Группа расположилась на окраине городка Дудны. Здесь до войны находилась база потребкооперации. От складов остались только стены, да небольшое административное здание с проломленной кирпичной стеной. Вокруг было много разрушенных домов, наполовину сгоревших. И автоматчики Боровича за несколько часов умудрились восстановить большую часть забора вокруг двора, куда загнали грузовики. Связь с командованием армии осуществлялась через комендатуру, но и особой надобности в такой связи пока не было. Шелестов и так прекрасно знал, что за лесными массивами установлено комбинированное наблюдение. Предупреждены участковые милиционеры, бывшие партизаны, вернувшиеся в колхозы, даже местные вездесущие мальчишки и те следили, не появится ли в округе кто-то чужой.
Иногда подозрительные леса прочесывались подразделениями из частей НКВД, предупреждались работники комендатур, в населенных пунктах налаживалось наблюдение за местами скопления местного населения, где легко затеряться чужаку. Группа выбирала наиболее вероятные направления движения бежавших сотрудников немецкой лаборатории. Нашли два подтверждения, что подозрительных людей видели в этом районе. Полностью доверять сведениям не стоило, но проверять было необходимо любое сообщение. И пока автоматчики охраняли базу, находясь в полной боевой готовности, оперативники выходили в город, выезжали иногда по двое, иногда с несколькими автоматчиками за пределы городка проверять сведения, осматривать подозрительные места, районы.
Особое внимание оперативники уделяли рынкам. Было очевидным, что немцы, не сумев вырваться из кольца, не успев проскочить впереди наступающих советских войск, где-то спрятались и ждут помощи, ищут связь со своим начальством. Они прекрасно понимают, что их будут искать свои, направляя в тыл Красной армии подготовленные группы. И все это время бездействия немцам нужно что-то есть. Откровенно грабить проезжий транспорт или населенные пункты они не станут. Понимают, что такие сигналы от местного населения сразу станут проверять органы НКВД. Значит, они будут действовать хитрее и незаметнее. Например, выменивать продукты на драгоценности, которые у них имелись. А ценности у них были, поскольку заключенные рассказывали, что у всех поступающих в лагерь отбиралось личное имущество: кольца, серьги, наручные и карманные часы, другие вещи, имеющие материальную ценность. Даже просто обувь, одежду в хорошем состоянии можно было обменять на продукты.
Коган с Буториным, переодетые в гражданскую одежду, топтались на рынке все утро. К сожалению, на рынок население несло всякое старье, в надежде поменять на кружку пшена или гречки, пытались выменять соль, сахар. Частенько стало появляться копченое сало, домашняя колбаса, табак россыпью. Первые весенние овощи тоже радовали глаз. Но оперативники больше присматривались к тому, кто приносил вещи на обмен или какие-то безделушки. Присматривались и к людям, которые это старье пытались обменять или продать.
Вот старуха с непослушными седыми волосами, которые все время выбивались из-под старенького платка. Она часто поправляет волосы привычными движениями. Часто переходит с одного места на другое. Оказалось, она просто старается занять место на солнце, погреть старые косточки. Солнце перемещается, и старуха оказывается в тени от навеса. Мелочь, но о многом говорит. Такие мелочи часто выдают людей, которые пытаются играть какую-то роль. Хромой мужчина, продающий табак кульками, свернутыми из газеты. К нему стоит внимательно присмотреться. Выдавать себя за инвалида всегда удобно. Вызывает сочувствие, жалость, снисхождение, чисто интуитивно человек воспринимается как безопасный. Подозрительно? Но нет, хромает всегда одинаково. Иногда морщится, переступая с ноги на ногу. Тоже реалистично. Можно даже определить источник боли. Она не в бедре, не в голени, а где-то в начале стопы. Вон, он даже наступать норовит с пятки. И опирается все время на другую ногу. Возможно, фронтовик после тяжелого ранения.
Много мелочей, к которым стоит присматриваться. Враг хитер, изворотлив. Иногда Коган с Буториным подходили к людям с вещами, рассматривали их, приценивались, качали головой и отходили. Кажется, ничего особенного и подозрительного. Портсигар довоенный с гравировкой. Коган бросил взгляд на надпись. Юбилейная надпись с благодарностью за службу в милиции. И женщина выглядит вполне мирно. Коган посмотрел ей в глаза и уловил в ответном взгляде тоску и надежду. Может, мужчина купит что-то? Чего так смотрит? Буторин незаметно толкнул напарника локтем и кивнул вправо, где женщина в старом, побитом молью манто торговалась с хозяйкой мешочка крупы.
– Хозяйство, видать, у мамаши за городом, – с одобрением признал Буторин. – Гляди-ка, и пшено, и масло. А маслице-то в наше время на базаре редкость. Корову надо иметь, взбить его. А знаешь для кого масло полезно?
– Для детей и раненых, – прошептал в ответ Коган. – Одни растут, другим организм восстанавливать надо. Ты лучше глянь, что покупательница предлагает. Никак украшения? Давай-ка с двух сторон подойдем, глянем исподтишка.
Оперативники разделились и со скучающим видом двинулись в сторону покупательницы. Но оба опоздали. Женщина в манто что-то передала хозяйке и двинулась к выходу, прижимая к груди холщевую сумку с покупками. Буторин двинулся за ней, а Коган все же успел подойти к деревянному навесу. Ему повезло, женщина, продавшая крупу и масло, какое-то время рассматривала брошь и массивные серьги с камнями. Потом опомнилась, что не стоит держать на виду такие вещи, и, поспешно завернув драгоценности в тряпицу, сунула их под кофту за пазуху.
«А ведь тетка непростая, – подумал Коган. – Видно, что в молодости красивая была. И руки натруженные. Эта не просто скупает дорогие вещи, она помнит им цену, хочет красиво выглядеть после войны, а может, дочь растит, приданое готовит. Видно по ней, что трудом и пшено, и масло ей достаются». В это время к женщине подошел старик с такими же натруженными заскорузлыми руками, как и у нее, и подросток в сапогах на два размера больше. Все трое двинулись с базара, протискиваясь в толпе.
– Смотри, как торопится, – кивнул на женщину в манто Буторин, когда его догнал Коган. – Думаешь, детей спешит кормить?.. Чего задержался?
– Да так, присмотрелся немного к той тетке, что у нее крупу на драгоценности выменяла. Вроде работящая, на перекупщицу не похожа. А брошь с драгоценными или полудрагоценными камнями. И серьги тоже. Такие немало стоят.
– И не оглядывается даже, – снова прокомментировал Буторин. – Ведет себя неосторожно, если она с немцами связана.
– Может, и не связана, – пожал Коган плечами. – Хотя сейчас в городе оглядываться глупо. Она может начать проверять, нет ли слежки, ближе к окраинам. Пошли!
Женщина шла торопливо по тротуару, обогнула стоящий грузовик и снова поспешила по улице. Оперативники шли следом, стараясь случайно не попасться на глаза объекту своего внимания. И когда они поравнялись с грузовиком, из подворотни вдруг вышел старший лейтенант в полевой форме и с повязкой «комендатура» на рукаве и два сержанта с автоматами.
– Комендатура! – строго остановил незнакомцев офицер. – Ваши документы!
– Черт… – вырвалось у Буторина, который увидел, что женщина в манто сейчас дойдет до угла улицы и повернет.
Старший патруля уловил движение незнакомца и расценил его как попытку скрыться. Он рванул кобуру на ремне, сержанты тут же навели автоматы на мужчин. Сейчас еще не хватало, чтобы женщина обернулась и увидела всю эту картину. Потом попасться ей на глаза и не привлечь внимания не удастся.
– А ну, не двигаться, – грозно приказал старший лейтенант, наведя пистолет на мужчин и отведя назад собачку курка. Он повел пистолетом в сторону Когана. – Медленно, сначала ты. Документы доставай. И никаких резких движений. Стреляем сразу на поражение.
– Ну, и дурак, что на поражение! – огрызнулся Коган, доставая удостоверение сотрудника Смерш.
– Товарищ майор… – побледнел офицер и стал запихивать пистолет в кобуру. Другой рукой он попытался опустить ствол автомата одного из своих солдат. – Виноват, но вы же не в форме, я же не знал…
– Враг на нашей территории не должен уничтожаться как на фронте, – процедил Коган сквозь зубы. – Его живым надо брать, информацию от него получать! Это вам понятно, товарищ старший лейтенант?
– Машина ваша? – быстро спросил Буторин. И когда тот в знак подтверждения кивнул, приказал: – Быстро все в машину, бойцы в кузов! Вперед по улице и направо!
Старший патруля замялся возле самой машины, но Буторин сильным толчком отправил его к кабине, а сам полез вместе с Коганом и автоматчиками в кузов. Оперативники легли на пол, и Буторин, найдя щель в заднем борту, приник к ней глазом.
– Вперед, поехали!
Когда машина свернула за угол, Коган стал дергать напарника за штанину.
– Ну, что там? Видишь ее?
– Тише, не дергай! – отмахнулся Буторин. – Черт, тут пространство открытое, все как на ладони. Эх, век бы не видеть этого вашего патруля! Как же вы не вовремя… Эй, бойцы, скажите командиру, пусть сворачивает налево и заезжает за развалины на окраине!
Автоматчики передали старшему лейтенанту приказ, и машина послушно повернула. Буторин очень беспокоился, чтобы и женщину из виду не потерять, и подозрений в ней не возбудить. Когда машина свернула за угол и, хрустя колесами по битому кирпичу, остановилась, оперативники подняли головы, убедившись, что их со стороны пустыря не видно. Буторин строго приказал патрульным не двигаться с места полчаса, а потом уезжать. Женщину с вершины разбитой кирпичной стены было хорошо видно. Она уходила в лес по еле заметной грунтовой дороге, уже основательно зарастающей травой. Видно, что по этой дороге давно никто не ездил.
– Что будем делать? – спросил Буторин.
– Между прочим, она ни разу не оглянулась, – напомнил Коган.
– Может быть, она так хорошо подготовлена, что умеет «проверяться», не выдавая себя? – Буторин с сомнением покачал головой. – И зачем в лаборатории вирусологов специалист с такими навыками?
– Специалиста им могли прислать за это время, пока они сидят где-то неподалеку и ждут спасения, – проворчал Коган. – Хватит болтать, Виктор, надо догонять ее, а то потеряем. Ее все равно надо устанавливать.
– Хорошо, давай вон левее, там вроде лощинка есть. По ней до леса, а потом напрямик будем догонять эту даму. Надеюсь, она не вооружена…
Лес встретил их прохладой, птичьим щебетом и запахом прелой листвы. До чего же приятно после топтания на жаркой площади, тряски на пыльном полу кузова «полуторки» вступить в чистый свежий лес и вдохнуть его живительный аромат полной грудью. Буторин покрутился на месте, потом решительно махнул рукой в выбранном направлении, и они заспешили, перейдя на легкий бег. Открытые пространства, где росли раскидистые березы и большие дубы, перемежались зарослями древесного подроста, буйного кустарника. Через несколько минут, когда впереди мелькнуло среди деревьев приметное манто женщины, Коган предложил разделиться. Он пошел следом за женщиной по тропе, прикрываясь деревьями, а Буторин двинулся параллельно. Не прошло и получаса, как впереди показались остатки невысокого деревянного забора и высокие столбы, на которых, судя по всему, когда-то висели ворота. От всего этого вдруг где-то внутри защемило от довоенных воспоминаний, вспомнился беззаботный детский смех, юные пионеры с сачками для ловли бабочек, купание на песчаном берегу реки. Все это было совсем недавно, всего несколько лет назад на всей территории Советского Союза это была привычная и радостная для сердца картина. Пионерский лагерь, это же бывший пионерский лагерь!
Женщина прошла между столбами. Буторин и Коган следовали почти по пятам. На заросшей травой территории почти ничего не осталось. Деревянные летние домики почти все сгорели или развалились. Но одно здание с обширной верандой каким-то чудом уцелело. Правда, стекол там не осталось и окна были заставлены фанерой, покоробившимся картоном, забиты каким-то тряпьем. Из одного окна торчала труба печки-буржуйки, откуда тянулся слабенький дымок. Женщина взбежала по ступеням и скрылась в домике.
– Да, – задумчиво протянул Коган. – Вот все, что осталось от беззаботного детства наших ребятишек. Отняли у них детство, танковыми гусеницами по нему прошлись.
– Ничего, вернем, – убежденно ответил Буторин. – Дети быстро забывают страшное. Это старики остаток дней носят в сердце прежнюю боль и давно пережитое горе. Слушай, а ведь это место было когда-то клубом или актовым залом в пионерском лагере. У меня была одна знакомая пионервожатая…
– Ну, еще один любитель женщин, – проворчал Коган. – Вас с Сосновским в одной капусте, похоже, нашли. Ты лучше мне скажи, что здесь такое? К кому она пришла?
– Ты часовых видел? Боевое охранение есть? Нет! Не военные это и даже не немцы. Те, кто прячется, ведут себя еще тише и незаметнее, а эти просто тут живут. Так что вставай, отряхивай штаны и пошли смотреть. Только давай я первый, а ты на пять шагов сзади и оружие держи наготове.
– Ага, – усмехнулся Коган. – Правильные выводы, значит, сделал, а оружие все равно наготове. Ладно, пошли, я тоже думаю, что если это немецкие ученые, то они представления не имеют о боевом охранении и караульной службе.
Они поднялись, отряхнулись и двинулись в сторону веранды. Буторин передвинул ближе к животу пистолет, засунутый за брючный ремень, сдвинул на затылок кепку и, стараясь идти по ступеням так, чтобы они не скрипели, поднялся на веранду. Здесь было пусто, пыльно. Миновав веранду, он остановился в дверном проеме, где не было двери, и осторожно высунул голову. Картина была довольно характерная для «ночлежки». Честно говоря, Буторин никогда настоящей ночлежки не видел, потому что это слово было из истории дореволюционной страны. Но сейчас он понял, что выглядеть ночлежка должна была именно так.
На полу в самых разных углах были разложены полосатые грязные матрасы с вылезающей ватой. Некоторые были покрыты брезентом или старыми занавесками с окон. Одеял было мало и почти все они были с прожженными дырами. На матрацах сидели и лежали люди. Немного: шестеро мужчин и три женщины с маленькими детьми. На одной женщине и двух мужчинах грязные бинты. Запах здесь стоял не особенно приятный, но больше запаха тяготила сама атмосфера какой-то обреченности и безысходности.
– Здравствуйте, товарищи, – громко сказал Буторин и с улыбкой вошел в комнату. – И что это у нас тут за партизанский отряд? Есть раненые? Кто вы такие?
Люди испуганно зашевелились, уставившись на незнакомца. Женщина в манто прикрыла рот рукой и прижалась спиной к стене. Просто испуганные люди, несчастные, всеми брошенные. Внутри у Буторина все сжалось. Он прошел к столу, покрытому старой газетой с крошками хлеба, подвинул стул и уселся на него. Бросив на стол свою кепку, он разглядывал людей.
– Не бойтесь меня, – заявил он, проведя рукой по волосам и пригладив непослушный седой ежик на голове. – Мы из военной контрразведки. Какая вам нужна помощь, кто вы такие и почему тут живете?
– Люди мы, – покашливая, ответил за всех мужчина с недельной седой щетиной на лице и впалыми глазами с черными кругами. – Да вот только никому, видать, не нужные люди. Фашиста пережили, а вон Митро и Харитон даже в партизанском отряде повоевали. А теперь… документов нет, значит, и нас нет. Калеки, работать никто не может, ни у кого дома не осталось. Здесь вот осели, выживаем. Меняет Лариса Сергеевна на базаре, что ценного осталось, кормит нас, лечит, как может. А что будет зимой, и думать не хочется.
– Лариса Сергеевна – это вы? – Коган подошел к женщине. – Вы, наверное, врач?
– Да, врач поселковой амбулатории, – тихо ответила женщина, и на ее глазах навернулись слезы. – Только она сгорела еще в сорок первом году.
– А что же вы к властям не пошли?
– К каким властям? – Женщина вдруг перешла почти на крик. – Нас было двое, я и санитарка Марина. Бойкая такая девушка, студентка. Она и пошла правды добиваться! Где она и что с ней, я не знаю. Я только видела, как ее сажали в черную машину, а лицо у нее было в крови.
– Ну, вот что, товарищи дорогие, – хмуро сказал Буторин. – Мы не местные органы, мы из Москвы прилетели. И кое-что можем сделать. Обещаю вам, что еще сегодня вы все будете отправлены в госпиталь, где нуждающимся окажут медицинскую помощь. Остальных обследуют и соответствующие органы милиции займутся подготовкой вам документов, чтобы вы могли встать на учет, получить, кому положено, пенсию, а тот, кто может, чтобы и на работу устроился. Не бойтесь больше ничего!
– Вы правда это сделаете? – Лариса Сергеевна подошла к столу и остановилась, теребя в руках носовой платок.
– Можете не сомневаться, – резко сказал Коган. – Не для того мы врага гоним с советской земли, чтобы советские люди продолжали мучиться.
– Но с вами нам надо поговорить, дорогая Лариса Сергеевна, – сказал Буторин. – Только потом. Сначала нужно позаботиться обо всех ваших подопечных и найти санитарку Марину. Мне кажется, она кинулась отстаивать права людей на заботу государства и перегнула палку, а кто-то из местного начальства обиделся. Разберемся! Не переживайте. Не имеет права никто на свой народ обижаться. Для него воюем и для него работаем.
Шелестов, узнав о лагере несчастных в лесу недалеко от городка, организовал разнос местному руководству и пригрозил трибуналом. Представитель контрразведки армии поддержал Шелестова, намекнув, что оперативная группа подполковника находится на прямой связи с Платовым и Берией. Это решило все проблемы, и к вечеру три «студебекера» группы уже вывозили из леса людей. А в военном госпитале им уже приготовили места. А потом Буторин и Коган с умилением наблюдали, как Лариса Ивановна обнималась с девушкой по имени Марина, как они обе плакали от радости, вытирая друг другу слезы. Марину вытащили из камеры отделения милиции и чуть было не посадили туда самого начальника милиции, но Шелестов решил все же клоунаду не устраивать. Пусть в ситуации разбираются те, кому положено. Сейчас важнее было другое.
Вечером Шелестов пригласил Ларису Сергеевну на базу группы. Он узнал, что ее через пару дней возьмут на работу в госпиталь и даже выделят комнату при здании госпиталя, но эту пару дней жить ей было негде. А возвращаться одной в ночной лес и жить там, когда никого уже…
– Комнату мы вам и здесь найдем, – улыбнулся Шелестов. – Такие человеческие качества заставляют меня и вам ответить тем же добром, с которым вы ухаживали и заботились об этих людях. Вы, наверное, на базар свое носили менять на еду? Это были ваши украшения? Дорогие, наверное?
– Да, это последнее, что у меня было, – вздохнула женщина, держа кружку с горячим чаем двумя руками и задумчиво глядя на огонь в буржуйке. – Мы все, что могли, уже обменяли. И на еду, и на лекарства. Даже вещи, какие были, я носила на базар. Даже не знаю, что бы я стала делать, не встреться мне ваши Виктор и Борис. Они меня приняли за кого-то другого? Наверное, за перекупщицу краденого?
Шелестов с улыбкой посмотрел на Ларису Сергеевну и подлили ей еще чаю. Удивительная женщина, хотя что тут удивительного, когда все, кто оставался на оккупированной территории, через кого прошла война, все выживали как могли, все отдавали последнее. Один блокадный Ленинград чего стоил. Вот где памятник мужеству людей ставить надо!
– Ну, мы не столько вас подозревали, – рассмеялся Шелестов, – сколько надеялись через вас выйти на тех, кто действительно этим занимается. Скупает, обменивает, за бесценок выкупает у голодных людей дорогие вещи, украшения. Правда дорогие украшения были?
– Цена их в рублях невелика, – пожала Лариса Сергеевна плечами. – Больнее то, что они мне действительно очень дороги. Это подарок моего погибшего на фронте мужа. А дорогие я еще не успела отнести.
Женщина достала из бокового кармана жакета сверток и стала разворачивать его на столе. Шелестов замер, залюбовавшись игрой света на камнях. Два перстня, явно старинных, может быть, еще дореволюционных. Еще одни серьги с длинными подвесками, кулон на золотой цепочке.
– Сберегли! – похвалил он. – Теперь обменивать их вам уже не понадобится. В госпитале хороший паек, да и жизнь скоро в этих краях наладится. На зарплату можно будет и комнату снять, и одежду купить. А может быть, вы и вернетесь в Москву? Вы откуда родом?
– Из Белгорода, – вздохнула женщина, перебирая свои драгоценности. – Только возвращаться мне пока некуда. Мой дом сгорел, одни руины на нашей улице.
– Отстроят, – убежденно сказал Шелестов. – Обязательно все отстроят. А эти драгоценности… Вот возьмете, когда война кончится, наденете их и пойдете в театр! Или на концерт!
– Может быть, – устало ответила Лариса Сергеевна. – Я же их чуть не обменяла на продукты питания.
– На эти драгоценности машину продуктов можно купить, – насторожился Шелестов. – С ними не на базар надо ходить…
– Да я не собиралась идти с ними на базар. Я понимаю, что всю нашу больничную палату в том пионерском лагере не прокормить пакетиком пшена и ста граммами сливочного масла. Мужчина один обещал посодействовать. Я понимаю, что он, может быть, украл эти продукты, хотя говорил, что это его запасы и ему надо срочно их продать, пока не испортились. Он якобы запасался, когда немцы должны были прийти сюда. Вы простите, Максим Андреевич, но когда находишься в отчаянном положении, то мало думаешь о законности сделки. Когда хочешь выжить, то…
– Лариса Сергеевна. – Шелестов посмотрел женщине в глаза. – Вы понимаете, что мы в этом городке, в этой местности совсем не случайно?
– Вы… – Женщина замолчала и внимательно посмотрела на собеседника. Потом она понимающе кивнула: – Значит, вы как раз и ищете подобных этому человеку? Он вор? Или еще что-то похуже?
– Ответить на ваши вопросы я не могу, вы должны понять, что не подлежит разглашению…
– Да, конечно, я все понимаю. Мой муж был военным, командиром. И я прекрасно знаю, что есть вопросы, которые нельзя обсуждать, вещи, которые нельзя разглашать.
– Расскажете мне об этом человеке? – попросил Шелестов. – Только я попрошу вас подождать минуту, я приглашу своих товарищей.
И когда вся группа в полном составе собралась в комнате, Лариса Сергеевна стала рассказывать, как три дня назад на том же базаре она столкнулась с мужчиной. Очень неприятной внешности мужчина. Небритый, одежда мятая, как будто он на огороде ночь спал. И пахло от него нехорошо. Женщина столкнулась с ним в торговых рядах и попыталась обойти, но он стал ее внимательно рассматривать. Лариса Сергеевна все же обошла этого неприятного типа. Она в тот день обменяла на продукты еще вполне крепкие, почти не ношенные солдатские ботинки и крепкую стираную нательную рубаху. Этого мужчину она снова увидела, когда шла к выходу с рынка, и испугалась. Он как будто стоял у выхода и кого-то ждал. Лариса Сергеевна представила, что ей придется идти сейчас одной за город, а потом по лесу. А вдруг этот человек пойдет за ней? Что тогда делать?
И вот в этот момент к ней подошел другой человек, который назвался Иваном Богдановичем.
– Совершенно другой человек, – покачала головой женщина, для убедительности прижимая руки к груди. – Может, это меня и подкупило, может быть, такой контраст и сыграл со мной злую шутку. Поверила ему сразу. Знаете, о таких в народе говорят «справный». Выбрит чисто, и от него даже одеколоном пахло.