«Испокон веков мощное течение, как широкая река, несет свои воды с востока к берегам Дорского полуострова и, наткнувшись на неприступные скалы севера, поворачивает вспять. Эти воды богаты рыбой и морским зверем, особенно вблизи берегов Райна[1]. Но сколько человеческих жизней уносят каждый сезон внезапные и свирепые восточные шторма. Даже крупные корабли не рискуют покидать защищенные бухты, когда наступает время восточных ветров.
В легендах сохранилась память о том, что некогда с северо-востока приходили корабли. Ныне только море простирается до самого невидимого предела. Никому пока не удалось пересечь его и вернуться обратно. Однако из года в год на побережье непонятным образом появляются странные люди. Порой они даже не помнят своих имен, но каждый из них несет на себе печать тайны».
В кромешной тьме под затянутым бурей небом тяжелые штормовые волны били в подножие узкого скалистого мыса, на котором стояло родовое жилище графа ло’Айри. Замком назвать его было нельзя – окруженный высокой каменной стеной дом в два этажа из дикого, слегка отесанного камня с деревянной надстройкой. Соленые брызги мелкой пылью долетали даже до ее окон, а от порывов ветра дребезжали стекла. На нижних этажах стекла уже не использовались, узкие оконные проемы защищали мощные двойные ставни. Но ничто не могло спасти молодую женщину, которая второй день умирала в этом доме.
Граф в оцепенении сидел у постели умирающей жены, которая так и не дожила до появления на свет их второго ребенка. Первенец, которому скоро исполнится семь, здоровый и крепкий мальчик, находился сейчас на попечении доброй пожилой служанки, нянчившей еще самого графа. «Море дало, море и уведет», – шептались слуги. Оно и правда, лодку с полуживой девушкой прибило к берегу после такого же шторма, пришедшего с востока. Откуда она, девушка объяснить не смогла, как то ли не могли, то ли не хотели говорить и другие пришедшие с моря. Их были единицы, но они появлялись, сколько помнили жители этих мест. Некоторых прибивало к берегу на лодках, других просто находили на берегу. Часть оседала здесь же, в приморских поселках, другие уходили вглубь страны по одним им известным причинам.
Светловолосая девушка с ясными серо-голубыми глазами не была красавицей, но молодому ло’Айри показалось, что она светится каким-то внутренним светом. В ее глаза хотелось смотреть не отрываясь, и граф взял ее в свой дом, а через полгода объявил о свадьбе. Через полтора года родился первенец, по мере возрастания становившийся все более похожим на своего отца.
Тяжелая жизнь на Северных Пустошах, как за глаза называли эти края редкие гости из центральных областей королевства и надменные дорцы, шла своим чередом. Скудная каменистая земля побережья не могла прокормить даже то малое население, что обитало в этих краях, кормильцем людей было неласковое северное море. Оно приносило улов рыбакам и охотникам за морским зверем, но порой забирало их самих. Потому в этих местах редко вспоминали Троих, но помнили о Морской Матери, Урагане и других древних богах, чтили, но не преклонялись в страхе, как этого требовали заезжие дорские жрецы. Но жрецы из Дора были здесь редкими гостями, в отличие от дорских пиратов, также желающих поживиться чужой работой, чужим телом и чужим страхом. Вот с ними шла постоянная война за право на жизнь.
Слез уже не было. Сорейн просто сидел, держа исхудавшую за сутки руку любимой в своих. Лаэрия запретила звать ведающих, сказав, что они все равно не смогут помочь, потому что это ее судьба. Граф, не послушав ее, сам отправился еще днем сквозь бурю к дому ведуньи и даже уговорил ее пойти с ним, хотя та сразу сказала, что ни в ее, ни в чьих-либо силах помочь его супруге. Придя в дом, ведающая ненадолго велела оставить ее наедине с уходящей. Пробыв с ней около получаса, ведунья вышла.
– Простите, милорд, не в моих силах помочь вашей жене, но… – Женщина запнулась, потом все же продолжила: – Выслушайте и отнеситесь серьезно к тому, что скажет вам она. Мне она поведала многое, и не все я могу открыть вам, но то, что вы услышите, очень важно.
– Спасибо вам за участие, матушка, – выдавил из себя Сорейн и подал ведающей плату – узелок с серебряным обручьем его покойной матери.
– Уберите, милорд, – нахмурилась ведунья. – Я не возьму и медной монеты. Только исполните то, что скажет вам да-нери Лаэрия. Держитесь – все в руках Высших. Да помогут милосердные вам и вашим детям.
Граф подумал, что ведающая оговорилась, ведь у него был только один ребенок, и не придал значения этой оговорке. Он попросил доверенных слуг проводить пожилую женщину обратно в ее дом и приказал, чтобы взяли для нее хотя бы сладостей, которые, как он знал, матушка Веранна очень любила и не должна была обидеться и отказаться от такого подношения.
Проводив гостью до дверей, Сорейн поднялся наверх и вошел в комнату Лаэрии. Она по-прежнему обессиленно лежала на кровати, только теперь на ее лице появилось какое-то необычно спокойное выражение.
– Подойди ко мне, – тихо произнесла молодая женщина. – Мне надо сказать тебе кое-что важное.
Граф подошел и сел, взяв ее руку в свои.
– Что ты мне хочешь сказать, милая? – спросил он.
– Не надо плакать обо мне. Мое время истекло, хотя я и не думала, что это случится так рано.
Мужчина стиснул ее руку и неотрывно молча смотрел ей в глаза.
– У тебя подрастает сын, он будет тебе надежным помощником. Ты знаешь это. Но я хочу попросить тебя о другом. Я не смогла родить тебе второго сына, но не печалься. Когда ты найдешь на берегу моря, так же, как нашел меня, маленького мальчика – возьми его и воспитай как родного сына. Я не могу тебе сказать всего… Но… дай ему все тепло, которое ты подарил бы своему сыну… Он… – Лаэрия хотела еще что-то сказать, но внезапно закашлялась и замолчала, прикрыв глаза.
Сорейн дернулся, но она с трудом открыла глаза вновь и продолжила:
– Береги его… и он… убережет тебя и всех… – На этих словах женщину затрясло, она из последних сил приподнялась на кровати, сжав руку мужа.
Слеза скатилась по ее щеке.
– Прощай, – прошептала она и ослабла, осев на подушки.
Глаза Лаэрии закрылись, и Сорейн почувствовал, что ее больше нет. Он закрыл лицо руками и просидел так неизвестно сколько, в полузабытьи. К утру граф очнулся и, приказав слугам готовить тело к морскому погребению, сам ушел на берег моря.
Буря уже закончилась, ветер понемногу слабел, но волны с пенными гребнями еще мощно накатывались на прибрежье. Граф заметил, что сильным прибоем подломило несколько столбов в сараях, где сушились сети, – надо будет потом сказать плотникам, чтобы заменили их, пока сараи не рухнули вовсе. Привычные мысли о повседневных заботах ненадолго отвлекли Сорейна от горя, в которое он погрузился после смерти жены. Граф пошел дальше вдоль берега туда, где серые от поднятого песка волны неумолимо с каждым большим штормом вгрызались в береговые скалы. В тихую погоду прибой уже не доходил до них, и там образовалась крохотная бухточка, где они с Лаэрией любили проводить время, особенно теплыми летними вечерами. Но сейчас волны еще захлестывали всю полосу песка под скалами.
«Вот войти бы сейчас в море и последовать за ней…» – мелькнула прохладная успокаивающая мысль.
Но граф оттолкнул ее, хотя это было смертельно больно. Нет, все же у него остался сын и эта странная просьба любимой. Такое пожелание всегда было законом для любого жителя побережья, и Сорейн, выросший, как и поколения его предков, в этом краю между морем, скалами и небом, думал так же. Что ж, если действительно море принесет ему сына, то так тому и быть. А уж что будет потом, так это будет потом.
Вечером Лаэрию положили в лодку, которую тянули вдоль берега сам граф и двое близких ему людей, и оттащили к Синей скале. Невдалеке от берега там проходило течение, уходившее в открытое море, на восток. Нечасто здесь вспоминали этот древний обычай, но тех, кто пришел с моря, возвращали ему именно в этом месте, когда на закате набирало силу течение, усиливаемое отливом. С началом отлива лодку оттолкнули от берега, и она поплыла, сначала медленно, потом все увереннее, словно знала, куда держать путь. Через час она стала просто точкой, мелькающей среди волн, и исчезла вдали.
С этого дня у графа ло’Айри вошло в привычку обходить морской берег утром и на закате, от Ржавых скал на западе до Синей скалы на востоке. В конце своего пути он подолгу стоял, глядя в море, пока не исчезали последние блики солнца на его волнах. Люди графа ничего ему не говорили и старались не обращаться к нему со своими делами в это время.
Поначалу эти обходы были ежедневными, но постепенно Сорейн начал возвращаться к обычному распорядку дел, и прогулки по берегу становились реже. Дружинники графа взяли большую часть патрулирования берега на себя. Только во время сильных бурь он регулярно сам проходил этот маршрут по берегу, не доверяя никому.
Так прошло полтора года.
Осеннее небо над окрестностями города Ройден на восточном побережье Дорского полуострова в этот день было на редкость ясным, и солнце пригревало почти по-летнему, когда на прибрежную полосу песка из подошедшей к берегу лодки выпрыгнули двое юношей, один темноволосый, постарше и выше ростом, а второй – скорее подросток со светло-пепельными волосами и хрупким телосложением. Они помахали мужчине, сидевшему на веслах, и лодка быстро отошла от берега, направляясь в обратную сторону. Оба товарища поспешили отойти от воды и углубились в лабиринт скал, окружающих храм. Они заранее решили, что днем у них будет больше шансов остаться незамеченными среди прочих обитателей храма и выяснить, где находится мать Калена, как звали старшего юношу. Найдя ее, они собирались вернуться обратно через скалы на открытый берег, где и подать условленный сигнал человеку, который доставил их сюда. В крайнем случае, молодые люди собирались вместе с матерью Калена добраться до ближайшей рыбацкой стоянки и там попросить доставить их с узкой косы, на которой находился храм, обратно в город.
Однако в этот день удача явно была не на их стороне или они своим дерзким поступком прогневили древнюю богиню: выбравшись из скального лабиринта, товарищи почти сразу натолкнулись на одного из старших жрецов храма, обходившего окрестности вместе с храмовой стражей.
Калена замучили до смерти там же, на пляже, останки тела по частям выбросили в море, которое сразу вскипело от любителей дармовой еды. Арен думал, что он будет следующим, но жрец посмотрел на него оценивающим взглядом и велел отвести в храм. Юноша понял, что значит этот взгляд, так смотрели на него охранники у дверей дома, куда его сестра устроилась служанкой. Иногда брат приходил проведать сестру, а охранники стремились дотронуться до него и делали вполне определенные жесты – Арен с его тонкими чертами лица и шелковистыми пепельными волосами уродился слишком красивым для сына безродного плотника. Сестра была в мать, светловолосая и улыбчивая, а он вырос непохожим ни на нее, ни на отца. Тот порою качал головой, глядя на сына, но никогда ни единым словом подозрения не обидел их мать.
Арена быстро отвели в одну из комнат храма и заперли там одного. Чтобы отвлечься от страшных мыслей, юноша невольно вспоминал рассказанное его отцом.
Около пятнадцати лет назад соседний Игмалион завоевал их государство. Но на удивление грабежей и захвата рабов не случилось. Наоборот, страшный Мертвый Герцог запретил рабство и провел несколько рейдов против пиратов и бандитов. Правда, королевскую династию и некоторые из аристократических родов вырезал под корень, чтобы и не думали о восстановлении своего престола, но разве таким, как отец Арена, было до этого дело? Подати не увеличились, зато с центральных площадей исчезли рабские рынки, где пираты продавали невольников с континента, а рядом родители продавали детей, а мужья жен. Жуткое древнее Семейное уложение было отменено. По нему дети считались собственностью родителей до семнадцати лет, с этого возраста сыновья могли распоряжаться всем вновь приобретенным имуществом самостоятельно, а после смерти родителей – и своими сестрами, не вышедшими замуж. Замужние женщины переходили в собственность их мужей.
Отец Арена никогда не относился подобным образом ни к своей жене, ни к детям. Но в других семьях отголоски этих обычаев жили и до сих пор. С площадей ужас ушел за толстые каменные стены домов, а храмы хоронили свои темные дела в глубинах моря. Поэтому и до сих пор отцы женатых сыновей могли потребовать благосклонности от своих невесток, господа от слуг, а храмы брали оплату за долги живым товаром. Храмовые слуги теряли все – от своего достоинства до каких-либо частей тела, да и жили недолго – обряды требовали жертв.
Хромому рыбаку, отцу Калена, нечем было отдать долг храму, удача не сопутствовала ему последние декады. Сын был уже старше семнадцати, и храм забрал за долги его жену. Кален решил выкрасть мать из храма и уговорил отца эмигрировать в Игмалион, пусть даже на забытые всеми богами Северные Пустоши, лишь бы сбежать из этого кошмара. Арен взялся помочь товарищу.
Через несколько часов, когда уже начало темнеть, Арена привели в небольшое помещение, где его ожидал тот самый старший жрец, который стал виновником их неудачи. Первым делом этот человек спросил, кто помог им добраться до храма, и рассказал про путь через лабиринт; ну и, конечно, зачем товарищи пытались тайком пробраться в храм. Арен собрался молчать в любом случае, правда, судя по поведению жреца, того, пожалуй, больше интересовал сам юноша, а не его ответы.
Через час, когда Арена мутило и ноги едва держали его, жрец вновь приступил к расспросам. Юноша понимал, что у жрецов есть способы разговорить кого угодно, но решил держаться сколько сможет.
– Мразь! – От хлесткого удара старшего жреца по лицу из глаз Арена брызнули слезы, но он молчал.
Вырываться было бесполезно – двое дюжих послушников крепко держали его, вывернув руки.
– В подвал его! К агуалам! Посмотрим, что он запоет…
И парня оттащили в каменный мешок в подвалах храма. Жрецы ожидали, что вскоре услышат мольбы о милости, но не дождались. Попав в холодный и влажный изнутри каменный мешок, Арен на какое-то время впал в забытье от всего пережитого за этот день, а когда очнулся, десятки слизких тварей уже присосались к его телу в разных местах, он молча пытался срывать их, и они отрывались, оставляя проеденные дырки на коже. Потом, обессилев, он снова потерял сознание.
Когда через сутки юношу вытащили из подземелья, у него не хватало левого глаза, двух меньших пальцев на правой руке и многих кусков плоти на других местах. Кровь, правда, не текла, в слюне агуалов было кровеостанавливающее вещество. Младший жрец печально присвистнул:
– Да он теперь ни на что не годен! Все объели.
– Не совсем все! – хихикнул второй, глядя в упор на обнаженного юношу. – Может, исправить?!
– Да Храг с ним, пусть катится на все четыре стороны. Он нам больше не помеха.
– Как знаешь… А старшие не спросят потом с нас? Они же хотели что-то узнать.
– Хочешь, пойди и сообщи. Сам потащишь этот огрызок к ним и отчитаешься о работе. Я не буду больше руки марать.
– Ну вот еще, они спросят, почему не проверил раньше…
– Вот и я говорю: пусть катится.
– А если спросят, где?
– Скажешь, съели. Я подтвержу. Иногда на этих тварей и правда находит жор, так что чуть не уследишь, и тю-тю…
Вскоре, накинув на Арена старый плащ, его вытащили через калитку, ведущую на берег моря, и, оттащив к ближайшим скалам, бросили там. Молодые жрецы были совершенно спокойны – то, что не доели агуалы, доедят морские твари, стоит только юноше зайти в воду, да и вообще с такими ранами долго не живут.
Однако на этот раз жрецы ошиблись, свежий ночной воздух привел юношу в чувство, и он машинально пошел тем путем, по которому пришел на территорию храма. Потом, добравшись до первой же рыбацкой стоянки, никем не замеченный, отвязал какую-то лодку и, оттолкнув от берега, перевалился через борт. Некоторое время он даже смог кое-как поработать веслами, чтобы удалиться от берега, после чего упал на дно лодки и отдался на волю богов. Ветер и набирающий силу отлив потихоньку уносили хлипкое суденышко с беглецом в открытое море.
Прошло почти полтора года со времени смерти Лаэрии. Однажды, уже ближе к осени, когда подули холодные ветра и небо уже с утра все чаще оказывалось затянутым тяжелыми свинцовыми тучами, беспокойство вновь овладело графом ло’Айри. Его люди перешептывались, но приняли как должное, что их владетель все чаще стал делать обходы сам, иногда с кем-то из дружинников, иногда в одиночестве.
Море штормило уже третий день, выходить на лов было бесполезно и опасно – северо-восточный ветер легко мог сорваться стремительным шквалом с востока, да и рыба в такую погоду уходила в глубину. Сорейн отправился на запад, к Ржавым скалам, еще задолго до вечера. Ветер понемногу крепчал. На обратном пути к мысу, на котором находился его дом, начался дождь, ветер явно переходил к востоку, начиналась буря.
Накинув капюшон плаща, граф шел, наклонившись вперед, навстречу ветру, не забывая при этом внимательно оглядывать прибрежный песок и торчащие из него скалы, которые уже захлестывали первые штормовые волны. Вдруг между двух стоящих вертикально почти плоских обломков скал он заметил застрявшую лодку. Сорейн мог поклясться своим родом, что на пути от дома к скалам ее в этом месте не было, в то время еще хватало света, и он неспешно оглядывал берег.
Не обращая внимания на хлесткие струи дождя и резкий ветер, граф бросился к лодке. Слишком близко от воды, штормовые волны скоро разобьют скорлупку в щепки. Ожидал ли он то, что увидел? Наверное, да. Подогнув под себя ноги, на дне лодки сжался мальчишка, совсем еще малыш, судя по росту, лет трех-четырех. Сорейн подхватил его на руки, и тут же большая волна ударила прямо в створ скал, между которых застряла лодка. Граф чуть не задохнулся от потока солоновато-горькой воды, ударившего ему в лицо, но не отпустил прижатого к груди ребенка. Когда волна откатилась, лодки между скал больше не было, только несколько обломков досок застряли между камней. Сорейн, увязая в мокром песке, рванулся прочь от моря, унося найденыша.
Береговая тропа была опасна при таком разгуле стихии, пришлось по скользким от дождя камням, спотыкаясь, карабкаться наверх, на стежку, ведущую по холмам. Выбравшись на нее, Сорейн осмотрел мальчишку, тот находился без сознания, но видимых ран и переломов не было, и граф поспешил к дому со всей возможной скоростью. Но в такую погоду две мили, отделявшие его от дома, заняли в три раза больше времени, чем обычно.
Когда принесенный морем пришел в сознание, Сорейн спросил его: «Кто ты?» Мальчик ответил: «Халег». Объяснить, откуда он и как оказался в море, малыш не смог.
А через три дня шестьюстами милями к западу прибило старую лодку с обезображенным до неузнаваемости человеком, скорее всего подростком. Дело было днем, и жители поселка, узнав о находке, высыпали на берег. Однако, увидев незнакомца, все застыли в нерешительности. На первый взгляд юноша казался мертвым, и селяне спорили в основном о том, что могло оставить на нем такие чудовищные раны. Они тихо переговаривались, некоторые женщины всхлипывали, но никто не осмеливался приблизиться.
Однако через некоторое время в толпе раздался ропот, и она раздалась, пропуская высокую худую женщину лет сорока пяти на вид, темноволосую, в черном балахоне, с некрасивым, но властным лицом. В поселке ее прозывали Карада, вряд ли это было имя, но так уж повелось, она и сама отзывалась на это прозвище. «Ведьма, ведьма», – пронесся легкий шепоток. Женщина в черном только криво усмехнулась, прекрасно слыша даже самый тихий шепот в толпе. Впрочем, ей не было никакого дела до глупых селян.
Ту, кого называли Карада, уважали и побаивались, хотя за все тридцать с лишним лет жизни в этом забытым богами поселке она ни разу не причинила зла ни одному живому существу. Да, в порыве раздражения, например, на подростков, устроивших в пылу игры гвалт возле ее дома, она не раз обещала проклясть их всех, а потом снять проклятие с невиновных, буде такие случайно попадут под горячую руку. Но ни разу пока никого не прокляла, а, наоборот, лечила селян травами и заговорами, не раз ставила охрану и отвод злых умыслов, если поселку грозила опасность извне. Но досужие слухи все равно ползли по домам. Говорили, к примеру, что она самая настоящая черная дорская ведьма, которая проиграла своей сопернице и вынуждена была отправиться в изгнание. Правды не знал никто, поэтому домыслы были самые фантастические.
Учениц ведьма не брала, да оно и понятно, все местные с даром ведающих были светлыми, а дар Карады – темным. Это единственное, что известно было наверняка. И вот сейчас, пройдя через расступившуюся перед ней толпу, она, не останавливаясь, подошла к несчастному, лежавшему в лодке, и наклонилась над ним. Через несколько мгновений выпрямилась и сказала, повернувшись к селянам:
– Он жив. Жизненная искра еще не покинула тело. Я беру его к себе. Есть здесь хоть один мужик, кто поможет мне донести парня до моего дома?
Селяне громко зашушукались. Было что-то зловещее в принесенном волнами юноше, да и сама Карада внушала опаску. А не исполнить просьбу ведьмы – навлечь беду наверняка. В конце концов кто-то не выдержал и стал пробираться вперед.
– Я подсоблю, да-нери Карада, – вышел вперед крепкий мужик с какой-то клочковатой бородой и растительностью на голове.
В толпе кто-то хихикнул.
– Сован-непутевый несчастий на свою голову ищет, – послышался бабий голос.
– Али приглянулась ему ведьма, – добавил другой с издевкой.
– Молчали бы, беспутные, глядишь, и обойдет вас несчастье, – обронила, ни к кому не обращаясь, ведьма, и все голоса тут же стихли, стало слышно, как жужжат насекомые.
– Ну дак что ж? Беру это я парня? – спросил тот, кого назвали Сованом, поклонившись темной ведающей.
– Бери, раз вышел, – хмыкнула та, рядом стало видно, что ведьма чуть ли не на голову выше помощника, да и в плечах не у́же. – Бери под руки, а я с другой стороны возьмусь.
– Дак, может, я сам? Я сам донесу-то, в убогом и веса-то нет.
– Делай, как велено! – оборвала его Карада. – Да неси не как мешок!
Вытащив юношу из лодки, они перехватили его поудобнее и пошли через широко расступившуюся толпу. Аккуратно ступая, Карада стала пятиться спиной вперед по направлению к своему дому, выстроенному на окраине поселка около скал. Идти было недалеко, и, несмотря на неудобную ношу, вскоре ведунья и ее помощник достигли дома. Карада велела заносить парня и класть прямо на ее кровать. Сован смутился было, но взгляд ведающей был строг и не допускал возражений. Вздохнув, мужчина исполнил приказ.
– А теперь иди сюда! – позвала его ведьма обратно во двор.
Сован послушно подошел.
– Останешься помогать мне по хозяйству, пока парень не оклемается. Мне потребуется много сил, чтобы поставить его на ноги, и недосуг возиться с хозяйством. Будешь делать все, как я скажу, и точно в срок – не обижу. На пока монету и иди колоть дрова.
Помощник промямлил что-то невнятное, но от монеты отдернул руку, как от ядовитой твари. Ведьма рассмеялась:
– Бери, не укусит! А впрочем, как хочешь… Топор возле поленницы. Наколи мелко, мне нужно много щепы, но не все, часть оставь половинками.
Сован покосился на нее, но монету так и не взял, направившись к поленнице. Оттуда вскоре послышались удары топора. Ведунья же направилась в дом, где без промедления занялась парнем.
Ее новый помощник по хозяйству во время передышек слышал то тихое, то громкое пение, прерываемое возгласами на непонятном языке. Сован уже корил себя за то, что вызвался в подручники, страх перед темной ведьмой был силен, а теперь она еще и привлекла его на постоянную работу. Кто знает, что еще ведьма придумает, а отказаться и того боязней. Поленья были нетолстые, как и везде в округе, ладно хоть такие есть, говорят, что дальше по берегу настоящие дрова – роскошь, топят торфом и плавником, если случается найти, а все дерево возят далеко из-за прибрежных холмов.
Переколов почти все дрова, но не осмеливаясь остановиться, пока не разрешат, Сован увидел вышедшую во двор Караду и ужаснулся – на ту было просто жутко смотреть, не видел бы пару часов назад – не узнал бы. Лицо побелело и осунулось, глаза впали.
– Эй, помощник! – хрипло произнесла ведающая. – Подай-ка ведро воды.
Увидев, как заметался Сован, не зная, где его взять, добавила:
– Не мечись! Вон там, у плетня.
Сован схватил ведро и подбежал к ведьме.
– Опрокинь на меня все!
Глаза мужчины расширились, но он исполнил ее просьбу. Вода была совсем не теплая – не лето уже. Карада охнула, когда Сован окатил ее, но быстро встряхнулась. «Кажись, полегчало», – с облегчением подумал тот.
– А теперь бегом за водой. Надо еще ведер пять. Потом топи печь на улице, вон – в углу. Грей воду. Парня надо обмыть. А я пойду в дом. Сделаешь все – постучишь. – И она, набрав охапку дров и щепы, удалилась.
Когда часа через полтора запыхавшийся помощник постучался в дом, то услышал голос:
– Заходи. Я хороший отвар заварила, сил придает. Тебе тоже на пользу будет.
Мужчина вошел. Ведунья уже выглядела отдохнувшей. Он бросил взгляд на парнишку, все так же лежащего на кровати, и, о чудо, кошмарные раны почти исчезли с его лица, только глаз, понятное дело, не появился. Теперь он уже вовсе не смотрелся мертвецом, как недавно на берегу.
– Проходи, вон в кружке тебе отвар. Пей, а я напою мальчишку. – И Карада направилась к больному.
От ее прикосновения паренек открыл глаза и стал удивленно озираться.
– Очнулся, пропащий! – по-доброму усмехнулась ведунья. – Вот пей – это целебный отвар.
– Где я? – Мальчишка попытался приподняться, но со стоном рухнул на постель.
– Не скачи пока, потерпи. Тебе надо набраться сил, да и раны твои не зажили еще до конца. А где? Так у меня дома.
– Я сел в лодку, и меня понесло в море… Куда я попал?
– А откуда ты плыл?
– Из Дора. – Юноша поморщился.
– Да-а… порядки в Доре не меняются, – скривилась ведающая. – Да ты пей, потом поговорим, будет еще время.
Она стала аккуратно поить найденыша из чашки, затем продолжила:
– А попал ты на Северные Пустоши, знаешь такие? Кстати, как звать-то тебя?
– Арен. Про Северные Пустоши я слышал. Я вот добрался, а они нет… – из единственного глаза парнишки потекли слезы.
– Кто «они»? – озабоченно спросила Карада. – С тобой был кто-то еще?
– Нет. Калена убили, его мать так и осталась в храме, а что с его отцом – не знаю. Это они собирались бежать сюда, я только попытался помочь, и вот…
– Так ты бежал из храма? Это там тебя так изуродовали? – В голосе ведьмы заскрежетал металл.
У Сована мурашки побежали по коже. А парнишка как ни в чем не бывало ответил:
– Да. Мать Калена забрали за долги мужа в храм, мы хотели помочь ей бежать и попались сами. – Арена затрясло.
Сован, изумившись сам себе, подошел ближе к мальчишке с Карадой и сказал:
– Да ты лежи, сынок, не вспоминай пока. Мы вот сейчас помоем тебя, а потом отдыхай.
– И то верно, – вздохнула ведающая. – А то вода остынет.
Вскоре, разведя воду в лохани, Сован с Карадой отнесли в нее Арена и осторожно обмыли. Открытых ран на его теле уже не было, чему новоявленный помощник ведуньи изумился еще раз. Вытерев и принеся юношу обратно в дом, Карада отпустила Сована, сказав, что дальше справится сама, и велев приходить завтра днем. На прощание она насильно сунула ему в руку большую серебряную монету[2]. На этот раз мужик не посмел отказаться. Всю дорогу до своего домишки он думал то о монете, на которую мог прожить чуть ли не полгода, то о мальчишке, который напомнил ему о так и не сложившейся семье, то о темной ведьме, которая явно отдала немалую часть своих жизненных сил, чтобы вернуть найденыша к жизни.
Вечером, после мытья, Арен все же рассказал Караде свою историю. Покормив мальчишку бульоном и напоив его успокоительным настоем, после которого тот вскоре заснул, ведунья еще долго обдумывала его рассказ.
По всему выходило, что вряд ли он в таком состоянии протянул бы даже два-три дня, за которые лодку могло принести в эти края при благоприятных условиях, не говоря уже о том, что парня вынесло прямо к дому одной из лучших ведающих всего побережья, каковой не без основания считала себя Карада. Интересно, кто из богов положил на парня глаз и за что ему выпали такие страшные испытания?.. Может, не случайно глупые молодые жрецы походя помянули Храга – Собирателя Душ? Не всегда одноглазый Собиратель дожидается душ в Нижнем Мире, не зря его так боялись клятвопреступники, лжесвидетели и нарушители обетов, ох не зря… Не любит он и тех, кто, прикрываясь словами о благе, творит зло…
Закатное небо отражалось в мокрой прибрежной гальке, играя на ней рыжеватыми отблесками. Море катило зеленоватые волны вдаль от острова, к берегам Дора. Внезапно черная молния прорезала небо над каменистой косой, уходящей в море, и на гальке появился скорчившийся человек в черной кожаной одежде и с такими же черными волосами ниже плеч. Когда человек, застонав, разогнулся, стало видно, что это юноша со светлой кожей и голубыми глазами.
Извернувшись в падении, как кошка, Ирион приземлился на ноги и сразу перекатился, но одну ногу он все-таки повредил: сказалась высота падения. Ощупав ее, юноша убедился, что перелома нет. Но больно, очень больно!
Он сорвался при прыжке и упал на краю плато в каменный колодец, у которого, как говорили, нет дна. Зря говорили – вот оно дно. Преследуемый нехсаре, Ирион прыгнул через край провала на другую сторону. Семь шагов для него не расстояние, но ненадежный камень вывернулся из-под ноги и потянул за собой. Нехсаре – полулюди-полудухи, чистая сталь их не берет, раны затягиваются слишком быстро, только заклятая особым образом на крови, но Ирион был еще слишком молод, чтобы владеть заклятым оружием, приходилось полагаться на свою ловкость и скорость.
Где же это он оказался? Наверно, это другой мир, столько воды до самого горизонта… Море – вспомнил он название. Там, где Ирион прожил предыдущую часть жизни, море существовало, но где-то далеко от мест, в которых прошло его детство. Море юноше понравилось, хотя видеть столько воды до самого горизонта было непривычно. О существовании других миров он слышал, но никто не рассказывал, как они выглядят. Юноша потянулся к воде и попробовал ее – солоновато-горькая, значит, пить ее нельзя. Надо найти обычную воду. Но как ему теперь двигаться? Лодыжка распухала на глазах. При таком повреждении надо бы плотно замотать ногу и желательно привязать к ней какую-нибудь деревяшку. Вокруг не было видно ни деревца, ни кустика, одни камни и скалы. Даже замотать ногу было нечем, все его хозяйство – кожаная одежда на голое тело и меч с кинжалом на поясе, не считая разных полезных мелочей в мешочке.
Подавив боль, юноша, прихрамывая, побрел вглубь острова, где надеялся найти пресную воду, а может, и людей, которые смогут ему помочь.
Он прошел не так уж много, когда услышал вдали человеческие голоса, и направился на их звук. Приблизившись к источнику звуков, Ирион замедлил движение, человеческие голоса ругались между собой, что было понятно без слов. Однако искать других людей времени не оставалось – начинало смеркаться. Несколько раз споткнувшись, что вызвало острую боль в вывихнутой лодыжке, юноша вышел на источник голосов.
Посреди стоящих торчком скал раскинулся небольшой человеческий лагерь. Неопрятные люди сидели вокруг костра, на котором варилась пища, некоторые сварливым тоном разговаривали друг с другом, другие лежа обнимались с такими же неопрятными полураздетыми женщинами, третьи – со стеклянными бутылками с темной жидкостью.
«Эт шерх, нор ваэ?» – попытался произнести юноша стандартную приветственную фразу прибывшего в чужой лагерь, что означало: «Кто вы и куда лежит ваш путь?» – но его губы, к величайшему удивлению Ириона? произнесли:
– Какого вы рода? Я хотел бы быть вместе с вами.
Почти все без исключения люди, даже занятые чем-то своим, повернулись на его голос. Они были удивлены не меньше самого Ириона.
– Ты кто? – произнес один из лежавших рядом с женщиной. – И вообще, откуда ты взялся?!
Голос не предвещал ничего хорошего, видимо, мужчина был главным у этих людей. Юноша хотел сказать нечто другое, но снова неожиданно для себя произнес:
– Я пришел с моря. Надеюсь на вашу доброту.
Кто-то при этих словах хихикнул, но главный сказал:
– Если хочешь быть с нами, тогда садись к костру, бабы тебя накормят. А потом, – добавил он, – можешь и поваляться с ними.
Юноша понял только одно: его не прогнали и позволяют поесть из общего котла. Он как-то поблагодарил главного и присел к костру. Одна из женщин, не занятая ни с кем из мужчин, навалила ему еды в глиняную миску и отползла в сторону. Ирион с удовольствием поел и решил вымыть миску, как полагается по закону гостеприимства. Однако его порыв был уничтожен на корню – молодая женщина подсела к нему и обняла за плечи. Ирион не запомнил, о чем они говорили, но в результате остался с ней на всю ночь.
Утром ему было хорошо. До этого раза ему не приходилось быть с женщиной – это была привилегия старших. Нога уже почти не болела – юноша восстанавливался очень быстро, что всегда вызывало зависть у соплеменников. Лежа под шерстяной накидкой рядом с весьма привлекательным женским телом, Ирион вспоминал, что его народ, как ни странно, тоже относился к нему как к чужаку до поры, пока он не стал вместе с воинами резать всех, кто посягал на их территорию. Таковых было немало, начиная от безродных кочевников и кончая существами, мало похожими на людей. Сам Ирион вырос в лесу вблизи большого озера Онг. Его воспитательницей была пожилая женщина, лечившая травами и наговорами все ближайшие людские поселения. Своих родителей он не знал, но его приемная мать сказала однажды, что он более чем просто человек. Что это значит, юноша не понимал до сих пор. Большое озеро, на противоположном берегу которого лес выглядел кустарником, Ирион преодолевал быстрее всех раза в два. Воду он любил, и она любила его. Юноша зачерпнул горсть песка и всмотрелся в него, – на берегах Онга не было песка, только земля и древесные корни. Песок тоже посмотрел на юношу и запомнил его.
Люди начали постепенно просыпаться; кто-то ругался, кто-то звал кого-то. Юноша освободился от объятий женщины и попробовал встать. Ему это удалось. Нога уже почти не болела, но Ирион знал, что для полного выздоровления ему нужно еще не меньше двух суток. Кто-то пристально посмотрел на него, юноше этот взгляд не понравился, в нем чувствовалась неприязнь и еще что-то.
«Сор элге раш шме?! – произнес он. – Зачем ты смотришь на меня так?» – Но окружающие услышали:
– Какого дерьма ты на меня так смотришь?!
Этот некто вскочил и обнажил клинок, с которым, видимо, спал. Юноша взвился, как смерч над водой. Клинок в его руках казался живым продолжением плоти. Он не видел, как главный вздохнул и отвернулся к своей женщине.
«Снорг был не из лучших, и при этом давно нарывался, – подумал капитан, увидев движения новичка. – Что ж, отсев слабаков делает команду сильнее».
Спустя три мгновения острие меча Ириона вошло в сердце невольного обидчика, и все было кончено. Юноша даже удивился, что вооруженный человек так плохо владеет своим оружием, мастер Изгол за такое умение избил бы его клинком плашмя по неприятным местам, иначе на плоскогорье любой мужчина не выживет и полдня. Женщин это не касалось, их защищали мужчины. Но даже некоторые женщины владели своим оружием значительно лучше его противника.
Две декады спустя под истошный скрип мачт, стонущих под порывами восточного ветра, Ирион вспомнил слова воспитавшей его женщины: «Время там, где ветер». Пираты, а он теперь уже знал, кем являются люди, к которым вывело его провидение, были в панике: живой товар, на прибыль от которого надеялись все, похоже, надо было скидывать с борта – Мать Моря гневалась. Женщин по одной подводили к корме и заставляли прыгать в бушующие волны. Ирион не знал, умеют ли они плавать, как он. До берега ближайшего острова было шагов шестьсот, но на камнях вскипали пенные фонтаны.
Пираты юноше не понравились, хотя многие из них стали уважать его за хорошее владение оружием. Но сейчас, пожалуй, стоило помочь женщинам, да и общество пиратов надоело. И как был в одежде и с оружием на поясе, Ирион шагнул за борт.
Плавать в горькой воде оказалось гораздо легче, чем в обычной, но мешали волны. Немного приноровившись к ним, юноша стал оглядываться в поисках женщин. Вскоре он увидел их. Они плыли группой, явно стараясь держаться вместе, несмотря на волны. Они хорошо держались на воде, хотя двигались не очень быстро. Некоторые из них поддерживали друг друга, только одна из плывущих сзади постепенно начинала отставать все больше и больше, а остальные, похоже, не замечали этого. Ирион направился к ней.
Молодой женщине, кажется, было плохо, и она иногда судорожно хватала ртом воздух. «Не волнуйся! Держись за меня», – сказал ей Ирион и сам положил ее руку на свою талию, чтобы та не схватилась ему за шею, как это бывает иногда. Женщина сначала дернулась и удивленно посмотрела на юношу, но вроде поняла и уцепилась за его пояс.
Вдвоем плыть было намного тяжелее, но все же они постепенно приближались к остальным. Теперь главное было найти место, где нет больших острых камней. Поднявшись на очередной волне, которые у берега становились намного выше, будто вставая во весь рост, Ирион присмотрел такое место и стал грести к нему.
– Вы куда?! Гребите левее! – вдруг послышался громкий женский крик за его спиной.
Юноша очень удивился, но послушался: возможно, та, что кричала, лучше знала это место. В результате ему пришлось выгребать наискосок, что замедлило движение. Первые женщины, дождавшись большой волны, уже выбрасывались на берег, стараясь после этого отбежать вверх по склону как можно быстрее, когда Ирион со своей женщиной только приблизился к остававшимся в воде. Несколько женщин сгрудились на месте, поддерживая ослабевших подруг. Оглянувшись, он внезапно увидел огромную волну, приближавшуюся к ним, и в то же время услышал голос той самой женщины, что приказала ему грести левее:
– Девочки, это наш шанс! Хватайтесь за нее!
Через несколько мгновений волна докатилась до них, и все стали грести из последних сил, стараясь удержаться на ее мощной спине, неудержимо стремящейся к берегу. Было видно, как уже выбравшиеся на сушу побежали в сторону скал и стали карабкаться на них, чтобы не быть смытыми обратно в море этой волной. Волна ударила в подножие скал и стала откатываться назад, пытаясь утянуть с собой людей. Ирион схватился за какой-то обломок скалы, торчащий из песка, и сжал руки изо всех сил. Вода откатилась, оставляя его вместе с женщиной, судорожно вцепившейся в его пояс, на берегу. Но тут же он услышал крик отчаяния и, взглянув вниз, увидел, что какую-то из женщин, сорвавшуюся со скалы, утягивает обратно в море.
На то, чтобы расстегнуть пояс с оружием, хватило пары секунд, и юноша бросился вниз, утопая в мокром песке. Сзади послышались окрики, но он не слушал их. Понимая, что не успевает, в последнем рывке он упал, хватая скользившую по песку женщину за волосы, и тут же их накрыло новой волной. От неожиданности юноша наглотался горькой воды с песком, но, когда волна откатилась, рванувшись изо всех сил, он все же успел перехватить женщину за руку и протащить вверх по берегу, куда морские валы почти не докатывались. Там он в изнеможении упал на песок, а женщину подхватили под руки подоспевшие товарки.
Отплевавшись и отдышавшись, Ирион осмотрелся. Перебравшись несколько в сторону, где берег был повыше, женщины отжимали волосы и платья, тихо переговариваясь. Юноша встал и направился к ним.
Навстречу ему поднялась худая женщина средних лет, она держала в руках пояс Ириона. Юноша узнал ту самую, что командовала в море.
– Спасибо тебе за помощь! – негромко произнесла женщина, подойдя к нему и отдав вещь. – Если бы не ты, то мы потеряли бы еще двоих.
– Не всем удалось добраться до берега? – спросил юноша, ему было больно, что он не успел помочь.
Женщина, кажется, поняла его:
– Одна из нас не выплыла после прыжка с корабля, возможно, ударилась о воду и потеряла сознание…
Ирион тяжело вздохнул.
– Не кори себя! То, что спаслись остальные, уже чудо.
– А почему нельзя было выходить на берег правее? – решился он задать вопрос.
– Там зыбучий песок. Ты бы не смог выйти из воды. – А потом, поясняя непонимающему юноше, добавила: – Я родом с одного из соседних островов. На счету этого места немало погибших людей.
Ирион кивнул, и женщина спросила его:
– Почему ты ушел с корабля?
– Мне не понравились пираты, – ответил юноша.
Кто-то из женщин, услышав его ответ, истерически рассмеялся, остальные заговорили громче.
– Прости их! – вздохнула его собеседница. – Они еще не успели осознать до конца, что избежали страшной участи, которая их ожидала. Но почему ты тогда, придя в лагерь, сказал, что хочешь быть с ними?
– Надо же было что-то сказать, – дипломатично ответил юноша, понимая, что объяснение о случайно получившейся фразе только вызовет лишние вопросы, на которые он не сможет ответить. – У меня сильно болела нога, и не было воды, которую можно пить.
Женщина понимающе усмехнулась.
– Если хочешь, можешь пойти с нами, – сказала она. – На другой стороне острова есть два довольно больших поселка, там ты сможешь найти кого-нибудь, кто отвезет тебя домой.
Ирион грустно вздохнул. Собеседница поняла его по-своему и добавила:
– А если тебе некуда возвращаться, то, может быть, найдешь там работу для себя. Если что, я подтвержу, что тебе можно верить.
Ни молодой человек, ни женщины не видели, как рухнула на покинутом ими корабле задняя мачта, разрывая и путая паруса и такелаж передней. Неуправляемую пиратскую шхуну стало сносить к коварным Киранским отмелям, после каждого шторма меняющим свои очертания. Там она в конце концов и застряла в зыбучих подводных песках. Мало кому из команды удалось спастись, добравшись до окрестных островов. Спасшимся оставалось гадать, погубило или спасло их то, что неизвестно откуда взявшийся странный юноша непонятно почему выпрыгнул с корабля вместе с невольницами, сброшенными за борт.
На самом деле Ирион забыл и думать о корабле, покинув его. Добравшись до ближайшего поселка вместе с женщинами, он, не найдя ничего интересного там, отправился в странствие по островам Райнского архипелага, что находится к востоку от Дорского полуострова и к северу от земель, называемых Северными Пустошами.