Вика - читать онлайн

Пролог.

Щелкнул замок.

Тишина, будто растревоженная пыль, осела у порога, в комнатах, прилипла к стенам и полу. Сестры переглянулись. Вера на цыпочках подошла к двери и, приложив ухо, остановила дыхание. Долго она стояла так, не шевеля и мышцей, слушая, как недвижно молчит пространство.

– Кажется, ушел, – шепнула она сестре.

– Еще чуть-чуть подождем.

Сидя на кровати, Вика гладила пальцами локти, ссутулившись и медленно качаясь. Шероховатый, плотный свет лежал на плечах и макушке, обнажая ленивые точки пыли над головой.

– Ладно, – Вера прошла через комнату и села на подоконник.

За окном, тугие, в жирных бороздах, ветви ореха не двигались. Дырявые листья, охваченные тлёй, пожелтели и свернули края. За ними распухшее, обмазанное вязкой дымкой солнце, тащилось за горизонт.

Вера почесала лодыжку, скребя ногтями по тонким штанам. Скривилась. Пот размазался по спине и в подмышках, кожа на голове зудела. Но она не двинулась с места. Вялясь под жгучими лучами, нарочно толкала себя к злобной решимости.

– Все, идем. Я чешусь не хуже соседского пса.

– Он точно ушел?

– Похоже.

Вика завела лоснящиеся волосы за ухо и слабо кивнула. Бесшумно поднялась – высокая и бледная. Вера соскочила на пол: «Давай руку». Прошли, остановились, еще раз ловя звук. Ничего. Стиснув горячую ладонь сестры, Вера открыла дверь.

Серый, длинный коридор. В пяти шагах от них – лестница вниз. По привычке, не отводя глаз от родительской спальни, быстро подскочили к лестнице. Спустились, касаясь ладонями теплого металла перил.

Что-то щелкнуло справа – в кухне.

Вера толкнула сестру к ступеням, ровняя дыхание, повернула голову на звук. Снова щелчок и мерное гудение.

– Холодильник.

Сглотнув, она потащила Вику за собой.

Пройдя через зал с низкой, оранжевой люстрой, остановились у ванной.

– Давай, – она схватила сестру за плечи. – Только шустрее.

Защекотало у локтя, подтянув рукав, Вера почесалась. Красные полосы выступили на коже, скаталась грязь. Как она устала в такую жару носить штаны и футболку с длинным рукавом. Но лучше так, не дай Бог увидеть ему голую коленку или локоть.

– Не стой, Вик! Прошу.

– Конечно, – вяло ответила она, давя на выключатель. Открыла дверь.

Свет лег на волосы, разогнал мрак, и Вика ожила. Торопясь, сняла одежду бросая как попало, двинула блеклую шторку, забралась в ванную. Открыла воду, прильнула к холодным струям. «Как хорошо». Две жаркие недели он издевался над сестрами, запрещая мыться. И теперь они не упустят момент.

Слушая песнь капель, Вера облизнулась, представляя, как будет смывать всю покрывшую тело гадость, зажмурилась.

Но пока рано.

Она ловко скользнула к дверям. Дернула ручку – закрыто, глянула на ключницу – пусто. Легко подскочила к окну в зале и, прилепив щеку к стеклу, высмотрела калитку. Она будет следить за ней, пока Вика купается. Потом ее сменит сестра, и шустрые капельки застучат по ее голове, рукам и ногам. Она возьмет мыло, обведет им каждый сантиметр тела, мочалкой будет тереть и тереть кожу, пока та не станет красной, а вся грязь не стечет в маленькое, круглое отверстия на дне ванны. «Торопись, Вика».

От пота и волнения зачесался лоб. Двинув к нему руку, она застыла – калитка резко поехала в сторону. «Нет! Нет! Нет!». Отец тяжелело ступил во двор. Вера бросилась к сестре. Жаркая, липкая духота отступила. Холод стянул губы.

– Выходи, Вика! Скорее! – кричала она, заскочив в ванную.

Сестра молчала.

– Ты оглохла, что ли? – Вера рывком сгребла шторку, пара колец хрустнула, отрываясь от штанги.

Вика гнала водой остатки мыла с плеч, что-то шепча. Коричневая пена шустро скатывалась по спине и ногам. Открыв глаза, она повернулась к сестре, и все стало ясно по одному взгляду.

– Бежим!

Вера кивнула, помогая сестре выбраться. Раздался долгий, колючий скрип – пятка Вика съехала по влажному боку ванной, а следом – холодный, тесный лязг ключа в замке.

Они побежали.

От гулких ударов сердца заложило уши.

Схватив сестру за плечи, Вера подталкивала ее вперед, торопя и направляя. Все скрутило и сжало внутри.

«Быстрее!»

Вика неслась по ступеням, оставляя мокрые следы, волосы перепутались, отяжелели. Роняя мелкие капли, она забралась наверх. Рывками дыша ей в затылок, поднялась Вера. Дрожа толкнули дверь, вваливаясь в комнату. Хрустнул замок.

Вера осела на пол. Взбитая бегом одежда толкала вонь ее собственного тела в ноздри. Она заскулила и, стянув за шиворот майку, бросила в сторону. Придвинула колени, спрятала глаза.

Вика, голая и мокрая, завернулась в одеяло, легла на кровать. Глядя на скрученные, объеденные тлёй листья, зарыдала, сжав зубами кулак.

За дверью глухо катился по ступеням звук отцовских шагов.

Часть I

Июль.

– Отпусти меня. Прошу. Я страдаю и раскаиваюсь. Я делаю это каждый день уже столько лет, а ты тянешь меня назад. Отпусти. Я хочу жить и всегда хотела. Прости.

Сложив руки на столе она опустила голову. Уткнула лоб в плечо и закрыла глаза.

– Прости…

1

Никита ловко увел мяч в сторону, обводя соперника перед собой. Тот резко выбросил ногу влево, но лишь чиркнул щитком пятку Никиты. Сердцов-младший еле заметно улыбнулся и рванул за мячом. Парень кинулся следом.

Догнав мяч, он легко погнал его вперед, набирая скорость.

Утреннее солнце чуть согревало спину.

Оглядевшись, он понял, что лишь несколько метров отделяют его от бугристой линии вратарской штрафной. Слева – наперерез, несся защитник в зеленых спортивных трусах и майке. Но Никита оказался быстрее. Он заметил, как напрягся вратарь, сгибая колени и расставляя длинные руки в белых перчатках.

Пусть он и не ровесник остальным в секции, зато играет ничуть не хуже. Подумаешь – полгода разница. Не беда, что остальным полные семь. Уж бегает он получше того защитника.

Никита ворвался в штрафную под одобряющий свист и выкрики на трибунах. По центру, размахивая руками, просил передачи Марк. Еще пара секунд, и надо принимать решение: бить по воротам или сделать навес Марку.

Кровь в висках постукивала волнами, отдавая в затылок. Во рту пересохло. Он почувствовал, что замешкался.

– Бей! – звонкий голос матери вмиг сорвал с ног узы растерянности. Выдернув его из общего шума, Никита сбавил темп, перевел вес на левую ногу, широко размахнулся и ударил – посылая мяч над головами защитников «Быстрых».

Трибуны затихли.

Он бежал, наблюдая, как серый, сшитый из черно-белых пятиугольников шар летит прямо под перекладину.

Вратарь прыгнул, вытягивая до боли руку. Мяч коснулся пальца и, к ужасу Никиты, угодил в белую перекладину, отскакивая в центр штрафной – прямо к Марку.

Тот выскочил вверх над игроками и головой послал его в левый угол ворот.

– Гол! – закричал Никита.

Губы его растянулись в улыбке. Он вскинул руки вверх и побежал в толпу искать своих, а главное – Марка, чей красивый удар позволил «Чижам» сравнять счет.

Никита чувствовал себя Пеле.

2

– Я же говорила, у него талант, – с ухмылкой произнесла Вера, загораживаясь от солнца ладонью. – А, Сердцов? – она ткнула мужа локтем в бок, глядя на обнимающихся «Чижей».

Андрей завел пальцем ее волосы за ухо и, касаясь мочки губами, твердо ответил:

– Я бы предпочел шахматы.

– Не ниже КМС по футболу, а потом можно и шахматы, – Вера лукаво улыбнулась.

Андрей, снял с макушки синюю кепку и напялил ей на голову, низко опустив козырек.

– Так лучше? – она не ответила. Тогда он обхватил ее руками, прижимая к себе.

Солнце, грело спину и руки. Они сидели на длинных деревянных трибунах, забравшись на верхний ряд. Сегодня «Чижи» играли с «Быстрыми». Никита три месяца ходил в секцию, и вот теперь ему досталось место в основном составе. Народу собралось много. Шел второй тайм, и до конца игры оставалось ровно десять минут.

Раздался свист. Долговязый судья назначил штрафной команде «Чижей». Андрей обхватив лоб рукой, принялся тереть виски большим и средним пальцами. «Все-таки пить вчера до упора было плохой идей» – он поморщился.

Вера махнула сыну рукой, легко улыбаясь.

Андрей гордился Никитой, но сейчас ему больше хотелось избавиться от тягучей похмельной вязкости в теле. В голове шумело, яркое солнце заливало глаза. Еще напекло макушку, да и в горле пересохло. Вчерашняя поездка к Фикусу обходилась тяжело.

– Хреново? – издевательски прошептала Вера, не сводя глаз с поля.

– Пойдет. Надо было взять воды.

– Надо было меньше пить, – она повысила голос. – Ваши пятничные собрания начинают мне надоедать. – Вера сунула кулак под нос Андрея. – Берегись, Сердцов. Ты меня знаешь.

Он промолчал.

Три свистка подряд заставили его скривиться. По трибуне снова прокатилась волна криков и хлопков. Захотелось накрыть голову и заткнуть уши.

Мальчишки обменивались рукопожатиями. Родители на нижних ярусах начали медленно подходить к кромке поля. В самом низу Андрей заметил толстяка в плаще мышиного цвета, сидящего особняком от всех. Тот часто оттягивал ворот рубашки и дул на грудь, затем вытирал пот со лба и прикладывался к бутылке, завернутой в глухой бумажный пакет. «Ну хоть не один я с похмелья притащился».

– Какой счет? – Вера повернулась к мужу, щуря глаза.

– 2:1, – наши победили.

В ребро снова врезался острый локоть, но уже больнее.

– Твой сын сделал голевую передачу, – русые брови почти сошлись вместе. – Тебе что, все равно?

«Да, мне плевать, какой там счет. Мне важно, что он играет и играет хорошо», –раздражение колыхнулось в груди, но он сдержался, озвучивая лишь вторую часть мысли.

Скулы Веры напряглись.

– Мам, пап, – Никита махал им рукой, перескакивая по ступеням.

3

Он уже поднялся на верхний ряд и аккуратно протискивался между людьми, стараясь никого не задеть.

Родители сидели по центру, смотря на него в полуулыбках. Отец показался Никите хмурым. «Наверное, опять голова болит». Он бросил взгляд на поле.

Здесь, на шестом ряду, оно не казалось таким большим, а наоборот было втрое меньше. Ворота с тонкими штангами и кривоватой перекладиной смотрелись низкими. Кое-где чернели пятна облупившейся краски. На серой земле пестрели островки молодой, ярко-зеленой травы. Теперь даже его удар казался не таким уж и сильным.

«Да какой я Пеле».

4

– Отлично сыграно, – Вера обняла сына, целуя соленый от пота лоб.

– Молодец, – отец похлопал его по плечу и посадил к себе на колени.

– Да ладно. Я замешкался. Мог и сам забить.

Вера переглянулась с Андреем.

– Ты все сделал правильно. Одним ударом убил двух зайцев.

– Это как?

– И сам пробил и пас отдал.

Губы Никиты вытянулись, появились впадинки ямочек. Он рассмеялся.

– Это случайно получилось.

– Пусть, но ведь гол-то забили, а?

– Главное результат, – добавил Андрей из-за спины.

– Наверное.

– В той ситуации, – Вера подалась ближе, – любое из твоих действий было верным.

– А если бы мяч пролетел выше?

– Неважно. Ты создал голевой момент, а что главное в футболе?

– Красивая и результативная игра, – он выпрямил спину.

– Так и получилось.

– Эх, если бы мы еще и выиграли, – мечтательно протянул Ник.

– 2:2 хороший счет. – Вера метнула Андрею послание в виде плотно сжатых губ и сощуренных глаз. Но без обиды и упрека, а скорее: «Ну ты и лопух, Сердцов». – В следующий раз обязательно забьешь.

– Если хорошо постараешься, – нарочно строго пробубнил Андрей, щекоча сына.

Никита громко засмеялся, сгибаясь пополам.

– Хы-ы-ы-р-р-р, – зарычал Андрей, перебирая пальцами ребра парня.

Ник задрыгал ногами. Бутсы с пластиковыми шипами резко дернулись вперед, чуть не коснувшись затылка женщины, сидящей ниже. Лишь кончик носка слегка задел торчащий волос.

Вера быстро выставила руку, останавливая маятник ног.

– Хватит, – резко бросила она.

– Что-о? – обижено протянул Андрей, слегка ослабляя хватку. Никита уже хохотал, пытаясь освободиться.

Вера указала на женщину.

– Ладно. Все, все, – он убрал руки и расставил их в стороны.

Никита бросал короткие смешки, пытаясь отдышаться.

– Помимо прочего, сын. – Слово «сын» она произнесла громко, выделяя букву «н».

Никита глянул на мать, тяжело дыша.

– Им по семь лет, – она кивнула в сторону поля.

– Понял, – довольно ответил Никита, слезая с колен.

Народу поубавилось. Андрей поднялся, покачиваясь на затекших ногах. В глазах роем метались прозрачные точки. Он отвернулся, выискивая человека в плаще, но обнаружил лишь бутылку в смятом пакете.

– Пойдем, – протянул Вере руку.

– Беги переодевайся, мы следом.

Никита улыбнулся, щурясь от солнца, и пошел по свободному проходу к лестнице.

– Спасибо мам.

– За что?

– Я услышал тебя и ударил.

– Пожалуйста! – Вера тепло улыбнулась, готовая заплакать.

– Будем ждать у ворот.

5

Никита длинными зигзагами бежал по чистой асфальтированной дорожке оставив родителей позади. После разговора на трибуне, улыбка не сползала с его ровного, вытянутого лица. Он расставлял руки, обхватывал теплый ветер и, жмурясь, смотрел на солнце, потом разворачивался и бежал навстречу родителям.

Аллея была узкой и длинной, ряды каштанов и лип сонно покачивали ветвями с крупными листьями. Побеги светло-зеленой травы обхватывали стволы, вытягивая узкие стебли к солнцу.

За рядом высоких, прятались деревья поменьше, на которых Вера заметила чуть раскрывшиеся розовые цветы. Она глубоко вдохнула, ловя носом прячущийся в воздухе запах бутонов. Казалось, они идут по лесу, если бы не дорога с мелькающими автомобилями впереди.

Андрей, чувствуя настроение жены, обнял ее и, притянув к себе, нежно поцеловал в гладкую скулу. Мысли светлели, и он даже позволил себе искренне улыбнуться.

Они шли молча, глядя на сына.

6

– Мог бы раньше предупредить. – Вера сливала готовую пасту из кастрюли через дуршлаг. – Я не кусаюсь, Сердцов.

Андрей не ответил, ерзая на диване с книгой в руках.

– Планировался семейный ужин в честь дебюта Никиты. Все было рассчитано, но теперь я ничего не успеваю. – Паста свалилась обратно в кастрюлю.

Вера стояла к нему спиной. Короткие черные брюки плотно обхватывали ноги, слегка сжимая голени. Серая в линию рубашка с подкатанными рукавами была выправлена. На пояснице понурыми ушками висел красный узел передника.

– Уже двадцать минуть седьмого, а еще ничего не готово.

– Давай помогу. – Андрей сложил книгу.

– Почисть лук, – она достала пакет из нижнего шкафа. – И пошустрее.

Андрей взглянул через широкое окно на веранду: Никита сидел за столом, сгорбившись над книгой. Мотылял ногами и что-то бубнил себе под нос.

– Сколько?

– Три.

Выбрав луковицы, принялся сдирать ножом кожуру.

– Я не смог отказать. Илья сам напросился, – нож с хрустом прошел поперек, отделяя тонкое кольцо.

– Еще Фикус обещал подарок Никите.

– Какой? – Вера развернулась к нему. Собранные в хвост волосы дернулись вправо.

– Сказал – сюрприз. Мне и самому интересно.

– Даже не намекнул?

– Нет.

– А ты?

– Я и не настаивал, – отодвинув ножом кучку колец, Андрей принялся за вторую.

– Сколько уже прошло с того дня? – Вера смяла передник, вытирая о него руки.

– Полтора года.

– Если бы не ты, Сердцов, Илья бы пропал.

– Не знаю, – он прекратил резать, стараясь проморгаться. – Пить стал меньше, но иногда его заносит. Со мной хотя бы не порет горячку. – Андрей замолчал, опустив голову.

– Иногда думаю, что бы я делал на его месте.

– Нельзя о таком думать. Ему страшно досталось от этой жизни.

Зря он это сказал. Андрей осторожно взглянул на жену. Надо увести разговор, и быстрее. Вспоминать прошлое у них было не принято.

– Надеюсь, Никита оценит подарок, – Вера принялась помешивать деревянной лопаткой соус для пасты.

– Уверен, это будет не просто игрушка.

Отшинковав последнюю луковицу и отложив нож, выпил воды. В глазах резало.

– Готово?

– Да. Что еще?

– Все, остальное я сама.

Андрей вытянул губы вниз и округлил глаза:

– А разговоров было. Не успеваю, не успеваю, – улыбка всплыла, разъезжаясь в стороны.

Вера резко повернулась, держа в руках лопатку и острый узкий нож с ребристым лезвием. Андрей отпрянул в сторону, все еще улыбаясь. Вера сгорбила спину и, втянув шею, состроила гримасу: насупила губы и свела веки. Правая бровь косо двинулась вверх.

– Аккуратней, мальчик. Злая жена хуже черта, – она двинулась на него, слегка покачивая ножом.

– Мальчик? – лицо превратилось в камень. – Ты много о себе возомнила, женщина. –выставив грудь, он начал подходить ближе.

Вера надавила сильнее, острие уперлось в рубашку.

– Займись спортом, Сердцов. Не мускулы, а желе, – она еле сдержала смех.

– Это все нервы. – Андрей навалился сильнее, стараясь достать до бедер жены, и вдруг раздался щелчок. Холодный кончик уткнулся в кожу, прорезав отверстие в синей фланелевой рубашки.

Вера плотно сжала губы, в глазах мелькнуло удивление. Опустив руки, залилась долгим смехом, переходящим в редкие похрюкивания, отчего ее распирало еще сильнее.

– Новая рубашка, Вер.

– Да, да, да, – сбивчиво донеслось сквозь смех.

Андрей сгреб жену, чувствуя прикосновение небольших грудей. Ухмыляясь, Вера обняла его и поцеловала в губы.

7

Гладко выбритый, одетый в потертые джинсы и бежевую куртку с плохо выглаженной майкой под ней, Илья объявился в восемь, опоздав на час. Изрядно расплывшийся. Узкая прямоугольная коробка, вся перемотанная полиэтиленовой пленкой, была зажата в сгибе руки – почти под мышкой.

Вера, только закончив переодеваться, подскочила к двери, щелкая заколкой на собранных в хвост волосах. Остановившись возле мужа, тепло взглянула Илье в глаза.

И если на лице Андрея не было и следа утреннего похмелья, то вздутая, бугристая физиономия Ильи, уже слоями накопившая десятки похмелий «на старые дрожжи», давно потеряла нормальную форму. Даже неделя без спиртного вряд ли вернула бы ему прежний вид. Зная это, он держался скромно и немного неловко.

Поставив коробку перед собой, Илья улыбнулся, отчего опухшие щеки волной наплыли к глазам.

– Зови сына.

Вера усмехнулась, качая головой.

– Что это? – Андрей разглядывал темно-желтый картон, пытаясь найти подсказки. Ни надписей, ни рисунков. Он в такие складывает хлам, который, если когда и нужен, то о нем ни за что не вспомнишь.

– Я же говорил, подарок.

Илья повесил куртку.

Послышался топот.

Никита влетел в прихожую, стараясь застать дядю Илью еще обутым. (Папа учил, что встречать гостей надо всей семьей). Втиснувшись между родителями, он кинул любопытный взгляд на коробку, по-взрослому выставив вперед ладонь.

– Здравствуй, Кит, – Фикус мягко пожал руку.

– Здрасьте, это ваше?

– Пока еще да.

Значит, он не ослышался. Речь действительно шла о подарке.

– Давайте пройдем в комнату. – распорядился Андрей.

Все отступили назад, пропуская гостя.

– Сегодня у тебя был первый матч? – серьезно спросил Илья.

– Да, был.

– Кто выиграл?

– Ничья, 2:2, – печально произнес Никита и тут же гордо добавил, – я создал опасный момент.

– Значит, благодаря тебе вы по крайне мере не проиграли, – заключил Илья, внимательно рассматривая лицо мальчика.

– Наверное.

– Не наверное, а точно. Не стесняйся собственных достижений. И будь увереннее. Впрочем, ладно. – Расставив руки, он несколько раз ударил ладонями по бедрам. – В общем, я тебя поздравляю и ты, наверное, уже догадался это, – опухшие пальцы легли на верхушку коробки, – подарок от меня тебе.

Никита замялся.

– Ну, – Андрей легонько толкнул его в спину.

Ник обхватил картон руками.

– Можешь положить коробку на пол. Ничего не будет, – Илья раздвинул губы, с грустью смотря, как Никита бережно укладывает подарок.

Вера ощутила настроение Фикуса, заметив блеск крохотных точек на его ресницах. Сердце дрогнуло, вспомнилась былая горечь и печаль. «Ладно, спокойно».

– Никита, – строгий голос Андрея встряхнул ее мысли.

– Спасибо, дядя Илья.

– Да не за что, – он наклонился потрепать светлые волосы мальчика. Кровь сдавила вены и сосуды на лице, отчего щеки налились пунцовыми буграми, губы вздулись, переливаясь фиолетовыми разводами. Дуги бровей, выступили вперед. Кожа казалась подвижной, отекшей массой, наполненной водой.

– Нужен нож или ножницы, – Фикус решил сесть на пол рядом с Никитой. – Я помогу. Не против?

– Конечно, – Ник повернулся к отцу нетерпеливо потирая ладони об острые коленки.

– Может, сначала ужин? Все давно готово, – произнесла Вера, понимая, что их теперь за уши не оттянешь от подарка. В конце концов ей самой было очень любопытно.

– Мы быстро, мам.

– Да, мы быстро, Вер, – добавил Андрей, усаживаясь рядом.

– Десять минут, не больше.

Нож пришлось нести ей.

8

Тонкое лезвие провалилось в щель между стенками коробки и с напряжением двинулось вниз, разрезая полиэтилен с широкими лентами скотча. Илья держал руку Никиты в своей, направляя нож вдоль – по линии разреза.

Никита откинул крышку. Первое, что бросилось в глаза, было широкое, немного вытянутое кольцо черного цвета, внутри которого находилось еще одно, только гораздо меньше, соединённое с внешним тонкими металлическими перекладинами. Все это напоминало плоское, широкое блюдо, в котором мама подавала на стол фрукты, а иногда бутерброды, только без дна. К внешнему кольцу крепилась короткая трубка такого же цвета, отделенная от еще одной, но гораздо более длинной. Заканчивалась она прямоугольным пластиковым экраном с поворотным тумблером и кнопкой на нижней гладкой панели. К верхней части «непонятного прямоугольника», как окрестил его Никита, через более широкий переходник вставлялась третья – изогнутая труба, уже зеленого цвета с мягким подлокотником, напоминающим, разрезанный пополам водосточный желоб. На месте сгиба трубка была обмотана мягкой прочной тканью. «Скорее всего, это рукоятка», – отметил для себя Ник, продолжая разглядывать непонятный прибор.

Мечты о радиоуправляемом роботе или динозавре окончательно развеялись.

Все время, пока Никита рассматривал подарок, ехидная, но добрая улыбка, не сходила с лица Фикуса.

Первым о природе содержимого коробки догадался Андрей. Вера, ерзая зубами по нижней губе, подбирала варианты. Никита даже не старался понять назначение своего нового приобретения и смирно ждал комментарии взрослых.

– Теперь ясно, почему подарки лучше распаковывать сидя на полу, – нарушил тишину Андрей, глядя в зеленые глаза Ильи.

– В обморок падать не больно, – рассмеялся Илья и сочувственно добавил, обращаясь к «потухшему» Никите:

– Это, брат, конечно не крутой внедорожник на радиоуправлении и не новый набор Lego, – он кашлянул, прикрыв рот кулаком. – Это лучше, гораздо лучше – это, – Илья положил тяжелою ладонь на плечо Нику, – дверь, или скорее портал. В прошлое.

Никита с интересом глянул в блестящие глаза Фикуса.

– Могу все подробно рассказать, – он осторожно покосился на Веру. – Если никто не против, конечно.

Вера улыбнулась, пожимая плечами:

– Давай. Мне и самой интересно, – строго добавила она, прищурив глаза: – Но быстро, а то я, когда голодная – злая.

9

– Эта вещь называется металлоискатель. Он может находить различные металлические предметы, сокрытые в земле.

– Ну-ка встань.

Никита поднялся. Фикус быстро соединил две нижние штанги и примерил прибор к руке мальчика.

– Возьмись за рукоятку.

– Хорошо, – Илья встал сбоку, регулируя длину телескопической штанги. – Меньше не получается, но и так пойдет. Через годик подрастешь, и будет как раз.

Андрей наблюдал за ними не вмешиваясь, сидя позади Веры, сцепив руки вокруг ее талии. «Где он умудрился достать прибор? Все деньги уходили на пойло и еду», – он это знал, потому что часто сам давал взаймы, иногда втайне от жены. А судя по виду, стоил «портал» недешево. Но это было не главное. Главное: Илья точно светился, все его движения потеряли неловкую вязкость и скованность. Сделались быстрые и выверенные. (Говорили и оперировал он именно так). Голос стал увереннее и чище. В глубине тусклых зрачков, будто огонек за слюдяным стеклом, просвечивались радость и желание жить. Молодой врач штрихами проступал через толстую шкуру молодого алкоголика.

– Пройдись, – сказал Илья. – Только не касайся катушкой пола.

Ник прошелся вперед, крепко держась за рукоятку.

– Ну как?

– Немного тяжеловато, но, кажется, мне удобно.

– А при чем здесь портал и дверь в прошлое? А, дядя Илья?

– При том, что с помощью этой штуки можно найти вещи, которым несколько сотен, а то и тысяч лет. Смотри: эта катушка посылает электромагнитный сигнал на определенную глубину. Если он натыкается на что-то металлическое, например монету, то отражается от нее и возвращается обратно, сообщая о находке.

– А как он определяет, что там именно монета?

Илья растянул здоровенную улыбку: – Нет, прибор «говорит» вроде: «Я обнаружил металлический предмет», – а что именно, неизвестно. Хотя при должном опыте можно научиться понимать размеры находки.

– Как же тогда разобраться? – Никита продолжал стоять, почти уперев катушку в пол.

– Просто. Берешь лопату и копаешь.

Щеки Ника осунулись.

Вера, не выдержав, звонко рассмеялась.

– Никит, да он не очень глубоко ловит. Метровых ям копать не придется.

– Ну ты же крепкий парень, в футбол играешь, – вставил Андрей.

– Ладно, не расстраивайся, вся магия заключается в том, что ты можешь не просто увидеть прошлое, а потрогать его – ощутить.

– Сейчас.

Илья направился в прихожую, достал что-то из куртки и вернулся.

– Вот, – он высыпал на ковер несколько мелких предметов.

Глаза Никиты загорелись, он осторожно положил «дверь в прошлое» и сел рядом.

Все вещи были знакомы: пуговица, монета и небольшой шарик.

– Все это я нашел в лесу за городом, – он передал пуговицу Нику.

– Около двухсот лет назад такими пуговицами пристегивали верхний край погон в армии.

Никита покрутил темно-желтый овал, стараясь рассмотреть со всех сторон.

– Видишь, впереди отчеканена цифра «восемь».

Никита потрогал рельефную поверхность.

– Угу.

– Это номер полка, в котором служил хозяин пуговицы. А так, как номера чеканились только в пехотных полках, то…

– То этот человек пехотинец, – улыбаясь, закончил Никита. Фикус одобрительно качнул головой.

– Был пехотинцем, – поправила Вера, хотя сын и бровью не повел, разглядывая тусклый номер.

Повертев немного, он отложил ее в сторону и переключился на монету. Размер ее был еще меньше пуговицы. Рыжие шершавые пятна скрывали большую часть рисунка. Приглядевшись, можно было различить витиеватые линии узора и дугу цифры, похожую то ли на двойку, то ли тройку.

Никита зажмурил левый глаз, поворачивая монету на свет.

– Не могу рассмотреть.

– Судя по размеру, больше похоже на двойку.

– И что на за нее можно было купить?

Никита взвесил монету в ладони.

– Вот этого не знаю. Может, мороженое, а может, и новые ботинки.

– Круто, – качнул головой Ник. – А это что за шарик?

– Как думаешь?

Он взял шарик двумя пальцами, отмечая гладкую поверхность. Один бок изъела паутинка тонюсеньких трещин. Размер предмета был чуть больше пуговицы. Никита задумался, примечая ощутимый вес.

– Не знаю.

– Это пуля, – засмеялся Илья. –Такими заряжали ружья в старину. А теперь, когда мы все выяснили, начинается самое интересное.

Он подвинулся ближе к Никите и, чуть понизив голос, продолжил:

– Как я уже сказал, все это найдено в одном месте, на небольшом пятачке в лесу. Скорей всего, там располагался тот самый восьмой пехотный полк, в котором служил хозяин этих вещей. Возможно, эта монета из кармана его шинели, а пуговица с его плеча. Да и пуля, наверное, тоже его.

А теперь представь, как он, сидя у костра и кутаясь в шинель после долгого марша, вертел в руках эту монетку и думал, на что ее потратить: купить сапоги или отослать матери, а может, сделать подарок невесте. Или, к примеру, вообрази, как он начищал пуговицу для парадного смотра, чтобы она блестела в лучах солнца, и радовался, что вернулся живым с войны, как на его лице сияла улыбка…

Слушая, Вера совсем забыла, как сильно хотела есть. Она ярко представляла все сказанное Ильей и точно невидимой тенью присутствовала в той возможной реальности. На миг она даже ощутила себя невестой безымянного солдата. Вере подумалось, что пуля вовсе не была его, а наоборот, он был ей застрелен, и умер в том самом лесу, сжимая в руках монету и прощаясь с Ней. Весь этот выдуманный мир показался ей настоящим, живым рассказом, таким же реальным, как собственные воспоминания.

«Дверь в прошлое», – фраза закружилась в голове, напоминая жужжание летающего вокруг шмеля. Вера застыла, уставившись в одну точку. Легкое, так знакомое ей чувство тревоги, переливалось в груди. «Неужели она здесь? Нет. Еще слишком рано. Очень рано. Ведь на пороге только июль», – мысли вздрагивали, эхом отражаясь в висках.

Безымянный солдат растворялся, уходя в глубины сознания, точно утопленник, медленно погружаясь в темную бездну.

«Дверь в прошлое», – шмель подлетел к самому уху.

Слова ложились друг на друга, растягиваясь и ускоряясь, перетекая одно в другое, словно горячий воск. Вера почувствовала жар. Сердце дрожало, проваливаясь куда-то вниз, в пустоту.

«Прошлое», – глаза заволокло темными вихрями водянистого тумана. Вера моргнула, но как только веки разомкнулись, перед ней возникло серое маслянистое лицо – ее лицо. Те же нос и губы, широкий лоб и медные с рыженцой глаза, та же ямка на подбородке. Даже волосы убраны в точности как у нее. Однако выглядело оно моложе, свежее. Морщин не было, кроме одной, горизонтально пересекающей лоб. И еще – тонкий кривой шрам над левой бровью. Вера задержала дыхание.

«Она здесь».

– Привет, сестренка, – улыбка широко разъехалась в стороны, напоминая злобный оскал. Губы продолжали растягиваться, сомкнувшись в тонкую линию, поползли по скулам.

Вера снова моргнула.

Кожа стала подвижной, напоминая тонкое желе, обтекающее череп. Левый глаз, увлекаемый крохотными вращающимися спиралями, сдвинулся с места уползая вниз.

«Прошлое», – ухо вылезло на щеку. Губы опоясали затылок, наматываясь вокруг головы, подминая водянистую кожу и выдавливая зубы из десен.

Вера пыталась закричать, чувствуя на языке горькую слюну, но лишь хватала ртом воздух. Зубы с треском выламывались из десен, оставаясь болтаться бледными гирляндами на тонких изгибах корней. Волосы съехали на затылок, обнажая острую лысину.

Сердцова хотела отвернуться, закрыться руками, чтобы не видеть эту вращающуюся, безумную карусель, когда натянутые до предела ленточки губ лопнули и остатки зубов влетели ей в лицо, больно ударяя лоб и губы.

Вера почувствовала, как теряет сознание.

– …это все воображение. – Твердый голос Фикуса выволок ее из омута галлюцинаций. Вера быстро задышала, моргая.

Она по-прежнему сидела на полу, а теплые ладони Андрея лежали на ее животе. «Что произошло с ее лицом? Что вообще произошло?» – Вера стиснула зубы.

– Я сейчас, – она поднялась и быстро вышла из зала. Илья с Андреем удивленно переглянулись.

Заперевшись в ванной, выкрутила кран воды на полную и под монотонное журчание опустилась на корточки. Слезы съезжали по щекам вместе с тушью, оставляя черные дорожки. Закрыв лицо руками, она рыдала, вздрагивая телом от частых всхлипов.

Треск рвущихся губ по-прежнему тихо звенел в ушах.

10

Остаток вечер она была молчалива, изредка бросая фразы. Говоря без улыбок и интереса. Голод сменился отвращением к еде. Боясь, что ее вырвет, Вера смогла выпить стакан воды, сославшись на головную боль. Чудовищный образ искаженного лица кружился в сознании. Все, что ей хотелось – уснуть.

Болтал в основном Илья: взахлеб рассказывал истории из детства, об учебе в институте, о забавных случаях из врачебной практики.

Никита бродил по дому с металлоискателем, старательно обследуя пол и стены, при каждом подозрительном писке дергая Илью просьбой глянуть.

Ровно в десять вечера, оставив посуду в раковине, Вера ушла спать, забрав с собой Никиту. Обняв сына, она уснула рядом. Ей приснился тот самый день, когда над ровной бровью Вики появился шрам.

11

– Надеюсь, это не из-за меня? – произнес Фикус.

– Не знаю. Может, правда голова разболелась, – пожал плечами Андрей, прикуривая сигарету.

– Как она вообще?

– Нормально. – Андрей отпил коньяка из круглого стакана. Кубики льда ударились о стекло.

Вдалеке ухнул филин. Было прохладно. Ветер чуть волновал листья сирени у веранды.

– Завтра я уезжаю, – произнес Илья.

Сердцов от удивления чуть не выронил сигарету.

– Звонил отец Тери.

– Неужели. С чего вдруг?

– Предложил мне помощь в лечении.

– Он не пришел на похороны собственной дочери и внука. Послал вас двоих, когда родился Ваня. И теперь предложил помощь?

Андрей покраснел, злость и отвращение смешались с алкоголем.

– Я знаю, что он козел. Но дело не в нем.

Илья изучал темноту за линией света. Затем резко перевел взгляд на Андрея. Губы его дрожали, глаза стали водянистыми.

– Я больше так не могу. Еще немного, и сдохну.

Он запнулся, глубоко вдыхая. Сердцов молча сел напротив.

– Смотри! – он сгреб рукав на левой руке, закатывая его по локоть. Все запястье было перемотано бинтом. Несколько красно-желтых пятен засохли на белой сетке.

– Ты совсем больной, – Андрей привстал, не глядя выбросив окурок во двор. – Мы с Верой уже вытаскивали тебя из петли. Натурально. Вдвоем, она с одной стороны, я с другой поднимали твою задницу пока ты дергался и хрипел, – он ударил кулаком по столу. – Год я бежал по первому твоему зову. Бросая дела и семью. Дошло до того, что я сам чуть не спился. А она, – Сердцов указал в сторону, – терпела мои похмелья и ни разу не закатила скандал. Теперь ты приперся сюда и показываешь мне результат.

В нем говорила обида. Все это время они с Верой старались поддержать друга, зная его одиночество.

Он схватил Илью за другую руку и рванул рукав вверх. Бледные линии сухожилий короткими буграми пересекали два тонких шрама.

– Ты же врач, – Андрей смотрел на сросшуюся кожу с отвращением. – Резать надо вдоль, а не поперек. Чтоб наверняка.

Он отпустил ладонь и залпом проглотил остатки коньяка.

– Только попробуй сейчас снова начать:

– Это я убил их, это моя вина, – громко промямлил Андрей, коверкая голос Ильи.

– Эти времена прошли, – хрипло ответил Фикус. – Дело не в этом. Я люблю вас троих. Просто… – он замялся. Дрожащей рукой достал сигарету и прикурил.

– Пойми, когда они погибли, я потерял всякий смысл жить. Но где-то очень глубоко, в самом мерзком и грязном углу сознания, возникло ощущение свободы. Это чувство разрывало меня на части. Я возненавидел себя. Хотел умереть. Потом оно ушло, растворилось на дне бутылки, и я встретил нового врага – зависимость от этого пойла.

Фикус сделал глоток и поморщившись, продолжил:

– Я пил ради процесса. Мне нравилось бухать до остервенения, ни о чем не думая. Просто глотать и глотать, пока не начнешь жалеть себя, ползать по комнате, ныть и орать, биться в истерике до полной отключки.

– Мне нравилось, залившись, пускать слюни и вспоминать Тери, ее глаза и руки, лицо Вани. Я раскладывал их фотографии, ложился рядом и дрожал, как щенок под дождем, продолжая исправно вливать очередную порцию себе в глотку. Но я оплакивал не их, а себя!

Он глубоко вдохнул – затягиваясь.

Красные угольки шустро съедали папиросную бумагу, напоминая рой крохотной саранчи.

– Почувствовав свободу, я захотел себя уничтожить. Благодаря вам этого не случилось. Все что было после – лишь жалкие попытки. Я знал, что не смогу, и останавливался в самый нужный момент. Теперь единственное, что может убить меня – это алкоголь. Но я не хочу подыхать, захлебнувшись содержимым собственного желудка. Я хочу уехать, и дело здесь не в отце Тери. Не хочу больше плакаться тебе в плечо, Андрей. Не хочу быть червем, поедающим собственное дерьмо. Я сыт им по горло.

– Тебе надо лечиться.

– Знаю, но в нашем с Тери доме, в этом городе, я не смогу. Больше туда не вернусь.

– Точно? – Андрей внимательно изучил глаза Ильи и не понял ничего. В них не было уверенности. Стальной, несгибаемой волей и не пахло. Правда, он почувствовал облегчение, словно его тянули вниз, во мрак и отпустили в последний момент, разрешая вынырнуть и глотнуть воздуха.

– Уезжаю завтра утром. Я на машине, все вещи в багажнике.

– Спать будешь в зале на диване.

– Хорошо.

Они замолчали. Вдалеке послышался глухой лай собаки.

12

Она дрожала и вертелась во сне. Сбросив одеяло, все равно ощущала духоту. «Это ведь тот самый день», – подумала Вера, наблюдая за собой со стороны. Картинка была четкая и яркая.

Август выдался жарким, очень жарким. Сухой воздух замер. Листья на деревьях казались нарисованными в своей неподвижности. Было шесть вечера, солнце тускнело, приближаясь к горизонту.

Она стояла на лужайке перед домом, уперев лоб в ствол вишни и, закрыв глаза, громко считала до ста.

– Девяносто восемь, девяносто девять, сто. Я иду искать, – выкрикнула Вера, разворачиваясь. В глазах плавали яркие точки. Моргнув несколько раз, она завертела головой, выбирая, откуда лучше начать.

Мест было не так много.

Большой куст, название которого она забыла, Вера отмела сразу. Он уже отцветал и между белоснежными ветками зияли большие прорехи. Красивые белые цветы постепенно тускнели и осыпались.

Сразу за кустом, у забора, поднималась стена треугольных поленьев, лежащих в тени широкого навеса. Чуть правее – старый орех. Очень высокий и очень широкий. Его макушка перегнала второй этаж на полметра, вытянувшись над крышей. За орехом, между забором и домом, в черном углу, таилась дверь в папину мастерскую. Он пристроил ее к стене дома еще до их с Викой рождения. Сейчас родители запретили им играть в доме. Они заняты «важным делом». Про мастерскую речи не было.

Еще оставался домик на дереве.

Вера медленно двинулась вперед. Прошла рядом с поленницей, внимательно слушая. Это единственная попытка отыграться. Из трех предыдущих Вера проиграла две.

Обогнув кладку, на полуприсядках направилась за дом. Тень прямоугольником лежала на двери в мастерскую. Со второго этажа послышался глухой стон матери. «Занимаются делами», – подумала Вера и, стараясь не обращать внимания, потянула зеленую ручку.

Она не любила это место и старалась лишний раз сюда не заглядывать. Скорей всего здесь и пряталась Вика первые два раза.

Приоткрыв дверь, просунула голову в щель. Чувствуя на шее касание теплого полотна двери, глядела вперед, не решаясь заходить. Запах сухого дерева вперемешку с машинным маслом кольнул нос. Помещение было узким и длинным. Сквозь щели в крыше тянулись оранжевые полоски света.

Вера задержала дыхание.

Если Вика здесь, она выдаст себя и не придется заходить дальше. Но, кроме редких стонов матери, ничего не было слышно. Обреченно вздохнув, Вера распахнула дверь и медленно вошла внутрь.

Она не отдаст Вике еще одну победу.

Здесь было еще жарче, чем снаружи. Воздух застыл и отяжелел. Вдоль стен тянулись бугры серых коробок, набитых хламом: остатки выцветших обоев, десяток сморщенных пар обуви, несколько серебристых чайников, которые отец давно собирался куда-то сдать, даже Верин трехколесный велосипед, задрав руль вверх, застыл в дальнем углу.

Разглядывая все это пыльное «кладбище», Вера осторожно шагала вперед, прижав ладони к животу.

В конце мастерской стоял крепкий отцовский стол, заваленный инструментами. Под ним в пространстве для ног покоился тусклый сундук без замка, выкрашенный в темно-красный цвет. Сверху болтались две большие лампочки на плоском черном проводе.

Вера еще раз прислушалась. Ничего – даже стонов матери.

«Если ты залезла в сундук, Вика, ты настоящая дура», – подумала она, чувствуя, что платье уже прилипло к телу, а плечи начинают чесаться. «А что, если она действительно там? Залезла, опустила крышку и задохнулась». Страх, точно паук, скользнул по спине. «Она ведь настырная. Вечно прячется до последнего. От такой жары легко потерять сознание, и – все». Мурашки прокатились по шее и рукам. В голове зашумело. Вера представила сестру, лежащую на дне огромного сундука: бледную, с поджатыми ногами, в таком же платье, как у нее. Бездыханную.

Подскочив, резко дернула крышку вверх. Грузная, обитая полосками металла, та не двинулась с места.

Руки затряслись.

Вера рванула еще и еще, но крышка не поддавалась. Лицо ее скривилось от напряжения и страха, губы опустились. Готовая зареветь, снова дернула что есть сил. Хрустнули петли. Сундук «улыбнулся» тонкой черной полосой. Вера потянула еще, и, крышка, ударившись о столешницу, замерла на месте. Смутившись, она опустила и снова ее приподняла. Опять глухой удар. И тут Вера поняла, что стол не дает сундуку открыться полностью, а в такую щель не то что Вика не пролезет – голову не просунешь.

«Вот я дура. Чтобы открыть сундук полностью, его нужно выдвинуть из-под стола. Затем влезть внутрь, закрыть крышку и каким-то образом задвинуть огромный ящик обратно». Проведя рукой по лбу, она стерла испарину, смешав пот с пылью. Стук сердца перестал отдавать в уши.

Ей уже совсем не хотелось играть ни в прятки, ни во что-нибудь еще. Слезы собрались в крупные шарики на уголках глаз. Шмыгнув носом, она села на корточки и просунула руку в щель. Пустота.

Вера закрыла сундук. «Проверю домик и больше искать не буду».

Сестры не оказалась и в домике.

Расстроившись, она решила зайти в дом и рассказать все родителям. Но, постояв немного возле двери, вернулась к вишне. присела, накрыла руками колени, опустила голову.

«Когда мама и папа занимаются делами заходить в дом запрещено».

Минуты тянулись.

Вдруг кожу над левой бровью защипало. Она приложила пальцы уверенная, что нащупает кровь. Но ни на брови, ни на лбу ничего не оказалась.

«Вика», – она вскочила на ноги.

Осталось одно место – Вера повернулась к любимому саду матери. Страх и отвращение смешались в ней. Она вспомнила, как не могла два дня нормально сидеть. Играя с сестрой в футбол, они смяли мячом клумбу нарциссов. Мать выпорола их.

«А если ее там нет? Мы договаривались там не прятаться. Что, если мать узнает?». Она должна помочь Вике.

Вера ступила на каменную дорожку, уводящую в цветочное царство матери.

Уже горел и щипал весь лоб, когда бегом она выскочила в центр сада. Впереди, у молодой ивы, заметила сестру. Повернувшись лицом к дереву, Вика стояла на коленях. В одной руке блестело маленькое зеркальце. Другой она что-то сосредоточенно выводила лбу, точно как мать, когда та подкрашивает карандашом брови.

Горячий воздух с хрипом вылетел из легких. Вера бросилась к ней, замечая в руке отцовское лезвие и капли крови на переднике платья.

– Вика, ты что?

Сестра вздрогнула, резко полоснув лезвием чуть выше левой брови. Подбежав, она схватила Вику за плечи. Развернула к себе. Всю бровь и глаз заливала вязкая кровь. Капли текли по щеке, огибая скулу и слетали с подбородка.

У Веры закружилась голова. «Нужно позвать отца», – но звук застыл в горле, словно кто-то набил рот ватой.

Вика сидела ровно, молча глядя сквозь сестру. Широкие зрачки потеряли фокус, расползаясь все больше и больше. Она моргнула – кровь обволокла глазные яблоки. Окрасила слезы. Вика обмякла и повалилась на сестру.

Вера прижала ее к себе, ощущая горячее дыхание и всю боль, живущую в ее сердце. Они зарыдали.

Налетел прохладный ветер. Ветви ивы запели, лаская друг друга. Посыпались маленькие жухлые листья.

Где-то высоко, подобно стальному горну, заревел летний гром.

13

Мурашки пробежали по плечу, завернули к пояснице. Взобравшись на бедро, поскакали дальше, в овраг обратной стороны колена.

Вера открыла глаза.

Поток воздуха скользил по комнате, чуть колебля кремовые шторы. Она перевернулась на спину и, вытянув руки вверх, покрутила кистями в разные стороны. Мышцы приятно напряглись. Она выдохнула, приподнимаясь на локтях.

«Куда ночь, туда и сон», – повторила детскую поговорку.

В комнате никого. Солнечный свет заполнял пространство, раскидав по стенам мягкие пятна теней. Напротив, у самого потолка, монотонно шелестел кондиционер. Вера прислушалась, ловя глухой смех Никиты, и короткие попискивания.

Растерев ладонями плечи, села на край. Мурашки перебрались на шею. Поежившись Вера прошла к окну. Приоткрыла, осматривая двор.

Солнце грело лоб и губы.

На лужайке стоял Никита, стараясь ровно держать металлоискатель. Он начал медленно двигаться к забору. На полпути раздался писк.

– Стой! – резкий голос Андрея слышался снизу, со стороны веранды.

Никита замер, катушка слегка покачивалась в детских руках. Показался Андрей, он скакал широкими шагами с короткой лопатой в руке.

– Отходи.

Никита послушно отодвинулся, кладя прибор на траву и присаживаясь на корточки. Андрей начал копать.

– Ну, что там, а? Есть что-нибудь? – Ник двигал задом из стороны в сторону.

– Гвоздь, – вяло ответил Андрей.

– Опять? – плечи сына опустились.

Выра улыбнулась, посылая им воздушный поцелуй. Глубоко вздохнув, вышла из детской.

Пол в коридоре приятно грел босые ноги. В животе переваливался воздух. Спустившись, она выдернула из холодильника круглый бутерброд. Жуя, направилась в ванную.

Было девять утра.

Быстрые капли скользили по телу. Она расслабилась, подставляя лицо потоку. Намылив шею, Вера двинулась ниже, опоясывая голубым куском мыла чуть торчащие вперед груди. Скользнула по животу и, заводя руки за спину, коснулась ягодиц с неровными бледными растяжками.

«Все хорошо. Еще не время. Так рано она не приходила никогда», – мысль юркнула вдаль. Образ Вики влетел в сознание. Расплывшееся лицо сестры, тяжелые образы сна ввалились в голову, растаптывая утренние впечатления.

Веру шатнуло, тело подалось назад. Она глубоко задышала. Сгибаясь, обхватила носик крана. Капли воды казались свинцовыми, барабаня по макушке.

Она снова трясет Вику за плечи, ей страшно и больно. Снова тяжелый запах мастерской. Бледное, потерянное лицо сестры и звонкий треск рвущихся губ.

Вера до боли сжала кран.

– НЕТ! – бугры острых костей побелели. Она ударила ладонью по крану. Тонкие струи исчезли.

Выбравшись из ванной, стянула полотенце. Кутаясь, села на край.

«Надо немного потерпеть, чуть-чуть. Несколько дней, и все наладится. Все придет в норму – я приду в норму. Да, всего пару дней», – Вера уставилась на дверь, повторяя слова, которым не верила.

14

Когда дрожь прошла, она опустилась на пол. Отодвинула широкую пластиковую шторку под ванной. Здесь хранились ее хозяйственные принадлежности: синее ведро для мойки пола, моющие и дезинфицирующие средства, несколько пар желтых перчаток из латекса, губки для мытья.

Ухватившись за край ванной, больно выгнула шею назад, чтобы не мешать себе подбородком, и как можно дальше просунула правую руку. Пальцы пробежали по шершавому боку – ничего. Запустила руку дальше, всей ладонью ощупывая каждый сантиметр под ободком. Пусто. Лишь горсть скатавшейся паутины.

– Черт, куда я их заперла! – прошипела она, накидывая халат.

15

Тревога не отпускала, переливаясь внутри. Никита с Андреем еще копались во дворе. Вера включила чайник, села за стол, подперев голову руками. Влажные волосы спутанными косичками закрывали ладони. Она уткнулась в них лицом, вспоминая, где еще можно поискать.

«Там, куда никто из них не полезет».

Вода тяжело забурлила, перекручиваясь. Щелкнул выключатель. Вера заварила кофе и кинулась в спальню. Отодвинув зеркальную дверь шкафа, выдвинула ящик со своим нижним бельем. Ближе к правому углу, среди ажурных трусиков, нащупала гладкую поверхность упаковки и аккуратно вытащила ее на свет. «Сколько осталось?»

Руки затряслись.

Шесть прямоугольных таблеток оранжевого цвета скопом вывалились на ладонь.

«Мало, но должно хватить».

Вера задумалась. В прошлом году она принимала по одной и обязательно перед сном. «Стоит потерпеть до вечера. Тем более, что все началось гораздо раньше, чем обычно. А их так просто не достанешь. Значит, не сейчас».

Она согнула пальцы, стараясь сделать желобок и пересыпать все обратно.

В глазах потемнело. Ее повело в сторону, ноги онемели. Она сжала кулак, но сантиметровые оранжевые пилюли, как испуганные тараканы, бросились врассыпную по полу.

Стиснув зубы, Вера прикусила щеку. Лицо сестры снова завертелось вокруг, равнодушно глядя на нее.

Все потускнело.

16

Андрей, растрепал волосы на голове сына. Они сидели на ступеньках веранды. Никита упорно чистил находки от налипших кусков земли. Им удалось найти: два ржавых гвоздя, кусок арматуры и дырявое плоское блюдце из латуни.

Никита вздохнул, растирая большим пальцем гладкое дно.

– Может, помоешь?

– Пап, а давай в подвале или за домом поищем? – блюдце шлепнулось на траву между ногами.

– Можно, но сначала вымоем руки и позавтракаем. Идет?

– Идет, – Никита поднялся и побежал к торчащему из стены дома крану.

– Забери прибор, – крикнул Андрей, поднимаясь.

17

Он чувствовал себя превосходно. Никакого похмелья и неуверенности. Тяжесть ответственности за Илью растворилась. Он мысленно желал удачи другу, надеясь, что разум возьмет свое и тот не вскроет себе вены или не упьется вусмерть. Но крохотное, забитое в угол чувство тревоги слегка щекотало внутри.

В кухне разливался свет. Запах кофе качался в воздухе.

– Вер, – позвал Андрей.

Пройдя по коридору, остановился возле ступенек, и снова позвал.

Тишина.

Подошел к открытой двери в ванную.

– Вера! – крикнул он сильнее, толкая дверь.

Неожиданно на него повалилась жена. Шагнув назад, он еле успел подхватить ее.

Вера осела в его руках.

– Доброе утро! – глупо протянула она, обдав его кислым запахом.

18

Вера раскрыла глаза. Зрачки сузились, фокусируясь на сером ворсе ковра. В ладонь больно впились острые края смятой упаковки. Она по-прежнему сжимала ее в кулаке, точно спасательный круг.

Мысли не роились, двигаясь стройным, ровным ходом. Вера с усилием перевалилась на спину. Кровь во рту смешалась со слюной.

Сглотнула.

Захотелось закрыть глаза и уснуть. Застыть где-нибудь вне времени, наслаждаясь неподвижным, теплым пространством. Но не сейчас.

Нужно вставать и делать вид, что все хорошо. Готовить завтрак и улыбаться, улыбаться и ждать очередного приступа. А он будет, обязательно будет. Она знала это, и уверенность ее была обреченной. Еще никогда ей не было так отвратительно собственное положение. Хотя нет, было и гораздо хуже! Все эти годы она ждала подобного и наконец дождалась. Похоже, что болезнь (если это состояние можно так назвать), резко опустила педаль газа в пол, предлагая незабываемую поездку в прошлое.

– Поднимайся, – прошипела она.

Перевернувшись на живот, оттолкнулась руками от пола, подтягивая ослабевшие ноги. Тело пошатывало из стороны в сторону. Кое-как удалось сесть на колени. Положив смятую коробочку в карман, она осмотрелась. Три таблетки лежали слева, на упругих ворсинках ковра. Еще одна, перевернувшись на рыжий бок – прямо возле шкафа. Других видно не было.

– Вер, – голос Андрея заставил ее вздрогнуть. «Он не должен видеть меня такой».

Подобрав лежащие рядом, подползла к шкафу. Схватила четвертую, закинула в рот, пытаясь проглотить. Таблетка перекрутилась на языке и застыла у корня. Мышцы на животе окаменели, волна судорог прильнула к самому горлу. Вера захрипела. На глазах выступили слезы.

«Черт».

Глотать таблетку еще раз она не стала, а быстро раскусила, пережевывая.

Схватив рукой ящик, подтянулась. Тренированные ноги сделались ватными и неуклюжими. Выдохнув, Сердцова медленно пошла к выходу, поправляя халат и разглаживая волосы.

19

– Не знаю, что случилось, – Вера пожала плечами. – Голова резко закружилась, и я чуть не упала.

Андрей молча смотрел на нее с тревогой в глазах.

Они сидели за кухонным столом напротив друг друга. Два серых пятна среди прозрачного света.

– Как сейчас?

– Небольшая слабость, и все.

– Уверена, что не хочешь лечь? – Андрей отпил кофе, не отводя глаз.

– Все нормально.

– А что случилось вчера?

– Ничего, просто не было аппетита.

– Ты сказала, что тебя тошнит.

– Послушай, Сердцов, я в порядке. Правда. Не волнуйся.

Муж начинал раздражать. Видимо, таблетка еще не подействовала. Солнечный свет казался ярким, почти ослепляющим. Она чувствовала себя неуютно, пространство вокруг искрилось, неприятно щекоча кожу. Захотелось уйти, и как можно скорее.

– Когда очередной визит к Фикусу?

К ее удивлению, слова прозвучали слишком резко.

Андрей моргнул, явно сбитый с толку. Что-то внутри натянулось.

– Он уехал к отцу Тери.

– И это после всего? Как это возможно?

– Мы поговорили. Илья решил завязать.

– Да неужели? Не будь так наивен, – она глупо улыбнулась.

Андрей смотрел на ее растянутые губы и чувствовал, как в нем бродит злость.

– Ему надо лечиться. Илья это понял.

– Что-то я сомневаюсь. Думаю, в следующую пятницу ты снова подставишь свое дружеское плечо, забыв о жене и ребенке.

– С тобой точно все в порядке? – лицо его побагровело. – Илья собрал вещи и уехал. Точка.

Глядя, как его распирает злость, ей захотелось вывести мужа из себя. Уколоть глубже, больнее. Она знала его реакцию, и это доставляло удовольствие. Нечто садистское касалось сейчас ее, пугая и притягивая. На языке уже сверкнула остро наточенная игла, когда вошел Никита.

– Доброе утро, мам.

Улыбаясь, она обняла сына.

Андрей вышел из-за стола, понимая, что зря волновался насчет жены.

– Что с работой?

Вот она – игла!

Не отвечая, он вышел на веранду.

20

Хотелось выпить, неважно что, лишь бы ощутить приятное онемение в руках и расслабление в мыслях. Вечера с Ильей не прошли даром.

Андрей сел на ступеньки.

С работой было никак. Его сократили.

Уже месяц они жили на неплохой расчет, и редкие заказы Веры. Восемь лет он исправно обеспечивал семью, а теперь не знал, что делать.

Протирать штаны в высоком кресле руководителя IT-группы было легко. Платили хорошо, и он сидел. Его группа сопровождала большой строительный супермаркет на выезде из города. Высокие продажи – высокие оклады, но около года назад столичные «ребята» открыли новый. Место выгодней, цены ниже, ассортимент больше. Люди не дураки, и постепенно дела в «Строй и построишь» захирели. Суетиться он не стал и спокойно ждал сокращения. Получив все долги перед ним за год, благополучно ушел.

В свои тридцать два он заметно обленился. Работая в IT, нужно держать руку на пульсе. Новые сервисы и программы, стандарты и подходы. Рынок растет и развивается. А если не волочится за ним, можно с поразительной быстротой стать ископаемым.

Администрирование «Строй и построишь» было отлаженным и скучным. Руководство конторы не спешило менять процесс, и Андрей постепенно превратился в «мамонта». Происходило это сознательно.

Поршни сточились, коленвал заклинило, ржавчина уже объедала кузов. Он чувствовал себя старой заезженной телегой в блестящем гараже.

Большинство вакансий – это должности не выше инженера, и компанию из двадцатилетних пацанов, один из которых вполне мог оказаться его начальником. Перелопатив все, что предлагалось в городе, Андрей понял, каким мягким было его кресло. А потому, пока есть деньги, он не будет спешить.

По самым наивным подсчетам, денег должно хватить месяца на три, а за это время обязательно подвернется что-нибудь стоящее. Ну а если нет, он засунет свою гордость куда поглубже и великодушно согласится на их условия.

Такие перспективы Сердцов рисовал себе, как правило, в подпитии. Стоило протрезветь, реальное положение дел хлестало по щекам: он, как муж и отец, постепенно выдыхался.

Нет, он любил жену и сына. Нечто угасало в нем самом. Последний месяц чувство тревоги все больше металось внутри. Он стал чаще покидать дом. Любимым поводом была езда на «собеседование». Андрей даже брал Никиту с собой, но так и не прошел ни одного.

Они разъезжая по городу, останавливались у красивых офисных зданий. Оставив сына в машине, Андрей нырял в проем раздвижных дверей. Внутри, если была возможность, пил кофе, покупал Никите бутерброд. Если нет, просто сидел под дверью случайного кабинета, и через двадцать минут появлялся с кипой рекламных брошюр и анкет. Врал сыну на его вопросы по дороге в парк, гулял с ним и возвращался домой. Врал Вере и, чувствуя себя полным ничтожеством, шел хлебать пиво на веранду.

Андрей вздрогнул, когда детская рука мягко легла на плечо.

– Пап, пойдем поищем за домом.

Он всмотрелся в большие голубые глаза сына и печально улыбнулся.

– Пойдем.

21

Обычно сестра «приходила» к ней раз в год на несколько дней, принося тревогу, беспокойные сны и душевную боль. Всегда не раньше четырнадцатого августа. Сны были рваными и тусклыми, но иногда, как стеклышки в калейдоскопе, складывались в завершенную, яркую картину.

За все годы после ее смерти, Вера смогла привыкнуть к этим тяжелым, больным снам и воспринимала их как месячные: неизбежные, но не частые.

Последний год добавка 50 миллиграммов агомелатина в сутки делали их похожими на ревущий поезд, мчащийся во тьме. Образы, лица, слова – все сливалось в проносящихся мимо желтых окон бесконечного состава, похожего на толстые продолговатые капсулы, что она проглатывала, закрывая глаза и вытягивая вверх подбородок. Эта быстрота снимала переживания, оставляя лишь образы.

Теперь все было иначе.

22

Кошмары приходили к ней каждую ночь. Как мутный прилив, набегали на сознание, предваряя одинаковый сон. Все, что произошло августовским вечером одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года, вновь и вновь повторялось.

Сон обернулся в муку. Когда и где, а главное, сколько она спала, не имело значения. Кошмар, как греческий рок, настигал ее неотвратимо и холодно.

Реальность потеряла контраст, цвета умирали, точно выгорая. Она старалась больше времени проводить с Никитой. Даже освоилась с металлоискателем, найдя за домом старую медную цепочку. Но силы продолжали мелено гаснуть.

Запас оранжевых «поездов» агомелатина иссякал с каждым днем.

Не помогала и работа. У нее был неплохой заказ. Вера называла его: «Блестящее, красивое здание в стиле барокко, на берегу реки. Срок три месяца». Сначала все шло хорошо. Она определилась с эскизом, набросала тени, принялась выписывать яркие места и все. Работа встала.

Единственное, что радовало ее опустошенное сердце, это портрет Никиты alla prima. Всего три часа, и он вышел прекрасным.

Тяжелее всего было притворятся. Жить обычно, с огромным скелетом прошлого за спиной.

Последнюю неделю она жадно изводила Андрея сексом, стараясь притушить его восприятие. Веру съедало желание. Все происходило быстро и жарко, с какой-то языческой, ритуальной силой.

В минуты редкого спокойствия, она ясно понимала, что сходит с ума. Сестра вцепилась в нее мертвой хваткой и тянула в бездну.

23

Вера ползла по коридору на четвереньках, закрыв глаза. Облокотившись левым боком о стену, шатаясь, подтягивала ноги.

Было темно.

Во рту ворочался вкус агомелатина. Не разжеванные куски таблетки, точно кислое тесто, набухли между щекой и десной, застряли в промежутках зубов.

Стены кружились, будто карусель в парке. Даже с закрытыми глазами она не могла заставить тело слушаться. Пришлось остановиться. Успокоить дыхание.

Пролежав на боку несколько минут, Вера открыла глаза – дрожащие пятна стен застыли.

Она решила встать. Судорога смяла живот и горло. Горькая, бледно-желтая слюна с оранжевыми разводами вылилась изо рта. Вера сплюнула, задыхаясь кашлем. Это была последняя таблетка.

Хрипя, села. Облокотилась о стену, вытянула ноги.

Хотелось плакать, но Вера улыбнулась, вспоминая один счастливый день.

Восемь утра. Майское солнце разогнало холмы облаков, выкатилось над горизонтом. Было тепло и свежо. Молодой ветер щекотал руки, скользил по ногам. Дышалось легко и приятно.

– Пойдем, Ник, – она тянула сына за собой. – Не бойся, ты прекрасно играешь. Обещаю, тебя возьмут.

– А если нет? – он сильнее уперся в асфальт, натягивая кепку на голову.

Вера присела на корточки. Приподняв козырек посмотрела Никите в глаза.

– Ты боишься?

Он замялся, сжимая губы. Вера коснулась подбородка, щекоча пальцем. Ник улыбнулся.

– Немного.

– Мы с тобой тренировались. Ты хорошо водишь, и удар неплохой.

– Я младше, – он глянул в сторону.

– Полгода не разница. К тому же ты высокий. Да и ноги длинные.

Никита молчал, поглядывая на футбольное поле впереди.

– Я могу долго перечислять твои достоинства, сын, но пора и самому в них убедиться. – Вера поднялась. – Уж в скорости ты им точно фору дашь. Пойдем.

Она уверенно пошла к полю.

Никита медленно двинулся следом, в груди закололо, при виде тренирующихся мальчишек, их формы и худощавого тренера.

Мать шла впереди. Ее бодрая походка разогнала в сердце Никиты робость, и он побежал следом.

Тренер, Павел Сергеевич, как только заметил Веру, сразу вцепился в нее взглядом узких желтоватых глаз. Короткие джинсовые шорты и спортивная майка без рукавов хорошо подчеркивали ее красивое тело.

Никита давно успел привыкнуть, наблюдая, как мужчины смотрят на мать. Кто с прищуром, глотая слюну, кто подмигивая и толкая друга рядом.

Павел Сергеевич был худым и сутулым. Зеленые спортивные штаны казались на размер больше. Слабый ветер прижимали их к ногам, отчего проступали мускулистые бедра. Жилистые руки были покрыты сеткой толстых вен. На крепкой шее с большим треугольным кадыком висел истертый свисток.

Как только они подошли ближе – тот улыбнулся, здороваясь.

Пока взрослые говорили, Никита наблюдал за разминкой мальчишек. Подмечал их скорость и силу удара, как принимаются подачи, оценивал умение вести мяча.

Края губ на его лице немного расползлись в стороны – не так уж эти ребята и хороши. А когда Павел Сергеевич кивнул ему на мяч, у Никиты и вовсе отлегло.

Они с мамой прекрасно набивали. Так и сейчас, по очереди, передавая мяч друг другу, набивали то правой, то левой ногой, коленкой и ступней, иногда перекидывая на голову. Тренер внимательно следил за ними, больше косясь на Веру.

Так Ник был принят в секцию.

По дороге к машине Вера решила сделать крючок, зайдя в парк. Купив мороженое, они устроились на скамейке.

Вера нежно глядела на сына. Никита облизывая молочный пломбир и болтал ногами. Кончики его светлых волос вспотели, закрутившись на лбу. Мать и сын смеялись, шутили, обсуждали планы в футболе.

Вера улыбалась, подставив лицо солнцу. Закрыла глаза, глубоко вдыхая.

Все исчезло.

Она снова в душном коридоре: сломленная, измотанная, с горькой слюной во рту.

Голова больше не кружилась. Она встала на колени. Опираясь о стену, выпрямилась. Опустив подбородок, двинулась в спальню – к Андрею. Тихо забралась под одеяло, думая о сыне, и впервые за несколько дней провалилась в глубокий, тяжелый сон.

24

Открывать глаза не хотелось. Раздражающе яркий свет выхватывал крохотные, дрейфующие в пространстве шарики пыли, заполнив собой спальню. Плотный воздух стоял на месте, давя на грудь. Она перевернулась на спину, накрыв локтем веки.

Было тихо.

Вера села, боясь вставать на ноги. Раскрыла глаза и тут же отшатнулась, выхватив собственное отражение в зеркале шкафа.

Лицо бледно-серого цвета, волосы спутаны. Рыжеватые зрачки – широкие и блестящие. Рыхлые опухшие щеки и темные морщинистые ободки под глазами. Болезнь высвечивалась сквозь нее, проступая, как чернила на бумаге.

Вера усмехнулась гармонии формы и содержания.

Злость и обида закачались внутри, точно высокая трава под хлестким ветром. Тело ее выгорало, а разум играл в кошки-мышки. Момент, когда нетерпение и гнев ломят страх – настал.

Мгновение она даже хотела пойти к психиатру, и, если надо, лечь в койку под препараты. Но лишь мгновение, неуловимый миг. Мысль развеялась, унесенная настроем бороться самостоятельно.

Вера оттолкнулась от матраца и пошла в ванную. В глазах закружился фейерверк прозрачных точек, но она не обратила внимание. На месте, где ее вырвало, ковер был чист.

Умывшись, она почувствовала себя лучше.

На кухонном столе лежала записка от Никиты:

«Мы с папой уехали искать клад». Внизу приписка от Андрея: «Хорошо отдохни. Мы тебя любим».

Скулы напряглись: «Вечером будут расспросы». Вера сложила записку и, швырнув обратно на стол, вернулась в спальню.

Включила фонарик на мобильном. Легла на живот и, направив свет в щель между кроватью и полом, стала рыскать глазами таблетки.

Когда шея начала затекать, луч тронул оранжевый бок, под слоем сбившейся пыли. Губы изогнулись, она слегка поморщилась, округляя ноздри. Рукой не достать – слишком узко и далеко. На помощь пришла самая длинная кисть, какая у нее была.

Телефон дрожал. Она положила голову набок и сузила веки. Гранула завладела умом, ее пухленький отполированный бок звал и умолял коснуться его.

Облизав губы, она аккуратно повернула кисть, медленно толкая пилюлю в правую сторону.

Лишь спустя две минуты Вера пальцами вытащила ее на свет и бережно опустила в карман халата. Капельки пота усеяли плечи и лоб.

Оставалась еще одна.

Вера со всех сторон, на четвереньках, ползала вокруг кровати, подсвечивая фонариком – пусто. Проверила под тумбочками, у изголовья и под столиком у окна, хотя и знала, что там ничего нет.

Пальцы сжались в кулак.

– Где ты, сука!?

Облазив каждый угол, она бросила кисть в сторону.

Отчаяние вертелось в груди. Сердцова боялась жить без этих чертовых таблеток. К жуткому, лицу сестры привыкнуть было невозможно. Хоть после каждого приема ее душила рвота и голова шла кругом, звук лопающихся губ и треск зубов стихал, превращаясь в замутненное полотно, а сны кружились наподобие широкого платья с выгоревшим рисунком.

На четвереньках она поползла вокруг кровати. Остановилась. Перенесла вес на правую ногу и почувствовала что-то твердое под коленкой. Послышался легкий хруст.

Не дыша, отодвинувшись в сторону, Вера приподняла угол ковра. Хрупкий мостик над бездной превратился в сплюснутую бледно-оранжевую лепешку.

Она зашипела сквозь зубы, сдерживая гнев и желание разметать проклятые остатки по полу. Выбросить последнюю из кармана и прекратить собственное унижение. Но вместо этого, бережно вернула ковер на место.

Найдя в прикроватном ящике лист бумаги, снова загнула угол и прижав его собственным задом, кисточкой, старательно замела порошок на листочек. Собрав все до крупинки, надежно сложила бумагу в несколько раз и опустила в карман.

Полная отвращения и стыда, она выскочила прочь.

25

К двум часам дня Вера с трудом выпила чашку крепкого кофе. Утренний решительный настрой свернулся в клубок, притаившись в глубине мыслей.

Отворив кухонный шкаф, взяла пачку сигарет и направилась в мастерскую. Есть время – нужно поработать, хотя она и слабо верила в собственные силы.

На втором этаже, она повернула влево и, пройдя до конца по коридору, открыла тяжелую дверь.

Помещение заливал горячий свет. Кругом лежал мягкий запах краски. Вдоль серых стен короткой, но широкой комнаты тянулись металлические стеллажи, обрывающиеся полками. В центре, на деревянных измазанных краской ногах, стоял грузный мольберт. Напротив – потертое кресло, обтянутое замшей в мелкий цветочек. Большое арочное окно, наполовину скрытое шторой, занимало почти всю противоположную от входа стену.

Вера прошла к окну, открыла створку. Закурила.

Тяжелый воздух смешался с дымом, напомнив ей сон. Холст на мольберте слегка пожелтел, выгорев. Глядя на посветлевшие, невыразительные цвета, Вера махнула рукой. По большому счету ей было все равно. Закончить работу она не надеялась, да и не особо хотела.

Глубоко затянувшись, стряхнула пепел в окно. Прошла к раковине, открыла кран. Затушив окурок под напором воды, сунула его в стеклянную пепельницу. Сложив руки на груди, двинулась по кругу, обходя стеллажи и настраиваясь на рабочий лад.

Содержимое стеллажей было сортировано удобным ей порядком. Банки и тюбики с краской, кисти, палитры, карандаши занимали среднее пространство. Ниже тянулись ряды с бумагой, газетами, тряпками и всякой мелочью. Холсты, книги, инструмент в прозрачных коробах, незаконченные картины пылились наверху.

Она три раза обошла мастерскую, пока остановиться у чистого альбома. Мараться в краске не хотелось; взяв простой карандаш, засунула под мышку альбом. Села в кресло.

Положив ногу на ногу, она выпрямила спину, упирая альбом в бедро. Прикусив зубами карандаш, уставилась на пустой лист. Часто она насильно заставляла себя работать, но сейчас образы легко складывались в голове, требуя формы.

Вера достала карандаш изо рта и плавными движениями стала набрасывать эскиз.

Постепенно линии начали складывать образ. Показались контуры человеческой фигуры: высокий рост и широкие плечи, мускулистые руки, крепкая шея и ровные ноги. Она рисовала мужчину, в пол-оборота стоявшего спиной к зрителю. Оформились узкие глаза с короткими линиями морщин под ними, твердый подбородок. Человек был насторожен, точно уловил какой-то неправильный, подозрительный окрик. Вера не знала, кто он – просто мужчина, повернувшийся на зов.

Прибавляя деталей, она почувствовала возбуждение.

Сердце забилось чаше. Ей нравился этот человек с короткой стрижкой, широкими скулами и губами, сложенными полуухмылкой. Добавив мышц на спине, четкими линиями обвела сильные ягодицы. Рисунок возбуждал ее все сильнее.

Выводя слегка напряженную грудь, она видела живую, гладкую кожу. Низ живота приятно защекотало, мысли путались. Часть ее сознания протестовала, часть же заставляла медленно двигать руку.

В прошлом, работая с натуры, Вера знала подобное и не считала свои ощущения постыдными. Теперь все было гораздо сильнее.

Деталей прибавилось, когда четкий рисунок на бумаге слился с образом в голове. Карандаш выскочил из руки, укатившись прочь. Она пальцем продолжила обводить грудь и спину, ощущая живое тело и чувствуя сладковатый запах пота. Взгляд и лицо мужчины казались знакомыми, хамоватая улыбка приятной и отталкивающей.

Противиться не было сил.

Вера прикрыла веки, откидываясь назад. Альбом сполз с бедра в угол кресла. Она раздвинула ноги. Рука скользнула между ними, прячась под халат. Широкие дуги бедер напряглись. Другой рукой она обхватила грудь, зажав сосок между большим и указательным пальцами.

Ухмылка на лице мужчины стала четче, он наблюдал зелеными, переливающимися похотью глазами. Она, в свою очередь, хотела показать себя, но лишь на расстоянии.

Движения рук стали шире, ноги приподнялись над полом, сгибаясь в коленях, ступни вытянулись вниз. Беззвучно открыв рот, она облизала губы. «Быстрее», – голос мужчины прозвучал хрипло и возбужденно. Она послушно ускорила темп. Край халата между ног подскакивал от плавных круговых движений. Дыхание участилось.

Мягкий прилив накрыл ее. Вера издала тихий стон. Короткая судорога пробежала по телу, ноги затряслись, тяжело опускаясь на пол.

Образ человека растворился.

Мышцы расслабилась, закружилась голова. Вера открыла глаза, морщась от яркого света. Моргнув несколько раз, подтянулась в кресле. Вытащила альбом, трезво глядя на рисунок.

Приятную усталость выдавил стыд. Отвращение подкатило к груди, руки задрожали. Отведя взгляд, она зло вырвала лист, и, смяв, брезгливо отбросила подальше.

Плечи осунулись. Вера подобрала под себя ноги, стараясь укрыть их коротким халатом. Главное – не видеть обнаженного тела. Жар возбуждения сменился ознобом и пустотой.

Мужчина на рисунке был ее отцом.

26

Просидев так около часа, она сожгла рисунок, смыв пепел в раковину.

Возвращается все: не только сестра ломает сознание. Еще и отец показал свои истлевшие кости под слоем песка, разбросанного ветром.

Вера спустилась в зал.

Две последние таблетки лежали перед ней на журнальном столике. Обе по 50 миллиграммов. Целая и порошок. Если принимать по 25 в сутки, хватит еще на четыре дня, но и эффект будет половинчатым. Достать еще упаковку сложно. В обычной аптеке их нет, а где есть, продадут только по рецепту.

Вера скривила губы.

«Господи! Хочешь лечиться – лечись. Езжай к психиатру, расскажи о последних четырех днях жизни и:

– Вы приняты. Располагайтесь».

– Нет! – выкрикнула она.

Идти следом за матерью – никогда. Кем она станет в глазах мужа и сына: сумасшедшей, поехавшей истеричкой? Даже само признание вытянет за собой всю грязь прошлой жизни. Они не должны знать.

Точка.

Вся соль проблемы в ней самой, в ее голове. Шестнадцать лет борьбы за право жить: иметь семью, растить ребенка, заниматься любимым делом. Отступить? Сдаться теперь?

Нет!

Сестра – часть ее, и эту часть следует уничтожить.

Все идет как должно. Рано или поздно она оборвет нити прошлого. Убегать от самой себя нет ни сил, ни желания.

Она примет бой. Воля поднималась, росла. А злость и обида давали крепости.

Вера сгребла крошки агомелатина в ладонь, сдула остатки порошка и бегом кинулась в туалет. Не раздумывая, бросила все в унитаз. Выдохнула, отвернула голову и нажала на смыв.

27

Андрей с Никитой ввалились усталые часов в пять. Голодные, пыльные, в грязной обуви. Она встретила их вяло, пряча глаза. В мыслях шумел близкий вечер. Вера жаждала момента сомкнуть веки и погрузиться в кошмар.

За ужином они наперебой рассказывали, где и что нашли, хвастаясь двумя ржавыми монетами, узкой пряжкой от пояса и тупым наконечником копья. Вера, где надо, задавала вопросы, хвалила Никиту и кивала мужу.

Андрей разошелся приделать к наконечнику древко и повесить на стену; почему-то упорно называя (наконечник) скифским.

Отулыбавшись до десяти вечера, она уложила Никиту спать.

Нужный момент близился, и в животе переливался колючий холодок. Однако в кухне ее ждал Андрей.

Он сидел за столом, сжимая рукой бутылку пива. По зеленому стеклу медленно скатывались шарики влаги.

Вера цокнула губами, подошла к столешнице.

– Что происходит? – голос рубил серьезностью так, что Вера еле сдержала улыбку.

Она ненавидела такие беседы.

Пиво на столе означало: Сердцов крайне раздражен.

– Всегда что-то происходит, – спокойно ответила Вера.

Андрей сделал глоток, не поворачивая головы.

– Ты знаешь, о чем речь.

Она встала к нему спиной. На столешнице ножи в массивной деревянной подставке. Тяжелые, несмотря на глубокий дол, но удобные и хорошо лежат в руке.

– Кажется, я вчера отравилась, – лгала Вера.

Ей захотелось почувствовать приятную тяжесть ножа. Ощутить кожей отполированный прохладный металл.

Губы потянулись в стороны, рисуя впадины ямочек. Ее вновь подогревало возбуждение, слабый холодок занимался в паху. Улыбка стала шире. Рука потянулась к подставке.

– Вера! – крикнул Андрей.

– Со мной все в порядке! – она резко повернулась, убирая руку. Шеки покраснели, веки подрагивали.

Андрей поднялся.

– Ты назло это делаешь? А… Назло? – произнес он негромко. – Я хочу просто поговорить. Разрешить вопросы в голове. Посмотри на себя, – он махнул в сторону зеркала. – Я все вижу. С тобой что-то происходит. На все одна реакция – ноль. Проясни ситуацию, – глаза его округлились, грудь отяжелела.

Вера уперлась задом в край столешницы. Поставила левую ногу на пальцы. «Сказать ему сейчас? Все как есть, без вранья, без скидок и нытья. Выкинуть страх, признаться во всем и, обняв, разрыдаться на плече?»

Никогда!

Она приняла решение и будет следовать ему без сомнений. Это ее прошлое, и только она переломит ему хребет.

– Не молчи! – Андрей хищно следил за ее лицом, стараясь не проглядеть хоть намек на понимание. – За четыре дня ты трижды отравилась? – ему хотелось сплюнуть. – А знаешь, что пугает больше всего – твое равнодушие. Тебе плевать, ты никогда не разговариваешь. Наши беседы – это мои монологи. Как сейчас! – он приложился к бутылке, сделав два больших глотка. – Драя с утра ковер, думал – ты все поймешь. Но… – Андрей усмехнулся.

– Короче, Сердцов. Повторяю еще раз для сентиментальных, – со мной все в порядке. Ты можешь придумывать, что угодно и оправдывать себя как угодно, но все вопросы снимаются сейчас. – Сердце молотило, закладывая уши. – Тогда, за ужином, у меня резко закружилась голова. Вчера утром у меня закружилась голова. Ночью меня рвало так, что грудь болит до сих пор, а в спальню пришлось ползти на четвереньках. Извини, что не убрала. – Сухие губы сложились в линию, пальцы вцепились в дерево. – На этом все мои метаморфозы закончились. Слышишь? – Она вытянула вперед шею и, медленно, по слогам, протянула, – со мной все в порядке.

Капелька пота, скользнул по спине. Андрей чувствовал себя идиотом. Все, что он говорил, даже близко не коснулось ее мыслей.

Иногда он считал жену сумасшедшей. Так было и теперь. Не может нормальный человек не понимать очевидных вещей. Мышление ее, казалось, устроено совершено иначе.

Андрей представил сложную, запутанную схему из крохотных шестеренок, заключенную в прозрачную стеклянную сферу. Шестерни блестели и вращались. Каждая со своей скоростью легко сообщала движение соседке рядом. И так, по цепочке, образуя единую, безупречно выверенную систему. В системе работали свои защитные механизмы. Если одна шестерня выходила из строя, все система оставалась подвижна благодаря обходным путям. Заржавела одна, сломала зубец другая – не беда. Внутри сферы раздавался щелчок, и движение шло по новому маршруту.

У Веры эти пути отсутствовали, или был сломан механизм их включения. В том, что какие-то шестерни попросту развалились – сомнений не было. Так и теперь ее стеклянный взгляд говорил о глубоком дефекте в самом понимании вещей.

– Мне надо работать, – она отвернулась, наливая воду в стакан. На глазах наворачивались слезы.

Андрей обвел взглядом длинную шею и собранные в хвост пряди волос. Каждая линия ее тела оставалась для него родной.

Обхватив горлышко, он стащил со стола недопитую бутылку и пошел к привычному месту.

– Живем дальше, Андрей.

– Живем дальше, Вер.

28

Ловя мягкий сквозняк, Вера стояла у раскрытого окна. Свет луны застыл на полу, заползая кривой линией на мольберт. Она скрестила руки, касаясь плечом теплой стены. Под крышей веранды, внизу, сидел Андрей. Видны были лишь его ноги и плотные, неповоротливые клубы дыма от сигареты.

Вера закурила.

Небо было чистым и черным. Мелкие звезды щурились, поблескивая.

Докурив, она включила светильник и села в кресло. Пустота внутри раздражала.

Время – половина одиннадцатого.

Скоро-скоро часы деревянные

Прохрипят мой двенадцатый час.

Строки вспомнились сами собой. Она вжалась в спинку, чувствуя приближение всей прошлой мерзости. Накатило медленное головокружение. Вера откинула голову назад.

Началось.

Помещение резко заплясало вокруг подскакивая вверх-вниз и переваливаясь с одного бока на другой. Холсты повалились с полок. Крышки банок, хлопая, взлетали. Краски, точно рвота, короткими, мощными рывками выплескивались наружу.

Тонкие струи липли друг к другу, косами заплетаясь в тягучие волны. Краска лилась потоками, высясь у свода и закручиваясь разноцветным вихрем.

Вера вцепилась в кресло.

Скрипя, стены пришли в движение. Раздался треск перемалываемого кирпича. Вся мастерская сдвинулась с места, вращаясь по кругу.

Широко открыв рот, Вера хотела закричать, позвать Андрея, когда от громадного вихря отделилась плотная, красная масса, похожая на ленту, и буром влетела ей в горло.

Глаза Веры округлились. Вены на шее разбухли, напоминая толстых дождевых червей.

Жирный маслянистый вкус разлился во рту. Она начала задыхаться. Поток заполнял желудок, больно давя на его стенки.

Пространство вокруг звенело и мялось, хруст кирпича нарастал, давя на уши. А в центре всего этого литым монументом неподвижно возвышался мольберт.

Она буравила его мутными взглядом, цепляясь за единственный различимый предмет.

Сознание потухало. Звуки таяли, серая мгла задымила глаза. Казалось, смерть приходит к ней, когда бурлящий вихрь над мольбертом резко застыл, градом рухнув на пол.

Все стихло.

Удушливый приступ кашля согнул тело пополам. Она глотала воздух. Плевала на пол, стараясь избавиться от жирного привкуса.

Затихнув, Вера отдышалась.

Вокруг все было, как прежде: ни следа безумия. Вещи стояли на своих местах, пол и стены были неподвижны. Разноцветный вихрь исчез. Только холст на мольберте изменился; вместо незаконченного пейзажа, в свете лампы, тянулись багровые линии портрета.

Лицо было серым, щеки осунувшимися. Закрытые глаза впали, будто вдавленные в череп. Уголки губ опушены, а сами губы растянуты подобно двумя тонким веревками. Голова лежала на груди, опираясь на расплывшийся подбородок. Шею стягивала толстая, грубая петля с крепким узлом над затылком.

Это была ее портрет.

Вера с отвращением закрылась руками, прижимая пальцы к щекам.

Момент за моментом прошлое возвращалось к жизни. Она тонула в болоте собственного разума.

Сердцова зарыдала. Ладони взмокли от слез. Вера рыдала, пока не заболели скулы и не стало трудно дышать.

– Немного мрачновато. Не находишь? – скользкий женский голос прозвучал сзади и сбоку. Веру передернуло. Она мотнула головой на звук.

– Вряд ли кто-то захочет себе такое. Хотя… натурально получилось.

Голос плыл вокруг головы, обтекая лоб и затылок.

Вера полезла в карман за агомелатином, но, стиснув зубы, остановилась. Она хотела бороться – время настало. Все эти годы Вика оставалась рядом с ней, но спала, беспокойно ворочаясь в темноте разума.

Теперь она проснулась.

– Здравствуй, сестра.

– Привет Озма. Или мне назвать тебя Ассоль?

Вера прикусила губу. Так они звали друг друга в детстве, начитавшись Баума и Грина. За годы эти имена выветрились из памяти, но голос сестры приоткрыл страницу черно-белого альбома.

– Называй меня Вера.

– А я, значит, Вика?

– Да

– Ты так в этом уверена?

– Да

– Интересно…Тогда здравствуй, Вера.

«Это очередной сон. Или я разговариваю сама с собой», – подумала Вера, вытирая мокрые щеки.

– Это не сон, – тут же отозвалась Вика. – И ты не разговариваешь сама с собой.

– Ты умерла шестнадцать лет назад.

– То есть, меня не существует?

– Нет

– Кому же ты отвечаешь?

– Я не знаю, – Вера вжалась в кресло. – Ты умерла. Умерла. А я схожу с ума. Я выкинула таблетки. Думала, что справлюсь, но стало еще хуже.

Она замотала головой.

Повисла тишина. Ночной ветерок колыхнул шторы.

– Не плачь, сестра, – голос зазвучал точно в ее голове. – Если считаешь меня дефектом собственного разума… Пусть так. Это не главное. Мы связаны друг с другом и должны быть рядом.

Голос была спокойным и расчетливым, с ядовитым оттенком ненависти.

– Что тебе нужно?

– Для начала я хочу кое-что показать. Вернее, ты сама должна увидеть. Хотя ты уже видела, но забыла. Припомни тот день, Озма. И припомни свое обещание. Ведь ты нарушила его.

– Я…

Воздух застрял в горле.

– Тише, сестра, – заботливо прошипела Вика.

Вера захрипела.

– Мне надо закончить, а тебе – слушать внимательно. Договорились?

Мыча, она замотала головой.

– Дыши.

Вера повалилась вперед, падая на колени.

– Извини. Теперь ты веришь, что я реальна?

Хватая ртом воздух, она повернула голову, различая блестящий край стеллажа. Что если, разогнавшись, влететь в него головой? Закончить все здесь и сейчас? Натурально пробить дырку в голове, хорошенько прицелившись в острый уголок?

Нет, ей не хватит сил.

Она взглянула в окно.

Звезды никуда не делись, продолжая свое вечное сияние. Ей захотелось обнять сына, укрыть его рукой, уснуть, чувствуя легкое дыхание на своей щеке.

Вера легла спиной на пол и развела руки в стороны. Все лучшее в ее жизни сейчас – под крышей этого дома, и она не даст ей обрушиться.

– Говори, Вика, я слушаю.

– Прекрасно, сестренка. Но я лучше покажу.

29

Август выдался жарким, очень жарким. Сухой воздух замер на месте, листья на деревьях казались нарисованными в свой неподвижности. Было шесть вечера, солнце тускнело, приближаясь к горизонту. Тот же сон, тот же день.

Вера уже не считала.

– Этот вечер стал поворотным, Озма. – раздражающее шипение обернулось наивным детским голоском. – Ты должна увидеть все сама.

– Я не хочу, – Вера прижалась к сухой, коре дерева.

Она знала – увиденное ей не понравится.

– У тебя нет выбора, как не было и у меня. Мы близнецы, Вера, а близнецы едины. Поверни течение сна в другое русло. Вспомни, с чего все началось.

– Я не хочу смотреть, просто расскажи мне, – молила Вера.

– Не бойся – это всего лишь сон. Все уже произошло, – голос ее стал выше и чище. – Начни мой путь, сестра. Иди.

Голос умолк, и Вика оставила ее. Но ненадолго Вера знала, «милая» Ассоль вернется, как только получит свое.

Из дома послышались глухие стоны.

Искать сестру смысла нет, Вика не пряталась от нее.

Вера медленно подняла взгляд на белое деревянное окно второго этажа. Створки были плотно закрыты, только узкий прямоугольник форточки отходил в сторону.

Ей придется подняться наверх и увидеть все самой.

Тихими шагами она двинулась ко входу. Маслянистый, тяжелый воздух вибрировал от стрекота цикад. Все, что ей удалось забыть, ожило звуками и цветами. Дом, в котором прошла половина жизни, вновь отворял свой зев, приглашая войти.

Она ступила на крыльцо. Первая ступенька. Вторая. Третья. Гладкая, почти скользкая ручка двери. Напряжение в мышцах и жалобный скрип петель. Вера шагнула внутрь, ощущая себя в гнилой утробе умирающего гиганта.

В прихожей густел мрак.

Она встала на деревянный пол. В коротких просветах мелькали серые точки оседающей пыли. Бледные выгоревшие обои с синими фиалками на стенах и приторный, колющий запах цедры. Она скривилась. В детстве все это казалось не таким отвратительным. Особенно запах, он даже нравился. Сейчас Вера брезгливо шла вперед, прижав руки к телу.

У правой стены узкая сварная лестница винтом уходила на второй этаж. В рядах коричневой обуви светились василькового цвета босоножки. Вика даже не забыла снять обувь.

Сверху послышались стоны и скрип.

Заставив себя ухватиться за липкие перила, Вера шагнула на ступень и рванула вверх.

Локти задевали металл, воздуха не хватало. Выскочив в коридор, она прислушалась.

Было тихо.

Вера побежала к родительской спальне, вдыхая затхлый, кислый от пота воздух.

«Вика, бедная моя Вика» – стучало в голове, когда Вера остановилась у полуоткрытой белой двери.

Отец стоял в глубине комнаты, спиной к ней. Развернувшись на пол-оборота смотрел в скрытый дверью угол. Он был в одних трусах, а на лице застыла похотливая полуулыбка.

Это был человек с ее рисунка.

На низкой кровати застыла мать. Она сидела на коленях спиной к отцу. Выпятив голый зад и упираясь локтями в бледный матрац, послушно ждала, опустив голову на ладони.

Вера боялась пошевелиться.

– Видишь, – хрипло начал он. – Это естественно и совсем не страшно. Так делают все мужчины с женщинами.

Отец дышал ровно и глубоко. Мелкие капли пота скользили по лбу и спине.

– Тебе было хорошо, Анна?

– Хорошо, – выдохнула она рыхло, без понимания.

– Не бойся, – он положил ладонь матери на бедро и небрежно толкнул, как надоедливую куклу. Мать повалилась на бок, качаясь в кровати. Голова вывернулась в сторону двери. Ужас застыл на красивом, усталом лице, когда мутный взгляд выхватил загнанную в угол дочь. Дрожащей рукой она схватила покрывало и потянула на себя. Глупо уставилась на мужа.

– Герман…

– Помолчи, – он ядовито рявкнул. – Наша дочь учится. Ведь так?

Вера ощутила испуганный кивок за дверью.

Ей захотелось броситься в комнату и ударить отца. Бить его, пока рукам хватит сил. Но не смогла двинуть и пальцем.

Еще она чувствовала страх и отчаяние сестры, ее отвращение и ужас. Чувствовала, как теплые слезы текут по щекам Вики и ее собственным.

– Запомни, что видела, – отец наклонился. – Не реви. Это просто урок. – Натянув трусы, он резко отпустил резинку, шлепая себя по животу. Гадко улыбнулся.

– Не криви личико.

Выгнув грудь вперед, завел руки за спину, сцепив пальцы потянулся на носках. Раздался противный хруст.

– Ты дала мне красивых дочерей, Анна.

Неожиданно он посмотрел прямо в глаза Вере. Хищные зрачки округлились.

Она попятилась. «Этого не может быть!» Слабость размяла тело. «Это лишь сон, сон», – зашептала Вера, чувствуя, как холодеют пальцы на руках.

– Но у Вики красота особенная. Да, Анна?

– Да, – пробормотала мать.

– Хочешь побыть на месте мамы? – вопрос хлестнул Вере по ушам.

«Он не посмеет».

– Нет? – губы разошлись, обнажая ровные зубы. – Конечно. Какой я идиот, – он ударил себя в лоб ладонью. Звонкий шлепок болтнул воздух. – Тебе нужно время. Время подумать. Но… – он присел на корточки. – Думай быстрее, или мне придется научить Веру, – голос был холоден и строг. Лицо его вытянулось, брови сошлись, скулы напряглись, как у бойцовской собаки. – Ты ведь не хочешь этого? – повисла пауза. – Отлично, – снова приторная улыбка.

– А теперь беги, – он поднялся, отступая.

Вера расставила ноги, ища опору, пол зашатался, фигуры поплыли.

– И помни, – голос отца перебил гул в ушах. – Никто не должен знать о нашем уроке. Иначе на месте мамы окажется твоя сестра.

Вера вываливалась из сна. Все вокруг смялось в бесцветный ком. Последнее, что ей удалось схватить – это детский силуэт в голубом платьице, бегущий по коридору.

Так сестры узнали своего отца.

30

Она проснулась от холода. Еще тонкие лучи солнца окрасили мастерскую в желтое. Шея и спина затекли, мышцы застыли в напряжении.

Вера открыла глаза. Свет обступал мольберт, бросая на пол квадратную тень. Рисунок на холсте снова был прежним. Ни лица, ни петли.

Голова была ясна, а мысли спокойны. Она полулежала на кресле, завалившись набок и подобрав под себя ноги.

Вера медленно поднялась. Колючее онемение стиснуло икры.

Большая стрелка на часах поравнялась с шестеркой.

Она была выжата до капли, как тряпка, перекрученная сильными руками. Чувства притупились.

Теперь все ясно. Они с Викой действительно были и остаются едины, и не деться ей никуда. Это было понятно еще тогда, в день ее смерти. С бледным лицом, перескакивая ступени, мчась вниз, подальше от мертвого тела, Вера уже знала, что сестра уютно дрейфует в море ее надломленного сознания. Она дремала, ожидая своего часа.

Почти насилуя свою больную жену на глазах дочери, отец «преподал урок», и Вика усвоила его, не дав Вере оказаться на месте матери. И что получила – предательство.

Но даже теперь Вера металась. Сын и муж, ради которых стоит бороться, и сестра, которой она обязана всем.

Именно поэтому сегодня вечером она снова сядет в кресло и услышит шипящий голос.

31

Андрей в очередной раз свернул вправо на засыпанную гравием дорогу. Камни затрещали под колесами. Выровняв руль, он прибавил газу. Достал из бардачка флешку, стянул зубами крышку и вставил в проигрыватель. На дисплее высветился длинный список исполнителей. Он выбрал «Печаль» Кино.

Мягкие басы заполнили пространство. Закрутив руль влево и качаясь на ухабах, мысленно запел.

Уже час Андрей наворачивал круги в поселке далеко от дома, симулируя очередное собеседование.

Он снова крутанул баранку. Улица показалась очень знакомой, особенно в сумерках. Высокие дома, аккуратные деревья и асфальт вместо уезженной колеи. «ул. Вишневая», прочел он табличку на заборе.

Нога резко легла на тормоз. Завизжали покрышки, Андрея бросило на руль. Автомобиль замер в клубах пыли. Выдохнув, он сел как прежде, касаясь затылком подголовника.

Дальше по улице жил Фикус.

Андрей сощурил глаза и пожалел, что друга нет рядом. «Нахрена я сюда приперся? – думал он. – Пора ехать домой – к жене и сыну. Разобраться, наконец, с работой. Делать что-нибудь в конце концов!». Даже Илья в положении гораздо худшем принял решение. Трудное, неприятное, но верное. «Надо разворачиваться и ехать домой», – он положил ладони на руль, нога поглаживала педаль газа. Но вместо разворота машина медленно покатилась вперед.

Протянув метров пятьсот, Андрей съехал на узкую обочину.

И вроде жив и здоров,

И вроде жить не тужить.

Так откуда взялась печаль? –

тянул Цой последние строки. Его многомерный голос оборвался, и Андрей заглушил мотор. Слева блестел крышей дом Ильи.

Вышел из машины. За ветвями черешни разглядел окна второго этажа. Два темных квадрата.

Он всегда приезжал к нему в сумерках – как и сейчас.

Легкий ветер принес запах сухой травы и пыли. Послышался лай соседского пса. Пространство казалось мутным, а свет уходящего солнца – густым и серым.

Много четких, людских следов покрывали землю перед стальными воротами и калиткой. Хромированная кнопка звонка излучала слабый блеск.

Андрею захотелось выпить. Сесть напротив Ильи, погрузившись в мягкое кресло, и ввалить в горло стопку теплого, горючего коньяка. Закурить и налить снова. Обсудить прошлое, помолчать и влить очередную порцию.

Иногда они ловили себя на мысли, что рассуждают как измотанные старики. Вспоминая кривые остовы прошлого, не замечая впереди ничего, кроме солнца, умирающего за горизонтом, и бледных, сжимающихся лучей.

Настроение Ильи передавалось Андрею. Имея сына, он тащил прошлое, часто вспоминал отца и его последние дни. Где-то глубоко он еще был одиноким сыном своего умершего отца.

«Вы кончились, парни, – твердил голос внутри, – впереди лишь сумерки уходящие во мрак».

Андрей сплюнул, поднимая облачко пыли. «Пора уезжать и больше не возвращаться. Заводить новых друзей и забывать старых». Он вернулся к машине, бросая короткий взгляд на окна.

Моргнул желтый свет в окне справа. Сердце дернулось. За тюлем выросла тучная фигура и тут же провалилась вниз, исчезая за линией подоконника. Следом в проеме закачался высокий горбатый силуэт. Он двигался то вправо, то влево, всплескивая руками. Резко остановившись, человек подскочил к окну и быстро задернул шторы.

«Не может быть». Андрей полез в машину за телефоном.

«Либо воры, либо этот лось никуда не уезжал».

Он задумался. Звонить в полицию рано. Вынув ключи зажигания, он захлопнул дверь.

Под крышей веранды Илья говорил убедительно, но все получилось уж слишком просто.

Сердцов засунул ключи в карман и направился к двери. Долго глядел на затертую, плоскую кнопку, сложив губы трубочкой. Дернул ручку – закрыто. Затем сделал шаг назад и осмотрел забор – метра два высотой, с кирпичными колоннами и фундаментом, с облицовкой из речного камня.

Андрей закатал рукава офисной рубашки и огляделся – никого. Прижав левую ногу к забору, он оперся и схватился за верхний край. Оттолкнулся, подтягиваясь на руках. Мышцы напряглись, он задержал дыхание, закидывая правый локоть на край листа. Морщась, перевел вес на него и закинул второй. Подтянулся. Прижавшись к горячему металлу перекинул ногу, выплевывая воздух из легких. Еще усилие, и, выпрямив спину, оседлал забор.

Брюки стянулись мелкими складками, давя в паху. На боку правой туфли белела царапина. Андрей выругался.

На другой стороне переплелись густые заросли амброзии. Зеленые, резные листья покрывал толстый слой пыли.

«Какого хрена я делаю?»

Набрав в грудь воздуха, оттолкнулся и полетел вниз, сминая вонючие кусты

Жилистые сорняки смягчили падение, обсыпая его пылью. Глотая серое облако, он завалился вперед.

– Твою мать, – хрипло протянул он, поднимаясь на ноги.

Кусты высились до груди, и чтобы выбраться на каменную дорожку справа, пришлось вытоптать себе тропинку, прибивая стебли ногой.

Вынырнув он отряхнулся и медленно двинулся вперед, огибая дом, пройдя несколько шагов, заметил яркую, прерывистую дорожку крови.

Шея и руки зачесались. Осторожно следуя вдоль кровавой ленточки, подошел ко входу.

Дверь была открыта наполовину, подпертая куском битого кирпича. Медленный сквозняк тянул из дома резкий запах, похожий на спирт. Внутри переливалась тишина.