Да, доля лекаря именно такова. Покоя тебе не будет ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечером. Его вообще не будет. Работа эта часто тяжелая, неблагодарная, больные – народ непростой, но есть моменты, которые все окупают. Хотя это и не тот случай.
Ты этой Маське – в миру Массилии (и чем родители думали, обзывая так чадушко?) – ногу вытягиваешь, вправляешь кость на место, строго-настрого предупреждаешь, чтобы лежала месяц, а в ответ слышишь: «Я не могу, у меня жениха уведут!»
Ага, а кривоногой остаться ты на всю жизнь можешь? И вообще, что это за жених такой, которого увести можно? Если он баран, так и пес с ним, ты-то не овца!
Еще и родители кивают: как же, а кто за малыми приглядит, по хозяйству управится, обед сготовит? Но напугать я их напугала качественно, в красках описала будущее кривоногой дурынды, может, чего и дойдет. И все равно домой возвращалась не в лучшем настроении, а в голову лезли мысли, которым я настрого запретила приходить.
А мыслям было все равно.
Как там родители? Как брат? Сестра? Замуж-то вышла, поди?
Эх, тяжко жить на свете. Ладно, сейчас займусь делом да сонную настойку приготовлю. Хоть и ругалась я на того лекаря, а все ж вещь полезная. И мазь на гусином жире у меня, считай, закончилась, всю вчера извела. Надо работать, надо.
Ох ты, легок на помине.
– Госпожа Ветана?
Лекарь стоял у калитки и внимательно смотрел на меня. Захотелось даже плечами передернуть, хотя ничего противного в нем вроде не было. Высокий, светловолосый, глаза голубые, ясные. Улыбка тоже вполне приличная, но губы слишком толстые и красные, мне такие не нравятся. Одет хорошо, неброско, но вот бывают же такие люди! И слова тебе еще сказать не успели, а ты уже твердо знаешь, что вы не подружитесь!
– Чего угодно, господин хороший?
– Госпожа Ветана, а давно вы в городе?
Разговор мгновенно перестал мне нравиться.
– К чему вам?
– Вы же не из Алетара, верно? Возможно, Риолон? Или Теварр?
Я перевела дух. Ну да, внешность у меня нетипичная, особенно для этих мест. Я невысокая, черноволосая, с серыми глазами и смуглой кожей. Более того, в моих родных местах я тоже выгляжу странно. У нас там в основном голубоглазые блондины.
– Простите, а почему вас это интересует?
– Вы сделали то, что я не смог. Разумеется…
– Вам хотелось бы научиться? Но у вас так все равно не получится, у вас руки крупнее…
Лекарь вздохнул.
– Наверняка…
– Извините. Я устала и хочу отдохнуть.
– На чашечку чая не пригласите, госпожа Ветана?
– Я незнакомцев не приглашаю, – отрезала я.
– Так я представлюсь. Дэйв Крамар…
– Извините, господин Крамар. Всего хорошего.
Я невежливо шагнула в дом и захлопнула дверь перед его носом. Привалилась спиной к двери.
Идиотка. Ведь сколько раз зарекалась, сколько раз! И все равно не удержалась. Дура. Безмозглая дура. А так все хорошо начиналось…
Мысли сами собой скользнули в тот день, пятнадцать лет тому назад.
– Ветка! Веточка, слезай!
Вот еще. Я слезать и не собиралась. На дереве хорошо, удобно, а внизу меня опять заставят умываться и идти учить скучный этикет.
– Ветка! Немедленно вниз!
Няня смотрела грозно. Я замотала головой.
– Сейчас попрошу Тима, чтобы он тебя снял!
Я скорчила рожицу. Вот еще! Не слезу, не слезу, не слезу! Ни за что!
– Ти-им! Тим!
Тим показался из-за угла. Внук моей няни, он был взят помогать конюху, ну и иногда мы играли вместе. Когда никто не видел.
– Тим, сними эту негодницу с дерева!
Взгляд голубых глаз Тима остановился на мне.
– Вета, слезай!
Вот еще! Я только замотала головой.
– Вета, пожалуйста!
Бесполезно.
Тим вздохнул – и полез вверх по дереву. Не учел он того, что я в полтора раза мельче. И вешу меньше, и по деревьям лазаю, как белка. А у него под ногой ветка хрупнула. Метнулась вспугнутая птица, треснула ветка – и мальчишка полетел вниз. И замер неподвижно. Няня взвыла, падая рядом с ним на колени.
Как я слезла, я и по сей день не помню. Помню только, как стояла на коленях перед неподвижным телом и отчетливо видела, что это удар. Вот у него над затылком наливается чернота, но я же могу! Я могу ее прогнать, просто надо погладить и попросить…
И я гладила, и просила, а няня стояла рядом на коленях, смотрела, как с моих пальцев льется золотистый свет, как становится все более спокойным лицо ее внука, – и, думаю, понимала, что все только начинается.
С Тимом-то все было в порядке, а вот со мной – нет.
Существует несколько стихий, которыми владеют люди. Воздух, земля, вода, огонь, жизнь, смерть, разум. Первые четыре встречаются чаще всего, но и выражены слабо. Подумаешь там: кто-то свечки зажигает, кто-то град вызвать может… Сильно это ни на что не влияет. Стихии – они капризные. И дар по-разному может проявляться. Лечат чаще всего маги воды, человек – это тоже вода, больше чем наполовину. А маги воздуха могут сообщения передавать на большие расстояния, ветер ведь шепчет… Разное применение бывает у дара.
А вот жизнь, смерть и разум…
Разум встречается реже всего. И слава Светлому. Верьте, страшны люди, которые способны воздействовать на чужое сознание. Впрочем – если доживают. Нет, специально никто их не убивает, но я читала, что ментальный дар – это как постоянно жить посреди рыночной площади, где все орут, шумят, бегают, ругаются… И все это тебе в уши. Рано или поздно такие люди просто сходят с ума. Так всегда бывает. Да и мало их. Один-два на десять тысяч.
Смерть.
Некроманты встречаются чаще, но стараются не заявлять о себе. Повелителей мертвых с сильным даром – единицы. Кстати, правитель Раденора, говорят, сильный некромант, это их семейный дар, но… слухи. И только слухи. Король таких намеков не одобряет, нечего его родословную языком трепать. Так-то. С некромантами связываться боятся. Ты его обидишь, а он тебя так проклянет.
А я… Я отношусь к последней категории. Маги жизни. Самая беззащитная разновидность мага. Лечить других могу, а вот защитить себя – нет. Даже если человек, который лежит передо мной, будет желать моей смерти. Даже если после исцеления к моей шее приставят нож.
Даже если…
Случаи были разные, очень разные, но все сводились к одному. Разрушать, убивать, причинять вред такие, как я, не умеют. Вообще. Нашей силе это не свойственно.
А теперь представьте, что может сделать человек, если рядом находится источник здоровья? Бесконечный источник. И можно им пользоваться в любой момент, и… защититься-то я не могу!
Никак.
Няня понимала это лучше меня. И понимала, как нам повезло, что никто не увидел моей инициации. Перепугалась я за Тима, вот сила и выплеснулась, самопроизвольно. Это было первое везение.
Второе же…
Вторым везением была моя бабушка со стороны матери. Бабушка Тойри была умна и мгновенно поняла, что надо хранить тайну от всех, включая мать и отца. Вообще от всех. Только с ней няня и поделилась, и бабушка тут же взяла меня в оборот. Отчетливо понимая, что дар ничего не стоит без огранки, как и алмаз – поди еще, распознай его, – она позаботилась о моем обучении у местной травницы. Объявила, что быть мне женой знатного человека, а потому я должна уметь лечить себя, мужа, детей…
Родители подумали – и признали это верным. В итоге и я, и сестра обучались у травницы. Я изучала мази, настойки, ходила с ней к крестьянам. Училась всему, вплоть до того, что принимала роды. Сестре, кстати, это не давалось. Слишком грязно, кроваво и воняет. Вот!
А мне не давалось вышивание шелком и золотом. Зато раны я зашивала лучше своей учительницы, и заживали они намного быстрее. Я-то силу вкладывала. Тогда еще не умела ничего толком, училась просто, а крестьяне подметили. Меня начали называть маленькой волшебницей, маленькой госпожой, лечебной девочкой… И как же мне это нравилось!
И опять мне демонски повезло.
Бабушка Тойри наблюдала за этим, не вмешиваясь. Она-то знала, что будет дальше, еще как знала. И готовилась.
А потому…
Однажды в ворота замка влетела карета, запряженная шестеркой, и из нее вылезла женщина, при виде которой даже вороны замерли на дереве, не смея каркнуть. Храмовница, да не из простых, а из высокопоставленных. Об этом говорили и дорогая ткань рясы, и надменное выражение лица, и драгоценности на сарделькообразных пальцах, и даже тон, которым она потребовала проводить ее пред родительские очи и показать меня.
Хорошо, что я была в замке. Перепугалась так, что опрометью бросилась к бабушке. Тогда-то и состоялся разговор, который определил мою судьбу на годы вперед.
Осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Это мне тогда бабушка сказала. Мол, думай. Такие, как ты, нужны всем. Твои услуги бесценны, но вот кто будет на них зарабатывать?
Пресветлый Храм?
Они смогут получить с тебя все возможное, поверь мне. Смогут заставить тебя. Лаской ли, таской ли, и ты станешь работать на них, как покорная служанка. Лечить кого они прикажут, подпитывать жизненной силой. И ни нормальной семьи, ни детей у тебя не будет. Кто ж захочет терять дойную коровку? В крайнем случае подсунут кого-то из своих, а ты будешь жить во лжи. И детей рожать во лжи, и воспитывать тебе их не дадут, и судьба у них будет такая же, как у племенных кроликов. Проявится талант – будут использовать. Нет? Не проявился? Поищем подходящих жен-мужей и попробуем его получить. Так-то.
Родители?
Эти будут рады. Но используют твой дар ради усиления своего влияния при дворе. И продадут тебя тому, кто даст наибольшую цену. Любить-то они тебя любят, но земли, титулы, деньги тоже любят. И здоровье они не утратят, просто договорятся тобой пользоваться.
Муж?
Да то же, что и родители. Хочешь быть племенной кобылкой, которую выпускают изредка на скачки? Прогуливают – и опять в конюшню?
Хочешь?
Я не хотела. А потому безропотно согласилась на все. И проглотить небольшую бляшку, которую дала мне бабушка, и врать, и умалчивать, и… На что бы я тогда ни пошла, чтобы выжить!
Храмовница осматривала меня и так и этак, но никаких признаков силы не нашла. Я терпела, стиснув зубы, хлопала глазами и уверяла, что все врут. Просто крестьянам лестно.
Раны быстрее заживают? Да все может быть! А я тут при чем?
Мне поверили.
Храмовница уехала, а я уже потом узнала, что бляшка эта была сильным амулетом, который скрывает ауру. Прячет силу, не показывает ее. Применять-то ее можно, но отблеска силы в моих глазах никто не увидит, вот что главное. Бабушка объяснила, что такие амулеты делали раньше для некромантов, что она чудом раздобыла один и что потерять его будет излишней роскошью.
Я и не потеряла. Амулет вышел сам, через несколько дней, и с тех пор я с ним не расставалась. Жить хотелось.
И – не в клетке.
Худо ли, бедно, я дожила почти до девятнадцати лет, и дожила незамеченной. Силу применяла, но по мелочам. Так… подлечить кого-то из родных, дать отвар, сделать массаж, размять плечи и заодно убить старую боль, помассировать виски и уничтожить зарождающуюся болезнь.
Никто этого не замечал, тем более что на легкие болячки вроде простуды я не охотилась, родные болели, как и раньше. Бабушка отличалась завидным здоровьем, но это обычное явление. Это – бывает.
Я научилась разбираться в травах и собирать их, сама составляла мази и зелья, прекрасно зашивала раны, принимала роды и складывала сломанные кости. Мне было несложно и интересно.
Бабушка подарила мне на совершеннолетие набор лекаря. Инструменты, с которыми я не расстаюсь и, даст Светлый, не расстанусь. Хорошие, из закаленной миелленской стали. Уж что мастера туда добавляют – не знаю, но ржавчины они не боятся.
Себя без лечения людей я не мыслила, но в остальном собиралась прожить жизнь как и подобает. Муж, дети, своя семья. А лечить я буду втихаря, как и раньше. Не говоря никому. Не будет ведь муж мне это запрещать? Это и ему прямая выгода?
Я надеялась на это, но… Беда пришла, откуда и не ждали.
Беда – она всегда приходит неожиданно.
– Госпожа Ветана! Госпожа Ветана!!!
Вопль вырвал меня из размышлений, оторвал от размешивания мази. Хорошо хоть рука не дрогнула. Пересыпала бы чистотела – и начинай сначала, очень уж травка капризная. Но и хорошая тоже. Мазь с чистотелом у меня хорошо девчонки берут. Как сладкого обкушаются да как мордочку им обсыплет, так и бегут. Помоги, Веточка, миленькая…
А что я?
Мазь-то я дать могу, а вот запретить лопать что попало – нет. Вылечились, налопались – опять за мазью бегут! Вот и приходится ее варить в диких количествах.
В дом влетел мальчишка лет семи. По виду – типичное портовое отребье. Есть там такие мальки, их так и называют. Мальки, селявки. Иногда одиночки, иногда стайки. Живут где-нибудь в порту, там же и работку находят, пристраиваются к какой-нибудь артели на побегушки, их за это кормят, а то и парой медяков оделяют. А как мальки подрастут, так в эту же артель и уходят. Рыбаки там, грузчики, плотники – да мало ли в порту работы? Чай, с голоду не помрут.
Вот и этот, хоть и был взъерошенным, грязным и даже… зареванным? – да, определенно, это была не просто грязь, на щеках явственно виднелись две дорожки от слез – но глаза блестели, а судя по резвости движений, мальчишка не голодал. Одежка хоть и не слишком чистая, но и не особо рваная, да и на ногах сапожки. Хоть и с дырками, хоть и потертые, хоть и в обмотках, но все не босиком.
– Госпожа Ветана! Меня за вами дядька Тимир послал!
– Что случилось? – устало вопросила я, протягивая руку за кувшином и заливая огонь в маленькой жаровне, которую использовала для изготовления мазей и настоев.
– Они эта… тюки грузили. А потом ящики поехали…
Из сбивчивой речи мальчишки, обильно пересыпанной крепкими моряцкими словечками, я поняла, что артель грузчиков, рядом с которой и терся малек, грузила тюки и ящики на корабль «Розовый лебедь». И один ящик оказался слишком тяжелым. Грузчики не рассчитали усилий, отпустили ящик, тот поехал по сходням и крепко приложил одного грузчика и одного плотника, не успевших вовремя увернуться. У одного нога, а второй совсем плох, ей-ей, очень плох…
Мальку и сказали бежать ко мне.
Почему? Так дядька Тимир же! У которого я ребенка вылечила! Он и сказал, что лучше госпожи Ветаны не найти. Берет она недорого, а лечит хорошо.
Слушала я уже на бегу, крепко закрывая мазь крышкой, накидывая плащ и влезая в сапожки. Мальчишка стоял рядом, держа мою сумку. Уже собираясь выходить, я крепко цапнула его за ухо.
– А ну положи на место. Случись что с тобой – опять сюда прибежишь, в мои руки и попадешь. Последнее дело воровать у тех, кто тебе пригодится.
На место вернулись мои перчатки. Старые, тряпичные, и вообще им цена – медяк, но тут дело в принципе. Вот еще не хватало – у себя воровать позволять.
Малек засопел.
– Бить будете?
– Нужен ты мне больно, – с чувством ответила я, запирая входную дверь. – Тимиру скажу, пусть сам с тобой разбирается.
Этого с лихвой хватило, чтобы всю дорогу до порта мальчишка угрюмо молчал, а когда оставалась уже пара минут, попросил:
– Вы эта… не рассказывайте дядьке Тимиру. Пожалуйста. Он меня выгонит.
– И правильно сделает. Я вот промолчу, а ты еще у кого чего скрысятишь, – не поддалась я. – Мне перчаток не жалко, только ты потом и у нищего корку хлеба отнимешь.
– Я ничего ценного не беру. Честно. Просто чтобы руки не забыли, мало ли что.
– И почему я тебе не верю?
– Госпожа Ветана!
Тимир был все таким же огромным. Мигом выхватил у меня сумку, стиснул в объятиях и потащил за собой.
– Хорошо, что вы пришли.
– Неуж в порту своего лекаря нет?
Лекарь был, что верно, то верно. Но этот достойный человек вчера немного переусердствовал с одним из лекарств, которое называлось винная вытяжка, и был с утра недееспособен. А лечить-то требовалось сейчас. Его уж и в воду башкой окунали, и трясли по-всякому – не помогает. Мычит только пакостно, что та корова, а лечить его точно допускать нельзя. Он сейчас и здорового угробит!
Так что я слушала жалобы Тимира, пока шла к месту катастрофы, и мысленно ругалась. Ну да, пока за лекарем, пока убедились, что он никакущий, пока за мной… Застану ли я кого в живых? Смогу ли вытащить?
М-да…
Все было плохо. Очень плохо, и я это видела. Двое пострадавших лежали на грязном причале, а вокруг толпился народ, не зная, что делать. Оценить ситуацию было делом минуты.
Двое мужчин. Оба – от тридцати до сорока, оба здоровые… были. Сейчас у одного, считай, ноги не было, вместо нее – ошметки и лохмотья, из которых торчали осколки кости. Рана заканчивалась чуть выше колена. Надо ампутировать. Второй лежал неподвижно, но чутье просто орало, что тут тоже легко не обойдется.
Начинать осмотр будем с того, который неподвижен. Тот, кто без ноги, весь на виду. У него других повреждений нет. Надо резать, шить… Не на грязном же причале это делать?
А вот тот, который лежит молча… там что угодно может быть. От переломов до внутреннего кровотечения. Надо сначала определить, что с ним, а то пока я буду у первого ампутацией заниматься, второй тихо-тихо да и помрет.
Подхожу к нему, опускаюсь на колени прямо на сырые доски причала – не время жалеть платье. Касаюсь рук, ног, привычными движениями прощупываю мышцы – и незаметно для всех вслушиваюсь в отклик. Это как дергать струны – порванная не отзовется. А порванные тут есть, еще как есть.
И – плохо.
Ушиб сильный, несколько ребер сломано, но это мы и сложим, и прибинтуем. Справимся. А вот вторая травма…
Темного крабом!
У мужчины проблемы с позвонками. Трещины, кое-где сломаны отростки, мышцы напряжены, все в спазме. Спинной мозг уцелел, но если будет отек, то как там еще сложится? И лечить долго. А попал бы к другому лекарю, мог и калекой остаться. В лучшем случае. В худшем…
И что делать?
А что я могу? Я – могу срастить повреждение, но не здесь и не сейчас. Кровотечения? Что-то срочное и серьезное – есть? Нет, нету. Фу-у-у…
Ладно. Тогда…
– Тимир, их надо обоих перенести ко мне. Там займусь. Грязно здесь, да и света уже скоро не будет.
Мужчина кивает.
– Сейчас.
– На доски их положите, да осторожнее. Не на носилки, на доски, на жестком нести надо.
Тимир внимательно слушает, потом рявкает на грузчиков – и на причале начинает крутиться хоровод из людей. Ровно через пять минут оба пострадавших осторожно перегружены на доски, и мы двигаемся по направлению к моему дому.
Я иду вслед за носилками и расспрашиваю Тимира. Сама поглядываю на того, кто без ноги. То, что он еще жив, – чудо. Тут надо срочно ампутировать остаток культи и шить. Он бы кровью уже истек, но чья-то умная голова перехватила ногу выше травмы поясом и так закрутила жгутом, что кожа вокруг уже синеет. Даже скорее – в черный цвет.
Плохой знак.
– Давно случилось?
– С полчаса как… ну, чуток больше. За вами сразу послали, госпожа Ветана, – басит Тимир.
Сначала за лекарем, потом уже за мной… А время в таких ситуациях – величина переменная. Кажется, вот-вот беда случилась, а солнце почему-то к закату клонит.
Вот и мой дом. Повинуясь моим приказам, мужчин сгружают в нужные места. Того, кто на ампутацию, – на большой, специально заказанный стол. Я выдохнула и посмотрела на Тимира.
– Подать мне сможете, что скажу?
– Не лекарь я, – мужчина чешет в затылке, вызывая желание по нему треснуть. Вот что с людьми случается? Вроде и неглупые, и всем хороши, а как до травм доходит, до крови, так куда чего девается? Остальные тоже отползают на приличное расстояние, чтобы никого не припахали помогать. Я прищуриваюсь – и мужчины вообще пятятся раком, находя попами дверь из дома. Эх вы… герои.
Не трусость, нет. Это как-то иначе называется. Но сейчас оно особенно некстати.
– Я могу подавать, – прорезался малек. Ишь ты, не остался в порту, сюда прибежал. Я пристально поглядела на мальчишку. Ладно. Если справится – промолчу про воровство.
– Тебя как зовут?
– Шими, госпожа Ветана.
– Шими, ты понимаешь, что, если упадешь в обморок, это может стать смертельно опасным для раненого?
Я говорила, а сама прощупывала края раны, втихую пользуясь даром. Да, вот тут плохо, кость придется пилить, хорошо, что у меня специальная пила есть. Вот здесь и здесь – шить… Слава Светлому, что он пока без сознания, а то может просто сердце не выдержать.
Оглядываю второго, прощупываю своим даром и его.
Нет, с ним я не ошиблась. Есть переломы, но он пока еще может подождать. Привычно раскладываю пакетики и инструменты. Вдеваю нитки в иголки, тут лучше все приготовить самой и заранее.
– Если почувствуешь, что станет плохо, – кричи, – приказываю мальку.
Шими кивает. Лицо бледное, губы сжаты. Понимает, что он сейчас будет делать? Что увидит? А выбора все равно нет.
Смотрю на Тимира.
– Его кто-то должен держать. На всякий случай, чтобы не дернулся.
Я могу отправить человека в беспамятство, но для этого нужна хотя бы пара секунд. А если я в это время буду шить? Если он дернется, когда я буду резать? Все возможно, этого и следует избежать. Всего пара секунд может означать жизнь или смерть.
Тимир кивает еще двоим носильщикам – и они решительно придавливают руки и верхнюю часть тела несчастного к столу.
Я расставляю поудобнее лампы, чтобы свет падал на рану. Мальчишка ощутимо бледнеет, но никуда не уходит. Молодец. И блевать не собирается.
Ну держись, Вета. Ты обязана справиться.
Напутствовав себя подобным образом, решительно принимаюсь за дело. Протираю руки винными выморозками, протираю ими же стол и поле вокруг раны. Надо осмотреть рану, очистить от грязи, осколков кости, ткани, чтобы не началось нагноение, переставить жгут, перевязать сосуды, удалить нервы…
Так много всего надо сделать! Тяжело.
Пилить кость – тяжело. Я не настолько сильная, чтобы сделать это несколькими движениями, поэтому – минут пять. Кость мерзко скрипит под пилой, люди морщатся, как будто ни разу не разделывали корову или хрюшку. Принцип-то один и тот же, просто иногда удобнее пилить по суставу. Так с тушами и делают, кстати.
Но мне хочется сохранить здорового человека, сколько можно. С ногой, отнятой чуть выше колена, он привяжет протез и сможет ходить. С ногой, отнятой по бедро, это намного сложнее.
Руки работают невероятно медленно, сейчас мне так кажется. Отпилить кость, скальпелем пройтись по лохмотьям плоти, подхватить, зашить, ослабить жгут – опасно, очень опасно, кровопотеря и так велика; еще немного – и у тела не останется сил на борьбу; прижать найденные сосуды, перехватывая их на живую, и снова шить и шить.
Слава Светлому, человек пока еще без сознания. Отдельная, самая страшная боль проходит сквозь его беспамятство, он дергается, но держат его крепко.
Мальчишка послушно подает иголки и лекарства.
Я прижимаю пальцем сосуд, который начал кровоточить – и шью, шью, шью…
Наконец все готово.
Смотреть на получившееся кровавое месиво не слишком приятно, но это намного лучше, чем то, что было. Крупные сосуды перехвачены, кость спилена, культя выглядит, на мой взгляд, очень неплохо. Но теперь ее надо оставить на открытом воздухе. Посмотрим, как пойдет заживление, а там и ушивать края будем. Но это дело не одного дня, и даже не одной декады. Месяц, а то и больше.
Перевести дух?
Некогда.
И я подхожу ко второму пострадавшему. Опускаюсь рядом с досками, на которых он лежит, и принимаюсь осматривать его и ощупывать. Сразу фиксирую руку, делаю тугую повязку на ребра, чтобы не сместились. Не дай Светлый, осколки зашевелятся, проникнут в легкие. Тогда могу и не спасти. Позвонками я займусь потом, когда никто видеть не будет. Пальцы двигаются ровно и уверенно. Закончив, поворачиваюсь к Тимиру.
– Тимир, самое сложное я сделала, теперь им покой нужен. Их надо бы у меня оставить на пару дней, потом уж родные присмотрят, а пару дней точно я должна. Мало ли что начнется.
Мужчина заботливо помогает мне подняться.
– Родным сообщим, госпожа Ветана. Может, надо чего?
– Пусть смену одежды для них прихватят, – решаю я. – Не в крови ж им лежать, не в грязи…
– Сделаем. – Тимир подхватывает меня под руку и почти перегружает на стул. – Водички, госпожа Ветана?
– Да, пожалуйста.
Мужчина наливает мне воды из ведра, подает кружку, в которую я вцепляюсь обеими руками, и рассказывает, кого приложило ящиками. А я все отчетливее понимаю, что выхода у меня нет.
Один – Нот Ренар, замечательный плотник. Это тот, который без ноги. Женат, трое детей, содержать семью будет некому. Но если плотник, то уж ногу-то деревянную себе всяко выстругает, а работает он руками. Справится, если захочет.
Второй – Мэт Шаронер. И там все еще хуже. Грузчик, жена, дети, старые родители, просто очень хороший парень. Шими стоит у двери и тоже переживает. Тимир замечает малька – и тихо, по секрету, мне на ухо:
– Мэт его к себе забрать хотел. Не успел просто.
Темного крабом! Кажется, выбора у меня нет. Да, я прекрасно знаю, что всем не поможешь! Что всех не пережалеешь! Что своя шкура ближе к телу и дороже хозяину.
Знаю.
Только вот это – отговорки, чтобы не помогать. А реальность – совсем иная.
Можешь – так помоги, чтобы боли на земле стало хоть на чуточку поменьше.
Домик у меня небольшой, всего на три комнаты. В одной – моя спальня. Во второй – приемная, где и проводились операции. Третья служит для приготовления зелий и хранения всех запасов. Есть еще и кухонька, и крохотный коридорчик, но так-то развернуться здесь негде. Я бы мужиков сюда не притащила, но выбора нет.
Тимир все организовывает очень быстро. В маленькой комнате разбирают и составляют в угол стол и стулья, на пол кладутся тюфяки (даже не представляю, откуда он их взял), рядом, на табуреты, ставятся кувшины с водой, в угол задвигается здоровущее кресло (мало ли, с кем-то сидеть придется), больные укладываются – и Тимир собирается откланяться.
А вот Шими явно хочет остаться.
– Госпожа Ветана, можно? Пожалуйста…
Жалобное выражение на мордахе тронуло бы даже камень, но я намного хуже. И свидетели мне ни к чему.
– Нет.
– Госпожа Ветана. Дядя Мэт… ну я… это… вы…
По грязным щекам бегут две капельки слез. Темного крабом, довести портового малька до такого?! Тимир смотрит на меня.
– Госпожа Ветана, может…
Вздыхаю и даю слабину.
– Ладно. Оставаться на ночь не надо, ночью я сама с ними посижу. А вот с утра приходи. Мне хоть пару часов подремать надо будет…
– Я и ночью могу! – подскакивает Шими, понимая, что получил свое.
Качаю головой.
– Нет. В час ночной собаки рядом с ними лучше быть мне, а не тебе. Она зубастая…
И я знала, о чем говорю. Есть такое поверье, что с трех до четырех утра – самое темное время ночи. Вот в это время и умирает большинство людей. За ними приходит смерть в образе большой черной собаки со светящимися белыми глазами, выгрызает душу из тела и уносит. А вот людей эта тварь боится, иногда ее можно отпугнуть, сидя рядом.
И… что-то в этом поверье было.
Мальчишка смотрит большими глазами, потом кивает.
– А… вы ее видели?
Треплю его по затылку, все-таки помощник, и не самый худший, но ничего не отвечаю. В глазах мальчишки любопытство мешается со страхом – и верх берет благоразумие. Больше он ничего не спрашивает. Тимир обхватывает его за плечи и выводит за дверь.
Все. Я одна, не считая раненых. Можно полежать хотя бы пять минут. Мои пять минут. Ложусь прямо на пол в спальне. От деревянных досок идет успокаивающее тепло, перед глазами – коричневые прожилки на желтоватом фоне. Я могу расслабиться. Я дома.
Сейчас я пять минут полежу, а потом надо будет подняться, что-нибудь съесть и выпить. Мне предстоит бессонная и сложная ночь. А еще хорошо, что ни один лекарь этих двоих не осматривал. Иначе я бы точно не взялась за работу.
Людей мне жалко, но свобода дороже.
Ни плотник, ни грузчик так и не приходят в себя до темноты. Зато прибегают их жены.
– Госпожа Ветана!
Первой на моем пороге оказывается жена Мэта. Молоденькая, очень симпатичная, этакая пухленькая блондиночка с ямочками на щечках и веснушками на красивом носике.
Удерживаю ее, чтобы не бросилась мужу на грудь.
– Не надо. Ему может быть хуже.
К месту перелома я прибинтовала тоненькие дощечки, чтобы лишний раз не дернулся.
– Что с ним?! – женщина ломает руки. – Я что-то могу?..
– Завтра приходите с утра, приглядите за мужем, а послезавтра и домой его заберете, если все будет хорошо. Что пить – я дам. Переломы подживут, хоть и не сразу. Светлый даст – через месяц на ноги встанет.
Женщина кидается мне на шею.
– Ох, госпожа Ветана!
Сейчас она не видит, что я старше ее года на два. Не видит моей бедной одежды и синих кругов под глазами. Я – та, которая сказала радостную новость. Та, которая говорит, что с ее любимым и родным человеком все будет в порядке. Этого достаточно.
– А что с ним?
– Переломы. Если внутренних кровотечений нет, все срастется.
– А если есть?.. – В голубых глазах ужас.
Я подавляю желание погладить ее по голове успокаивающим жестом, вместо этого просто беру за руку.
– Верьте, все будет хорошо. Я его затем и оставила, чтобы понаблюдать. Завтра точно скажу, что и как.
– А ночью…
– Сегодня мне помощники не нужны, а завтра – милости прошу.
– Так, может…
– Сегодня я вас не оставлю, – строго обрываю я. – Знаю, что у господина Шаронера родители старые. А если кому из них плохо будет? Кто помощь позовет – дети?
Довод действует, и женщина успокоенно кивает. Закрепляю эффект заверениями и выпроваживаю ее подальше. Чтобы через полчаса так же заняться второй.
Госпожа Ренар чем-то похожа на госпожу Шаронер. Не внешне, нет. Одна – блондинка, вторая – худенькая шатенка, а вот лица у них совершенно одинаковые. Они у всех одинаковые. У всех, чьи родные болеют.
Говорят, злоба, зависть, ненависть искажают черты лица. Это верно. Но тревога, боль и надежда тоже с этим неплохо справляются. Женщин – две, а выражение лиц совершенно одинаковое. И нотки в голосе – тоже. И мои заверения, кстати говоря.
Выпихиваю и вторую, пью горячий травяной отвар с медом, съедаю полбанки варенья (стараниями благодарных пациентов вкусности у меня не переводятся) – и жду ночи. Говорят, что стихийникам легче всего в контакте с их стихией. Огневикам – возле пламени, водникам – у моря, некромантам легче ночью, а мне должно быть днем, но это неправда. Легче всего обращаться к своей магии тогда, когда никто не мешает.
Например, вскоре после полуночи.
Расслабься, почувствуй, как течет сквозь тебя сила, ощути свое сродство с этим миром. Мир велик, мир любит нас и охотно поделится с тобой своими искрами. Тебе с лихвой хватит, чтобы эти двое выздоровели.
Я знаю, я могла бы сделать так, чтобы назавтра они оба бегали, но это… не совсем хорошо. Когда лечишь быстро, не всегда получается идеально. Время нужно, чтобы кости и связки окрепли, да и подозрения на себя навлекать нельзя.
Так что я никуда не тороплюсь, по капле впитывая силу из окружающего мира.
Еще одна побочная сторона магии жизни – я буду проводить силу через себя. Если лечить быстро, надо будет черпать и отдавать полной горстью. Как бы не выгореть при таких условиях. Не хочу. Страшно.
Что я еще-то умею, кроме как лечить?
Пальцы медленно начинают светиться. Шторы задернуты, ставни закрыты, никто ничего не увидит. И уж тем более не увидит, как я склоняюсь над Мэтом Шаронером. Руки ложатся мужчине на шею, словно я хочу придушить его. Не хочу, вовсе нет. Просто лучше всего класть пальцы на пораженное место.
Где тут что?
Есть!
Ящик, видимо, ударил на излете, но силы хватило, чтобы отростки у нескольких позвонков хрупнули и попросту сломались. Синева разливается по всей спине. Отеки есть, несколько ребер сломано, чудом ни одно из них не проникло в легкое, кровотечений нет. Для меня сейчас вся пострадавшая область горит тревожным алым цветом с вкраплениями черного – там, где запеклись сгустки крови, отмерли ткани.
Осколки? Повезло, переломы чистые. Были бы осколки, было бы намного хуже.
Вся моя сила устремляется в позвонки. Вот так, медленно, осторожно… Тут важно не только исправить костную ткань, но и снять отеки, выгнать лишнюю жидкость и кровь из тканей, проследить спинной мозг, чтобы он не был поврежден. Это самая сложная и тонкая работа. И сил она выпивает столько, что я едва стою на ногах. Но на остатке упрямства проверяю второго больного.
Несколько искр срывается с моих пальцев, впитываются в пораженную ногу.
Нет, тут все неплохо. Ткани, конечно, пережали, но жгут я сняла вовремя. Чутье подсказывает, что все заживет вовремя и гангрены не будет. А это уже замечательно. А еще чутье подсказывает, что снаружи кто-то есть. Прислушиваюсь – и понимаю: для взрослого этот «кто-то» маловат.
Шими?
Ну и пусть. Не впущу. Найдет, поганец, где переночевать. Ни к чему ему видеть меня в таком состоянии, вовсе даже ни к чему! У мальчишек языки длинные. И не надо мне говорить, что я жестокая. Между прочим, рядом со мной соседский дом, а у них есть замечательная мохноногая лошадка Белка. Рыженькая такая. Забраться в сарай всяко можно, а там копна сена и тепло. Сама бы повалялась, да не пустят. Там переночует, если в порт бежать страшно. Вот!
С тем я и ползу на кухню, заедать усталость. Хлеб, мед, взвар… на лечение своей силой я каждый раз столько трачу, что лучше б на мне крабы океан пахали! Не так уж у меня ее много, не такой я потрясающий талант, но это и к лучшему, наверное. Лечи себе помаленьку. То там помогай, то здесь… А будь я сильнее – сила прорвалась бы наружу намного раньше. И меня бы заметили, а это плохо.
И сейчас-то не слишком хорошо, но сейчас я не делаю ничего страшного. Помочь женщине разродиться? У меня тонкие руки. Эти двое? Так их никто до меня не осматривал, как скажу, так и поверят. Осторожность превыше всего! Вот!
Жаль, что раньше я этого не понимала.
Беда подкралась неожиданно в мои девятнадцать. Отец проигрался в карты барону Артау. Дело совершенно житейское, но сумма оказалась для нас… Она была подъемной, но тогда родителям пришлось бы отказаться от выезда, от новых нарядов, от дома в городе и поселиться на несколько лет в поместье. Отцу с матерью этого не хотелось.
Вот детей растить в поместье можно, а самим там жить? Ни балов, ни изысканного общества, ни сплетен, ни…
Подозреваю, что они бы возненавидели друг друга, если бы между ними не было всего вышеперечисленного. Не всем людям хватает общества супруга, особенно если это был изначально брак по договору. Отец заметался, просил помощи там, тут, ему отказывали, и тогда барон предложил взять взамен проигрыша меня. Не в любовницы, нет. Все было вполне прилично, меня собирались сделать женой. А что? Барон же, не абы кто из подворотни. И я не наследница, и берут меня без приданого, еще и денег за меня добавят, и красавицей меня не назвать.
А что барон старше меня лет на двадцать и больше всего напоминает жабу своей плешью, обвислыми щеками и выпученными зеленоватыми глазками – это мелочи. Поплачет молодая да и смирится. Не первая такая невеста, не последняя…
Единственная, кто пытался образумить моих родителей – это бабуля Тойри. Она разговаривала с сыном, с моей матерью, но все было бесполезно. Родители закусили удила. Я бы, может, и смирилась, отлично понимая, что главное в человеке не внешность, но… Из-за родителей произошло то, что я никогда им не прощу.
Никогда.
Поняв, что выбора у нас нет и что меня скорее всего свяжут с этим Жабом, как мы прозвали барона, бабушка решила попросить денег взаймы у старой подруги. К ней-то она и ехала, когда понесли кони. Карета перевернулась.
До сих пор не знаю, что там произошло.
Знаю только, что бабушка и кучер умерли. Кучер вроде бы попал под копыта коней и прожил еще несколько часов со смятой грудной клеткой. А бабушка практически в один миг, когда карета вылетела с обрыва и ударилась о землю с такой силой, что там остались одни осколки и ошметки.
Не знаю.
Если бы я тогда поехала с ней?! Но я была в поместье, а бабушка поехала из города…
Никогда себе этого не прощу. Если бы я не стала упираться, если бы сразу согласилась выйти замуж за барона, она была бы жива. Не стала бы выручать любимую внучку.
Если бы.
Ненавижу эти два слова. Я ревела целыми днями. Ревела и когда приехал барон. И к нему вышла такая, что краше только в гроб положить, могильных червей ничем не напугаешь.
Барон подцепил меня за подбородок, повернул к свету:
– Отвратительно. – Голос у него тоже был высокий, квакающий. – Извольте, любезная невеста, привести себя в порядок. У нас свадьба через пятнадцать дней.
– У меня траур, – вырвалась я из его цепких пальцев.
– У нас свадьба. И ваш отец полностью с этим согласен.
Насчет отца я и не сомневалась. Просто коробило его отношение. Это ведь его мать! А… что такое мать рядом с балами, приемами и нарядами? И парой скаковых лошадей, которые продаются за громадную цену знакомым заводчиком. Но зато у них замечательная гнедая масть, и можно заказать наряд под лошадей и найти грума в масть коням. Это так… модно!
Пальцы сами собой сжались в кулаки, но спорить я не стала.
Тогда не стала. Присела в реверансе. На меня словно покрывало накинули, которое отгораживало от мира, давало возможность побыть наедине с бабушкой и своей болью.
– Господин барон, полагаю, мои родители распорядятся о приготовлениях к празднику. А мне позвольте все же оплакать близкого человека в оставшееся мне время.
Барон одобрительно осмотрел меня – и позволил. А что, в главном я ведь не возражала? И по-прежнему продолжала лечить людей. Пока я еще дома…
Барон остался гостить у нас, а через шесть дней ко мне пришла няня.
– Веточка, помощь нужна. Очень.
Я послушно собрала сумку и последовала за ней. Почему-то няня вела меня через черный ход, оглядываясь по сторонам и словно бы опасаясь кого. Но тогда я об этом не думала.
Оцепенение спало в тот миг, когда я увидела девушку. Знала я ее, я тут всех знала. Мира, дочка нашего садовника, обожала помогать отцу в его работе. У нее все зацветало. Иногда я думала, что у нее тоже есть слабенький дар магии, только земли.
Не было. Иначе у нас бы землетрясение случилось, когда с ней такое делали. Няня только вздыхала, мол, не след девице на такое смотреть, но и роды я видела, и без помощи Миру не оставишь.
Девушку жестоко изнасиловали. Даже с учетом того, что девственницей Мира не была, разрывов избежать не удалось. Избили. Исхлестали чем-то вроде плетки. И тушили об нее свечи. Или угли – я так и не поняла. Но ожогов на ней было многовато для случайности. А самое жуткое, что Мира была чем-то похожа на меня. Тоже невысокая, темноволосая, худенькая…
– Кто ее?
Мира спала, а я смотрела на няню. И та молча глядела на меня такими глазами…
Кажется, я знала ответ на свой вопрос.
– Барон?
– Да.
У меня пальцы в кулаки сжались.
– За что?
– Просто у него такие наклонности. Мира объяснила. Он получает удовольствие… вот так.
– Она знала? А почему согласилась?
– Он ей три золотых пообещал, – няня коснулась волос девушки. – Не обманул.
Три золотых.
По деревенским меркам – неплохое состояние, полугодовой заработок крестьянина. Приданое для девушки. Крестьянки в этом отношении свободнее, чем дворянки, а Мира – девушка не самая стеснительная. Видимо, так и рассудила, мол, не сотрется за один-то раз. А на такое не рассчитывала. Не понимала, на что идет.
Внутри смерзался холодный комок.
– Он и со мной так будет? Да?
– Ты ж дворянка, девочка…
Почему-то няня меня не убедила. Наверное, потому, что сама себе не верила. Я прищурилась.
– Мира первая?
– У нас – да, – няня отлично поняла меня.
– Сколько времени и денег нужно, чтобы все разузнать точно?
А ведь барон мог думать, что я ничего не узнаю. Откуда? Благородные девицы не общаются с садовницами, это точно. Он ведь не знал, что я тут в округе всех лечу, никак не мог. Вот и поразвлекся, как привык, в ожидании свадебки. Невеста-то попалась неуступчивая, он и нашел замену.
Гнида!
– Да, почитай, ничего и не нужно. Владения-то баронские в паре дней пути. Доехать да вернуться. Тим и съездит.
Я кивнула.
– Пусть едет.
И заболела. Детская хворь, ветрянка, только вот у взрослых она проходит куда как тяжелее. Закапать белладонну в глаза, прополоскать горло настойкой одной травы, чтобы голос охрип, протереть кожу другой, чтобы пошла жуткая аллергия и раздражение, а жар… Я же маг жизни, и такие мелочи со своим телом проделывать могла с детства. Хоть гореть, хоть леденеть, по выбору.
Мне поверили, и свадьбу отложили еще на пять дней. Невеста ведь должна хотя бы к гостям выйти, а она даже на ногах не стоит!
Барон был весьма недоволен, мне запретили заниматься лечением людей, мол, пусть хоть все передохнут, еще не хватало, чтобы заразу домой принесла! Я согласилась и стала ждать Тима.
Он и верно не задержался. Вернулся через восемь ночей, когда до свадьбы оставались уже считаные деньки, и принес известия, от которых я похолодела.
Барон действительно был холост. Но не холостяк, как я подумала вначале, услышав, что у него ни жены, ни детей.
Вдовец.
Три раза вдовел, между прочим. И дети у него могли бы быть. Но у двух жен было по выкидышу, третья… Темная там история, Тим точно ничего не узнал, но подозрения были такие, что беременные женщины барона особо возбуждали. А меры он не знал, вот и… переходил границу. Две жены не выдержали любви и ласки. Третья пыталась бежать, но ее или догнали, или что-то еще.
И вот с этим человеком мой отец сел играть.
Мраз-с-с-сь!
Что самое печальное, меня бы все равно отдали барону. Даже если бы я все рассказала родителям, они бы пожали плечами и сказали, что это сплетни. Грязные и глупые слухи, вот!
Я понимала, что добром меня не отпустят. Оставался вопрос – как освободиться? Денег в долг, чтобы откупиться от барона, мне никто не даст, да и порочный это путь. Сейчас займу, а потом отец опять проиграется? И опять занимать? Да я сама дешевле стою, даже если в рабство продамся.
Пойти в храм и признаться в своем таланте?
Тут барону ничего не обломится, это верно, будет прыгать по команде Пресветлого Храма и квакать красиво, только вот у меня-то будет та кабала, которой мы с бабушкой стремились избежать. И не улизнешь оттуда, и не договоришься.
Приключенческие романы, в которых предприимчивая девица проворачивает какой-нибудь финт ушами и отделывается от ненавистного жениха путем его компрометации, я вообще не рассматривала. Это не театр, это жизнь. Да и не учитывалась в романах такая приземленная вещь, как долги. В крайнем случае автор всегда мог подложить героям скромный клад, чтобы три-четыре поколения без нужды прожили. Мне на душку-автора рассчитывать не приходилось. И к тому же я все равно сейчас в воле родителей. До двадцати пяти лет – определенно. А они за это время и любой клад пристроят, и меня определят.
Выйти замуж за другого?
А не за кого. Не увлекалась я парнями, увлекалась лекарским делом. Тут не до гулянок, да и не любительница я всего этого. Сестра вот у меня обожала на балах покрутиться, наряды мамины померить. Что-то с ней сейчас? Надеюсь, она счастлива.
В общем, тогда я рассудила здраво: что есть только один выход.
Два.
Парадный и черный. Можно бы и в окно вылезти, но это тоже для романов хорошо. А у нас замок был неправильный. Ни плюща, ни карниза, ни даже выступающих в рельефном узоре камней. Как из окна полезешь, так и навернешься, ни один лекарь не соберет.
Так что я выздоровела. И срочно озаботилась нарядом для свадьбы и для брачной ночи. А то как же! Родители порадовались, и я поехала на одну ночь в городской дом. Барон решил сопровождать невесту, но тут уж уперлись все.
Неприлично! Потерпите до свадьбы, дорогой, какой вы нетерпеливый, нельзя так. Чай, не крестьянская девка!
Барон внял, но охрану приставил. Надеюсь, сильно их не наказали, потому что утром в город въехала карета с одетой в шелка и тонкий бархат девушкой, а после обеда из других ворот вышла с караваном самая обычная неприметная девчонка-лекарка в толстом сером плаще, сапожках, толстых чулках и в коричневом платье, какое носили многие из простого сословия. Волосы заплетены в косу, сумка с лекарскими принадлежностями прижата к сердцу, вторая, со сменой одежды, бельем и теплыми сапогами, небрежно заброшена в телегу. В подол платья крепко зашиты несколько моих драгоценностей, доставшихся от бабушки. Ну и то, что мне родители дарили.
Не обеднеют.
Няня долго рыдала, пыталась меня отговаривать, умоляла одуматься, поговорить с родителями, найти другой выход, бежать к бабушкиным друзьям, но мы обе понимали, что выбора особенно не было. Либо я сбегаю, либо выхожу замуж и становлюсь четвертой мертвой супругой барона Артау. А не хотелось…
После того, что он сделал с Мирой, меня, наоборот, остро тянуло остаться с ним наедине на часок. Но не для любви. Я знаю, что маги жизни не могут убивать и калечить, что это чревато потерей дара, но… так хочется!
Видит Светлый, иногда так хочется!
Мой след растворился на просторах королевства Раденор. До совершеннолетия я не подам о себе никаких известий. Еще несколько лет мне надо продержаться в тишине и спокойствии. Еще несколько лет. До двадцати пяти. Сейчас мне, правда, и двадцати нет, но я справлюсь. Уже справляюсь.
Я поменяла все. Поменяла имя – теперь я Тойри Ветана, как бабушка Тойри. Поменяла сословие. Я не из благородных. Я просто ублюдок благородного, для забавы воспитанный в его семье, так бывает. Поменяла отношение к жизни – раньше я порхала по ней яркокрылой бабочкой, а сейчас стараюсь походить на летучую мышь.
Но хватит ли этого, чтобы выжить?
Больные глубоко и спокойно дышали.
Я проверила пульс одному, второму, жилка под пальцами билась уверенно и ровно. Выживут оба. И калекой ни один не останется. Без ноги – да, но безногий и калека – это суть люди разные. Я-то знала, были те, кто получал увечья, а жить продолжал, как и раньше. Делали дело, любили родных и близких, считали, что им еще повезло – они живы.
Надеюсь, и этот плотник окажется таким же.