Мег с Чарльзом Уоллесом возвращались домой молча, погруженные в странные, непривычные мысли. Смеркалось, поднимался ветер. Близнецы ждали их. Они хотели вытащить Чарльза Уоллеса на улицу поиграть в мяч.
– Темно ведь уже, – возразил Чарльз Уоллес.
– Да ладно, несколько минут у нас еще есть. Пошли, Чарльз! Ты, конечно, умный, но в мяч играешь из рук вон плохо. Я вот в шесть лет уже нормально кидал, а ты только ловишь, и то еле-еле.
Деннис хлопнул Чарльза по спине. Этот хлопок больше смахивал на тумак.
– Да ладно, у него уже лучше получается! Пошли, пошли, у нас всего несколько минут!
Чарльз Уоллес мотнул головой. Он не стал говорить, что плохо себя чувствует, просто твердо ответил:
– Не сегодня.
Мег оставила близнецов спорить с ним и вошла на кухню. Миссис Мёрри как раз появилась из своей лаборатории, все еще с головой погруженная в работу. Она рассеянно заглянула в холодильник.
Мег подошла к ней:
– Мама, Чарльз Уоллес думает, что у него что-то не так с митохондриями, или с фарандолами, или с чем-то там еще.
Миссис Мёрри захлопнула дверцу холодильника:
– Иногда Чарльз Уоллес слишком много думает!
– А что говорит доктор Колубра? Ну, про митохондрии и все вот это?
– Что такое тоже возможно. Луиза считает, что тяжелый грипп, который ходит этой осенью и от которого несколько человек уже умерли, на самом деле, возможно, не грипп, а митохондрит.
– И что, у Чарльза может быть именно он?
– Не знаю, Мег. Я пытаюсь выяснить. Когда я что-нибудь узнаю, я тебе скажу. Я ведь уже говорила. А пока оставь меня в покое.
Мег отступила на шаг и опустилась на один из стульев у обеденного стола. Ее мама никогда не говорила с детьми таким холодным, отстраненным тоном. Видимо, она действительно всерьез встревожена…
Миссис Мёрри посмотрела на Мег с виноватой улыбкой:
– Извини, Мегатрон. Я не нарочно. Просто я в сложном положении: я знаю о возможных заболеваниях, связанных с митохондриями, больше, чем кто бы то ни было еще в наше время. И я совсем не ожидала так скоро столкнуться с результатами своей работы. И мне до сих пор слишком мало известно, чтобы сказать тебе – или Луизе – хоть что-то определенное. Ну а пока нам нет смысла волноваться – мы же так и не знаем, в чем истинная причина. Пока нам лучше заняться школьными проблемами Чарльза Уоллеса.
– А он достаточно хорошо себя чувствует, чтобы ходить в школу?
– Думаю, да. По крайней мере, пока. Я не хочу забирать его из школы без особой необходимости.
– Почему?
– Мег, рано или поздно ему все равно придется туда вернуться, и тогда все будет намного хуже. Если он сумеет преодолеть эти первые несколько недель…
– Мам, в здешних краях просто никто никогда не видел такого шестилетнего мальчика, как Чарльз Уоллес.
– Да, он действительно чрезвычайно умен. Однако в свое время считалось нормальным, когда двенадцати-, тринадцатилетние мальчики заканчивали Гарвард, Оксфорд или Кембридж.
– В наше время это нормальным не считается. И вы с папой его в шесть лет в Гарвард все равно не пошлете. И вообще, дело не только в том, что он умный. Откуда он знает все наши мысли и чувства? Я не знаю, много ли ты ему рассказывала, но он ужасно много знает о митохондриях и фарандолах.
– Я ему рассказывала достаточно много.
– Он знает больше, чем «достаточно много». И он знает, что ты из-за него тревожишься.
Миссис Мёрри присела на один из высоких табуретов у кухонной стойки, отделяющей рабочую зону кухни от остальной ее части, ярко освещенной, безалаберной комнаты, где и ели, и занимались.
Она вздохнула:
– Ты права, Мег. У Чарльза Уоллеса не только хорошие мозги, но еще и необычайно развитая интуиция. Если он сумеет научиться управлять этими способностями и направлять их в нужное русло, когда вырастет… если… – Она осеклась. – Ладно, мне пора заняться ужином.
Мег знала, когда от мамы лучше отстать.
– Давай я помогу. Что у нас есть из продуктов?
Про драконов Чарльза Уоллеса она ничего не сказала. Не сказала она и про странное поведение Луизы Большой, и про тень, которую они так и не успели разглядеть как следует.
– Например, можно сделать спагетти. – Миссис Мёрри откинула со лба темно-рыжий локон. – Это быстро, просто и в самый раз для осеннего вечера.
– А еще у нас полно помидоров, сладкого перца и других овощей с огорода близнецов! Знаешь, мам, я очень люблю близнецов, даже когда они меня выводят из себя, но Чарльза…
– Знаю, Мег, знаю. У вас с Чарльзом всегда были особые отношения.
– Мам, я просто не могу вынести того, что с ним делают в школе!
– Я тоже, Мег.
– Ну и что же вы предпринимаете?
– Мы очень стараемся ничего не предпринимать. Забрать Чарльза из школы было бы проще всего. Мы же думали об этом с самого начала, еще до того, как у него… Но ведь Чарльзу Уоллесу придется жить в мире людей, которые мыслят не так, как он. И чем раньше он начнет учиться уживаться с ними, тем лучше. Вы с Чарльзом не умеете приспосабливаться, как близнецы.
– Чарльз же намного умнее близнецов!
– Ни одна форма жизни, которая не может приспосабливаться, долго не протянет.
– И все равно мне это не нравится.
– Нам с твоим папой это тоже не нравится, Мег. Потерпи уж, раз мы терпим. Не забывай, ты постоянно все портишь тем, что вмешиваешься, когда надо просто подождать и проявить терпение.
– С терпением у меня плохо.
– Это ты мне говоришь?
Миссис Мёрри достала из овощного ящика помидоры, лук, зеленый и красный перец, чеснок и порей. Она принялась крошить лук на большую чугунную сковороду.
– Знаешь, Мег, – задумчиво сказала Миссис Мёрри, – тебе ведь и самой нелегко приходилось в школе.
– Да, но не так, как Чарльзу! И потом, я не такая способная, как он, – разве что в математике.
– Может быть, и нет – хотя ты в целом склонна недооценивать свои особые способности. Но я, собственно, вот к чему: в этом году ты, кажется, наконец-то прижилась в школе и стала находить ее более или менее сносной.
– Это потому, что мистера Дженкинса больше нет. И еще благодаря Кальвину О’Кифу. Кальвина в школе уважают. Он наша баскетбольная звезда, президент выпускного класса и все такое. Так что если Кальвину кто-то нравится, этот человек вроде как защищен его… его влиянием.
– А как по-твоему, почему ты нравишься Кальвину?
– Да уж не за красоту, конечно!
– Но ведь ты ему нравишься? Правда, Мег?
– Ну да, похоже на то, хотя Кальвину много кто нравится. А если он захочет, с ним будет дружить любая девочка в школе.
– Но выбрал он все-таки тебя, да?
Мег почувствовала, что краснеет, и прижала ладони к щекам:
– Ну да, но дело же не в этом! Мы просто столько всего пережили вместе. И он не то чтобы мой парень, мы просто дружим – ну, я хочу сказать, мы не такие, как большинство ребят.
– Я очень рада, что вы с ним дружите. Мне этот тощий морковно-рыжий молодой человек очень даже по душе.
Мег рассмеялась:
– По-моему, Кальвин тебя принимает за Афину Палладу. Ты для него идеал! И он нас всех любит. Потому что его собственная семья просто ужасная. На самом деле мне кажется, что он ко мне так относится только из-за нашей семьи.
Миссис Мёрри вздохнула:
– Мег, тебе не надоело скромничать?
– Может, я хоть готовить научусь так же хорошо, как ты… А ты знаешь, что это один из братьев Кальвина отлупил сегодня Чарльза Уоллеса? Он наверняка очень расстроился – я имею в виду не Уиппи, ему-то наплевать, а Кальвин расстроился. Наверняка ему уже кто-нибудь сказал.
– А ты не хочешь ему позвонить?
– Только не я! Только не Кальвину! Я лучше подожду. Может, он в гости зайдет или еще что-нибудь. – Мег вздохнула. – Ну вот почему жизнь такая сложная? Мам, как ты думаешь, а у меня когда-нибудь будет две ученые степени, как у тебя?
Миссис Мёрри, нарезавшая перцы, расхохоталась, вскинув голову:
– Послушай, но это вовсе не решение всех проблем! Есть же и другие выходы. И вот сейчас, например, меня куда больше интересует, не переложила ли я в соус для спагетти красного перца. А то я со счета сбилась.
Они как раз сели ужинать, когда позвонил мистер Мёрри и сказал, что из Вашингтона поедет прямо в Брукхейвен[5] и пробудет там неделю. Родители часто уезжали в такие командировки, но вот сейчас все, из-за чего папа или мама надолго уезжают из дома, казалось Мег зловещим.
– Ну, надеюсь, он не будет скучать. У него там много друзей, – скрепя сердце сказала она.
Однако в душе Мег страшно хотелось, чтобы ночью папа с мамой были дома. И не только из-за ее страхов по поводу Чарльза Уоллеса: Мег вдруг начало казаться, будто весь мир сделался непрочным и ненадежным. Осенью в несколько домов по соседству забрались воры и, хотя ничего особенно ценного не пропало, распотрошили шкафы, явно нарочно, продукты раскидали по полу в гостиных, обивку на мебели порезали… Даже их мирная деревенька сделалась непредсказуемой, иррациональной и опасной, и хотя Мег уже давно начала понимать это умом, никогда прежде она этого не чувствовала всем своим существом. А вот теперь у нее сосало под ложечкой от холодного осознания того, насколько ненадежна любая жизнь, как бы тщательно ты все ни планировал. Она сглотнула.
Чарльз Уоллес посмотрел на нее и без улыбки произнес:
– «А ты убежище от вьюг найти мечтал…»
– «Когда вломился тяжкий плуг к тебе в подвал»[6], – закончил Сэнди.
– Человек предполагает, а Господь располагает! – добавил Деннис, не желая отставать.
Близнецы протянули тарелки за добавкой спагетти: ни тот ни другой на аппетит никогда не жаловались.
– А зачем папе торчать там целую неделю? – спросил Сэнди.
– Ну, у него же работа все-таки, – сказал Деннис. – Знаешь, мам, по-моему, острого перца в соусе могло бы быть и побольше.
– Он вообще все время где-то пропадает этой осенью. Мог бы хотя бы немного пожить дома, с семьей. А по-моему, нормальный соус.
– Нормальный, конечно. Просто я бы предпочел поострее.
Мег думала не про спагетти, хотя машинально посыпала их тертым сыром. Она думала о том, что было бы, если бы Чарльз Уоллес рассказал маме про драконов. Ведь если на северном выгоне действительно поселились драконы – или, по крайней мере, что-то очень похожее, – наверное, родителям следует об этом знать?
– Когда вырасту, – сказал Сэнди, – стану банкиром и буду делать деньги. Хоть кто-то в этой семье должен поддерживать связь с реальностью.
– Нет, мам, не то чтобы мы считаем, будто наука не имеет отношения к реальности, – сказал Деннис, – но ведь вы же с папой не практики, а теоретики!
– Знаешь, Сэнди, – возразила миссис Мёрри, – не так уж я непрактична. Да и ваш папа тоже.
– Сидеть часами, глядя в электронный микроскоп, и слушать этот, как его, микросонар – оч-чень практично! – воскликнул Сэнди.
– Ты просто смотришь на то, чего никто больше не видит, – добавил Деннис, – слушаешь то, чего никто больше не слышит, и думаешь об этом, вот и все!
– Если бы побольше людей научились думать – было бы очень даже хорошо! – вступилась за маму Мег. – А когда мама думает о чем-нибудь достаточно долго, она потом находит этому применение на практике. А не она, так кто-нибудь другой.
Чарльз Уоллес с довольным видом склонил голову набок:
– «Практично» – это значит, что нечто работает на практике?
Мама кивнула.
– То есть не важно, что мама просто сидит и думает. Или что папа неделями ломает голову над каким-нибудь уравнением. Даже если он его записывает прямо на скатерти. Если кто-то сумеет заставить его уравнения работать на практике, значит они практичны. – Он полез в карман, как будто в ответ на размышления Мег о драконах, и достал перо – не птичье перо, а странное, блестящее перо, которое засверкало под лампой. – Ну-ка, практичные мои братья, что это такое?
Сидевший рядом с Чарльзом Уоллесом Сэнди наклонился над драконьим пером:
– Перо.
Деннис встал и обошел вокруг стола, чтобы разглядеть получше:
– Ну-ка дай-ка…
Чарльз Уоллес показал перо им обоим:
– И что это за перо?
– Ух ты, странное какое! – Сэнди потрогал кончик пера. – По-моему, оно не птичье…
– Почему? – спросил Чарльз Уоллес.
– Ость странная.
– Какая еще ость? – не поняла Мег.
– Ну, стержень пера. Он должен быть полый, а тут он сплошной и вроде как металлический. Слушай, Чарльз, а где ты это взял?
Чарльз Уоллес протянул перо маме. Мама внимательно рассмотрела его:
– Сэнди прав. Стержень совсем не птичий.
– А тогда чей же?.. – начал было Деннис.
Чарльз Уоллес забрал перо и спрятал его в карман:
– Оно лежало на земле у валунов на северном выгоне. И оно там было не одно. Их довольно много.
У Мег вырвался истерический смешок:
– Мы с Чарльзом думаем, что это драконьи феции.
Сэнди обернулся к ней с видом уязвленного достоинства:
– Что-что? Драконий помет? Скажешь тоже!
– Не мели ерунды! – поддержал его Деннис. – Мам, ты не знаешь, что это такое?
Мама покачала головой:
– А ты как думаешь, Чарльз?
Чарльз Уоллес ушел в себя – с ним иногда бывало такое. Когда Мег уже решила, что он ничего не ответит, он сказал:
– Это то, чего в практичном мире Сэнди и Денниса не существует. Когда разузнаю подробнее, скажу.
Сейчас он говорил совсем как мама.
– Ну ладно. – Деннис тут же потерял к этому разговору интерес. Он снова сел за стол. – Папа тебе не сказал, с чего вдруг он так срочно сорвался в Брукхейвен? Или это очередная государственная тайна?
Миссис Мёрри опустила глаза, посмотрела на клетчатую скатерть, на остатки уравнения, которое так и не отстиралось. Она много лет пыталась отучить мужа записывать уравнения на всем, что только под руку подвернется, но так и не сумела.
– Да нет, никакая это не тайна. Об этом даже в газетах кое-что писали.
– О чем? – спросил Сэнди.
– О необъяснимом явлении – не в нашей части Галактики, а на дальнем ее конце и в нескольких других галактиках тоже. Ну… проще всего будет сказать, что наши новые сверхчувствительные акустические приборы стали улавливать странные звуки – не в обычном диапазоне, а значительно более высокие. И каждый раз после такого звука – «космического вопля», как его окрестили падкие на сенсации журналисты, – в Галактике возникает небольшой разрыв.
– А что это значит? – спросил Деннис.
– Похоже, это значит, что несколько звезд исчезают.
– Исчезают? Куда?
– Вот это-то и есть самое странное. Они исчезают совсем. Полностью. Там, где когда-то были звезды, теперь, насколько можно определить с помощью приборов, больше ничего нет. Помните, ваш папа в прошлом месяце ездил в Калифорнию, в обсерваторию на горе Паломар?
– Но ведь ничто не может просто взять и исчезнуть, – сказал Сэнди. – Мы это в школе проходили – термодинамическое равновесие, закон сохранения материи и энергии и все такое.
– Так вот, – тихо сказала мама, – похоже, это равновесие нарушено!
– В смысле, вроде как в экологии?
– Нет. Я имею в виду, что, похоже, материя в самом деле уничтожима.
– Но этого просто не может быть! – отрезал Деннис.
– E = mc², – добавил Сэнди. – Вещество может быть преобразовано в энергию, энергия может быть преобразована в вещество. Либо то, либо другое.
Миссис Мёрри сказала:
– До сих пор закон Эйнштейна еще ни разу не был опровергнут. Но теперь это под вопросом.
– Ничто… пустота… – проговорил Деннис. – Да нет, это невозможно.
– Хотелось бы надеяться.
– И из-за этого-то папа и разъезжает по командировкам?
– Да. Он консультируется с другими учеными. С Шасти из Индии, с Шень Шу из Китая – ну, вы про них знаете.
За окнами внезапно полыхнуло и раздался оглушительный раскат грома. Стекла задребезжали. Дверь кухни распахнулась настежь. Все вздрогнули.
Мег вскочила на ноги:
– Мамочка!..
– Мег, сядь. Ты что, грома никогда не слышала?
– А это точно не этот… космический вопль?
Сэнди затворил дверь.
– Ну конечно нет! – успокоила ее миссис Мёрри. – Те звуки совершенно не слышны для человеческого уха.
Снова полыхнула молния. Прогрохотал гром.
– На самом деле в мире существует всего два прибора, достаточно тонких, чтобы уловить этот звук. Он невероятно высокий. Вполне возможно, что эти звуки раздавались на протяжении миллиардов лет – просто у нас только теперь появились приборы, способные их улавливать.
– А вот птицы способны слышать звуки намного выше нашего нормального диапазона, – заметил Сэнди. – В смысле, ультразвук, которого мы вообще не слышим.
– Нет, птицы этого тоже не слышат.
– Интересно, – сказал Деннис, – а змеи способны слышать такие же высокие звуки, как птицы?
– У змей же ушей нет! – возразил Сэнди.
– Ну и что? Они все равно чувствуют вибрации и звуковые волны. Думаю, Луиза слышит много всего, что недоступно человеческому уху. А что у нас на десерт?
Мег сказала, по-прежнему напряженно:
– Гроза в октябре – это как-то необычно…
– Мег, успокойся, пожалуйста. – Миссис Мёрри принялась убирать со стола. – Если ты дашь себе труд подумать, то вспомнишь, что у нас в любом месяце бывали грозы не по сезону.
– Ну вот почему Мег вечно делает из мухи слона? – сказал Сэнди. – Почему ей из всего надо раздуть вселенскую трагедию? Так что на десерт-то?
– Я не… – возмутилась было Мег, но тут же вздрогнула: по окнам хлестнул ливень.
– В морозилке есть немного мороженого, – сказала миссис Мёрри. – Вы извините, мне было как-то не до десертов.
– Десерт могла бы и Мег приготовить, – сказал Деннис. – Знаешь, Мег, пирожков от тебя никто не ждет, но желе из пакетика даже ты сделать способна!
Чарльз Уоллес перехватил взгляд Мег, и она смолчала. Он снова сунул руку в карман, хотя перо на этот раз доставать не стал, и тайком улыбнулся ей. Наверно, он не переставал думать о своих драконах, но при этом внимательно слушал и разговор, и грозу, слегка склонив голову набок.
– Мама, а этот разрыв в Галактике – он на нашу Солнечную систему как-нибудь влияет?
– А вот это нам всем хотелось бы знать, – ответила миссис Мёрри.
Сэнди раздраженно махнул рукой:
– Для меня это все чересчур сложно! По-моему, банковское дело намного проще.
– А главное, прибыльнее, – добавил Деннис.
Окна дребезжали на ветру. Близнецы смотрели во тьму, на хлещущий ливень.
– Хорошо, что мы так много овощей успели собрать и занести в дом перед ужином!
– Это еще дождь или уже град?
– А оно опасно – это… этот разрыв в небе, или как его там? – нервно спросила Мег.
– Мег, мы ведь на самом деле действительно ничего об этом не знаем. Может быть, это происходило всегда, просто у нас только теперь появились приборы, способные это зарегистрировать.
– Ну да, как фарандолы, – сказал Чарльз Уоллес. – Нам всегда кажется чем-то новым то, что мы только что открыли.
– Так это опасно или нет? – переспросила Мег.
– Мег, мы об этом просто слишком мало знаем. Вот почему твоему папе и его коллегам-физикам так срочно понадобилось встретиться.
– Но это может быть опасным?
– Опасным может быть все, что угодно.
Мег уткнулась в свою тарелку с недоеденным спагетти. Драконы. Разрывы в небе. Луиза и Фортинбрас, встречающие кого-то огромного и непонятного. Чарльз Уоллес, бледный и безучастный… Все это ей очень не нравилось.
– Я помою посуду, – сказала она маме.
Они молча прибрались на кухне. Миссис Мёрри отправила упирающихся близнецов репетировать для школьного оркестра. Деннис играл на флейте – и очень неплохо играл, – а Сэнди аккомпанировал ему на фортепьяно – и у него выходило куда хуже. Однако это были приятные, привычные звуки, и Мег мало-помалу успокоилась. Когда посудомойка загудела, а кастрюльки и сковородки были вычищены до блеска и развешены по своим крючкам, она пошла к себе наверх, в мансарду, делать домашнюю работу. Считалось, что мансарда – личная территория Мег, где ей никто не мешает. Все это было бы здорово, только на самом делей ей то и дело мешали: за стенкой мансарды, в открытой части чердака, близнецы держали свою железную дорогу, там же стоял стол для пинг-понга и валялось все, что внизу было не нужно, а выкинуть было жалко. Хотя мансарда Мег была в дальнем конце чердака, близнецы могли запросто зайти к ней, когда им требовалась помощь в математике. А Чарльз Уоллес всегда без слов знал, когда она не в своей тарелке. Он приходил в мансарду и садился в ногах кровати. Мег была всегда рада Чарльзу Уоллесу, кроме тех случаев, когда она переживала именно из-за него. Вот сейчас ей его видеть не хотелось.
Дождь по-прежнему барабанил в окно, но уже не так сильно. Южный ветер менялся на западный; гроза уходила прочь, и на улице холодало. В мансарде было холодно, но Мег не стала включать маленький электрический обогреватель, который купили ей родители, – тепла, которое поступало на чердак с первого этажа, было явно недостаточно. Вместо этого девочка, бросив учебники, на цыпочках прокралась обратно на первый этаж, аккуратно переступив седьмую ступеньку, которая не просто скрипела, а иной раз еще и громыхала, как выстрел из ружья.
Близнецы по-прежнему музицировали. Мама сидела в гостиной у камина и читала Чарльзу Уоллесу – не какую-нибудь книжку о поездах или о животных, которые обожали в его возрасте близнецы, а статью из научного журнала, озаглавленную «О поляризуемости и гиперполяризуемости малых молекул», написанную химиком-теоретиком Питером Либманом.
«О-хо-хо! – грустно подумала Мег. – Родители читают ему такое на ночь и после этого хотят, чтобы у него не было проблем в школе?»
Чарльз Уоллес лежал, растянувшись на полу у камина, как обычно положив голову на мягкий бок Фортинбраса, словно на подушку, и глядя в огонь; слушал вполуха и думал о чем-то своем. Мег охотно взяла бы Форта с собой, но тогда бы вся семья узнала, что она решила выйти из дома. Девочка торопливо и бесшумно прошмыгнула на кухню, а оттуда – в кладовку. Когда Мег затворяла за собой дверь кухни – медленно, осторожно, чтобы никто ничего не услышал, – дверь кладовки вдруг с грохотом распахнулась, а дверь в мамину лабораторию, слева, наоборот, захлопнулась от порыва ветра.
Мег застыла и прислушалась, ожидая, что кто-нибудь из близнецов откроет дверь кухни, чтобы узнать, что случилось. Но никто не появился – только ветер дико завывал в кладовке. Мег передернула плечами, схватила первые попавшиеся под руку непромокаемые вещи – черное прорезиненное пончо, принадлежавшее близнецам и выполнявшее по совместительству должность пола в палатке, и желтенькую зюйдвестку[7] Чарльза Уоллеса. Потом сняла с крючка большой фонарик, плотно закрыла за собой дверь кладовки, побежала через лужайку, споткнулась о крокетные воротца. Прихрамывая, прошла через заросли одуванчиков, лопухов и молочая, которые разрослись в проходе, прорубленном близнецами в барбарисовой живой изгороди. Очутившись в огороде, Мег понадеялась, что отсюда ее уже никто не увидит, даже если вдруг выглянет в окно. Можно себе представить, что сказали бы Сэнди с Деннисом, если бы они ее спросили, куда это она собралась на ночь глядя, а она им – драконов искать!
А зачем, на самом деле, она из дома-то вышла? Что она, собственно, ищет? Драконов, что ли? Фортинбрас и Луиза оба видели – и не боялись! – кого-то, кто оставил эти перья и чешуйки. И этому кому-то, скорее всего, довольно неуютно там, на мокром выгоне. И если оно… они… явятся искать убежища в доме, она хочет быть к этому готова.
Не только к драконам – в драконов-то она не особенно верила, несмотря на все свое доверие к Чарльзу Уоллесу и это перо с необычным стержнем, – но еще и к Луизе Большой. Близнецы всегда говорили, что Луиза змея необыкновенная, но сегодня Мег впервые увидела признаки того, что Луиза и в самом деле не обычная змея, какую можно встретить в любом саду.
Мег вгляделась в пятна тени на стене, но Луизы там не было. Мег медлила – не очень-то ей хотелось идти через сад и выходить потом на северный выгон, к двум ледниковым валунам. Несколько минут она стояла в привычном, безопасном огороде, набираясь мужества. Она не боялась, что ее обнаружат, – вряд ли близнецам в такой дождливый вечер придет в голову полюбоваться последними кочанами капусты или огуречной грядкой, на которой созревала их гордость – огуречище размером с кабачок.
С востока вдоль огорода тянулись два ряда подсолнухов, которые стояли, понурив свои тяжелые головы, и в темноте смахивали на полчище ведьм. Мег нервно поглядывала на них. С подсолнухов уныло и равнодушно падали дождевые капли, но с неба больше не капало. Из-за редеющих облаков время от времени проглядывала полная луна, и тогда овощи в огороде начинали смахивать на странных, призрачных чудовищ. Опустевшие грядки, на которых когда-то росли бобы, салат и горошек, выглядели одинокими и заброшенными. И на всем тщательно распланированном огородике лежала печать грусти и смятения.
– Все насмарку, все сикось-накось! – сказала Мег, обращаясь к нескольким оставшимся кочанам цветной капусты. – Видано ли такое в нашей свободной стране, чтобы ребенку было опасно ходить в школу?
Она медленно пошла вдоль стены яблоневого сада. Налетевший порыв ветра внезапно унес прочь пряный аромат падалицы. Ветер сменил направление и дул теперь вдоль огорода, с северо-запада, резкий и пахнущий морозом. Мег увидела, как на стене шевельнулась тень, и шарахнулась назад. Луиза Большая! Наверно, это Луиза. Но все равно: Мег не могла перелезть через стену и пройти через сад, пока не убедится, что это не Луиза и не та мельком увиденная фигура прячется в саду и только и ждет, чтобы наброситься. Ноги сделались ватные; Мег присела на здоровенную приплюснутую тыкву и стала ждать. Холодный ветер коснулся щеки; хохолки кукурузы шелестели, как морской прибой. Девочка опасливо озиралась по сторонам. Она сообразила, что смотрит сквозь очки, забрызганные дождевыми каплями, падавшими на нее с подсолнухов и кукурузы, поэтому сняла очки, достала из-под пончо подол юбки и протерла линзы. Стало получше, хотя мир по-прежнему выглядел немного размытым, как будто под водой.
Мег вслушивалась, вслушивалась… Из сада доносились глухие удары падающих яблок. Ветер качал деревья, шелестели ветви. Мег изо всех сил всматривалась во тьму. Что-то двигалось, приближалось, все ближе, ближе…
Мег отлично знала, что змеи не появляются, когда холодно и темно. И тем не менее…
Луиза!
Да, это была их змеюка. Она показалась над каменной стеной, медленно, осторожно, бдительно. Сердце у Мег отчаянно колотилось, хотя, казалось бы, чего бояться, это же Луиза. Она не собиралась нападать – по крайней мере, не собиралась нападать на Мег. Однако Луиза кого-то ждала, и на этот раз вид у нее был недружелюбный. Мег завороженно наблюдала, как змея покачала головой взад-вперед, потом дрогнула – явно кого-то узнала…
– Маргарет! – раздалось за спиной у Мег.
Девочка стремительно развернулась.
Это был мистер Дженкинс! Она растерянно уставилась на него.
– Маргарет, – повторил он, – твой младший братишка сказал, что ты, наверное, пошла сюда.
Ну да, Чарльз мог догадаться, мог знать, куда она пошла… Но с чего вдруг мистеру Дженкинсу вздумалось разговаривать с Чарльзом Уоллесом? Директор никогда не бывал дома у Мёрри – он ни у кого из родителей никогда не бывал. Все скандалы происходили у него в кабинете, чтобы не выносить сор из избы. И если он даже пришел, с чего это вдруг ему вздумалось бродить по сырой траве, по мокрому от дождя саду и разыскивать Мег самому, вместо того чтобы отправить за ней кого-то из близнецов, а?
Он сказал:
– Я сам пришел за тобой, Маргарет, потому что считаю нужным извиниться. Я был слишком резок с тобой на той неделе, когда ты хотела поговорить.
И он протянул ей руку. В лунном свете, пробивающемся из-за облаков, рука выглядела белой-белой.
Совершенно растерявшись, девочка протянула было руку в ответ, но тут Луиза вздыбилась на стене у нее за спиной, шипя и издавая странное угрожающее пощелкивание. Обернувшись, Мег увидела, что змея сделалась огромной, раздула капюшон, будто кобра, и яростно шипит на мистера Дженкинса, свивая могучие темные кольца, готовясь напасть.
Мистер Дженкинс завопил – Мег никогда в жизни не слышала, чтобы человек так вопил, тем более мужчина. Это был какой-то оглушительный визг.
А потом он взметнулся в ночи, будто огромная, хлопающая крыльями птица, и с визгом улетел прочь, в небо, превратившись в разрыв, в пустоту, в прорезь, откуда смотрело ничто…
Мег обнаружила, что и сама тоже визжит.
Этого просто не могло быть!
Тут никого и ничего не было.
Кажется, она мельком успела увидеть, как Луиза скользнула прочь, прячась в темной щели между камней…
Этого не может быть.
Ее разум помутился. Это, наверно, все из-за погоды, из-за тревоги, из-за того, что все так плохо…
И тут от того места, где только что стоял мистер Дженкинс, потянуло густой вонью – вроде тухлой капусты или букета, слишком долго простоявшего в вазе…
Но его же не могло там быть!
Мег завизжала снова в приступе неодолимого страха: из-за стены к ней метнулась высокая тень.
Кальвин! Кальвин О’Киф!
Девочка истерически разрыдалась от облегчения.
Он перемахнул через стену и бросился к ней. Его сильные худые руки обвили ее, поддерживая, оберегая.
– Мег, Мег, что такое?
Она никак не могла перестать плакать.
– В чем дело, Мег? Что случилось? – Кальвин настойчиво встряхнул ее.
Захлебываясь слезами, она попыталась объяснить ему, в чем дело.
– Я понимаю, это звучит невероятно, но… – закончила она. Ее по-прежнему неудержимо трясло, сердце колотилось как бешеное. Видя, что Кальвин ничего не отвечает, а только обнимает ее и успокаивающе поглаживает по спине, она добавила, пару раз всхлипнув напоследок: – Ох, Кальвин, лучше бы я все это выдумала! Как ты думаешь, может, я и правда все придумала?
– Не знаю, – честно ответил Кальвин. Он по-прежнему обнимал ее – крепко, надежно.
Теперь, когда Кальвин был с ней и ей было с кем поделиться, Мег сумела выдавить слегка истерический смешок.
– Мистер Дженкинс всегда говорил, что у меня слишком бурное воображение, но я никогда не думала, что настолько бурное! Как ты думаешь, это же не галлюцинации, а?
– Не думаю, – твердо ответил Кальвин. – Вряд ли это галлюцинация. А чем это тут так жутко воняет?
– Не знаю. Сейчас уже не так сильно воняет – вот до того, как ты пришел…
– По сравнению с этим из помойки пахнет розами. Фу-у!
– Знаешь, Кальвин, а ведь Луиза Большая – она уже не в первый раз делает нечто странное.
– Что-что?
И Мег рассказала ему про Луизу и сегодняшний вечер.
– Но тогда она не пыталась напасть или что-нибудь. Она держалась вполне дружелюбно. Она всегда была дружелюбной змеей. – Мег длинно, судорожно выдохнула. – Кэл, дай, пожалуйста, платок, а? У меня очки грязные, я совершенно ничего не вижу, а мне сейчас хотелось бы видеть, что происходит.
– Да у меня платок тоже грязный… – сказал Кальвин, но все же полез в карман.
– Все равно это лучше, чем юбкой протирать.
Мег поплевала на очки и протерла стекла. Без очков мальчик выглядел как размытое пятно, поэтому она набралась мужества и сказала:
– Знаешь, Кэл, я все равно надеялась, что ты сегодня зайдешь в гости.
– А я удивился, что ты вообще соглашаешься со мной разговаривать. Я-то пришел извиниться за то, что мой брат сотворил с Чарльзом Уоллесом.
Мег надела очки, как обычно, небрежно подпихнула их пальцем вверх по переносице в тот самый момент, когда луч лунного света прорвался сквозь облака и озарил озабоченное лицо Кальвина. Она вернула ему платок.
– Ну, ты же в этом не виноват. – А потом спросила: – Как ты думаешь – это, наверно, какое-то помешательство у меня: насчет Луизы, мистера Дженкинса и всего прочего?
– Не знаю, Мег. У тебя когда-нибудь раньше бывали галлюцинации?
– Насколько я помню – нет.
– И все равно этот мистер Дженкинс просто кусок феций.
– Что ты сказал?! – воскликнула Мег.
– Кусок феций он, говорю. «Феции» – это у меня новое ругательное слово такое. Старые все надоели. Знаешь, что такое феции? Это драконий помет…
– Я знаю, что феции – это драконий помет! Я другое хочу узнать: почему из всех слов ты выбрал именно это?
– Ну, мне показалось, что оно самое подходящее.
Мег снова затрясло.
– Кальвин… не надо, пожалуйста… это слишком серьезно!
Кальвин оставил свой шутливый тон:
– Хорошо, Мег. А что не так-то?
– Ох, Кэл… Я так перенервничала из-за этого мистера Дженкинса, что совсем забыла про драконов!
– Про кого?!
Мег рассказала ему про Чарльза Уоллеса, про драконов. «У него же никогда раньше не бывало галлюцинаций!» Она еще раз рассказала о том, как Луиза приветствовала тень, а что за тень – они так толком и не разглядели. «Но это точно не был мистер Дженкинс! Мистера Дженкинса Луиза не приветствовала».
– С ума сойти, – сказал Кальвин. – Просто с ума сойти!
– Но мы действительно видели феции, Кальвин! Ну, или что-то такое. Больше всего это было похоже на перья, но это были не настоящие перья. Чарльз Уоллес принес одно домой – там их была целая куча, – вот такие перья, и еще драконья чешуя – вон там, у самого большого камня на северном выгоне.
Кальвин вскочил на ноги:
– Так пойдем туда! Фонарик у тебя с собой?
Теперь, с Кальвином, было совсем не страшно пройти через сад и выйти на луг. Сейчас главным для Мег, сильнее страха, была потребность доказать, что они с Чарльзом Уоллесом ничего не выдумали, что вся эта безумная чушь, про которую она сейчас рассказывала Кальвину, случилась на самом деле. Нет, не то, что мистер Дженкинс вдруг обернулся летающей пустотой, – этого как раз лучше бы не было, – но вот драконы! Потому что если ничто из случившегося никак не соотносится с реальностью, значит она в самом деле сходит с ума.
Когда они дошли до луга, Кальвин взял у нее фонарик:
– Дай я вперед пойду.
Но Мег все равно шла за ним по пятам. Ей чудилось недоверие в том, как он водил лучом фонарика вдоль подножия валуна. Потом луч остановился, превратившись в кружок света на траве, и в центре кружка что-то сверкнуло золотом.
– Ух ты-ы!.. – сказал Кальвин.
Напряжение слегка отпустило, и Мег захихикала:
– Ничего себе феции, да? Интересно, а драконий помет на самом деле кто-нибудь когда-нибудь видел?
Кальвин опустился на четвереньки, пересыпая в ладонях кучку перьев и чешуек:
– Да-а, это и правда удивительно. Но кто же все это оставил? В конце концов, не может же целая стая драконов просто взять и исчезнуть?
– Полчище драконов, – машинально поправила Мег. – Так ты правда думаешь, что это были драконы?
Кальвин вместо ответа спросил:
– А вы своей маме про это говорили?
– Чарльз Уоллес показывал перо близнецам за ужином, и мама его тоже видела. Близнецы сказали, что перо не птичье, потому что стержень необычный, а потом разговор зашел о другом. Думаю, Чарльз нарочно сменил тему.
– Как он вообще? – спросил Кальвин. – Сильно Уиппи его отделал?
– Бывало и хуже. Мама ему положила примочки на глаз, глаз опух и теперь весь черно-синий. И все.
Она была пока не готова говорить о том, что Чарльз Уоллес все время бледный и задыхается.
– Такое впечатление, что мы живем в каком-нибудь бандитском районе, а не в тихой деревне. Буквально дня не проходит, чтобы кто-нибудь из больших мальчишек его не зацепил. Там же не один Уиппи. Кэл, скажи, вот почему наши родители так здорово разбираются в физике, в биологии, во всяких там науках и при этом совершенно ничего не могут сделать, чтобы их сына не обижали?
Кальвин забрался на валун поменьше:
– Знаешь, Мег, если тебя это утешит – мои родители, кажется, вообще физику от биологии не отличают. Наверно, Чарльзу было бы проще в городской школе, где куча разных детей: и белые, и черные, и желтые, и испаноговорящие, и богатые, и бедные. Может быть, он бы не так сильно выделялся там, где много всяких разных людей. А у нас тут все практически одинаковые. Люди вроде бы и гордятся соседством с твоими родителями – и что твой папа с президентом за руку здоровается, и все такое, – но все равно вы, Мёрри, не такие, как все.
– Но ты же как-то уживаешься.
– Так же как и близнецы. С волками жить – по-волчьи выть, сама понимаешь. Ну и, как бы то ни было, у меня и родители, и деды с бабками все здешние, деревенские, и даже прапрадеды. О’Кифы, может, и беспокойные, зато хотя бы местные. – В его голосе слышалось застарелое уныние.
– Кэл…
Он тряхнул головой и отмахнулся от мрачных мыслей:
– Наверно, нам стоит поговорить с твоей мамой.
– Не сейчас, – раздался из темноты голос Чарльза Уоллеса. – У нее и без того достаточно забот. Давайте подождем, пока драконы вернутся.
Мег вздрогнула:
– Чарльз! А ты почему не в постели? А мама знает, что ты на улице?
– Я лег спать. Мама не знает, разумеется.
Мег готова была разрыдаться от усталости.
– Я теперь вообще не понимаю, что разумеется, а что нет! И не стоило тебе выходить так поздно! – добавила она наставительно.