Даже в обществе, на званых приемах и простых чаепитиях, Саша чувствовала одиночество, в какой-то степени оно стало ее другом. Привычная к вспышкам гнева отчима, она закалила характер, хотя часто ощущала себя физически слабой, и это расстраивало. Надо быть сильной. Тем более что будущее не сулит ничего хорошего, Яков Петрович не даст ни одного шанса на счастье. «Ты слишком похожа на мать», – часто обвинительным тоном говорил он, не догадываясь, что слова ласкают слух Саши и волнуют душу. Как жаль, что память не сохранила образ отца, он умер слишком рано, и теперь на шее висит его крестик.
«Кто знает, быть может, вы с небес смотрите на меня и храните…»
Два раза в неделю Саше разрешалось общаться с дочками Алюшиных, и в эти долгожданные часы жизнь оживала вокруг. Потому что вздорная Ольга и смешливая Ирочка знали все новости и с нетерпением готовы были рассказывать и о моде на более высокий каблук, и о новом почтальоне, перепутавшем телеграммы, и о скорой свадьбе Машеньки Поливановой, и об утопленниках, всплывающих под старой ивой по весне, и о симпатичном Грише Салтыкове, попавшем под влияние Павла Андреевича Воронцова. Саша всегда слушала внимательно и редко задавала уточняющие вопросы, их попросту невозможно было вставить в несмолкаемый щебет Ольги и Ирочки.
Про Павла Воронцова последние недели приходилось слышать часто. Отчим, разговаривая с приказчиком, упоминал его имя и почти сразу же осыпал проклятиями. Зная крутой нрав Якова Петровича, Саша даже сочувствовала Воронцову. И, когда произошла случайная встреча на дороге, она с интересом разглядывала Павла. Да, это тот молодой человек, которой однажды хотел ее испугать на реке. Но можно ли испугать ребенка, живущего с таким отчимом?
У Платоновых Саша кожей почувствовала на себе обжигающий взгляд Павла. Кругом было много очаровательных, хорошо одетых девушек, но он отчего-то смотрел на нее. Она лишь два раза повернула голову, желая убедиться в своих ощущениях, а затем проследовала за отчимом к столу, где немного поела холодной, тонко нарезанной буженины и поговорила с Машенькой Поливановой и ее матерью. Но мысли о Павле не отпускали некоторое время. Высокий, хорошо сложенный, уверенный молодой мужчина. Пожалуй, Саша охарактеризовала бы его именно так. «Очень красивый, и ямочка на подбородке. Не знаю, можно ли назвать его кудрявым, но волосы слегка вьются… А глаза?! В начале зимы я читала любовный роман, так главного героя представляла именно так!» – неожиданно вспомнилось, как про него рассказывала Ирочка.
Саше не разрешалось принимать участие в танцах, на приглашения она должна была отвечать вежливым отказом. Но ее скромной персоной и не интересовались, грозная фигура отчима всегда маячила рядом, а это не способствовало общению ни с кем.
После чая с яблочным пирогом Саша немного прошлась вдоль окон, поглядывая на потемневший двор, затем остановилась около зеленых бархатных стульев и отыскала взглядом отчима. Яков Петрович, покрасневший от выпитого вина, похрапывал в кресле в дальнем углу гостиной, ему не мешали ни музыка, ни шум голосов, ни звонкий смех.
«Как хорошо», – подумала Саша, наблюдая, как медленно поднимается и опускается живот отчима, скованный пуговицами темно-синего жилета.
– Нас не представляли друг другу, – раздался справа мужской голос, – я бы хотел забыть про условности и исправить это.
Повернувшись, Саша сразу увидела ямочку на подбородке, а уж потом заглянула в серые глаза Павла. Ее сердце билось ровно, на душе царило спокойствие, и тем приятнее было начать разговор. «Да, он очень высокий, или я маленькая?.. Вернее, и то и другое».
– Александра Образцова, – произнесла она негромко.
– Павел Воронцов. – Он кивнул и сделал небольшой шаг вперед. – Извините, если помешал, но я не смог противиться острому желанию поговорить с вами. А если совсем честно, то я хотел пригласить вас на танец. Вы позволите?
Саша так давно не танцевала, что при этих словах испытала тягучую боль в коленях, точно они умоляли не отказывать, вряд ли в ближайшие месяцы, а то и годы, выпадет еще шанс. Но что будет, если Яков Петрович проснется или узнает позже? Он как-то поднимал на нее руку, запирал надолго в кладовой, оставлял без еды и всегда гневно кричал, унижая и ее, и память о родителях.
– Да, – ответила Саша и первая направилась в смежный зал, где по кругу плавно двигались пары. Заняв последнее место в первом ряду, она протянула вперед руку и сразу почувствовала прикосновение теплых пальцев Павла. Душу захлестнули новые приятные разноцветные чувства, и показалось, что музыка зазвучала ярче и громче.
– Вы редко бываете в гостях, я не встречал вас ранее.
– Да, редко, – согласилась она, не озвучивая причины.
– Жаль, я бы хотел видеть вас чаще.
Саша промолчала в ответ, сменила руку, сделала положенный полукруг и вернулась на исходную позицию. Она встречала раньше Алексея Воронцова, старшего брата Павла, и теперь сравнивала их, отмечая внешнюю схожесть и внутреннее расхождение. Отчего-то в голову полезли сплетни, рассказанные Ирочкой, и Саша торопливо переключила мысли: «Я танцую, как много в этом счастья». Улыбнувшись, она бросила взгляд на Павла и почувствовала в душе искреннюю благодарность за приглашение. И даже если отчим, проснувшись, придет в ярость и разорвет ее на части, никакого сожаления не будет, отказаться – это все равно что лишить себя воздуха и света.
Павел не проронил больше ни слова. А когда музыка стихла и хозяйка дома пригласила всех попробовать десерт, он проводил Сашу к столу, поклонился и отошел к окну, где продолжил разговор с Гришей Салтыковым.
Ирочка приехала без сестры спустя полчаса, по ее лицу было видно, что значительное опоздание имеет причину, о которой непременно нужно рассказать в самых мельчайших подробностях.
– Можешь ли ты себе представить… – задыхаясь от волнения, начала она. – Мы уже выходили из дома, когда Оля вдруг почувствовала себя дурно и упала в обморок. Десять минут она не приходила в себя, хотя мы обмахивали ее веерами и поливали лоб холодной водой. Конечно, прическа оказалась испорчена… Мама охала, папа ругался и размахивал руками, а я молилась, надеясь, что она не умрет прямо сейчас и мы все же поедем к Платоновым. Но потом Оля открыла глаза, и мы вздохнули с облегчением. Оказалось, она два дня не ела, чтобы выглядеть тоньше, и вот результат: Оля с головокружением лежит в постели с грелкой и рыдает, а я здесь. Немедленно скажи, пропустила ли я что-нибудь интересное?
Самым интересным Саша посчитала танец с Павлом, но говорить об этом не стала.
– Нет, вечер довольно обычный.
– Как же хорошо, как хорошо, – с облегчением выпалила Ирочка и принялась оглядываться по сторонам, отмечая, кто приехал к Платоновым, а кто нет. – Гриша Салтыков… Давно хотела тебе сказать, что он мне определенно нравится.
Саша была вынуждена повернуть голову в его сторону и сразу встретила взгляд Павла. Внутренняя уверенность в том, что он больше не подойдет и не пригласит ее на танец, была, как ни странно, приятна. Он точно понимал ее положение. Впрочем, не удивительно. Кому как не Павлу Андреевичу Воронцову знать, что Якову Петровичу может понравиться, а что нет. И это была не жалкая трусость, а аккуратная здравая предусмотрительность: пригласить можно, если хочется, но расплачиваться потом Саше.
– …интересно, ему нравятся брюнетки? – продолжала тараторить Ирочка. – Уверена, мама бы одобрила наш брак с Салтыковым. И отчего лет пять назад я могла запросто назвать его Гришкой, подойти и толкнуть, а теперь он – Григорий, и нужно ждать, когда его величество соизволит посмотреть в мою сторону. Это очень несправедливо.
Когда вечер близился к концу и многие уже засобирались по домам, Павел прошел мимо Саши, чуть сбавив шаг, и спокойно, будто его слова не являлись чем-то недопустимым, произнес:
– Мне нужно поговорить с вами. Завтра поздно вечером я буду в вашем саду, приходите, как сможете.
Саша заснула лишь под утро, ей было о чем подумать. До этого дня никто не позволял себе оказывать ей серьезные знаки внимания, писать письма, назначать тайные или явные свидания. Признавая неопытность, она пыталась отдалиться от случившегося и посмотреть на ситуацию со стороны. Что может быть нужно Павлу Андреевичу Воронцову от нее? От бесправной маленькой птички, каждый взмах крыла которой контролирует отчим. А может, встреча связана именно с Яковом Петровичем? У них схожие хозяйственные дела, а еще торговля…
Эпизоды вечера проносились перед глазами, воспоминание о прикосновении во время танца заставляло сжимать и разжимать пальцы, вопросы начинали требовать правдивых ответов, а голос все повторял и повторял: «Завтра поздно вечером я буду в вашем саду…»
Павел не назвал точное время, а значит, готов ждать долго. Столько, сколько потребуется. На Сашу он произвел впечатление сдержанного, умного, серьезного человека, и ему хотелось доверять. Тяжело жить, когда знаешь, что никто не протянет руку, не поддержит и не защитит.
А если Павел не равнодушен к ее судьбе, да и к ней самой?
Помнится, Ирочка рассказывала о скандале с вдовой Елизаветой Ковальской, но, во-первых, сплетня может оказаться пустой, во-вторых, невозможно понять чужие отношения: кто прав, кто виноват… В-третьих, Павел взрослый мужчина, кажется, ему около двадцати пяти лет и… Саша пыталась сформулировать оправдание, но оно, по сути, сводилось к тому, что жизнь до брака у женщин и мужчин разная и не стоит никого судить, не разобравшись.
Тряхнув головой, Саша прогнала от себя сплетни и сконцентрировалась на принятии решения: идти или нет? Она была уверена, что сможет осторожно пробраться в сад и остаться невидимой для Якова Петровича, но сам поступок волновал, душа отзывалась дрожью на мысль о том, что предстоит остаться наедине с Павлом Воронцовым. Под покровом ночи.
Ответ пришел к обеду, когда Саша прошла мимо большого зеркала, украшавшего стену гостиной, и, взглянув на отражение, остановилась. В ней многое изменилось за первую половину дня, и почему-то это не вызвало удивления. Кожа стала еще бледнее, губы, наоборот, алели, глаза то тускнели, то поблескивали, подбородок заострился. Пришлось согласиться с тем, что она заболела, и у этой пока непонятной болезни есть имя. Павел.
Если в подобном положении Ирочка придумала бы и саму встречу, и вдохновенные слова, и даже запретные поцелуи, то Саша нуждалась лишь в простом разговоре, и именно его считала для себя нужным и важным. Хотелось по-настоящему узнать Павла, прочувствовать его, понять, чтобы потом ни одна сплетня не коснулась сердца. Его серьезный взгляд давал ощущение защищенности и добавлял силы, а еще… Саша не могла забыть то счастье, которое испытала во время танца.
Яков Петрович обычно ложился спать ближе к одиннадцати. Последнее время его мучили головные боли, и он спасался двумя стопками чего-нибудь крепкого и усыпляющего. Дождавшись двенадцати, Саша надела простое темно-серое платье, поправила прическу и вышла из комнаты. Тишина давала надежду, но не стоило торопиться, в доме жила прислуга, а выйти следовало через кухню. Из комнаты отчима доносился прерывистый храп. Саша быстро миновала кабинет, одну из гостевых спален, голубой и зеленый залы и замерла, прислушиваясь к дому. По-прежнему тихо.
На улице ее встретил легкий ветерок, короткая накидка не слишком защищала от холода, но Саша не замечала этого, ее согревало ожидание встречи.
Яков Петрович не терпел цветы и «бессмысленные кустарники», поблизости располагался только один сад – яблоневый. Деревья, потерявшие на зиму листву, тянулись в несколько рядов и сейчас в темноте выглядели устрашающе. Саша ступила на дорожку и медленно пошла, тихо молясь. Хорошо, что гончие отчима далеко, им не учуять ее дыхания.
– Александра… – раздался голос справа.
Увидев Павла, Саша испытала облегчение. Сдержав порыв быстро подойти к нему и коснуться руки (вот оно – спасительное чувство защищенности), она огляделась и спросила:
– А где ваша лошадь?
– Там, – он махнул рукой, указывая направление, – мы можем прогуляться к ней.
Саша внимательно посмотрела на Павла, будто пыталась убедиться в том, что это тот же человек, который назначил встречу на вечере у Платоновых. Глаза привыкли к темноте, но света все же не хватало. «Волосы вьются, а кудрявыми их назвать нельзя», – будто продолжая разговор с Ирочкой, подумала Саша.
– Вы давно здесь? – спросила она.
– Поверьте, это не важно.
Ответ сразу перечеркнул часть предполагаемых тем для предстоящего разговора: хозяйство Якова Петровича, да и сам отчим растворились в ночи без следа. Теплая улыбка Павла предназначалась ей: как, оказывается, быстро и просто может измениться жизнь. Измениться в лучшую сторону.
– Я бы не хотела далеко отходить от дома. Надеюсь, вы понимаете меня.
– Да, конечно. Я ни в коем случае не желал бы причинить вам неудобства или доставить проблемы.
– Спасибо.
– За что?
– За эти слова.
Павел улыбнулся, и Саше понравилось, как изменилось его лицо. Именно таким беззаботным, веселым оно было на речке, когда она сидела на мостке и плела венок из одуванчиков.
– А помните, я вас напугал однажды, – будто прочитал ее мысли Павел. – Вы были младше…
– Да, я плела венок, а вы бессовестно проплыли под водой и…
– Сейчас мне стыдно, поверьте, стыдно. Надеюсь, вы не слишком…
– Испугалась? – продолжила Саша, ответно улыбаясь. – Нет, ни капельки. Я тогда думала о чем-то хорошем, и, пожалуй, это отвлекло и спасло меня.
Они замолчали. Ветер, воспользовавшись паузой, зашумел ветвями яблонь, взметнулся вверх, а затем опустился вниз и исчез. Выбившаяся из прически прядь скользнула по лицу Саши, пришлось убрать волосы за ухо, чтобы не мешали.
«Должна ли я спросить, о чем он хотел поговорить со мной? Стало бы легче, если бы он объяснил. Почему, почему я кажусь такой маленькой и несерьезной рядом с ним…»
Павел неожиданно шагнул вперед, коснулся ладонью щеки Саши, затем наклонился и быстро обжигающе поцеловал в губы. Сердце мгновенно сжалось до боли, вспыхнуло и застучало отчаянно и оглушающе громко. Отшатнувшись, Саша прижала руку к груди и попыталась успокоить дыхание, но сделать это сразу не получилось. Губы Павла показались грубыми и жесткими, поцелуй не принес ничего кроме отчаяния, обиды и разочарования. Будто хозяин пришел и заявил права на свою вещь, а именно так теперь Саша себя и чувствовала.
– Зачем?.. – наконец произнесла она и замотала головой. – Зачем?..
– А что вас удивляет, Александра? Разве вы пришли сюда не за этим?
– Нет. Вы хотели поговорить со мной!
– А разве мы не поговорили? – Павел холодно улыбнулся и вновь подошел ближе. – Мы даже вспомнили старые добрые времена. Александра, вы мне очень нравитесь. – Он взял ее за локоть, проигнорировав взгляд сопротивления, и продолжил: – Очень. Поверьте. Имея такого отчима, вы вряд ли…
– Зачем, зачем же так… – в который раз повторила Саша и добавила, делая слабую, бессильную попытку освободить руку: – Я полагала, вы совсем другой человек.
Павел не успел ответить, раздался сухой треск веток, и яростный рык Стрыгина разорвал тишину ночи:
– Кто бы ты ни был, я убью тебя! Стоять, скотина!
Мрак мешал разглядеть наглеца, Яков Петрович не мог определить, кто держит за локоть его падчерицу. И это, похоже, наполняло его широкую грудь еще большим гневом. Размахивая руками, рыча, он приближался, и оставалось меньше минуты, чтобы принять какое- либо решение.
– Выбирайте, – резко сказал Павел. – Или вы уезжаете со мной и получаете защиту, или остаетесь с этим опустившимся животным и вымаливаете у него прощение. Если не ошибаюсь, ваш отчим чертовски пьян.
Нет, выбора не существовало, потому что в яблоневом саду рядом с ней сейчас находились два животных. И если одно убьет сразу, то другое будет долго мучить, лишая ее души.
– Уезжайте, – твердо ответила Саша, хотя во рту пересохло, а к горлу уже подступал ком страха.
– Вы хорошо подумали?
– Прощайте.
– Как хотите.
Павел больше не стал тратить времени на уговоры, развернувшись, он не слишком торопливо направился в противоположную от Стрыгина сторону. Саша услышала, как заржала лошадь, а затем раздался отдаленный топот копыт.
Последний взгляд Павла говорил о том, что он не любит проигрывать и все, что она теперь получит, – заслуженная кара.
Три дня не прошли даром, теперь благодаря внутреннему навигатору Глеб всегда знал, где можно найти Екатерину Щербакову. «Малышка, я готов благодарить тебя вечно за равнодушие к магазинам и шмоткам, если бы мне пришлось таскаться за тобой по торговым центрам и прятаться за шторками примерочных, я бы…» Цензурные выражения на этом заканчивались.
Устроившись за круглым столиком любимой кофейни, Катя звонила родителям в Питер, и Глеб, попивая поблизости эспрессо, ловил долетающие фразы и небрежно отправлял их на полки памяти. Неизвестно, что и когда пригодится.
Он узнал, где Катя работает, во сколько уходит из дома, когда возвращается. К сожалению, мешали стены, все же следить за городом намного удобнее: поля, леса, ветер… Декорации и слышимость на пять с плюсом. Хотя, у городов свои преимущества – например, легко затеряться в толпе, никто не обратит внимания на неброско одетого бородатого мужчину тридцати девяти лет. Вот он сидит за соседнем столом, подперев щеку кулаком, и с удовольствием слушает, как его подопечная обещает завтра утром зайти к шефу. «Кстати, а какой у нее шеф? Может, сгодится на роль принца на белом коне? Эй, крошка, песок из твоего начальника еще не сыплется?»
Глеб уже понимал, что не просто так его приставили к Кате именно сейчас, бегать по улицам и искать мужа не придется. Схема будет точно такой же, как и в Утятино: подходящий мужчина где-то близко, их судьбы уже пересеклись или пересекутся в самое ближайшее время, нужно только дождаться встречи и чуток помочь…
«А то несчастные сами же не справятся, помощника им подавай! Куда вообще катится мир? Мужики не могут затащить понравившуюся женщину в постель… – Глеб нарочно осекся, насмешливо улыбнулся и возвел глаза к потолку: – Конечно, я не прав, речь же идет о великой настоящей любви. Прошу прощения, увлекся, погорячился, выдал желаемое за действительное».