– Гарри умер, – произнес Оливер, едва Эрика пришла домой с работы и положила кейс и зонтик.
Она прикоснулась к шее. Ледяные капли дождя стекали по спине. Оливер сидел на диване в окружении вороха измятых салфеток.
– Серьезно? – спросила Эрика, сосредоточившись на салфетках. – Что случилось?
Вид груды использованных салфеток заставил ее сердце биться чаще. Реакция организма, связанная с детской травмой. Совершенно естественно. Три глубоких вдоха. Просто нужно поскорее выбросить эти воспоминания.
– Мы с Тиффани обнаружили тело, – говорил Оливер, пока Эрика шла к шкафу под кухонной раковиной за пластиковым пакетом.
– Где? – спросила Эрика, сгребая в пакет салфетки. – Ты имеешь в виду в доме?
Она завязала ручки пакета в тугой узел и бросила его в мусорное ведро.
– Да, – ответил Оливер. – Ты была права насчет ключа. Он оказался под горшком.
– Значит, Гарри был… мертв? – спросила Эрика.
Она стояла у раковины, отскребая руки. Из-за ее манеры мыть руки люди часто спрашивали, не медицинский ли она работник. На публике она старалась не демонстрировать эту тщательность, но дома наедине с Оливером она скребла и скребла, не беспокоясь о том, что кто-нибудь распознает у нее невроз навязчивых состояний. Оливер никогда не осуждал ее.
– Да, Эрика, – с раздражением произнес Оливер. – Мертвее не бывает. Он умер уже давно. Я бы сказал, много недель тому назад… – Голос его оборвался.
– О-о, понимаю. О господи!
Эрика повернулась от раковины. Оливер был очень бледен. Его руки безвольно лежали на коленях, и он сидел, выпрямившись и поставив ступни на пол, как мальчишка у кабинета директора школы, мучимый ужасными угрызениями совести.
Она глубоко вздохнула. Ее муж расстроен. Судя по всему, чрезвычайно расстроен. Так что, возможно, он хочет «поделиться» с кем-то. Люди с неблагополучным детством, как у нее, не очень преуспевают в межличностном общении. Что ж, это просто факт. Никто не обещал ей здоровых взаимоотношений, как не обещал их и для Оливера. У того и другого в детстве было не все благополучно. Вот почему Эрика успела вложить в высококачественную психотерапию почти шесть тысяч долларов. Циклы дисфункций и психических расстройств не должны передаваться от поколения к поколению. Необходимо просто заниматься самообразованием.
Эрика села на диван рядом с Оливером, с помощью языка тела показывая, что готова слушать. Осуществила зрительный контакт. Прикоснулась к его плечу. Потом нужно будет воспользоваться дезинфицирующим средством для рук. Ей совершенно не хочется подхватить эту ужасную простуду.
– Он был… – Ей не хотелось знать ответы ни на один из вопросов, которые ей придется задать. – Он был… в кровати?
Она представила себе маниакально ухмыляющийся труп, сидящий в постели с выставленной поверх одеяла полуразложившейся рукой.
– Он лежал около лестницы. Едва я открыл дверь, как мы почувствовали запах. – Оливер содрогнулся.
– Господи! – вымолвила Эрика.
Запахи были одним из ее страхов. Оливер всегда смеялся над тем, как она выбрасывала мусор в ведро, а потом отскакивала, чтобы запах не настиг ее.
– Я только посмотрел на него секунду, а потом просто… захлопнул дверь, и мы вызвали полицию.
– Это ужасно, – без выражения произнесла Эрика. – Надо же, что ты пережил.
Она чувствовала, что противится. Она не хотела слышать об этом, не хотела, чтобы он делился с ней своими впечатлениями. Лучше бы молчал. И лучше им поговорить об ужине. Ей надо было успокоиться после этого дня. Она пропустила обед и вернулась на работу, чтобы восполнить время, потраченное на выступление Клементины, поэтому была очень голодна. Но очевидно, раз муж говорит тебе, что обнаружил труп, ты не можешь сразу после этого спросить: «Хочешь пасты?» Нет. Так что перед разговором о еде придется выждать не менее получаса.
– В полиции предположили, что он упал с лестницы, – сказал Оливер. – А я все думаю и думаю…
Он как-то странно засопел носом. Эрика постаралась не показывать раздражения. Он сейчас чихнет. Каждый чих как спектакль. Она подождала. Нет. Не чихнет. Он сдерживает слезы.
Эрика отпрянула. В этом она не могла его поддержать. Если она позволит себе испытать грусть и вину в отношении Гарри, который ей даже не нравился, кто знает, что может случиться. Это будет похоже на откупоривание бутылки шампанского, которую перед тем яростно встряхивали. Повсюду разлетятся ее беспорядочные эмоции. Ей нужен порядок. «Мне нужен порядок», – сказала она как-то своему психологу. «Конечно, вам нужен порядок, – ответила ей та. – Вы жаждете порядка. Это вполне понятно». Ее психолог была приятнейшим человеком.
Оливер снял очки и протер глаза:
– Я все думаю: что, если он упал с лестницы и не смог подняться и звал на помощь, но никто не услышал? Мы все занимались повседневными делами, а Гарри в это время умирал от голода – что, если было так? Мы похожи на тех соседей, которых показывают по телевизору. И как могли мы не заметить? Как могли не забеспокоиться? Что такого, если он был немного ворчливым?
– Ну знаешь, его ближайшие соседи – это Вид и Тиффани.
Эрика не хотела думать о лежащем на полу Гарри. Вставало и садилось солнце. Гарри слышал шум округи – газонокосилки, мусоровозы, воздуходувки для уборки листьев, которые так ненавидел.
– Да. Тиффани тоже очень расстроена. Но знаешь что? Именно я ему нравился больше всех на нашей улице. По крайней мере, он терпимо ко мне относился. То есть мы с ним иногда беседовали.
– Знаю, – сказала Эрика. – Как в тот раз, когда вы оба сходили с ума из-за той брошенной машины напротив Ричардсонов.
– Я должен был заметить, что он не выходит на улицу. – Оливер достал из коробки салфетку и шумно высморкался. – Я действительно подумал, что давно его не видно, наверное целую неделю, но потом позабыл об этом.
– Он не умер бы от голода, – размышляла Эрика. – Его убило бы отсутствие воды. Обезвоживание.
– Эрика! – Оливер поморщился, бросив на диван скомканную салфетку и вытаскивая из коробки свежую.
– Что? Я говорю только, что он не лежал бы там много недель подряд. – Она помолчала. – Он должен был носить на шее один из этих телефонов срочного вызова.
– Ну вот, а он не носил, – лаконично отозвался Оливер, потом снова высморкался.
– Полагаю, у него не было семьи, – сказала Эрика. – И друзей.
Потому что он был мерзким, мстительным старым ублюдком. Она не позволит Оливеру затянуть себя в трясину вины, в которой тонул он сам. Пусть Тиффани тонет вместе с ним. Эрика и так живет с постоянным чувством вины.
– Думаю, не было, – согласился Оливер. – Если родственники и были, мы никогда не видели, чтобы к нему кто-нибудь приезжал. Вот почему именно нам следовало присматривать за ним. Это люди, исчезающие через трещины общества. Как у членов общины, у нас есть моральный долг…
Зазвонил домашний телефон, и Эрика вскочила на ноги, словно выиграла приз:
– Я отвечу. – Она сняла трубку. – Алло!
– Эрика, дорогая. Это Пэм.
Этот любезный, подкупающий голос. Голос здравого смысла и хороших манер.
– Привет, Пэм, – сказала Эрика.
Она почувствовала, что моментально смягчается и к глазам подступают неминуемые слезы. С ней это всегда происходило при разговоре с матерью Клементины. Это давнее детское обожание, восхитительное, кружащее голову чувство облегчения, словно ее спасли на море.
– Я осталась дома с внучками, – сказала Пэм. – Клементина с Сэмом только что поехали на ужин в тот новый ресторан в пассажирском терминале, которым многие восторгаются. Я заказала им столик. У ресторана высокий рейтинг. Не знаю. Впечатляет. Надеюсь, они хорошо проведут время, хотя очень жаль, что идет дождь. Им нужно побыть вдвоем. Честно говоря, меня беспокоит их брак. Знаю, что выношу сор из избы, но ты ведь ее лучшая подруга, и, вероятно, тебе известно об этом больше моего.
– О-о, нет, не известно, – сказала Эрика.
Фактически она ничего не знала о семейных проблемах Клементины. Пэм наверняка в курсе, что ярлык «лучшие подруги» был придуман ею, и все эти годы Эрика цеплялась за него, в то время как Клементина просто терпела.
– Как бы то ни было, Эрика, дорогая, скоро мы увидимся у меня дома на нашем особом ужине, и я жду этого с нетерпением, но послушай, я позвонила тебе сегодня вот почему… – (Уловив напряженность в голосе Пэм, Эрика стиснула зубы.) – Ну, сегодня мне надо было в цветочный магазин, и я проезжала мимо дома твоей мамы. Но не остановилась. – Пэм помолчала. – Может быть, надо было, но в последние годы твоя мама настроена против меня, так ведь? – Она не стала дожидаться ответа. – Эрика, я знаю, ты придерживаешься графика в своих визитах, и я считаю это разумным для твоего психического здоровья, но, может быть, стоит в этом месяце навестить ее пораньше.
Эрика с силой выдохнула, как будто надувала воздушный шарик. Потом взглянула на Оливера. Он прикрыл глаза, прислонившись затылком к спинке дивана и прижав ладонь ко лбу.
– Насколько все плохо? – спросила она у Пэм.
– Очень плохо, дорогая. Боюсь, очень плохо.