3 Кейти

(Корнуолл – Лондон, март)

Сдвинув колени, Кейти, прямая как струна, сидела на церковной скамье. Вездесущий морской воздух проникал сквозь витражные окна и просачивался под тяжелую дубовую дверь. Ее пальцы сжимали влажную салфетку, поверх ее руки лежала рука Эда. Восемнадцать месяцев назад она сидела на этой же скамье – тогда хоронили мать, а ее рука сжимала пальцы Миа.

Ее взгляд был прикован к гробу. Все вдруг стало казаться каким-то неуместным – и отполированная до блеска древесина вяза, и латунные замки, и белые лилии на крышке. С чего ей вздумалось хоронить Миа рядом с мамой – ведь сестра так ни разу и не пришла на ее могилу? Может, стоило ее кремировать и развеять пепел в открытом море? «Как так случилось, что мне неведомо, чего бы ты хотела сама?»

У Кейти едва ли укладывалось в голове, что Миа находится в этом гробу. Два дня назад она пришла к выводу, что ей необходимо увидеть тело. У Эда на этот счет имелись большие сомнения.

– Ты уверена? Мы даже не представляем, что с ней могло стать после падения.

«Падение» – именно так это и говорилось, словно Миа просто оступилась в ванной или упала со стула.

Разубедить ее было невозможно. Увидеть труп Миа станет для нее тяжким испытанием, однако не увидеть ее вообще означало оставить в душе сомнение, и если дать ему со временем перерасти в надежду, то она рисковала оказаться во власти самообмана.

Когда Кейти зашла за тяжелую пурпурную портьеру траурного зала, ей вначале показалось, что Миа просто спит. Ее гибкое тело, темные волосы, губы выглядели как обычно. Однако смерть нашла свое отражение в ее коже. После долгого путешествия Миа сильно загорела, но смерть вкралась в нее мертвенной бледностью, так что кожа приобрела призрачно-безжизненный вид, напоминающий цвет пролитого на темный пол молока.

Директор похоронного бюро поинтересовался, не хотела бы Кейти подобрать для Миа погребальный наряд, но она отказалась: наряжать сестру, для которой понятие моды являлось чем-то абстрактным, показалось ей едва ли не надругательством. Миа влюблялась в вещи из-за их придуманной ею истории: например, свободное цельнокроеное платье темно-синего цвета напоминало ей о море, надевая купленные в комиссионном туфли на каблуке, она представляла, где им уже довелось побродить.

В ту роковую ночь Миа была в светло-голубых шортах. Они сидели слишком высоко на талии, а не на бедрах, как она сама бы их надела. Ноги босые, на обоих больших пальцах – по серебряному колечку, ногти не накрашены. Из-под кремовой блузки виднелась верхняя часть легкого бирюзового бикини. Шею окаймляло изящное ожерелье из крохотных белых ракушек с единственной жемчужинкой в центре. Даже для собственных похорон она выглядела слишком легкомысленно.

Кейти дотронулась до руки Миа – она оказалась холодной и будто бы налитой свинцом. Кейти медленно повела пальцами к локтевой ямке с перекрестьем тонких синих вен, уже не доставлявших по телу кровь, затем по краешку бицепса, по плечу и гладкой коже у основания шеи. Легонько погладив шрамик на виске Миа – крохотный серебристый полумесяц, Кейти прикоснулась к ее щеке. Она знала, что в результате удара задняя часть черепа Миа оказалась расколотой, однако никаких других повреждений на теле видно не было. Кейти почувствовала разочарование: все это время она надеялась, что нечто ускользнувшее от посторонних глаз укажет на то, что смерть Миа имела причину более вескую, чем самоубийство.

Аккуратно высвободив блузку, Кейти поправила на Миа шорты так, чтобы они сидели на бедрах. Потом прильнула к ее уху. От кожи сестры исходил чужой запах: смесь антисептика с бальзамирующим составом.

– Прости. Прости меня, – закрыв глаза, прошептала она.

– Кейти? – Эд слегка сжал ее руку, возвращая ее мыслями к процедуре похорон. – Сейчас – ты.

Взяв ее под локоть, он помог ей подняться. Она почти не чувствовала под собой ног, выходя из-за скамьи и точно привидение направляясь к аналою. Сунув салфетку в карман, достала из другого кармана прямоугольную карточку с несколькими подготовленными фразами.

Кейти подняла взгляд. Церковь была заполнена. Сзади люди стояли в три ряда. Она увидела прежних соседей, школьных друзей Миа. Проделав неблизкий путь из Лондона, приехали подруги Кейти. Было много и тех, кого она не знала. Тихонько подрагивая плечами, всхлипывала какая-то девушка в черной шерстяной шапочке. Худой молодой человек в третьем ряду, высморкавшись, спрятал скомканный желтый носовой платок. Она знала, что обстоятельства смерти Миа ни у кого не укладывались в голове, но у нее не было ответов на их вопросы. Да и откуда им взяться, если она и сама не знала, чему верить?

Держась за кафедру, она дважды откашлялась и начала:

– В то время как кончина Миа окрашена серым цветом, ее жизнь представляла собой все цвета радуги. Как сестра Миа была для меня блистательным индиго, неизменно заставляющим всякий раз взглянуть на мир новыми глазами и увидеть его многочисленные оттенки. A еще она сияла насыщенным фиолетом: у нее все исходило от сердца, и это делало ее страстной, отчаянной и непокорной. Как друг она сверкала интенсивным оранжевым – пылкая и отважная, искательница приключений. Как дочь… Думаю, наша мама… – Она запнулась на последнем слове. Закрыв глаза, попыталась проглотить подкативший к горлу ком.

Открыв глаза, она увидела Эда, который кивал ей, стараясь как-то подбодрить. Сделав глубокий вдох, она вновь начала неоконченное предложение:

– Думаю, наша мама сказала бы, что Миа в ее глазах светилась красным, как сама любовь, поскольку она наполняла ее счастьем и теплом. И еще она переливалась морской зеленью океана, возле которого прошло ее детство, в волнах которого она плескалась и резвилась. Ее смех – такой привычный, легкий и заразительный – искрился желтым, точно солнечный луч, падающий на того, кто смеялся вместе с ней. И теперь, когда Миа не стало, для меня осталась лишь холодная пустая синева, будто небо, где когда-то ее цветами переливалась радуга.

Кейти оставила карточку на аналое, и ноги машинально переместили ее назад, к Эду.


Гроб опустили в землю, и участники похоронной процессии уже расходились по машинам, когда Кейти заметила его.

Финн не был похож на того человека, с которым она прощалась в аэропорту. Его обычно бледная кожа сильно потемнела от загара; выгоревшие на солнце волосы, здорово посветлев, приобрели золотистый оттенок, и он словно постарел, утратив мальчишескую припухлость щек. Семье Финна удалось связаться с ним лишь три дня назад. Он сел на первый же рейс до Лондона и прибыл накануне. Он шел в сопровождении двух своих братьев и, когда поднял взгляд, увидел ее. У него были красные глаза и воспаленная кожа возле носа. Он робко направился к ней.

– Кейти… – начал было он, но, увидев выражение ее лица, осекся.

– Ты бросил ее, Финн. – Это прозвучало холодно и безапелляционно, точно глас небес.

Он закрыл глаза и сглотнул. Она увидела его влажные ресницы. Позади кто-то хлопнул дверцей машины и завел мотор.

Стоя спиной к арочному проему церкви, Кейти сунула руки в карманы.

– Предполагалось, что вы путешествуете вместе. Что же произошло?

Для него это был явно болезненный вопрос, и, отвечая, он смотрел мимо нее.

– Мы повздорили. Так не должно было случиться. Миа не захотела остаться в Австралии…

– И она отправилась на Бали, – закончила за него Кейти. – Почему?

Левая нога Финна в нечищеном черном ботинке беспрестанно подергивалась, словно отбивая такт. Кейти знала такую его особенность: в свое время ей казалось, что это от нетерпения, но позже она поняла, что это своего рода нервный тик.

– Мы там познакомились с одними… Они туда собирались.

– Ничего не понимаю. – Кейти почувствовала, что у нее начинают дрожать руки. Сжав в карманах пальцы в кулаки, она чуть вздернула подбородок. – Почему она оказалась на том утесе?

– Не знаю. Мы после Австралии не общались. Она лишь один раз написала мне по электронной почте…

– И тебе не пришло в голову никому сообщить? – Ее голос звучал все громче, и она заметила, как переглядывались стоявшие чуть поодаль братья Финна.

Беспомощно выслушивая град ее вопросов, он развел руки, повернутые ладонями к свинцово-серому небу:

– Я думал, Миа сказала…

– Ты должен был остановить ее! – Подхваченные внезапным порывом ветра волосы закрыли ей лицо. Она откинула их в сторону.

– Она же упрямая, – воскликнул он. – Ты сама прекрасно знаешь.

– Была упрямой. Была. Она мертва! – Последнее слово поразило обоих обжигающим холодом. Его сила подхватила Кейти, и вскипевший гнев подступил ей к горлу ядовитым зельем. – Ты пообещал мне заботиться о ней.

– Да…

– Она полагалась на тебя, Финн. Я полагалась на тебя! – Сделав шаг вперед, она вытянутой рукой ударила его по левой щеке. Очень сильно.

Высоко над ними вскрикнули две чайки.

Все замерли. Финн от неожиданности схватился за лицо. Пальцы Кейти обожгло. Мгновение спустя он попытался что-то сказать, но наружу вырвались лишь рыдания. Ей не доводилось видеть его плачущим, и ее потрясло, как вмиг изменилось его лицо: его черты словно обвисли, стекли вниз вслед за слезами.

Она стояла неподвижно, глядя на него, пока не почувствовала на своем плече руку Эда. Он молча увлек ее в сторону могилы Миа – туда, где были возложены цветы и посвящения. Он не стал говорить о только что произошедшем, просто застегнул свой темный плащ и принялся не спеша собирать посвящения, по очереди читая их вслух.

Кейти не слушала. Она все еще находилась под впечатлением собственноручно оставленного ею на щеке Финна отпечатка, подобного клейму. Никогда прежде она никого не била. Позже Эд скажет ей, что Финн тоже страшно переживал и ей следовало дать ему возможность высказаться… однако имело ли смысл что-то там объяснять? Миа была мертва. И если ни в чем не винить Финна, то винить оставалось только себя.

– Необычно, – заметил Эд. Он держал одинокий цветок, из кроваво-красной серединки которого, подобно лопастям пропеллера, торчали три выгнутых белых лепестка. Он передал его Кейти, и она легонько потеребила бархатистые лепестки. Цветок походил на орхидею, и она поднесла его к лицу понюхать. Запах тут же перенес ее совсем в иное место – наполненное окутывающим теплом, изобилующее ароматами и светом.

Подняв глаза, она увидела в руках у Эда маленькую карточку, сопровождавшую цветок.

– Что там? – поинтересовалась она, заметив, как изменилось выражение его лица.

Не сказав ни слова, он молча протянул ей карточку.

Кейти взглянула на оборотную сторону, но не увидела никакого имени. Там оказалось лишь единственное слово: «Прости».


После похорон предполагалась выпивка в местном баре, и люди, столпившись возле камина, притоптывали, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. Кейти пробыла там не больше часа, постаралась поблагодарить всех приехавших издалека, а потом незаметно выскользнула на улицу.

Когда они с Эдом шли по автостоянке, раздался голос:

– Уже уезжаете?

Они одновременно обернулись. Это оказалась Джесс, ее лучшая подруга – девушка, которая частенько зазывала Кейти на танцы в стриптиз-клуб в одном из злачных уголков их университетского городка, а теперь занимала престижную должность директора по продажам в фармацевтической компании.

– Прости, нам практически так и не удалось поговорить, но… я…

– Кейти, – перебила Джесс, выбрасывая сигарету, – все в порядке.

– Спасибо, что приехала сегодня. Это о многом говорит. И спасибо за твои сообщения. – После смерти Миа Джесс звонила ей каждый день, оставляя на автоответчике разные теплые слова, соболезнования от их общих знакомых и прочие новости. – Прости, что я не отвечала. Я все собиралась перезвонить, но… вот… все как-то… – Кейти запнулась, запутавшись в объяснениях. Она испытывала благодарность к Джесс, да и ко всем своим друзьям, но была еще не готова говорить о Миа. Слишком рано.

– Я понимаю. Ты потеряла сестру. – Шагнув навстречу, Джесс обняла Кейти. – И не надо никаких извинений – договорились? Всему свое время. А мы всегда здесь, рядом с тобой, если понадобимся.

– Спасибо, – прошептала Кейти, вдыхая остатки задержавшегося в волосах Джесс табачного дыма.

Джесс сжала ее руки, а затем, повернувшись к Эду, шутливо погрозила пальцем:

– Ты там давай-ка заботься о ней как следует – понял?

Улыбнувшись в ответ, Эд обнял Кейти за талию:

– Этим я как раз и собираюсь заняться.

Именно Джесс познакомила его с Кейти на вечеринке, организованной в виде речной прогулки по Темзе. На тот момент Кейти только что рассталась со своим прежним парнем и вовсе не собиралась так поспешно заводить новые отношения. Однако Эд при помощи своей обаятельной наружности, потрясающего остроумия и обезоруживающей улыбки сумел ее разубедить. Как только катер причалил, они улизнули с вечеринки и, уединившись в одном из баров, со смехом проболтали за бутылкой мерло до самого его закрытия. А восемнадцать месяцев спустя Эд, опустившись на колено, подарил ей бриллиантовое колечко и предложил провести всю оставшуюся жизнь вместе. Улыбнувшись, она ответила «да».

Путь до Лондона был долгим, но Кейти не смогла остаться в Корнуолле, где свежий морской воздух и шелест волн нашептывали воспоминания. Оказавшись в квартире, она расстегнула молнию на своем черном платье, и оно с тихим шорохом соскользнуло на пол. Переступив через похожую на темную лужу ткань, она натянула джемпер и спортивные штаны, оставшиеся от Миа, и пошла по коридору. Штанины болтались вокруг ног и волочились по полу. Секунду помедлив, она зашла в комнату Миа.

Возле кровати стоял рюкзак сестры. Его доставили с Бали несколько дней назад, однако желания заглянуть в него у Кейти до сих пор не возникало. На лямках болтались бирки авиакомпаний, а на замочках молний – тонкие кожаные шнурочки. Спереди красовался значок с изображением женщины в «хуле»[3], а на боковом кармане толстым маркером была нарисована ромашка. Кейти расстегнула пряжку и, ослабив шнурок, заглянула внутрь.

Сунув руку глубоко в рюкзак, Кейти стала на ощупь, как в лото, вытаскивать из него один за другим разные предметы. Вытянув наружу желтовато-красный пляжный сарафан, она почувствовала исходивший от него аромат жасмина, смешанный с легким, типично курортным запахом крема для загара и морской соли. Расправляя складки, разложила его на кровати и продолжила свое занятие: гавайские шлепанцы со стертыми подошвами, уложенное в сетчатый мешок дорожное полотенце, айпод в прозрачном футляре, пара книг неизвестных Кейти авторов, заляпанный песком тонкий фонарик, мужской джемпер с прорезями в рукавах для больших пальцев – чей он? Финна?

Вновь сунув руку в рюкзак, она наткнулась на что-то жесткое. Кейти сообщили, что полиция обнаружила «путевой журнал», который вела Миа, однако, изучив его, не обнаружила ничего, что могло бы стать уликой.

Миа всегда вела дневники, и Кейти удручало, что сестра предпочитала изливать свои чувства на бумаге, а не в доверительной беседе. Будучи подростком, она испытывала большой соблазн заглянуть в один из них и пару раз даже обыскивала комнату Миа в надежде узнать нечто такое, что могло содержаться лишь в ее дневнике. Однако, несмотря на всю свою неорганизованность, Миа неизменно ухитрялась тщательно их прятать.

Кейти медленно вынула из рюкзака «путевой журнал». Его обложку обтягивала переливчатая ткань цвета морской синевы, сама тетрадь казалась весьма увесистой. Проведя пальцем по корешку, Кейти раскрыла ее с такой осторожностью, будто слова Миа могли разлететься оттуда, как бабочки.

Она стала медленно переворачивать страницы, восхищаясь изящным почерком сестры. В чем-то Миа была небрежной – ее кошелек вечно пух от каких-то чеков и квитанций, а на ее книги было больно смотреть из-за невообразимых каракулей на полях, но ее дневник был исписан красивым каллиграфическим почерком. Сделанные записи сопровождались карандашными зарисовками, пометками, фрагментами географических карт и памятных вещей из тех мест, где она побывала. Каждая страница являлась произведением искусства с собственной историей.

– Все в порядке? – В дверях, прислонившись к косяку, стоял Эд.

Она кивнула.

Он бросил взгляд на рюкзак.

– Разбираешь ее вещи?

– Наткнулась на ее дневник.

На его лице появилось удивление; он выпрямился.

– Не думал, что она вела записи. – Эд сунул руки в карманы. – Собираешься прочесть?

– Пожалуй, да. Я многого не знаю о ее поездке. «Да и о ней самой», – добавила про себя Кейти.

Пока Миа была в отъезде, они почти не разговаривали. Она задумалась о том, когда между ними возникла эта пропасть. Ведь когда-то они были близки, но это осталось в прошлом. Она вздохнула.

– Почему она уехала, Эд?

– Путешествовать?

– Да. Она ведь забронировала билеты так внезапно. Что-то должно было ее к этому подтолкнуть.

– Она просто была импульсивной. Молодость. Стало скучно. Вот и все.

– Мне не следовало ее отпускать.

– Кейти, – мягко сказал он, – у тебя был тяжелый день. Может, тебе не стоит сейчас читать ее дневник? По крайней мере, до утра. Я, кстати, собирался приготовить нам что-нибудь перекусить. Пойдем на кухню. Составишь мне компанию?

– Чуть погодя.

Когда дверь закрылась, Кейти, полистав страницы, выбрала наугад одну из записей. Однако, как только она принялась читать, взгляд стал перепрыгивать с одной фразы на другую – «пепельная пустыня», «Финн и я», «темно-фиолетовое небо», «лунный пейзаж», – будто слова были слишком горячими для ее восприятия, чтобы на них задерживаться. Изо всех сил зажмурившись, она вновь резко открыла глаза и постаралась сосредоточиться на каком-то одном предложении. Но все оказалось безнадежно: взгляд продолжал блуждать по отдельным словам, но мозг отказывался их осмысливать.

Раздосадованная, Кейти стала листать дальше. Она увидела запись со схематичной птичкой, взлетавшей из нижней части страницы. На другой странице написанные почерком Миа слова кружили по невидимой спирали, будто их засасывало вниз. Она почувствовала, как забилось сердце, когда поняла, что приближается к концу дневника: скользя кончиками пальцев по краям страниц, она вот-вот дойдет до последней сделанной Миа записи.

В последний момент Кейти помедлила. Она уже чувствовала, что там окажется то, о чем ей лучше бы не знать, но, подобно прохожему, которого влечет посмотреть на автоаварию, устоять не смогла.

Открыв страницу, она увидела, что заполненной оказалась лишь одна из сторон разворота. Соседний лист отсутствовал: его кто-то выдрал, оставив обрывки у самого корешка дневника. Кейти перевела взгляд на оставшуюся страницу с причудливым карандашным рисунком женского лица в профиль. Внутри его контуров было нарисовано еще множество мелких картинок: зловещая темная волна, разинутый в крике рот, падающие звезды, палач с прочерками в подписях вместо букв; провод с болтающейся на нем телефонной трубкой.

Кейти захлопнула дневник и встала.

Не стоило смотреть: слишком преждевременно. Но теперь в ее сознании всплывали новые вопросы. Что означали эти иллюстрации? Почему выдрана страница? Что на ней было? Она хотела отбросить журнал к рюкзаку, словно, возвращая его на место, могла остановить бесчисленный поток возникающих сомнений, но от неверного движения тетрадь выскользнула у нее из пальцев на пол, и из ее страниц что-то выпало.

Нагнувшись, Кейти увидела, что это был корешок первого посадочного талона Миа: «Лондон, Хитроу, – Сан-Франциско». Она провела пальцами по белой глянцевой бумажке, представляя, как Миа, полная радостных ожиданий, прилетает в Сан-Франциско. Кейти попыталась представить себе места, куда она ездила, людей, с которыми она могла познакомиться, и чувства, которые она могла испытать. Однако путешествие Миа оказалось для Кейти тайной, которую она в течение шести месяцев безрезультатно пыталась постичь. И ключ к разгадке этих шести месяцев содержался в дневнике.

Держа в руке авиабилет Миа, она почувствовала, что у нее зарождается идея.


Той ночью Кейти едва ли удалось поспать, поскольку зародившаяся идея превращалась в цель. Встав рано утром, она направилась на Патни-Хай-стрит в поисках бюро путешествий. Она выложила маршрут Миа на стол перед дамой с потрескавшимися губами, накрашенными кораллово-розовой помадой.

– Хотела бы забронировать такую же поездку.

Это можно было сделать и через Интернет, однако она сочла вопрос слишком важным, чтобы решать его нажатием кнопки. Возможно, она втайне рассчитывала столкнуться с неким препятствием в лице турагента, который скажет, что ее идея глупая и необдуманная. Однако дама, глотнув из кружки горячего кофе, лишь поинтересовалась:

– Когда бы вы хотели поехать?

И вот пять дней спустя она сидела на деревянном полу своей спальни, пытаясь собрать вещи. Вокруг было разбросано содержимое рюкзака Миа, ее же собственная одежда в полусобранных стопках ждала своей очереди в лиловом чемодане. Сборы у Кейти обычно проходили решительно и методично, но сейчас она понятия не имела, что брать с собой в подобное путешествие. Всего через несколько часов она должна будет вылетать в Сан-Франциско – точно так же, как Миа шесть месяцев назад.

Дверь спальни раскрылась, и вошел Эд с двумя чашками чая. Передав ей одну, он присел рядом. Штанины его брюк, натянувшись на коленях, задрались над носками, приоткрыв голые ноги.

Она пригубила чай. Эд приготовил его именно так, как ей нравилось: не слишком крепкий, с большим количеством молока и половиной чайной ложки сахара.

Он скептически окинул вещи взглядом.

– Еще есть время передумать. Ты же знаешь, на работе тебя возьмут назад.

Она уволилась со своей должности старшего консультанта по набору персонала на обратном пути из турагентства. Честно проработав в одной и той же компании с момента окончания университета, она ушла из нее, сделав лишь один короткий телефонный звонок:

– Я не могу вернуться.

Мысль о том, что она вернется в офис, вновь сядет за свой стол в углу под «воздушкой» кондиционера, из-за которого у нее часто воспалялись глаза, и сделает вид, что подбор кандидатов играет для нее важную роль, выглядела крайне нелепой.

– Почему бы не подождать пару недель? Я почти уверен, что смогу договориться насчет отпуска. Поехали бы вместе… Ну, не повсюду… но на Бали. И ты бы увидела, где…

– Я должна пройти все с самого начала. – Психологический механизм Кейти был четко структурирован. После смерти матери она принудительно заполняла свой дневной распорядок общественно-полезной деятельностью, посвящая этому каждый свободный момент, который могла бы провести, утопая в жалости к себе. С удвоенным рвением она накинулась и на свои служебные обязанности, круглосуточно концентрируясь на их выполнении с таким энтузиазмом, что уже через три месяца получила повышение.

Однако утрата Миа стала чем-то иным. Ни работа, ни общение не помогали ей справиться с горем, казавшимся нескончаемым и всеобъемлющим. Найденный дневник сестры показался ей крохотным проблеском в глухой ночи, и она решила воспроизвести все, следуя от записи к записи, из страны в страну, в надежде, что, следуя по стопам Миа, сможет понять причину ее смерти. Впервые с момента появления на пороге ее дома полицейских Кейти ощущала определенную целеустремленность.

– Да, все это мы уже обсуждали, – снова начал Эд, – но я все же пытаюсь понять твою логику.

– Ты ведь знаешь, как непросто складывались у нас с Миа отношения перед ее отъездом, – сказала она, отставляя свою чашку с чаем. – А я отпустила ее… и даже испытала некоторое облегчение.

– Ты не виновата в смерти Миа.

Неужели? Она видела, что у Миа не все хорошо, когда они жили вместе, и тем не менее пустила все на самотек. Миа была ее сестрой, и на Кейти лежала ответственность. С которой она не справилась.

– Все, что у меня есть, это ее дневник. Он является своего рода связующим звеном с теми шестью месяцами ее жизни, о которых мне ничего неизвестно.

– Так прочти его. Я же говорил тебе, что готов разобраться в этом вместе с тобой.

Она видела, что Эд листал дневник на следующее утро после того, как она его нашла: проверял, нет ли там чего-нибудь такого, что могло ее расстроить. Она понимала, что это проявление заботы, но только ей не хотелось его защиты – ей хотелось поддержки. После этого Кейти стала всегда держать тетрадь при себе.

– Но как только я закончу его читать, – пыталась объяснить она, – никакой другой памяти о Миа не будет. Все будет кончено: ее не станет. – Она представила, как перелистывает страницы вновь и вновь и они становятся однообразными и бессмысленными, точно стопка старых выцветших от времени фотографий. И Кейти решила, что, прочитав записи в странах, где их сделала Миа, и испытав кое-что из того, что довелось испытать сестре, она сможет обрести ощущение, будто была рядом – все те шесть утраченных месяцев. – Я должна это сделать, Эд.

Поднявшись, он подошел к окну спальни и распахнул его. До Кейти донеслись тяжелые басы внизу на полную мощность автомагнитолы. Расставив руки, он оперся о низкий подоконник и какое-то время просто смотрел на улицу.

– Эд?

– Я люблю тебя, – медленно произнес он, – но считаю, ты совершаешь ошибку. А как же все остальное? А наша свадьба?

Они собирались пожениться в августе. Зарезервировав уединенный сельский домик в Суррее, планировали провести там уик-энд с родными и близкими друзьями. Вечерами Кейти занималась тем, что подыскивала музыкальную группу, которая играла бы до самой поздней ночи, раздумывала, что лучше на десерт – чизкейк или профитроли, и подбирала винтажные рамки для фотографий, которые предполагала расставить на столике со свадебным тортом. Все эти недавние радостные волнения и переживания сейчас словно остались в какой-то другой жизни – чужой.

– Я же ненадолго. Всего на каких-то несколько месяцев.

– Я понимаю, что тебе сейчас очень нелегко, – сказал он, убирая в сторону фонарик, чтобы присесть. – Мне искренне хочется сделать что-то такое, чтобы помочь тебе. И могу сказать тебе лишь, что верю… тебе точно станет лучше, если ты начнешь смотреть вперед, а не в прошлое.

Она кивнула. В этом было разумное зерно.

Он жестом показал на место возле себя, и она подошла и села рядом. От него исходил запах пены для бритья в смеси со свежим ароматом лосьона. В костюме он выглядел элегантно; на нем был подаренный ею серый галстук – ей нравилось представлять, как, поглаживая его рукой на совещаниях, он мысленно переносится из официальной обстановки к ней.

– Ответ не там, – сказал он, глядя на дневник Миа, который она все еще держала в руках. – Послушай, ты же ненавидишь самолеты! – Она расслышала в его голосе шутливые нотки. – Ты же никогда не была за пределами Европы. К тому же странствовать вот так, лишь с рюкзаком за плечами, просто опасно. – Положив руку ей на бедро, он нежно погладил ее по ноге. – Давай разберемся с этим вместе. Здесь.

Эда всегда отличал практичный подход к оценке ситуаций – эта была лишь одна из его черт, которыми она восхищалась. Может, это и вправду было ошибкой. Лететь на другой конец света, не давая никаких ориентиров относительно своего возвращения, было по отношению к Эду несправедливо, и она это прекрасно понимала.

– Я уже не знаю, что было бы правильным решением.

– Кейти, – тихо сказал он, – тебе в конце концов придется отпустить ее.

Она провела пальцами по обложке тетради цвета морской синевы, представляя, как Миа всякий раз там что-то записывала. Она увидела ее, лениво лежащую в гамаке, с вытянутыми загорелыми ногами, легко скользящую ручкой по кремовым страницам. В дневнике содержались самые сокровенные моменты ее раздумий, и Кейти не выпускала его из рук.

– Не могу, – отозвалась она. – Пока не узнаю, что произошло.

Эд вздохнул.

Она не знала, был ли у него уже свой ответ на этот вопрос. С тех пор как он познакомился с Миа, он успел увидеть ее в худшие моменты – запальчивой, своевольной, непредсказуемой. Но он так и не узнал настоящую Миа – ту, которая как рыбка плавала в море, которая, скинув туфли, пускалась танцевать, которая обожала ловить в ладони падающие градины.

– Это не было самоубийством, – твердо сказала Кейти.

– Возможно, и нет.

Вот то-то и оно. Возможно.

Она встала, подняла пустой рюкзак Миа и принялась сосредоточенно собирать в него вынутые прежде вещи. Из своего чемодана она взяла стопку одежды, косметичку и паспорт и, втиснув все это в рюкзак, застегнула его. Затем она затолкала чемодан в гардероб и с удовлетворением захлопнула дверцу: какой прок от чемодана там, куда она отправлялась?

Эд поднялся.

– Значит, ты все-таки решила.

– Да.

Она видела, что ему больно и что он хочет еще что-то сказать. Есть тысяча причин, по которым ей не следовало ехать: она никогда до этого не ездила одна, она портит себе карьеру, она пребывает в тяжелом душевном состоянии, и ей не следует находиться в одиночестве. Все эти моменты они уже успели обсудить. Эд приводил ей прагматичные аргументы, которые она бы, в свою очередь, привела любому другому. Но сейчас все было иначе. Речь шла не о целесообразности, степени риска или поиске оптимальных решений. Речь шла о ее сестре.

Загрузка...