти к буфету, в котором углядел великолепный выбор коньяков. Но тут за его плечом раздался голос Ефросиньи:
– Валера! Позволь представить тебе моего старого друга, сэра Роберта, графа Данало.
Тавров обернулся и увидел Ефросинью рука об руку с благостно улыбающимся высоким седым стариком, напоминавшим актера Зельдина.
– Весьма рад, сэр э-э… Роберт.
– Если мы выпьем с вами по русской традиции на брудершафт этот божественный напиток, – проговорил с едва уловимым акцентом граф, – то сможем перейти на «ты», и без всяких «сэров».
Тавров с готовностью налил в бокалы коньяк и выпил с графом на брудершафт. Ефросинья подхватила под руку подошедшую Ленору, и дамы растворились в толпе гостей.
– А вы… то есть ты, Роберт, откуда сам? – осведомился Тавров, макая дольку лимона в сахарную пудру.
– Я чистокровный ирландец, – ответил граф. – Мой предок был в числе рыцарей, завоевавших Ирландию в тринадцатом веке вместе с лордом Стронгбоу. Вот уже более семи веков мой род живет в Ирландии.
– Ага, так ты из Ирландии?
– Собственно, я британский подданный, поскольку владения моего рода находятся на территории Ольстера. Однако наш род традиционно исповедует католицизм.
– Хм, н-да… – удивленно хмыкнул Тавров. – А как ты познакомился с Ефросиньей? Она же никогда не выезжала из России.
– От тебя, Валерий, ничего не скроешь, – улыбнулся граф. – Чувствуется полицейская хватка. Предвосхищая дальнейшие вопросы, сообщаю: во время Второй мировой войны я, еще будучи безусым юнгой, пришел в Мурманск с караваном судов. При подходе к порту нас атаковали немецкие самолеты. Русские истребители не позволили торпедоносцам и бомбардировщикам прицельно отбомбиться, но одна торпеда все-таки угодила в наш транспорт. Команда уже эвакуировалась на русский эсминец, но тут еще одна немецкая бомба взорвалась на баке, и взрывная волна сбросила меня в море. Я был весь нашпигован осколками, контужен, потерял сознание. Старший брат Ефросиньи, служивший на эсминце, бросился за борт в ледяную воду и надел на меня спасательный круг, после чего нас обоих канатом подняли на борт. Я был практически мертв, когда меня доставили в госпиталь, доктор Белиссенов поистине вытащил меня с того света. Потом в течение года мне сделали еще четыре операции. За год я выучил русский язык, а с доктором Белиссеновым мы подружились. Много позже, уже в начале семидесятых, когда Брежнев начал политику «разрядки» и в СССР стало довольно просто приехать, я встретился в Москве с Белиссеновым и Ефросиньей. Брат Ефросиньи, увы, погиб в 1944 году в Лапландии, во время высадки десанта морской пехоты, и я был лишен возможности его отблагодарить. Но мы подружились с Ефросиньей, и на сегодняшний день она – мой единственный друг. Ведь доктор Белиссенов давно скончался, а его сын…
Тут граф сделал паузу, мельком взглянув на Таврова. Тавров вздохнул и понимающе наклонил голову: сын доктора Белиссенова, священник отец Иоанн, год тому назад исчез при хорошо известных Таврову обстоятельствах, о которых не следовало распространяться при непосвященных.
Граф понравился Таврову – своей открытостью и отличным русским языком.
– Слушай, Роберт, – обнял Тавров за плечи графа. – Меня вот всю жизнь занимал вопрос: чем занимаются графы и прочие аристократы? На заводе работать им не надо, я так полагаю?
– Вы явно были членом коммунистической партии! – рассмеялся граф. – Скажу по секрету, что в молодости я тоже состоял в коммунистической партии. Но это дело прошлое. Теперь я типичный помещик и капиталист: живу на доходы от поместья и акций крупной компании, в которой я до недавнего времени был вице-президентом. Сейчас я возглавляю фонд, занимающийся поисками ценностей, исчезнувших в разное время из музеев и частных коллекций. Фонд обеспечивает их возвращение законным владельцам.
– Так ты в России по делам фонда?
– Нет, просто приехал поздравить Ефросинью. Я отдыхал на своей яхте, плавая по Черному морю, и в Москву приехал из Новороссийска. А яхта теперь будет ожидать меня в Греции. Оттуда я отправлюсь в Черногорию, Хорватию и Италию. Я был бы очень рад видеть тебя, Валерий, на борту своей яхты!
Тавров тоже был бы рад видеть себя на борту яхты, крейсирующей по теплым морям мимо живописных берегов. Но надо искать Брена… Оставалось только поблагодарить графа за приглашение. И тут Тавров вспомнил о загадочном превращении Виктора Брена из еврея в немецкого дворянина.
– Кстати, Роберт! Тебе как потомственному аристократу не составит труда выяснить кое-что по генеалогии одного немецкого дворянина?
– Рад буду помочь, – любезно отозвался граф.
Тавров написал на бумажке: «Виктор Генрихович Брен, родился в 1965 году в Москве, отец – Генрих Иосифович Брен», и передал записку графу. Тот мельком взглянул на текст и спросил:
– Ты уверен, что это немецкий род? Я знаю во Франции род с такой фамилией.
– Вроде бы да, но я не уверен, – честно признался Тавров. – Потому и прошу твоей помощи. Буду весьма и весьма признателен!
– Да что ты, это пустяки! – отмахнулся граф. – Через две недели получишь полную генеалогию этого Брена, если он действительно из дворянского рода.
Подошли Ефросинья и Ленора.
– Роберт, рада наконец представить тебе мою подругу Ленору.
– О, я много наслышан о вас, уважаемая Ленора Павловна, – произнес граф, галантно прикладываясь к ее руке. – Валерий, несомненно, будет возражать, но я просто обязан вас похитить у него как минимум на сегодняшний вечер. Валерий, ты не возражаешь? Но как человек чести я обязан предупредить: возражения не будут приняты! Дуэль и все такое…
– В таком случае как благоразумный человек я оставлю свои возражения при себе, – усмехнулся Тавров. – Но в отместку похищу у тебя Ефросинью!
И джентльмены разошлись, вполне довольные разрешением сложной ситуации. Ленора вдруг обернулась и крикнула Таврову:
– Валера! А наш подарок привезли?
– Разумеется! – отозвался Тавров, не вникнув в суть вопроса Леноры.
Тавров и Ефросинья прошли по дорожке и оказались в небольшой беседке возле крохотного пруда. В пруду лениво плавали разноцветные рыбы. Тавров вдруг остановился и воскликнул:
– Черт возьми! Нет, у меня положительно все мозги отшибло!
– Валера! Разве может «положительно» отшибить мозги? – рассмеялась Ефросинья. – Что случилось?
– До сих пор не привезли наш подарок! – с досадой воскликнул Тавров. Он достал мобильник и набрал номер диспетчера. Поговорив с ним, он растерянно сообщил Ефросинье: – Ты представить себе не можешь, какая случилась ерунда. В накладной по ошибке вместо «Монино» написали «Манино». Уму непостижимо!
Мобильник ожил, Тавров торопливо поднес аппарат к уху. С минуту он молча слушал, потом обреченно произнес:
– Хорошо, я оплачу.
– А теперь что? – спросила Ефросинья, с трудом сдерживая смех.
– Это диспетчер. Понимаешь, в Манино такой же коттеджный поселок, а владельцы коттеджа, где выгрузили наш подарок, ждали мебельный гарнитур. Хозяйка расписалась в накладной, не посмотрев… А когда им привезли настоящий мебельный гарнитур, они поняли, что здесь что-то не так. В общем, диспетчер заявила, что ошибка произошла по моей вине, и предложила оплатить стоимость перевозки нашего груза из Манино в Монино.
– Неужели коробку с подарком можно спутать с мебельным гарнитуром? – удивилась Ефросинья.
– Можно, – мрачно подтвердил Тавров. – Если в коробке находится садовый светильник, по сравнению с которым фонари у храма Христа Спасителя кажутся скромными торшерами, тогда можно.
– Узнаю Ленору! – так и прыснула Ефросинья.
Отсмеявшись, она примирительно сказала:
– Не переживай, Валера. Я скажу Леноре, что светильник требуется собрать перед установкой, и это произойдет не раньше завтрашнего дня. Лучше вот что скажи… Ведь твои мысли вовсе не о светильнике. Что тебя так волнует?
– Я ищу одного человека, – начал Тавров. Они сели на скамейку в беседке, и Тавров в общих чертах рассказал о деле, а также упомянул и о неиссякаемой бутылке и танцующих эльфах.
– Я в Пограничной Зоне? – прямо спросил он, испытующе глядя на Ефросинью.
– Ты правильно понимаешь, Валера, – подтвердила Ефросинья, бросая рыбкам в бассейне корм. Те немедленно устроили свалку.
– Почему?!
– Я не знаю, Валера, – устало ответила Ефросинья. – Все как в тумане… Похоже, что кто-то тебя туда ввел, но зачем?.. Пока что ничего угрожающего нет. Ну, танцующие эльфы заглянули на огонек… а неиссякаемая бутылка – так это даже приятно, согласись!
– Ох, мне не до шуток, Ефросинья! – с горечью отозвался Тавров. – Кто же это так меня?! Похоже, что фра Арнольдо, не зря он так: все вокруг да около, скользкий тип… Черт! Как вспомню свое прошлое пребывание в Пограничной Зоне, так мороз по коже!
– Бедный ты мой, – ласково погладила его по голове Ефросинья.
– За сочувствие спасибо, – кисло усмехнулся Тавров. – Только мне что делать? А?
– Ждать, Валера, ждать! – ответила Ефросинья. – Что ты делаешь сейчас? Ищешь Брена? Ну и ищи его, делай свое дело. И жди.
– Да чего ждать-то?! – с досадой воскликнул Тавров.
– Момента истины, – спокойно пояснила Ефросинья. – Когда все тайное станет явным. Это, Валера, как экзамен: взял билет с вопросами – вот и момент истины, тут все ясно: ответишь или не ответишь, сдашь экзамен или провалишь…
– А шпаргалкой можно воспользоваться? – пошутил Тавров.
– Если сумеешь, – улыбнулась Ефросинья. – Но если поймают – переэкзаменовки не будет.
– Я все понял, – сказал Тавров, поднимаясь со скамейки. – Спасибо и на этом.
У двери дома они встретили графа и Ленору.
– Мужчины! Можете выпить аперитив, и прошу к столу! – объявила Ефросинья.
Граф и Тавров пробрались к буфету и налили себе по бокалу коньяка.
– Удивительная женщина! – сказал граф. – Но, наверное, вам с ней нелегко.
– Бывает, – согласился Тавров. – Ленора когда-то буквально спасла меня.
– Вот как? – удивился граф.
– Да. Ведь я знал ее с детства, жили в одном дворе, дружили, но… Она рано вышла замуж за друга ее отца. А потом… Я был оперативником уголовного розыска и однажды брал опасного преступника. Недооценил противника, и он ударил меня ножом, а затем выбросил в окно четвертого этажа. Я месяц провалялся в коме, а очнувшись, увидел Ленору. Она весь месяц просидела у моей постели. Отлучалась, только чтобы сварить мне куриный бульон. Она каждый день его варила и говорила: «Когда Валера очнется, то непременно захочет свежий куриный бульон». Может, этот бульон и спас меня. Врачи собирались отправить меня на инвалидность, но через год я снова приступил к работе.
– А муж? – осторожно поинтересовался граф.
– Он как раз тогда и ушел. Нелегко жить с женщиной, которая каждый день проводит у постели коматозника и прибегает домой только для того, чтобы сварить этому полутрупу бульон, абсолютно не вспоминая о живом муже.
Тавров помолчал, покачивая бокал с янтарной жидкостью, потом закончил:
– Мы так и не поженились. Почти двадцать пять лет ходим друг к другу в гости – и все! Вот такая странная жизнь…
– Давай выпьем за верность, – предложил граф. Что и было сделано.
Они направились к столу, и в этот момент зазвонил мобильник Таврова.
– Извини! – улыбнулся он графу.
Тот вежливо улыбнулся в ответ и сделал знак рукой: дескать, догоняй!
– Слушаю, Тавров!
– Это я, Валерий Иванович! – раздался в трубке глухой голос Павлова.
– Да, Вадик, слушаю! Что случилось?
– Да ничего, Валерий Иванович. Я подготовил материал по поводу разъездов Шрайбера по России… Путешественник еще тот!
– Хорошо, завтра встретимся, и ты мне передашь материал! – обрадовался Тавров. – Что-нибудь еще?
– Вы ничего подозрительного не замечали? – после некоторой паузы спросил Павлов.
– Когда?
– Ну… сейчас. Вы ведь в новом загородном доме Ефросиньи?
– Да, ее юбилей отмечаем, – подтвердил Тавров, подивившись осведомленности Павлова. – А что случилось, Вадик?
– Нет, ничего, Валерий Иванович! Отдыхайте спокойно! – сказал Павлов. – До завтра.
Тавров спрятал мобильник в карман. Ему не понравился звонок Павлова. Что-то случилось, но Павлов пока не видит реальной угрозы и не хочет волновать его раньше времени. Но явно что-то случилось… И это «что-то», похоже, не сулит ему ничего хорошего.
Банкет удался на славу и закончился далеко за полночь. Как ни странно, Тавров сохранил бодрость и, оказавшись в выделенной ему в доме отдельной комнате, даже решил почитать захваченные с собой тексты Брена. Он открыл папку. Что там дальше? Ага, вот заголовок: «489 год от Рождества Христова, 23 августа, Северная Италия».
«Два всадника…»
Два всадника не спеша ехали через лес, наслаждаясь в жаркий августовский полдень тенью раскидистых вековых деревьев. Ехавший немного впереди, почти старик, лет шестидесяти, а то и старше, был погружен в известные только ему размышления, и раздумья его, похоже, были невеселыми. Рука его нервно сжимала рукоятку меча, морщины на лице от тяжелых мыслей пролегли еще глубже и казались трещинами в старой дубовой доске. Второй был помоложе, лет двадцати, он не смел прервать мысли старшего и терпеливо ожидал, пока спутник сам заведет разговор, но был готов приблизиться по первому знаку.
– Странную вещь сегодня утром сообщил мне человек в сером балахоне, – сказал, глядя в пространство, старик.
Молодой спутник немедленно догнал его и пустил своего коня рядом с конем предводителя, внимая каждому слову угрюмого старца.
– Он был похож как две капли воды на того упрямого монаха, которого я приказал убить в Норике, – продолжал старик. – Я часто видел его во сне и разговаривал с ним. Он предсказал мне тринадцать лет власти. А я посмеялся над ним и приказал его убить, поскольку увидел в его словах стремление унизить меня. Я хотел убить и этого, но мои члены словно холод сковал: мне показалось, что это тот убитый пришел из Норика за мной. Он сказал мне: «Сегодня ровно тринадцать лет, Одоацер, как ты вознесся на вершину, и с сегодняшнего дня ты начнешь с нее сходить и убедишься, насколько путь вниз быстрее, чем наверх». Ученый человек, счет дням ведет… Нет, надо было приказать его убить! Но я не сделал этого. Спроси меня, Бран, почему я этого не сделал?!
– Почему, господин? – послушно спросил Одоацера его молодой спутник, названный им Браном.
Одоацер рассмеялся сухим старческим смехом.
– Потому что его устами говорит Истина! Неужели ты не видишь, мой верный Бран, как годы до срока источили меня? – с горечью спросил он. – Я выгляжу почти ровесником своего отца, нас приняли бы за близнецов, доживи он до этого времени. А знаешь, в чем причина?
– Я хотел бы знать, мой господин, но вижу, что вам тяжело об этом говорить, – признался Бран.
– Я скажу, Бран, потому что хочу передать тебе тайну, которую уже нет сил нести, настолько она меня иссушила. Похорони эту тайну вместе со мной, когда настанет время, и забудь о ней, чтобы она не сгубила тебя так, как меня. Итак, слушай. Знаешь ли ты о великом походе прославленного Аттилы, которого римляне прозвали Бичом Божьим?
– Да, мой господин. Кто не слышал об этом? Лишь в страшной и неслыханной в истории битве, где полегло столько воинов, сколько, говорят, людей проживает в Риме, закатилась звезда удачи великого вождя.
– Это я ее закатил! – усмехнулся Одоацер. – Я был оруженосцем Аттилы и носил его меч. Когда он кинулся в самую гущу битвы, я должен был подать ему меч. Но я не сделал этого.
– Но почему, мой господин?! – вскричал потрясенный Бран.
– Ты знаешь, чей это был меч? – спросил Одоацер. – Я тогда не знал, но в ночь перед битвой ко мне явился странный человек. Он поведал мне историю меча и снова исчез в ночи. Слушай внимательно, Бран!
Когда Александр Великий, повелитель и полководец, равных которому не было в этом мире, дошел до Индии, правитель одного из индийских княжеств в ужасе от неминуемого нашествия обратился к магу с просьбой найти способ отвратить беду. Маг воззвал к силам подземного царства Тьмы, которое христиане называют Адом, и те ему передали выкованный в подземной кузнице меч. В нем, в этом мече, был заключен кровожадный демон Кавелла. Маг передал этот меч Александру и сказал – это меч Повелителя Мира и по праву должен принадлежать ему. И Александр ушел из Индии: он получил то, что желал. От вавилонских магов ему достались инсигнии Повелителя Мира: скипетр, подчиняющий воле Повелителя всех его подданных, и держава, хранящая созданную им империю от распада. По уверениям магов, в скипетре был заключен демон, а в державе – сразу два демона. Но инсигнии Повелителя Мира, давая силу власти, забирали у своего хозяина силу души. И Александр быстро сошел в могилу. После его смерти державу разделили соратники, а меч и инсигнии заполучил ставший властителем Египта Птолемей, который спрятал меч в Долине Мертвых в Египте. В конце концов они оказались у императора Октавиана Августа, который оставил державу со скипетром в Риме, а меч повелел хранить в одном из храмов, построенном в его честь в Паннонии. Там меч и попал к Аттиле…
Я не смог устоять перед соблазном и покинул Аттилу вместе с мечом Повелителя Мира. Когда Орест увенчал Ромула инсигниями, я понял: пришел мой час. Мальчишка Ромул, трясясь от страха, сам отдал мне инсигнии. И вот тут я почувствовал, как заключенные в инсигниях демоны забирают из меня силу жизни. Они помогали мне завоевывать и властвовать, забирая меня по частям. И вот от меня уже почти ничего не осталось.
Одоацер замолчал. Капли пота выступили на его лбу.
– Вам плохо, мой господин? – с беспокойством спросил Бран.
– Вон большой пень, Бран. Давай сядем на него и отдохнем, – предложил Одоацер.
Они спешились и сели на огромный замшелый пень.
– Я хотел отправить державу, скипетр и меч вместе со всеми инсигниями в Константинополь императору Зенону, но отослал только трон и золотой венок, – признался Одоацер. – Тогда я был не в силах расстаться с инсигниями Повелителя Мира. Но сейчас…
Одоацер поднялся и с неожиданной силой вонзил меч в пень. Меч ушел в растрескавшуюся древесину почти до самой рукояти. Одоацер приказал Брану:
– Вынь его!
Но, как Бран ни старался, меч он так и не смог достать: тот словно врос в пень.
– Так тому и быть! – облегченно вздохнул Одоацер. – Слушай мою волю, Бран! Найди того монаха, пусть он поставит часовню над этим пнем, хранит меч и молится за спасение моей души. А ты после моей смерти заберешь скипетр с державой – любой ценой! – и спрячешь их так, чтобы никто не нашел. Ты понял меня? Да, еще скажи папе римскому, чтобы тот велел разыскать и похоронить по христианскому обряду останки того монаха, которого я убил в Норике. Ты помнишь, как его звали?
– Да, мой господин, – подтвердил Бран. – Имя ему было – Северин.
Утром Тавров проснулся от звуков музыки. Некоторое время он пытался сообразить, что это за знакомый мотивчик, и, только когда музыка замолкла, вспомнил: это же его собственный мобильник! Потянулся к прикроватному столику за мобильником и нечаянно столкнул его на пол. Чертыхаясь и пыхтя, достал его из-под кровати. К счастью, мобила упала на коврик и не распалась на составные части. Тавров посмотрел на номер звонившего: это был Павлов. Тавров немедленно перезвонил ему.
– Доброе утро, Вадик! Ну, что тебе удалось нарыть по Брену и Шрайберу?
– Здравствуйте, Валерий Иванович! Я собственно, не по этому поводу звоню. Хотя есть кое-какая информация. Короче, надо срочно повидаться!
– Я сейчас все еще за городом… – начал было Тавров, но Павлов торопливо его перебил:
– Да, я знаю! Давайте встретимся через три часа в том месте, где мы с вами «Гиннесс» пили. Годится?
Тавров понял: Павлов не хочет говорить из кабинета. И подтвердил:
– Хорошо.
Тавров сделал паузу. Павлов все не давал отбоя. Тавров ждал.
– И… Валерий Иванович, вы там в дороге поосторожней. Мои люди вас подстрахуют, но береженого, как говорится…
– Что, все так серьезно, Вадик?
– Да, – односложно ответил Павлов и дал отбой.