Удивительно, но Антон правда позвонил на следующий день, ближе к вечеру, и предложил встретиться со мной на квартире его отца незамедлительно. Адрес он продиктовал. Я сказала, что уже еду, и вылетела из квартиры.
– Ты даже не поела, – крикнула мне вдогонку тетя Мила.
Но мне было не до еды. Наклевывалась интересная и денежная работа. Нужно было ковать железо, пока горячо.
Отец Антона жил в старом четырехэтажном здании дореволюционной постройки. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, я поняла, что дом не так плох, как кажется на первый взгляд. Добротная кладка, стены и потолки без трещин и плесени, лестница из гранитных плит с широкими ступенями. Наверное, раньше дом принадлежал какому-нибудь графу или богатому промышленнику. У стальной двери я замерла в нерешительности. Звонка не было, однако меня внимательно изучала камера наружного наблюдения, прикрепленная над дверью.
– Евгения Максимовна Охотникова, мне назначено, – на всякий случай сказала я в камеру. Никакого результата. Приглядевшись, я все же нашла кнопку звонка, замаскированную на двери, и позвонила.
«Может, меня не ждут», – подумала я, когда прошла еще одна минута томительного ожидания. В голову полезли всякие мысли: я не расслышала адрес, перепутала время встречи. А может, звонок не работает? Я еще раз нажала на кнопку и, не отпуская, постаралась уловить трель звонка, однако стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шумом листвы за выбитым оконным стеклом подъезда. Одно из двух – либо квартира снабжена потрясающей звукоизоляцией, либо звонок действительно испорчен. И тут дверь неожиданно распахнулась, едва не задев меня. За ней оказалась высокая дородная женщина лет пятидесяти, с короткой стрижкой и сердитым лицом. Я резко отдернула руку от кнопки.
– И чего поднимать такой шум? В квартире глухих нет, – сурово сказала женщина, сдвинув брови. Ее беспокойные карие глаза бесцеремонно изучали меня.
– Если не глухие, что не открывали? – спокойно спросила я.
Женщина приготовилась ответить, однако ее опередил голос из глубины квартиры.
– У нас тут строгие меры безопасности, практически военное положение. – За спиной женщины показался Антон. На его губах играла грустная улыбка. – Валерия Евгеньевна, это ко мне, я же предупреждал, – обратился он к женщине. Лицо той приобрело виноватое выражение. Она взглянула на меня так, словно искала союзника, повернулась к Антону и виновато сказала: – Дмитрий Иванович мне строго-настрого приказал не пускать в квартиру никого постороннего и даже не открывать дверь.
– Проходите, Евгения Максимовна. Я познакомлю вас со своим отцом, – радушно предложил Антон, оттесняя женщину в глубь коридора. Закрывая дверь, Антон пояснил, что Валерия Евгеньевна домоработница его отца.
Я разулась, женщина подала мне какие-то стоптанные шлепанцы. Я хотела отказаться, заявив, то не стоит беспокоиться, но домоправительница огорошила меня заявлением:
–Надевайте, надевайте, без тапок нельзя. Дмитрий Иванович не любит, когда по его коврам ходят босыми ногами. Они от этого быстрее пачкаются.
– Не знаю, какие к вам обычно гости приходят, только лично я мою ноги каждый день.
Антон негромко хмыкнул, а Валерия Евгеньевна от моего замечания недовольно поджала губы. Мое же внимание сосредоточилось на одной странности. В прихожей на стене были прикреплены четыре вешалки для одежды, еще две стояли прислоненные к стене, между тем как сама одежда, которой надлежало висеть на крючках, кучей валялась на тумбочке. Проследив за моим взглядом, Антон пояснил: – Это антикварные, отец над ними трясется. Вот та, светлая, отделана слоновой костью и серебром, а черная, где крючки в виде голов носорога, – бронзовая, конца восемнадцатого века. Отец повесил вешалки на стену, чтобы клиент мог видеть, как они будут выглядеть в его квартире.
– Вы тоже во всем этом разбираетесь? – поинтересовалась я, разглядывая диковинные предметы. Самой мне больше понравилась вешалка из красного дерева. Ее украшали вырезанные из дерева бутоны роз и листочки.
– Честно сказать, я в этом антиквариате полный профан, – признался Антон, увлекая меня прочь от вешалки. – Просто отец постоянно твердит «не вешай одежду, она конца восемнадцатого» и «не дотрагивайся, это слоновая кость» – вот и запомнил.
Валерия Евгеньевна свернула к кухне, а мы вошли в большую гостиную, чудовищно захламленую разными вещами. В комнате оставалось небольшое свободное пространство, где посередине стоял дубовый стол на массивных ножках и два кресла. Я загляделась на великолепную хрустальную люстру под потолком, напоминающую гигантский алмаз со множеством мельчайших граней.
– Здрасте, здрасте. Так это и есть наша героическая телохранительница, – раздался за спиной чуть дребезжащий голос. – Не слишком ли вы юны для такой работы, барышня?
Я вздрогнула. Повернувшись, я увидела в одном из кресел хозяина квартиры.
– Нет, в самый раз. В КГБ отправляли на смерть девушек и помоложе, – сдержав эмоции, ответила я спокойно.
Говоря это, я изучала старика. Крепко сбитый, седые волосы зачесаны назад, как у Сталина, круглое, лоснящееся лицо практически без морщин. Не верилось, что Дмитрию Ивановичу за семьдесят, самое большее – шестьдесят.
– Стало быть, вы работали в комитете? – задумчиво спросил отец Антона. – И сколько времени?
Не успела я ответить, как на меня обрушалась целая лавина вопросов: где жила? С какое по какое время? Где училась? Когда закончила? Какого характера задания выполняла в комитете? Когда уволилась со службы? Кто родители? Семейное положение и все в том же роде.
Старик хорошо знал свое дело. Вопросы чередовались так, что слабо подготовленный человек, если он говорил неправду, сам бы выдал себя с головой и ничего не заметил. Ворошиловку Дмитрий Иванович презрительно окрестил Институтом благородных девиц. Спорить с ним я не стала, потому что понимала всю бесполезность подобного занятия. Такие люди, как Дмитрий Иванович, считают, что прожили достаточно долго и теперь имеют право навязывать всем своем мнение, и не терпят, когда им перечат. Я расслабленно сидела в кресле, чуть подавшись вперед, руки на подлокотниках, и делала вид, что с жадностью внимаю словам старика.
– Демократы хреновы, развалили страну. А раньше, при Союзе, КГБ весь мир вот где держал, – решивший сделать краткий экскурс в историю, Дмитрий Иванович показал мне сжатый кулак. – Мы американцев били на всех направлениях. Эти сволочи даже своей тени боялись. А что теперь? А? Я вас спрашиваю? – Задав вопрос, Дмитрий Иванович свирепо посмотрел на Антона. Тот, развалившись на диване, судя по звукам, играл в какую-то игру на мобильном телефоне. – Видите, Женя, во что превратилось нынешнее поколение. Уткнулся в телефон, и ничего больше не надо, – сказал Дмитрий Иванович с горечью, а поскольку Антон никак не отреагировал на его слова, разъяренно закричал: – Антон, мать твою так, подними свою задницу и посмотри, на чем ты сидишь!
Антон, оглянувшись, вскочил и посмотрел на диван под собой.
– Я думал, это покрывало, – виновато пробормотал он.
– Покрывало, покрывало! – завопил Дмитрий Иванович, подскочив к Антону. – Гобелен конца семнадцатого века. Покажи мне человека в здравом рассудке, который будет протирать своим задом вещь стоимостью в несколько тысяч долларов. Это ж из Зимнего дворца!
Со смертельной обидой на лице Дмитрий Иванович выхватил с дивана отрез материи, сложенный в несколько раз, и бережно переложил его на стол, где и без того все было завалено различными вещами. Здесь были и какие-то старинные иконы, и шкатулки, и статуэтки, стопки пожелтевших писем и открыток, наверное, столь же ценных, как гобелен. Сначала я подумала, что если старика так волнуют эти вещи, то почему бы их не убрать, например, в шкаф, чтобы на них никто не сел. Однако, оглядевшись, поняла, что все шкафы и сундуки уже забиты под завязку, поэтому остальное, что не влезло, просто навалено кучами вокруг.
– Видите, вырастил на свою голову, – указал он на Антона, вновь опускаясь в кресло.
– Бать, да ладно тебе! Не позорь перед людьми, – недовольно воскликнул Антон.
– А вот и чай! – радостно объявила Валерия Евгеньевна, входя в комнату с подносом, на котором стоял чайный сервиз из серебра. Она остановилась в нерешительности, не зная, куда его поставить.
– Антон, принеси с кухни табурет! – приказал раздраженный Дмитрий Иванович и, позабыв обо мне, уткнулся в диковинного вида вещицу из белого, местами почерневшего металла. Предмет напоминал изящный браслет, в который вкручивался винт, с одной стороны снабженный барашком, а с другой – трезубцем. Напротив трезубца в браслете имелся круглый шип, а еще сбоку зачем-то была приделана серповидная пластина.
«Наверное, средневековое орудие пыток», – решила я и поинтересовалась назначением прибора у Дмитрия Ивановича.
Глянув на меня поверх очков, старик ухмыльнулся:
– Что, сами догадаться не смогли?
Я покачала головой, и Дмитрий Иванович пояснил:
– Это приспособление для чистки яблок, очень популярное в начале девятнадцатого века в богатых домах. Если господа хотели отведать яблочко, они элегантно насаживали его на шип, сверху вонзали трезубец и вращали плод барашком, в то время как боковая пластина снимала кожуру. Тогда это считалось большим техническим достижением. – Посмотрев на приспособление через очки, он тяжело вздохнул. – Эх, жаль, вся позолота слезла. Это здорово понизило его цену.
– Но позолоту легко можно восстановить, – предположила я.
Дмитрий Иванович посмотрел на меня снисходительно, как на полоумную, и мягко спросил:
– Позвольте, и кому она тогда будет вообще нужна?
Я промолчала, потому что не знала, что ответить. Спас положение Антон, вернувшийся с кухни. Он принес массивный деревянный табурет на трех ногах, и топтавшаяся с подносом Валерия Евгеньевна наконец смогла опустить на него поднос. Пока домработница разливала чай, Антон сбегал и принес вафельный торт.
– Забыл совсем, бросил у порога, – виновато улыбаясь, произнес Антон и перед тем, как сесть на диван, на всякий случай посмотрел, нет ли там чего.
– Вечно покупаешь всякую дрянь, – проворчал Дмитрий Иванович, пододвигая кресло к импровизированному чайному столику.
Валерия Евгеньевна налила старику чай в стакан с подстаканником, как в поездах, с одной лишь разницей, что подстаканник выглядел очень солидно – с печатью в виде двуглавого орла и датой ниже – тысяча девятьсот первый год.
– Валерия Евгеньевна, отрежьте-ка мне этого безобразия, – попросил Дмитрий Иванович, рассматривая торт.
Антон с мрачным лицом сам взял себе чашку, а мне, хоть я и не просила об этом, чашку подала домоправительница.
– Большое спасибо, – выдавила я, и Валерия Евгеньевна, удовлетворившись, села на диван рядом с Антоном. Тот, перед тем как пить чай, осторожно поднес чашку к носу, понюхал напиток и лишь потом сделал глоток.
– Если не секрет, Дмитрий Иванович, чем вы занимались в КГБ? – спросила я, а сама тоже незаметно понюхала чай. Никаких подозрительных запахов я не почувствовала. Чай был мутный, почти без вкуса. Я сделал один маленький глоток и больше к напитку не притронулась.
– Если вам интересно, то скажу, что занимался предметами искусства и драгоценностями, – ответил Дмитрий Иванович, прожевав кусочек торта и запив его чаем. – Вас еще что-нибудь интересует?
– Нет, – ответила я, – просто подумала, что вы, наверно, хорошо разбираетесь во всех этих вещах. – Я жестом показала на окружающую обстановку.
– Еще бы. Коллекционировать антиквариат – это тяжелый труд.
– Батя всю жизнь занимается стариной, – влез в разговор Антон, – знаете что…
– Обожди, – осадил его отец и, поглядев на меня с хитрым прищуром, сказал: – Давайте лучше поговорим о цели вашего визита. Если вы собираетесь работать на меня, то должны четко уяснить: мои приказы выполняются быстро и без всяких возражений. Если что-то порисходит не так, я начинаю сердиться, а когда я сержусь, всем лучше быть подальше от этого места.
– Уже уяснила, – покорно заявила я, – но согласитесь, в работе телохранителя могут быть свои нюансы. В некоторых ситуациях вы могли бы прислушаться и к моему мнению.
– Ну, не знаю, – скривив губы, протянул Дмитрий Иванович недовольно, – вряд ли вы в свои годы можете знать больше меня.
Я промолчала, а старик, подумав, сказал:
– Ладно, насчет вас я приму решение завтра. Мое ремесло опасно, и телохранитель мне не помешает, особенно в свете последних событий. Ждите моего звонка. Независимо от решения, я вам позвоню.
Я поняла, что встреча закончена, и засобиралась домой. Антон выразил желание проводить меня. Вместе мы вышли из подъезда и остановились у моей машины.
– Знаете, вы ему понравились, – просветил меня Антон, – другого на вашем месте он просто бы вышиб пинком под зад.
– Очень польщена, – с иронией сказала я, – жаль только насчет моей работы ваш папа высказался несколько туманно.
– Ерунда, – махнул рукой Антон, – считайте, что вы уже приняты. За слова я отвечаю. Только не знаю, долго ли вы выдержите. Мой отец такая… – он запнулся, – в общем, не подарок.
– Я успела заметить, – сказала я. – За «вредность» клиента к моей обычной плате необходима добавка. Как вы на это смотрите? Скажем, еще процентов двадцать.
Антон задумался. Я выжидала, надеясь, что он откажется, потому что у меня в связи с предстоящей работой было нехорошее предчувствие. Мне не понравился ни дом, ни хозяин, но просто так отказаться от работы я не могла.
– Попробую утрясти этот вопрос, – после некоторого молчания сказал Антон.
Что ж, у меня не было выбора. Мы попрощались, и я поехала домой.